Когда изобретение профессора Андоньева перевели на испарительное охлаждение сразу четырех печей, они начали гореть. Собственно, горели не печи целиком, а лишь так называемые пятовые балки, на которые опирается свод печи; дефект был непринципиальным, устранимым. И мы его устранили, подняв баки, в которые уходит пар, чтобы он уходил быстрее.

Правда, сделать это мы догадались не сразу, цех не покидали несколько суток, и начальство даже купило нам белорусские матрасы в Москве. Кроме этого, нам самоотверженно помогали заводские работники, особенно начальник мартеновского цеха П. Г. Глазков, но за полгода завод потерял 13 000 тонн стали, и это стало известно Тевосяну. На наше счастье, разбор дела в министерстве был назначен, когда проблему мы в основном уже решили.

Е. А. Джапаридзе предложила, чтобы сообщение на коллегии сделал не я, а для объективности и весомости — главный инженер Главэнерго И. Г. Тихомиров, видный специалист. И хотя я рассказал Тихомирову все, что мне казалось важным, с рядом подробностей, выступил он неуверенно, говорил в общих чертах. Мол, были прогары, теперь их нет...

Тевосян моментально почувствовал его неподготовленность, задал несколько конкретных вопросов — и бедный Тихомиров запутался. «Зачем же вы говорите о том, чего не знаете детально? — прервал его Тевосян.— Есть здесь знающий человек, исполнитель?»

Тут уж пришлось выступить мне. «Сколько времени мне даете?»— спросил я Ивана Федоровича. Он усмехнулся: «Сколько надо, столько и бери. А когда надоешь, я скажу!»