Кремник Руссы.
Андрей сидел за столом и смачно потягивал из бутыли парное молоко. Этот продукт он любил поболее чем хмельное к которому был достаточно равнодушен. Напротив сидел Демьян. Андрей всегда чувствовал некую дрожь перед лицом двухродного деда. Разговор начал воевода. Он отставил в сторону резной кубок, отер платком усы и бороду и хмуро взглянул на внука.
– Ты зачем, щенок, жену в поход поволок?
– А как бы я еще от деда удрал, – огрызнулся тот. – Никакой тебе ратной славы, на пограничье ни-ни. Вот и пришлось схитрить.
– Его можно понять, – ответил воевода. – Он до сих пор помнит гибель твоих дядьев Александра и Кирилла, которые полегли в одном и том же бою – на реке Рутец.
– По-моему, деда, ты со мной хотел говорить об ином. – Княжич потянулся словно дикий кот.
– Хотел, – вздохнул Демьян. – Тебе придется призвать жену к порядку. Не дело, когда сноха заводит в тереме свои порядки при живой свекрови. В противном случае я сам тряхну стариной, только толку-то меньше будет. Поговори с ней, а нет – так и мужнину руку тяжелую явить не грех. Ибо сказано в писании: «Да убоится жена мужа своего». Не то повторится то, что в моем детстве было.
– Деда, о чем ты!? – воскликнул Андрей. – Я, помнится, деда Михаила спрашивал о его детстве, но он мне ни о чем подобном не говорил.
– Да где ж ему знать, сердешному, – вздохнул Демьян. – Ладно уж, коль сказал «Аз», то скажу и «Буки». Дело старое, многим неведомое и, по давности лет, давно уж позабытое. Тебе расскажу, но более никому. Понял!?
– Понял, не протреплюсь, – ответил Андрей, обращаясь в слух.
– Хорошо. Тогда слушай... У нашего, с Михайлой, деда Кирилла сыновей двое было – Фрол и Лавр. Фрол, как ты знаешь, настоящий отец твоего деда, был настоящим заводилой. Дед об него был готов вожжи порвать, коли б не знал что все это бесполезно. Только прадед Агей имел на него управу. Враки, что Агей с Кириллом-Корнеем поссорились. Так они сделали чтоб сотню вновь объединить. И момент к тому искали долго, чтоб их ссору все Ратное увидало. Но это так, присказка. А вся суть была в том, что бабка Аграфена была княжьих кровей. И кровушка та ох как в ней бурлила. Пока дети были малые, то все было тихо, а как в возраст вошли так и понеслось. Лавр, батька мой, все кузней увлекался, видимо кто-то из предков своего влил. И, следоват сказать, златокузнецом добрым стал. А бабка сыновьям все пару подходящую искала. И вот тут впервые проснулся мой дядька Фрол. Начал он шашни с внучкой местной лекарки крутить. Старухе не понравилось сие, но отвадить наглого отрока, который на счету уж и первого убитого имел, было ей тяжело. Пошла она к бабке Аграфене, но и у той дело не сдивунулось ни на пядь. Только когда деда к сему бабы подключили, так он и отправил сыновей в Туров «пообтесаться». Батька мой все у златокузнецов вертелся, науку их постигал, а дядька Фрол целенаправленно невесту искал. И нашел – первую красавицу Турова, девицу из известной купеческой семьи. Только у нее по молодости лет ветер в голове гулял. Посватался он, побратима своего Алексея упредил в том. Родители его знали и Корнея, и Агея, согласились шибко и не чинясь.
– Это что, Алексея Дмитрича?
– Его. Слушай дале. Любовь-то старая из Фрола не вышла, совсем никак. Жил он чинно, но душа его была ох как неспокойна. Рвался он к той лекарке молодой, а дома жена была, дети. А тут и батька мой жениться надумал. Познакомился он с моей матушкой ранее, еще до Турова на погосте на ярмарке. Ее родня была сурова, последние открытые перуничи Погорынья были. Тайных хватало, а вот что так явно давно уж не было. Ну а бабка Аграфена на дыбки встала. Как же – из безвестного хутора невестка ей не подходила. И в Туров батьку тоже затем отправили. Только матушка ему в верности на крови своей поклялась, вот он ее и не забыл. Мотался батька в Кунье долго. Им в сем ее дед Буривой потакал. Он был последним Божьим Воем Погорынья, единственным из них, кто в своей постели помер. Батьку не трогали пока он был жив. А после решили поучить. Да толку то. Батьке тогда уж не одну невесту бабка подыскала, но он тут уперся насмерть. А как поздоровел, так они с дядькой Фролом пошли в Кунье матушку забирать. С собой дальнего родича Андрея взяли. Немым он прозывался. Ту рану он позже на Палицком поле получил, но и ранее из него надо было кожное слово клещами тянуть. Устроили они там шуму, матушку забрали, да тут и окрестили. Дед Славомир ее проклял и отрекся, да толку с того. Время шло. Родились мы с Кузьмой, а бабка между делом начала матушку шпынять, да попрекать худородством. Добро бы сама, а так еще и тетка Анна подключилась. Матушке деваться некуда было, батька тоже делу помочь не мог, дед вел себя так, будто его ничто и не касается. Вот тут-то дядька Фрол и задал всем жару. Тетка Анна долго лицо белила, синяк преогромнейший был. Бабка после в церкви молилась, да у матушки прощенья просила. Вроде как дядька пригрозил, что лучше он с братом в изверги уйдет, но бабьим прихотям потакать не станет. А вся округа о причине развала семьи вмиг прознает.
Освежившись медом, Демьян продолжил.
– Успокоилось все. Только тетка Анна матушке так простить и не смогла мужниных побоев. А дядька Фрол перед походом на Палицкое поле ей сказал, что ежели она и дальше будет семью брата рушить, так ее он домой вернет как бабу гулящую. Крепко они тогда поругались. Бабки тогда уж и не было, померла она. А после у ворот и узрела она труп мужа. Так-то. Год прошел, а тетка вновь в нашу семью полезла. Только теперь она за батьку взялась, мужик ей был надобен. Да так крепко прихватила, что он и вовсе о матушке позабыл. Да тут ей еще донесли о том, что на нее волхв заклятье наложил и родить она более не сможет. Так и вышло. А батька совсем из семьи готов был уйти. Деду тоже было на все и всех плевать, о своем увечье горевал. Я тогда мал еще был, многого не разумел. Михайла все помочь батьке пытался, даже заклятье с матушки взял, но вот о батьке забыл. На нем его заклятье еще держалось. Не знаю когда тетка с ним порвать решилась, но батька после и вовсе по бабам бросился. Не было ему дома счастья. Отцу никогда до него не было дела, перед женой совестно и стоять даже, не то что жить, детей, нас то есть, тоже рядом не было. На одного брата была надежда. А, да что говорить! Вот что неуправляемые бабы могут из нормальной семьи сотворить.
– Но ведь и у тебя, сказывали, тоже проблемы были немалые.
– Бы-ыли, – протянул воевода. – Только дело тут было не токмо в лечении, оно-то как раз и ни при чем-то. Дело было в забвении и знании. Когда я с тяжелой раной лежал, ко мне токмо батька с матушкой, иногда дед и Кузька заходили, а Михайла ни разу не пришел. Других у него дел оказалось вдоволе. Потом я стал о ценности каждого из членов семьи мыслить. Михайла самым ценным среди всех был, но без остальных оставался надутым пузырем. Хотел я тетку к ответу призвать, но матушка велела никого и ничего не рушить. Особенно когда только род из пепла начал подыматься. Михайла мог меня смертным боем бить, я ему в те поры и слова поперек не говорил, своего часа ждал. Все меня, за глаза правда, попрекали, что я всегда у Михайлы за спиной буду. А я вперед осознанно не лез, на его ошибках понемногу учился. Все Михайлу учили-поучали, а на меня не смотрели. Вот только как нурманы у нас в подчинении появились, я понял – это мой шанс. Мало-помалу создал свой Ближний Круг и понеслось. Они и только они сделали из меня сегодняшнего воина. Я когда с головой в ратное дело нырнул, понял – я нашел себя. Только из образа мрака очень долго выходил, привык как-никак. И первую любовь пережил, и первые потери. А заодно и всех байстюков в семье уничтожил. Не токмо своих, за родней я тоже внимательно смотрел. Последний, не оставив потомства, сгинул в бою под Луцком.
– Крепкая и дружная семья, – проговорил княжич. – Есть основа всех свершений, основа побед. Клянусь на сем мече, что не оступлюсь от сего постулата до последнего дыхания, до последнего дня отпущенного мне Господом!

Разборки перед боем.
Новгород обратился за помощью напрямую к митрополиту Иоанну, дабы тот помог минимизировать потери от войны с Вильно 1165 года. Однако… Ведь кто платит тот и музыку заказывает. А князь Михаил платил очень щедро. Вот и тут сумел обменять шило на целый мешок. Говоря более понятным языком, князь прибавил себе земли между реками Луга и Волхов, городки Луга и Олонец, а также крепость Ладогу. А разграбленную Руссу оставил, словно в насмешку, Новгороду. Вильно стремительно расширяло свои владения к северо-востоку и северу. Лес, пушнина, железо, строительный камень – вот основные товары, которые привлекали Вильно. И они теперь принадлежали именно этому княжеству. Началось введение и распашка росчистей.
В 1167 году умер Пинско-Городенский князь Юрий Ярославич. Наследство осталось не такое уж и большое, поэтому сыновья достаточно быстро сумели перессориться. Вспыхнула и давняя вражда. Дело было в том, что князь Иван был старшим, но не совсем законным сыном Юрия. Но как наследник и сосед он был наиболее приятен Вильно. Однако притязания его братьев князь Михаил прекрасно понимал, а потому предложил компромисс, в котором Ивану доставался Туров и третье место в листвице. Однако первый среди законных братьев Святополк желал вовсе править княжеством единолично, не допуская дробления на уделы. В середине 1168 года вспыхнула война. Иван обратился за помощью в Вильно, Святополк в Луцк и Дорогобуж. Объединенные рати сепаратистов направились к Михайловску, но Иван их сумел опередить и встал как заслон. С севера подошел воевода Вихорь во главе восьмитысячного отряда. Топтание продолжалось целых два месяца, пока не прибыл княжич Андрей с пятнадцатитысячной ратью. Он сместил воеводу Вихря, обвинив старого соратника своего деда в чрезмерной осторожности, и лично повел рать в бой. Святополк, Владимир Дорогобужский и Ярослав Луцкий, не приняв боя, отступили. Княжич, дождавшись подмоги из Михайловска, атаковал рати противника у Дубровицы, застигнув их во время переправы через Горынь. Рати бежали, понеся чувствительные потери. В дело вмешались Михаил Виленский и Великий князь Мстислав Изяславич. Стороны все-таки вынуждены были заключить Дорогобужский мир. Святополка и Ярополка Юрьевичей за развязку кровавой усобицы решено было лишить уделов и изгнать. К Вильно навечно отошли Новогрудок и Клецк, Иван Юрьевич сел на Пинский стол, его сводному брату Ярославу отошел Туров. Ярослав и Владимир обязались уплатить некоторую контрибуцию Вильно за беспокойство.
Михаил выдержал серьезнейший разговор с внуком по поводу его чрезмерной самостоятельности, но переубедить не смог. Андрей оказался слишком упертым и до такой стрепени напоминал его самого в молодости, что дед отступил. Содрал с внука лишь обещание, что внуки Дмитрия войдут десятниками в его личную сотню. А также то, что он впереди всего войска лезть больше не станет.
В конце 1167 года умер Великий князь Киевский Ростислав Мстиславич. За этим простым, но очень гордым именем стояла целая эпоха. Из тех, эпохальных властелинов Руси, которых помнил Виленский князь Михаил Ярославич, Ростислав был последним. Теперь уже не было того самого, сдерживающего, рычага, который не давал Руси низвергнуться в очередную волну усобицы. Решалось кто из князей Суздальский или Виленский наиболее крут. Ставка была высока. Это и управление Новгородом, и контроль Киева и Переяславля, и наконец, верховное правление.
На Великое княжение реальных претендентов было всего два – князь Вольнский Мстислав Изяславич и его дядя Суздальско-Боголюбский князь Андрей Юрьевич. Но вот второй садиться на стол категорически не желал, а предпочитал держать там марионеточного правителя. На его роль он ставил на выбор одного из смоленских Ростиславичей, Святослава Черниговского или вовсе кого-то из Рязани или Мурома.
Мстислав, заручившись поддержкой из Вильно, сел на Великое княжение, оставив во Владимире сына Романа. Но это вызвало новый княжеский раскол – Ростиславичей. Роман, Святослав и Давыд пошли за Андрея, Рюрик и Мстислав – за дядю Мстислава. Плюс к Андрею прибились изгнанные Юрьевичи – Святополк и Ярополк.
Итог такой. Киевская (а если быть точным, то Виленская коалиция) составлена из княжеств Виленского, Пинско-Городенского, Волынского и Киевского. Суздальская составлена из княжеств Суздальского, земли Новгородкой (точнее ее останков), Черниговского, Новгород-Северского, Смоленского, Муромского и Рязанского. Луцкое, Галичское, Дорогобужское и Переяславльское княжества заняли нейтральную позицию.
На совете в Боголюбово союзники решили идти не к Киеву (это было чревато вступлением в войну всех нейтральных княжеств на стороне противника), а через Смоленск к Друцку. По свидетельствам шпионов и купцов в этих землях бояре до сих пор не приняли полную власть Вильно и были готовы ее отринуть. Никто даже и заподозрить не мог о том, что в Вильно могли подготовить своеобразную ловушку дабы не гадать о направлении движении войск противника.

Смоленск. Двадцатое апреля 1169 года.
Демьян шел так быстро, что оказался под Смоленском еще шестнадцатого апреля. Так рано виленцев не ждали и город сдался без боя, а князь Роман бежал. Пригрозив граду всеобщим пожаром в случае бунта, Великий воевода расположил своих воев за стенами. Девятнадцатого числа подошли князья Иван и Мстислав, опередив суздальцев на полдня. Князь Андрей рвал и метал от злости и досады. Задержали рязанцы, а черниговцы не пришли вообще.
Андрей собрал шестидесятитысячное войско, в том числе двадцать тысяч половцев. Ему противостояли пятьдесят тысяч воев союзников. Половцы были сильны в долгоиграющей битве, но когда против них без лишних раздумий ринулась десятитысячная лавина закованных в броню всадников во главе с воеводой Николаем Лисовином, то не смогли продержаться и десяти минут. Русичи опрокинули половцев, а хан, встретившись с воеводой, был тут же убит. Этого половцам хватило, чтобы обратиться в постыдное бегство, обнажив левый фланг союзников, составленных из дружин смолян. Часть из них, зная безжалостных в бою соседей, даже не пыталась сопротивляться. Иные пытались это сделать, но в общей толчее ряды мигом смешались и началось избиение. Князь Андрей, кляня на все заставки половцев, скомандовал к отходу. Ведь удалось серьезно потеснить пинчан, князь их погиб, были потери и среди волынян с киевлянами. Однако правофланговая конница в процессе отхода подверглась новому удару противника и была разгромлена. Потери были большими. За три часа упорного боя суздальцы потеряли только убитыми более двенадцати тысяч человек, еще семь тысяч победители пленили. Половцы без остановки бежали до самой степи. Смоленское княжество отошло к победителю. Противник потерял более семи тысяч убитыми, в том числе троих князей – Ивана Пинско-Городненского, Мстислава Белгородского и Василия Михайловича Виленского. У суздальцев и их союзников полегло шесть князей – Роман и Святослав Смоленские, князья-изгои Святополк и Ярополк, Глеб и Юрий Андреевичи.
Михаил грустно смотрел в окно. Вот и младший сын погиб. Василия он никогда не рассматривал в качестве наследника, а теперь и его нет. Пал в горячем бою. Да и своя дата смерти близка, но чувство беспокойствия его не покидало. Нужно было что-то еще, что могло помочь объединить Русь.
– Полвека осталось, – прошептал князь. – Не успеваю. Нужно собирать съезд князей в Любече, иначе точно нам не успеть.

Любеч, десятое июня 1171 года.
Михаил въезжал в город в окружении почета. Демьян с утра был необыкновенно хмур, велел было он чернь разогнать, но князь отменил сей приказ. Мол, пусть любуются.
Кольчуги князь уж давно не нашивал, говаривал, захотят убить – так убьют, никто не поможет. Только въехал в ворота как на крышу выскочили двое с самострелами и прямо в князя ринулась жалящая смерть. Как воевода Демьян сумел выпереться вперед и прикрыть братана своим телом даже охрана понять не успела. Зато в следующий миг один из стрелков слетел с крыши, показывая ошалевшим горожаним прошившие его сразу четыре стрелы и три болта. Князя мигом прикрыли щитами и увлекли в сторону от ворот. Разведчики уже мчались к терему, в котором неизвестные срочно блокировали дверь.
– Живьем брать тварей! – заревел боярин Михаил Артемич. – Живьем!!!
Двери в терем вынесли и в короткой схватке скрутили шестерых воев. Еще четверых раненных изрубили в клочья. Под пыткой те назвали имена троих суздальских бояр действовавших, по слухам, с негласного согласия своего князя. Это было тем подозрительнее, что князь Андрей отказался от своего участия в съезде – до сих пор оплакивал павших сыновей и встречаться с их убийцами категорически не хотел.
Князья разъехались по домам в большой задумчивости, а тем временем Виленское княжество оплакивало Великого воеводу боярина Лисовина Демьяна Лавровича. Пораженный отравленными болтами в сердце, он умер мгновенно и на лице воеводы сохранилась надменная улыбка. Никакого расстройства в княжестве не произошло, наоборот эта смерть сплотила всех от мала до велика. А через месяц смерть забрала и боярина Кузьму Лавровича.
Князь Михаил смотрел в окно. Он вспоминал как Демьян ему обещал о продлении даты смерти, но у князя и в мыслях не было о таком раскладе. После себя Демьян оставил письменное завещание-исповедь в котором он сообщал Михаилу обо всем, что он от него скрывал до сих пор. Как он расправился с лекаркой Настеной, как долгое время преследовал Юльку и Бурея, как создавал тайную шпионскую сеть… Князь темнел и бледнел лицом, сидя в кабинете на берестяной рукописью. Там же Демьян сообщил и про гибель его самого старшего сына.
«Родился он зимой 1126 года. Рожден был от бабы именем Февронья, жены ратника Изосима из десятка Фомы. Зачат был при помощи лекарки Настены в тайне ото всех, когда тебя, Минь, из-за Кромки вытаскивали после подавления бунта. Рос он под моим неусыпным приглядом, учился о школе справно, в 1141 году стал новиком, а в 1142 году и полноправным ратником. Тогда же мной отобран в Железную Гвардию, дабы не смог жениться. В 1145 году стал десятником второй сотни первой тысячи. Детей не имел, байстрюков не наплодил. В бою при Луцке получил тяжелую рану в грудь и был добит мной лично. Сделал я сие для того, чтобы ни у кого не возникло в мыслях о нечистой крови опоры нашего рода.»
Князь сидел дрожа как в лихорадке и поминутно вытирая пот. Получалось, что Демьян контролировал каждый его шаг, каждую минуту его бренной жизни. И впрямь он выполнял свои обещания. Когда же Михаил прочел о том, что Демьян раскрыл и в корне ликвидировал более десятка различных заговоров, направленных против членов семьи, да еще и описал подробно каждый из них, князю стало очень и очень неуютно. В конце была приписка. «Не знаю, сможешь ли ты меня простить после или нет, но знай что я сего не поведал ни на одной исповеди. Шпионскую сеть я передаю на дальнейшую работу сыну Николаю и крестнику Кириллу Дмитриевичу. После смерти меня надо не хоронить в земле, но сжечь, а пепел развеять над Пивенью, там, где я развеивал прах Вилицы.»
Князь выполнил все, о чем просил его Демьян. И сожжение последнего воеводы-полуязычника, и официальную передачу полномочий воеводы его наследнику – воеводе Лисовину Николаю Демьянычу, что вылилось в целое торжество. Наследие Кузьмы было разделено между державшимся нерушимой кучей – семью его сыновьями. Детишки давно разделили между собой отделы промысла. Так, Михаил ведал разведкой руд и иного подземного сырья, Иван – лесоразработками, Федор – плавкой металла, Василий – строительством судов, Агей был оружейником, Феофан строителем, а Фрол ведал каменотесами.
Тогда же князь отдал приказ боярину Михаилу Артемичу готовить смертоубийство суздальского князя во имя отмщения, но так, чтоб на Вильно ни один взор не оборотился. Одновременно он замирился с Ростиславичами, посадив Рюрика на Киевское княжение. Давыду же, как старшему в роду, отдал Смоленский стол, а всех овдовевших жен погибших князей с детьми собрал и отправил на кормление в Вышгород и Белгород, пообещав, что позже даст всем лояльным юношам собственные уделы. Естественно, после такого заявления число недовольных резко поубавилось. Кроме того, от Земли Новгородской был отторгнут град Торжок с округой и с последующей передачей этих земель смоленскому князю. От киевских владений в пользу Вильно отсекли Овручский удел. Вильно постепенно становилось центровым княжеством Руси.
В конце 1171 года Романовичи Ярополк и Мстислав как самые старшие среди внуков Ростислава попросили себе уделов. Князь согласился и сразу же отправил их в Поросье и Канев соответственно. Нужно было при удобном случае удерживать контроль над Переяславскими землями.

Лишенный союзников, избитый, изодранный Новгород в начале 1173 годо решил слать Великое Посольство в Вильно дабы договориться о мире и слиянии. Оставалось лишь обсудить кое-какие детали. Так, новгородцы совершенно не хотели лишаться своей независимости. Ну князя, послушного Вильно, поставят или, скажем, внука своего сюда князь Михаил определит. Однако призрачна была та надежда. Да и за примером ходить далеко не надобно. Псковские бояре решили было свою волю посаднику боярину Семену Лисовину диктовать. Закончилось это очень плохо. Трое самых знатных лишились голов, их имущество, за вычетом кормленного вдовам с чадами, ушло выморочным в княжескую казну. Еще четверым раздали посадничество в отдаленных крепостях на севере. Конечно, новгородцы еще не поклонились князю Михаилу на его волю, но он явно будет к сему стремиться. Купечество уже понемногу склоняется к варианту принятия ярма на шею, духовенство тоже, ремесленники за ними потянутся. Но ведь все вышеперечисленные людишки при своих чинах и должностях останутся, а кто-то так и возрастет. А вот боярская власть порядочно снизится, а зависимости от княжьей воли хорошенько прибавится. Думать надо.
Однако мысли были все одно тяжелые. К тому же у многих на слуху был случай, что три года назад произошел в Ладоге. Две богатые и многочисленные боярские семьи между собой много лет враждовали страшно, а дрались вплоть до смертоубийства. Князь Константин помирил их очень лихо. Велел схватить из семей троих старших и тут же повесить, а прочим всыпать по сорок плетей каждому не взирая на пол и возраст. От такого приговора виновные мигом взвыли и тут же стали молить князя о милости. Казнить и пороть тогда никого не стали, но велели им помириться с испытательным сроком в три месяца. Если же князь прознает о новой ссоре – велит казнить всех без разбору. К слову, то, что князь назначил приговор в обход Правды никого не смутило. Причина была проста: эта вражда смертельно надоела и опротивела всему городу. Бояре не только помирились за отпущенное князем время, но еще и породнились, а далее организовали бизнес в виде стройки бревенчатых домов с трубным отоплением, как говорили купцы «под ключ».
Впрочем, бояре не ошиблись и с князем Михаилом толкового разговора об собственной независимости не получилось. Но вот новые предложение это перекрыли сполна. Во-первых бояре выяснили, что князь планирует опираться на Думу, составленную из местных бояр. Во-вторых их дети получат шанс обучаться в новом войске, чтобы заслужить себе боярский титул вплоть до воеводы. В третьих бояре за службу могли получить новые земли или сменять старые на новые. Очень заинтересовал бояр и новый закон, согласно которому боярские земли мог наследовать только старший сын, а вот внуку он мог передать землю лишь при условии безупречной службы князю и отечеству. В противном случае только дворянство. Но вот его лишить могли лишь по причине умственного вырождения рода. Прочим же потомкам надлежало заслужить себе новые наделы. Вариантов хватало. Потомок мог быть знатным воеводой, умелым розмыслом, хитроумным послом. Особо приветствовался захват земли в диком пограничье с обязательным строительством крепости и полным согласием с местным населением. За особые заслуги и в ближние бояре можно было выбиться. Им потомки наследовали по тому же принципу, но до старшего внука. На вопрос о том, кто наследует земли после негодного, был ответ – следующий по старшинству и, притом боярского чину, кто из рода еще без удела обретается. Впрочем, каждому новому поколению надлежит постоянно повышать честь, славу и достаток своего рода в глазах окрестного люда. Бояре помялись, помялись и… поклонились князю на его волю. «Приходи и владей нами. Дай нам свой закон и свою нерушимую власть.»
Свершилось окончательное присоединение Земли Новгородской к Виленскому княжеству 27 августа 1173 года.

P. S. Когда Демьян увидел стрелков на крыше, то без колебаний ринулся настречу летящей смерти. Однако даже костлявой было невмочь стереть с губ воеводы надменную улыбку, ту самую, с какой он бросался в битву. Удара в грудь Великий воевода совершенно не ощутил, лишь почему-то резко в глазах потемнело. Он уже не видел как возле его тела суетятся лекари, нет он смотрел как молодые разведчики штурмуют дом, он вновь и вновь переживал каждый миг их ратной славы, как нынешней, так и будущей. Затем его взор окончательно поглотила тьма. Внезапно ее прорезал голос, шедший будто из пустоты.
– Ты победил меня, воевода. А ведь победить смерть не дано никому. Можно лишь отстрочить мое неизбежное появление. Ты же даже мертвым радуешься пляске боя. Я дам тебе еще один шанс прожить новую жизнь, а твои нынешние знания помогут победить в новой безжалостной битве, которую вы, смертные, называете светлой жизнью. Теперь же смотри на эти сполохи. Это путь, который ты обязан пройти до нашей новой встречи. Ты не запомнишь их, но поймешь и сможешь победить.
Первая вспышка. Десятилетний мальчишка лежит, умирая, в ослепительно белой палате, но вдруг подымает правую руку и тихо шепчет.
– Я выжил, я победил. Теперь у меня новое тело.
Вторая вспышка. Двадцатилетний парень в камуфляже на глазах у дрожащих бородатых чеченцев ест сердце, только что вырванное из груди их сородича.
Третья вспышка. Тридцатилетний капитан спецназа и командир элитного отряда «Серые Волки» в форме матроса торгового флота стоит на палубе сухогруза и презрительно наблюдает за приближающимися сомалийцами на двух катерах.
Четвертая вспышка. Сорокалетний подполковник и свежеиспеченный депутат Государственной Думы Российской Федерации вносит закон для изменения статуса военнослужащего.
Пятая вспышка. Пятидесятилетний новоиспеченный президент первым же указом снимает мораторий на смертную казнь. На вопрос журналистов об реакции ООН он отвечает «Они уже ни на что не годятся. Разве что штаны об кожу портить.»
Шестая вспышка. Шестидесятилетний президент, выбранный согласно всероссийского референдума на третий срок, отдает приказ об подготовке неизбежной войны с НАТО. Слышен на Красной площади лишь одобрительный рев народа.
Седьмая вспышка. Семидесятилетний пенсионер только что уступил свой высокий пост прекрасно подготовленной молодой команде и спокойно пишет мемуары и альтернативную историю Великой Руси. На картине за его спиной фотографии с тем, что после удара высокоточных «Русичей» осталось от Пентагона.
Восьмая вспышка. Восьмидесятилетний старик тихо угасает в окружении многочисленных детей, внуков и правнуков. Он тихо ждет лишь одного – скорейшей встречи со своей самой любимой спутницей жизни – ее Величеством Смертью.