Записи участника (Водник) - Красницкий Евгений. Форум сайта

Результаты поиска

Водник

Дата: Среда, 05.07.2023, 10:34 | Сообщение # 2921 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата wolk28 (

)

Прям с языка сняли. Попытался представить, как он всё это достает.

Нет, такое ношение меча имело место, но есть нюанс (с) - так носили короткоклинковые пехотные мечи: ксифос - греки, гладиус - легионеры и кацбальгер ландскнехты. А чтобы полноценный длинный меч (а там вообще бастард нарисован) - надо быть нехилым акробатом.

Ему повезло. Неужели мы хуже? У каждого должен быть сказочный сон, чтоб в час завершающий с хрипом натужным уйти в никуда сквозь Гранитный каньон... (с) С. Ползунов

Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.

Водник

Дата: Четверг, 06.07.2023, 09:25 | Сообщение # 2922 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

***
– Что ж, господа, – сотник Михаил выдержал паузу, – воевода Корней не позднее послезавтра доберётся до Княжьего Погоста. Там он задержится на день – не больше, а в Ратное двинется, скорее всего, налегке, без обоза. Надо послать гонца, чтобы предупредил о нечаянной радости, что его тут ждёт. Писать-то ему с Кордона писали: и я, и ты, Аристарх Сёмёныч, и ты, Лука Спиридоныч, да и ты, отче, в Туров начальству своему доложил, но о ряде он не знает. А как узнает...
– Разнесёт всё, до чего дотянется, – усмехнулся в усы староста Аристарх. – Егора с его десятком пошлём. – Он сообразит, чего сказать, да ещё Сюха его – чёрта уболтает. Да и мне надо. В Ратном встретить.
– И мне, – подкрутил рыжий ус Лука Говорун. – Мы с тобой, Аристарх, Корнея поостудим. Он, конечно, что твой лесной пожар, но прооравшись слушать начинает, если только насмерть не убьёт.
– Вот-вот, – согласно кивнул старший наставник Филимон. – Насмерть. Вы чего, соколы, забыли, что тут утворили? В сотническую и воеводскую часть вошли и маковки не видно. Ряд его именем заключили, поклялись за него. Михайла с Лавром боярами назвались. Ну ладно Михайла – сотник княжий и боярского рода, а Лавра отец не выделял.
Лавр Лисовин нехорошо посмотрел на Филимона.
– Во-во, гляньте на Лавра-то, – усмехнулся Филимон. – Ровно батька и дед вылупился – в домовину положит и не почешется. Охолонь! По делу боярином назвался – по нему и честь. Все дива, что мы тут видали теперь на тебе. Никто из нас к тому как подступиться не знает и не узнает никогда, а тебя, Лавр, тамошние мастера приняли и над собой признали. Вот ведь – кузнец и над кузнецами боярин. Оказывается, и такое на свете бывает. Только речь-то не о том. Бунт мы с вами, соколики, учинили и никак иначе. Неужто ты, Аристарх, того не понял? И ведь спешили – подковы теряли, чтоб до Корнея успеть. Иначе нельзя было, да только воевода наш о том не ведает. И разбираться не станет – до самой задницы разрубит.
– Понимаю, – прогудел Аристарх. – Только мне Кирюху не впервой окорачивать.
– Думаешь, и сейчас окоротишь?
– Окорочу!
– А если нет?
– Думаю, господин старший наставник полностью прав, – веско произнёс Михаил.
«Да, это слова не отрока... Знать, Ты, Господи, внушаешь ему как поступить!»
– Прав, чего уж там, – согласился Аристарх. – Только больше некому.
– А вот тут ты, брат, не прав, – не согласился Филимон. – Про Егора с десятком, ты верно помыслил, вместо себя Василия своего пошли. Мол, отец по срочной надобности в Михайлов Городок подался на три дня, а его за себя в Ратном оставил. Корней оценит – летом на Княжьем Погосте они с братом справились лучше не придумаешь. А спрашивать Корней начнёт, так его дело телячье: у соседей замятня случилась, Михайла туда пошёл и в Ратное весть подал, Лука по-твоему, Аристарх, совету сотню в седло поднял. Михайла и сам отбился, но и ты успел – бунтовщиков тамошних дорезать помог. Потом Михайла и ты, вместе с боярами и мужами ратнинскими, земли боярина Журавля под себя взяли, а над сыном, племянником и недужным братом Журавля опеку учинили, с чем тамошние вятшие и согласились, а больше он ничего знать не знает и ведать не ведает. Корней сюда на крыльях полетит, а у Михайлова Городка мы его встретим. Тут он от удивления мало не обсерется, и слушать станет. Отче дельно придумал ему всё погорынское войско показать – не у всякого князя такое есть. Скажешь, не дело говорю?
– Дело! – чуть не хором отозвались староста и Лука Говорун, а Аристарх добавил: – Уел ты меня, Филимон. Твоя правда, забыл я, что сыны в возраст вошли и не дурными уродились. Пусть и к таким делам обвыкают.
Собравшиеся в горнице согласно закивали, а сотник Михаил добавил:
– Господин старший наставник всё верно сказал: мы из воли воеводы вышли, дело его самовольно на себя взяли. Иначе не получилось бы – всё бы тут, как тряпка гнилая расползлось, но боярин Корней о том не ведает...
– И потому всем тут быть надлежит и стоять заодно! – припечатал Аристарх. – Со всеми разом Корней не сладит! Придётся ему, что мы тут порешили, принять и подтвердить. Сам посмотрит и, охолонув – поймёт. Михайла?
– Всё верно, Аристарх Семёныч, – сотник Михаил склонил голову. – Будем де... воеводе Корнею объяснять, но не просто о том, что другого выхода не имели, а что волю его наилучшим образом исполняли!
– Верно, Михайла! – хохотнул Лука. – Мне Корней сколько раз говорил, что надо Журавлёвские земли миром, по возможности, брать, а то головешки получим и от нас самих плевок вонючий останется.
Аристарх поймал взгляд воеводы Медведя, переговорил с ним одними глазами и поднял руку, привлекая внимание.
– Теперь сказать можно, что мы с Медведем чуть не с лета друг друга, как девку обхаживали, для того же. Кабы не он, рассыпалось бы Ратное угольками!
– Верно, – кивнул Медведь. – Боярин Журавль уйти отсюда миром хотел. И даже откупного за то дать. Но не знали мы об измене. А когда я узнал – действовать быстро пришлось. Боярин перед смертью одобрил и Михайле меч свой и опеку над детьми передал. Ни нам, ни вам по-иному не поступить было. Кордон по-своему привык жить и рушить того нельзя, а сгоряча можно. От того боярин Данила Мастер настоял, чтобы жить нам по своему уставу под рукой воеводы Корнея. И ряд для того же – люд кордонский успокоить надо было. Верно говорю?
Сотники Грым, Валуй и Свен согласно кивнули.
– А, значит, будем бить воеводу Кирилла по воображению, – усмехнулся сотник Михаил.
– Тьфу, Михайла! – Лука и правда чуть не плюнул. – Опять ты со словечками твоими! По-людски говори!
– Воображение, Лука Спиридоныч, это умение человека мечтать, представлять то, чего ранее не было, а то и быть не могло, – Михаил улыбнулся. – Ни воину, ни мастеру, ни боярину – никакому дельному человеку без него нельзя. Главное, не дать ему над собой власти, не подменить им настоящий мир. Такое случается...
– Воображение, говоришь? – Филимон надел на себя маску доброго дедушки. – А, пожалуй, и я с Аристарховым Василием в Ратное поеду. Дело моё телячье: я не десятник, не боярин, не ратник даже – дед на покое. Казнить меня не за что, а сказки сказывать я, по дедовскому званию, хорошо умею...
– Завлекательная сказка выходит, когда её старший из стариков с серебряными кольцами говорит..., – понимающе кивнул Аристарх. – Например, вспомнить как старики Данилу до сотничества не допустили...
– Верно, Аристарх, верно, – кивнул Филимон. – Но это на совсем уж крайний случай. Я сказок много знаю.
– Но воеводе зло сорвать на ком-то надо будет, – подал вдруг голос десятник Алексей Рябой. Поговорю со своими. Пива у меня много запасено – проставлюсь ратникам за Корнеевы матюги.
– Не стоит, десятник! – язык отставного хилиарха оказался быстрее мысли. – Гнев воеводы Кирилла примут на себя мои, тьфу, Данилины бараны. Их и подговаривать не надо – сами обделаются! А пиво сбережём!
Грохнул хохот.
– Да ладно тебе, отче! – Рябой махнул рукой. – Неплохие у покойного Журавля пешцы.
– Ты, сын мой, во-первых, молод, а, во-вторых, конник, – усмехнулся священник. – Тебе с седла плохо видно, а я прослужил в пехоте больше двадцати лет! И поверь мне, они пока хорошо умеют только стоять на месте! Но я сделаю из них настоящую пехоту, если будет на то Божья воля.
– Ну, тебе, отче, виднее, – хохотнул Рябой. – Видел я, как ты их десятников и сотников разложил, а потом заставил дуб охватный толкать.
– Это называется дрючить дерево, – наставительно заметил отставной хилиарх. – Вырабатывает умение действовать совместно, прививает чувство слитности строя и избавляет от ненужной самонадеянности. А ещё развивает силу ног и спин.
– Как тебе Данила показался, отче? – вдруг спросил Лука Говорун.
– Он оступился и потерял веру в себя, – совершенно серьезно ответил священник. – Если сможет её вернуть, со временем из него выйдет добрый сотник, а то и воевода пешей рати.
– Вот как? – Лука покрутил ус. – Ну и слава Богу.
– Значит, решили? – сотник Михаил обвёл глазами собрание. – Кто хочет чего добавить?
– Да нет, Михайла, всё сказано! – Лука Говорун отрицательно помотал головой. – Пошли готовиться. Завтра со светом выступать надо. Распоряжайся..., сотник!
– Погодь! – прогудел Аристарх. – Михайла распорядится в лучшем виде, но я и от себя скажу. Давайте-ка, голуби, припомните, что кому Корней про здешние земли говорил, о том, что миром их брать надо полюбовно. Или мог говорить... Дорога до Михайлова городка дальняя – времени решить кто что Корнею врать будет о том, как волю его в лучшем виде справляли и справили, хватит. А вот теперь приказывай, сотник Михаил.
Михаил пристально посмотрел на Аристарха. Потом на Луку. Обвёл взглядом всё собрание...
«Итак, юный сотник победил и подчинил себе мужей вдвое старше себя. Силой своей воли, мысли и обаяния. Они действительно ждут его приказа. Пишут, таков же был юный Гай Юлий Цезарь».
– Господа, – голос молодого сотника был ровен и полон уверенности в себе. – Выступаем завтра на рассвете. Походный порядок таков: люди воеводы Медведя в передовом дозоре, далее Младшая Стража, за ней Ратнинская сотня, потом Нурманская сотня, следом пехота, за ней обоз, потом сотня Валуя, сотня Грыма замыкает. Господа десятники и сотники, прошу следовать по своим сотням и десяткам!
– Слушаюсь, господин сотник! – десятники и сотники встали смирно.
Отец Меркурий с удивлением осознал, что и сам стоит в позе «воина, твёрдо обладающего полем».

***

До появления воеводы Корнея оставалось не более получаса. Ждали его под стенами Михайлова Городка. Пока стояли вольно – хоть солнце грело уже по-весеннему, но морозец всё равно кусался.
Ветер лениво шевелил знамёна, перетаптывалась с ноги на ногу пехота да изредка позванивала лошадиная сбруя. Время тянулось до безобразия медленно. Отставной хилиарх поглядывал то на сидевшего на сосне на том берегу Пивени махальщика, обязанного предупредить о приближении воеводы, то на вятших мужей Ратного и Кордона, сбившихся, пока можно, в кучку, оставив людей на младших начальников, то на три сотни пешцев Кордонского ополчения, которых привык за прошедшие недели считать своими.
«Надеюсь, Макарий, ты сумел вбить в этих баранов хоть немного соображалки, чтобы уж совсем не обделались. Хотя, что с них взять – провинциальное ополчение. Даже не банды старых фем. Хоть щиты не разрывать умеют и при виде катафрактов не обсираются – и то добро. Но до хорошей пехоты им, как крабу до купола Святой Софии. Школить и школить! А ведь им этим летом на войну. Мало времени, мало! Его всегда мало!
А спрос будет с тебя – на счёт строевого смотра это ведь твоя идея. Хотя, должно получиться. Воевода Кирилл старый солдат и какой-нибудь непорядок обязательно найдёт, после чего уестествит начальствующих над накосячившими, запустит клочья их задниц кружиться с жалобным курлыканьем над лесом, после чего сожрёт оставшееся вместе с помётом. И остынет. По крайней мере достаточно для того, чтобы слушать. А у моих баранов ничего и искать не надо – один сплошной лупанар! Так что вспоминай, Макарий, науку лохага – как становиться в позу прачки. Не отдавать же в самом деле на растерзание этих телков – сотников. И Данилу надо прикрыть. До кентархов им, как до Луны!
О, кажется едут!»
И верно – с сосны на том берегу замахали белой тряпицей.
– По местам! – рыкнул Лука Говорун, и все командиры шустро разъехались по своим сотням и десяткам.
«Заметил, Макарий, как все стали заодно? Совместное дело сближает, а уж совместная опасность тем паче. А опасность, если я хоть немного понимаю воеводу Кирилла, летит к нам сейчас галопом. Нет, его предупредили и на словах и грамотами озаботились и внук, и Говорун, и друг-соправитель, но это только раззадорило воеводу. Да ещё страх за внука, сына и сотню ушёл. Теперь он готов рвать и запускать с жалобным курлыканьем над лесом. Будет на что посмотреть!
И ты заметил, что встречать воеводу, помимо оговорённых Филимона, Егора с десятком и Аристархова сына, отправили ещё Бранислава с его десятком – показать диво и новых подданных, Бурея – на котором хрен зло сорвёшь и двух близнецов – то ли слуг Михаила, то ли его наперсников, то ли..., словом, тех, кто решения не принимал и кого в этом не заподозришь, а внимание на себя они отвлекут. Умно…
А Филимон – муж влиятельный, чего он и не скрывал, но формальных постов не занимающий... И орать на него не выйдет. А вот участники заговора все здесь, ибо, это, безусловно, заговор, но заговор верных – такое тоже бывает. И ты, Макарий, среди заговорщиков, иначе ты тут не торчал бы... Ха! Это какой уже по счёту? Да какая разница – со счёта сбился!
Михаил с Лавром и Аристархом рассчитали верно – Кириллу не удастся разделить их и все он будут вынуждены выступать заодно, ибо если молодой сотник дурак и изменник, то и они все тоже! А жрать всех разом – можно и подавиться, хотя громов и молний это не отменяет!»
Старый солдат оказался прав – небольшая группа всадников выскочила из леса галопом, но всё же осадила коней и дальше двинулась шагом.
«Удачно получилось, Макарий, что ты плохо видишь вблизи, зато хорошо вдаль. Воевода в доспехе под шубой – решил являть грозу и воздаяние. Как там говорил твой первый декарх: «Сейчас разберусь, как следует, и накажу кого попало»?
О! Как ты коня-то осадил, эпарх! Интересно, от количества собранного войска или от внука во главе его?».
Воевода и его спутники вступили на лёд, дошли до середины, а потом и до берега. Отставной хилиарх разглядел, что воевода Погорынский цветом лица не уступает императорскому пурпуру и вряд ли от мороза...
– Смирно! – разнеслось над полем. – Для встречи слева! Слушай! Оружие к почёту!
Глухо прошелестели и лязгнули взятые наотлёт копья. И тут же рожки запели, а те диковинные инструменты, что так удивили отца Меркурия в первый приезд в Михайлов Городок и зовомые, как он теперь знал, барабанами, загрохотали встречу: «Пам-папарам-парарим-парарам !» [1]
Группа встречающих во главе с сотником Михаилом, держа обнажённые мечи у плеча двинулась навстречу. Тронул коня вместе со всеми и священник. Михаила, кроме отставного хилиарха, сопровождали полусотник Лука Говорун, староста Аристарх, воевода Медведь и боярич Тимофей – все в доспехе и при оружии.
«Так, кто там у нас с воеводой? Десятник Егор с половиной десятка – понятно, его отправляли встречать. О! Логофет Фёдор – так и знал, что без него не обойдётся! Филимон – надо же, сумел взгромоздиться в седло и не отстать! Сын Аристарха – тоже понятно. А это что ещё за сопляк? И почему не взяли Бранислава с его десятком?"
Михаил и оркестр Артемия всё рассчитали правильно – две кавалькады встретились ровно у середины строя. Оркестр смолк. Сотник Михаил послал коня на корпус вперёд остальных. Взлетел в салюте меч.
«Не хватил бы его удар, Малака! И это он ещё нурманского посольства не видел и про сына не знает – мы сообща решили, что слишком много счастья за один раз вредно...»
– Боярин-воевода, Полк Погорынский в составе Старшей сотни Полка Погорынского, Младшей сотни Полка Погорынского, Нурманской сотни Кордона, сотни кованной рати сотника Валуя, Охранной сотни Кордона, Особой сотни Кордона и трёх сотен Кордонского пешего ополчения для твоей встречи и строевого смотра построен! Сотник Младшей сотни Полка Погорынского боярин Михаил Лисовин!
Рука воеводы Корнея выпустила поводья, сжалась в кулак, потянулась вверх, на пол пути остановилась, некоторое время стояла, потом медленно, очень медленно поднялась к шлему и пальцы её развернулись, едва не коснувшись прикрытого железом виска. В глазах воеводы пылали пожарища, грудами лежали трупы и уходили за горизонт виселицы, колы и костры. Но он себя сдерживал – невместно воеводе перед войском.
А Михаил, не пользуясь поводом, послал коня вправо, потом вперёд, поворотил, встал слева от деда и только тогда плавно опустил меч к ноге. Вперёд выехал Лука Говорун. Блеснул меч.
– Боярин-воевода, Старшая сотня Полка Погорынского для твоей встречи и строевого смотра построена! Полусотник боярин Лука Говорун!
Корней побагровел ещё больше, хотя, казалось, что дальше некуда, но руку от шлема не отнял.
«А я думал, что такое приветствие принято только в сотне Михаила. Но и в войске Кордона, как я погляжу, его знают. Да и эпарху Корнею оно знакомо. Любопытно. В Турове я такого не видел».
Лука со всей возможной невозмутимостью повторил манёвр Михаила. Не давая Корнею опомниться, вперёд выехал Медведь.
– Боярин-воевода, Войско Кордонское в составе Особой сотни, трёх сотен кованной рати и трёх сотен пешего ополчения для твоей встречи и строевого смотра построено! Воевода войска Кордонского Медведь!
«Именно, что воевода – кто смел, тот и съел. Хотя Медведь помесь разведчика и тайной службы и вряд ли часто сражался в строю. Но он понял, начал действовать и сумел возглавить, а остальные кентархи – нет. За что и пожалован боярином Данилой. Это последнее, что сделал боярин до отречения…».
Боярин Корней издал горлом странный звук, а Медведь повторил действия предыдущих и тоже пристроился слева от воеводы. Отец Меркурий тронул коня. О порядке докладов договорились ещё вчера. Решили, что первыми двинутся воинские начальники, включая и священника, временно находящегося в этом статусе, потом боярич Тимофей принесёт клятву за себя, отца, брата и весь Кордон и последним о делах обыденных доложит староста Аристарх, чтобы совершенно сбить с толку и запутать воеводу. «Надо заставить воеводу думать о том, что здесь творится – это бешенство гасит, как вода огонь», – сказал сотник Михаил. И Аристарх его поддержал: «Точно! Пусть думает, что тут за хренотень творится, раз поп над пешцами начальствует. Голову загрузит – охолонет, а то как бы не помер!».
Меча отставной хилиарх не взял, хоть ему и предлагали, а душа так и вовсе молила, и он, по примеру Корнея, бросил правую руку к клобуку.
– А ты-то здесь на хрена?! – не выдержал воевода. – Каким боком ты к войску?!
– Боярин-воевода, – отставной хилиарх предпочёл не заметить обалдения своего визави, – Первая, вторая и третья сотни пешего ополчения Кордона для твоей встречи и строевого смотра построены! Временно начальствующий над пешей ратью иеромонах Меркурий!
– Пи..., – произнесённого воеводой слова отставной хилиарх не знал. – Ну, тогда благослови, хоть!
Священник несколько обалдело перекрестил боярина и пристроился слева от Медведя. А перед Корнеем уже старательно салютовал мечом боярич Тимофей.
– Боярин-воевода, – прозвенел звонкий мальчишеский голос. – Я – наследник боярина Журавля и отца моего – боярина Данилы Мастера боярич Тимофей, сын Данилов, за себя, брата моего Юрия – сына и наследника боярина Журавля и отца моего боярина Данилу Мастера прошу тебя, боярин-воевода принять под свою руку земли Кордона и клянусь за себя, отца, брата и всех мужей, и людей Кордона, и потомство наше служить тебе и потомству твоему верно, честно и беспорочно, как о том в ряде сказано! Прими нас под руку свою и будь нам в отца место! Отец и брат мой недужны и от того здесь быть не могут. Они подтвердят мои слова и принесут клятву, когда ты, боярин-воевода, изволишь на земли Кордона приехать!
Тимофей перевернул свой меч эфесом вперёд и протянул воеводе. Без поклона, ибо рост его лошадки не позволил ему одновременно поклониться и передать меч, сидящему на рослом жеребце, воеводе. Корней принял меч, взял обеими руками, развернул эфесом вперёд и отдал его мальчишке.
– Я слышал твою клятву и принимаю твою службу, боярич Тимофей, – воевода как-то сумел совладать со своим голосом. – Беру земли Кордона с людьми, их населяющими под свою руку и обязуюсь беречь их, не щадя живота!
– Благодарствую, боярин-воевода! – Тимофей принял меч.
– А откуда у тебя такой конь, боярич? – вдруг, ломая к свиньям собачьим весь церемониал, спросил Корней.
– Дядька Эймунд прислал. Из свейской земли, – Тимофей честными глазами глядел на воеводу. – Мне и Хельке. Ну, вместе с Хелькой. Они прикольные. Но не такие, как Ишак.
Боярин Корней снова издал горлом странный звук, но справился с собой и вопросил:
– Какой ишак? Тоже из свейской земли?
– Нет, – с видом «чего тут непонятно-то» ответил Тимофей, – не из свейской. Его па... отец из Булгара привёз. Осёл это. Зовут Ишак. Он прикольный – с ушами. Только упрямый – ужас! Как Хелька.
– А Хелька кто? – ум у воеводы явно заходил за разум.
– Так невеста моя, – Тимофей широко улыбнулся и уточнил. – Дядьки Эймунда дочка. Из свейской земли.
«Макарий, тебе не кажется, что боярич Тимофей, как здесь говорят «дурнем прикидывается? Уж очень знакомый тон! И, кажется, я знаю, кто написал эту комедию! Видать, не просто так сотник Михаил беседовал дорогой с Тимофеем. Не просто так!»
– Ты же, боярин-воевода, на Кордон поедешь? – Тимофей окончательно перехватил инициативу. – Так я тебя там с Хелькой познакомлю. И Ишака покажу.
Воевода опять издал странный звук. Но уже не горлом, а, кажется, всем своим естеством. Отец Меркурий скосил глаза. Сотники и воеводы ликами своими напоминали древние статуи, виденные отставным хилиархом на ипподроме и в Палатии.
– Приеду, – воевода кивнул. – Тогда и посмотрю. Обещаю. А теперь ступай, боярич Тимофей. Дай дядьке Аристарху своё дело исполнить.
«А тут, похоже, молодой сотник просчитался. Точнее, не досчитал до конца. Он думал, что такой прирождённый конник, как дед, не может не заинтересоваться диковинной лошадкой, а интерес сбивает гнев, но тут похоже, архонт Кирилл просто решил, как то и положено, обласкать нового подданного. Но и это хорошо – настрой ему всё равно сбили, заставив думать хоть о чём-то ином».
Тимофей тронул своего конька и потрусил пристраиваться рядом с отцом Меркурием. Староста Аристарх подъехал к Корнею. Он единственный из встречающих не обнажил меча. Салютовать тоже не стал – просто поклонился.
– Староват я с мечом скоморошествовать, боярин-воевода. Так скажу. Ратное за время твоего отсутствия благополучно. Михайлов Городок тож. Волю твою исполнили – с соседями замирились и землю их, Кордоном зовомую, под твою руку без боя взяли. Земля та куда как богатая. Живёт в ней семь с половиной тысяч душ обоего пола. Пахота, ремесло и скотина – невиданные. И осёл, именем Ишак до кучи.
При этих словах погостный боярин Фёдор втянул в себя воздух.
– В поле выставляют две с половиной сотни кованной рати, три сотни пешего ополчения и полусотню пеших стрелков, если в дальний поход идти, – как ни в чём не бывало продолжил староста. – Ежели на своей земле или где рядом, то пешцев на короткое время можно исполчить до восьми сотен. Все с ростовыми щитами, в шеломах, с рогатинами и топорами. Доспех стёганый. Строю обучены. Могли бы и больше и конных и пеших, но мы их летом мало не ополовинили.
Теперь воздух втянул Корней.
«Обучены! На месте стоя! Ну ничего - я сделаю из них пехоту!»
– В земле той уряд навели. Бунтовщиков совместно побили. Бояре, мужи и люди Кордонские жить под твоей рукой и служить верно согласны. Дани по обычаю платить тоже. Взамен просят их уряд не рушить, что мы – бояре и мужи ратнинские, посоветовавшись, им и обещали от твоего имени. И в том от твоего же имени поклялись и ряд заключили.
Воевода Корней побледнел. Потом побагровел. Потом ещё несколько раз сменил цвет. Аристарх никак не отреагировал и закончил:
– Ступай, боярин-воевода – смотри своё войско. Не у каждого князя такое есть.
Воевода дёрнул разрубленной щекой, от чего лицо его приобрело совершенно зверское выражение.
– Кхе! Ядрёна Матрёна! Поехали, поглядим. Все за мной! – и пустил коня рысью.
«А вот над этим эпарх Кирилл уже задумался! Аристарх знал, куда бить! Михаил начал, мы все раскачали, а друг-соправитель закончил…»
Оркестр Артемия грянул встречный марш.

***

Строевой смотр прошёл, как и предполагали заговорщики: воевода въедливо осмотрел чуть ни каждого ратника – даже в сухарные сумки лазил и разуваться заставлял – портянки посмотреть. Кого-то выдрал, кого-то обласкал, а в конце концов, скопом поблагодарил всех за службу. Даже к нормальному цвету вернулся в процессе.
В Михайловом Городке яблоку было негде упасть – все помещения, хоть сколь-нибудь пригодные для ночёвки, были забиты людьми – шутка ли разместить семь с гаком сотен ратников. Но влезли и даже не совсем уж теснились – спасибо Сучку и его артели, устроившим в клетях валов жилые помещения. С печами. Ну а в боярском тереме, где поселились начальствующие, по сравнению с остальной крепостью, оказалось и вовсе просторно.
Воевода Корней пережил молебен в ознаменование своего благополучного возвращения, дотерпел до внуковой резиденции, точнее до палаты, именуемой кабинетом, провёл там приличное ситуации время в вежливых разговорах с новыми и старыми подданными, после чего, со всей любезностью выставил всех кордонцев, большую часть ратнинцев и отца Меркурия. Остались сам воевода, боярин Михаил, староста Аристарх, полусотник Лука и наставник Филимон. Да ещё за десятником Егором послали.
Отец Меркурий нехотя отправился в свою горницу – ту самую, где в свой первый приезд в Михайлов Городок нарезался в компании Бурея, Феофана Грека и Роськи. Отставной хилиарх подозревал, что это проявление своеобразного чувства юмора юного боярина.
«Понятно, что сейчас – среди своих, воевода Кирилл даст волю давно сдерживаемому гневу. Будет буря! Не хватил бы эпарха удар – это совсем некстати. Но что будет, когда воевода проорётся? О чём и как они станут говорить и, главное, о чём договорятся? Руку бы на отсечение дал, чтобы узнать, что и, главное, почему они решат на самом деле, а не то, что потом скажут народу. Мечты, Макарий, мечты....
Пойти что ли поотираться под дверью – вдруг что удастся подслушать? А не потерял ли ты последний разум, старый хрыч? Подслушать! Так тебе и дали! В лучшем случае тебя просто выставят. Но и сидеть здесь сил нет – надо пойти пройтись хотя бы по галерее... Как её здесь называют? Гульбище, кажется? Словом, на мороз – он хорошо остужает горячие головы. Господи, за что наказуешь ты раба своего неумеренным любопытством?»
Как известно, дурная голова ногам покоя не даёт, так что через некоторое время священник действительно вышел на гульбище и принялся мерить его шагами, поневоле прислушиваясь, не прорвутся ли какие звуки из Михаилова кабинета.
«В языческих легендах Аполлон наградил царя Мидаса ослиными ушами зато, что он предпочёл флейту Пана Аполлоновой кифаре [2]. Ты, Макарий, сейчас не отказался бы от такой награды».
А звуки, меж тем, действительно изредка прорывались через толстые брёвна и закрытые ставнями окна. В кабинете орали, а что – не разберёшь.
«Орёт, голову даю на отсечение, воевода. Давно и громко. Как бы его и правда удар не хватил!»
Вдруг раздался крик, не разобрать который смог бы только совершенно глухой:
– Лекаря! Попа! Воевода помирает!
«Накаркал, гамо то пстхо му!»
Священник, отчаянно припадая на деревянную ногу бросился бегом.
Отставной хилиарх не успел. Или успел – это уж как посмотреть. Услуги священника воеводе Погорынскому явно не требовались, хотя выглядел боярин Корней откровенно паршиво – лежал с запрокинутой головой на лавке в залитой кровью рубахе. Рядом с ним на коленях стоял лекарский ученик Матвей и держал воеводу за руку, а обозный старшина Бурей придерживал пациента за плечи. Диво, но говорил Матвей, а Бурей внимательно слушал.
– Пронесло, дядька Серафим – видишь, жилка успокаивается, – Матвей ещё раз пощупал пульс пациента. – Чуть удар не случился. Мне в Турове отец Ананий рассказывал – он в греческих землях лекарскому делу учился. Случается, от гнева или ещё от чего кровь к голове приливает и может там жилы порвать. Тогда конец – смерть или ещё хуже – бревном бессмысленным без речи век доживать. И есть от того одно средство – пока жилы не порвало, кровь отворить. А тут повезло – жилы в носу сами порвались и кровь сама отворилась.
Бурей, на удивление, не перебивал и слушал с видимым интересом.
«Слава Богу, худшего не случилось! И молодой травмат прав – я о таком слышал. А Бурей показал себя ещё с одной стороны. Оказывается, он умеет укротить свой знаменитый норов и ради нового знания. Надо запомнить. Он сейчас учился. Для него то, что сказал Матвей – новое. Бурей ведь травмат. Ладно, хирургеон. Опытный, знающий, много чего видевший, но высокой медицине не учившийся. А сейчас выпал случай узнать новое и Бурей его не упустил.
Но что же тут было, кроме того, что эпарха Кирилла чуть не хватил удар?»
– А тебе, боярин-воевода, два дня лежать, – Матвей, переключился на пациента. – Мясной отвар пить, кашу молочную есть. Сыто можно, но не много. Хмельного в рот не брать. Спать побольше. И, самое главное, норов свой в узде держать, если помереть не хочешь или колодою лежать, мычать да под себя ходить.
– Ты чего несёшь, Мотька? – слабым, но вполне твёрдым голосом осведомился воевода.
– Вот то самое, – Матвей ни в малейшей степени не смутился. – Помереть тебе не даю. Потом хоть голову руби, а сейчас будешь лежать и делать, что скажу.
– Слушай, Корней, – поддержал юного лекаря Бурей. – Вот ведь срань какая – сопляк, а дело говорит. За Настёной послали, и, пока она чего не скажет, будет так, как Мотька велел. Я прослежу. Я тебе, Корней, после Палицкого поля помереть не дал, и сейчас не дам.
– Кхе! – изрёк воевода свой универсальный комментарий.
«Похоже, эпарх Кирилл не может решить, как поступить. Редкий случай!»
– А у тебя, Мотька, руки, знать, не совсем из жопы выросли! – Бурей, невиданное дело, не закончил свою фразу какой-нибудь руганью или похабщиной, и даже неумело улыбнулся своей, способной и медведя напугать до поноса, улыбкой.
Кто-то из десятников, наплевав на то, что это плохая примета, присвистнул. Лука с Аристархом переглянулись. Подал голос и сам пациент:
– Кхе! –в воеводском кхеканье явственно слышалось глубочайшее удивление.
«Чудны дела твои, Господи! Но, кажется, эпарху Кириллу полегчало настолько, что он снова стал способен удивляться. И это хорошо! Да и остальных, гляжу, отпускает: к внуку возвращается румянец, Аристарх сел на лавку, Лука снова крутит ус... Пора бы и тебе, Макарий, поучаствовать».
– Молодой лекарь прав, воевода Кирилл, – священник подошёл к лавке. – Он знает, как врачевать твоё тело. Но, первым делом, возблагодари Господа, раб божий Кирилл, за урок, что Он тебе преподал сегодня – о пагубности греха гнева. Грех сей способен погубить и твоё тело, и твою бессмертную душу. И за чудесное спасение возблагодарить Создателя не забудь.
– Кхе, ядрёна Матрёна! Собрались тут учителя про мою душу – плюнуть некуда, – невольно гнусавя от воспалённой носоглотки, заявил воевода. – Яйца курицу учат! Дело надо делать. Мотька, вели мне рубаху чистую найти и пусть рожу умыть принесут!
– Боярин-воевода, вставать тебе нельзя! – отчеканил Матвей. – Не позволю!
– Тьфу! – Корней и правда чуть не плюнул. – Серафим, это он от тебя или от Настёны набрался? Воевода повернул голову к Матвею. – Как не позволишь то? Непозволялка не отросла.
– Велю к лавке привязать, – Матвей не испугался. – Для твоей же, господин воевода, пользы. Серафим Ипатьевич, думаю, не откажет. И господа бояре и десятники возражать не будут.
Первым прыснул Аристарх. За ним стоялым жеребцом заржал Бурей, а после захохотали и все присутствующие, включая воеводу и исключая Матвея.
– Вырастили на свою голову, ядрёна Матрёна, – сквозь смех выдавил Корней. – Уломал – не буду вставать! И остальное тоже. А сейчас мухой вели мне умыться подать и рубаху сменить. И чтоб духу твоего здесь до завтра не было! Не боись – Серафим приглядит.
– Слушаюсь, господин воевода! – Матвей вытянулся в струнку. – Разреши выполнять?
– Мотька, не доводи до греха!
– Слушаюсь, господин воевода! – Матвей чётко повернулся кругом и вышел из горницы.
«Так, Макарий, пора сделаться невидимым...»
Холопки с лоханью и чистой рубахой появились почти сразу. Воеводу умыли, переодели, Бурей лично устроил боярина Корнея на лавке в полулежачем положении – так, чтобы тот мог, не напрягаясь видеть всех. Воевода дождался, когда холопки уйдут, осторожно поёрзал, устраиваясь поудобнее, и вопросил:
– Ну, тетерева вы мои сизокрылые, рассказывайте теперь толком чего без меня упороли. Буду без лаю думать, что делать с тем, что вы за хренотень тут нахреновертили. И ты, отче духовный, вылезай из запечья – не таракан чай. Гнать тебя уже ни к чему – по самые уши влез, ядрёна Матрёна! Излагай, Михайла!

[1] Оркестр Артемия играет Встречный марш лейб-гвардии Преображенского полка, исполняемый в Советской и Российской армии на парадах при встрече знамён и командующих. Уж этот мотив Михаил Ратников, он же Михайла Лисовин не знать не мог. Как и покойный Сан Саныч Журавлёв – боярин Журавль.
[2] Древнегреческий музыкальный инструмент – один из видов лиры. Согласно мифам, изобретён богом Аполлоном.

Водник

Дата: Понедельник, 17.07.2023, 16:55 | Сообщение # 2923 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата wolk28 (

)

Ну я не спорю, всё возможно. Но ведь даже короткий меч, нельзя вынуть из ножен прямым хватом, сразу.

Можно. Если он гладиус, акинак или ксифос. С кацбальгером уже проблемы.

Водник

Дата: Четверг, 20.07.2023, 12:14 | Сообщение # 2924 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Отставной хилиарх почувствовал, что краснеет, но вылез.
– Садись, давай, – снова повелел Корней. – В ногах правды нет.
Лука дёрнул задницей, освобождая священнику место между собой и наставником Филимоном, и поманил отца Меркурия пальцем. Отставной хилиарх пожал плечами и сел на указанное место. Наставник Филимон благостно улыбнулся в бороду.
– Ну, Михайла, язык проглотил? – к воеводе явно возвращались силы, а с ними и язвительность.
– О содержании ряда, заключённого мной и вятшими мужами Ратного с боярином Данилой, боярином Юрием, бояричем Тимофеем и вятшими мужами Кордона ты, господин воевода, уже знаешь, – светским тоном, будто ничего и не произошло, начал юный боярин. – Теперь же дозволь доложить, почему иначе твою волю, боярин Корней, мы выполнить не могли.
– Валяй, – ехидно дозволил Корней. – Заждался уже.
– С Кордоном у нас, боярин-воевода, была война, – Михаил смотрел ровно и спокойно. – Ни мы, ни покойный боярин Журавль, её не хотели. Стравил нас Мирон – предатель и человек князя Юрия Залесского. Ради своих прибытков, и чтобы боярина своего извести под шумок и место его при князе Юрии занять. Переселяться боярин Журавль в Залесье всем боярством собрался.
– Про князя точно знаешь? – воевода разом забыл о своей болезни.
– Точно. Послы от него приходили: боярин Громада сотоварищи. Печаловались о боярине Журавле очень. Головы тех суздальцев, что Мирона на бунт подбили, принесли. Ещё бояричей Юрия и Тимофея под опеку хотели взять. Мы не дали.
– Ядрёна Матрёна! – Корней с трудом удержался, чтобы не загнуть покрепче. – Мало нам одного князя! Дальше излагай.
– Какого князя, Корней? – чуть не хором спросили Лука и Аристарх.
– Позже скажу, – скривился воевода. – Сначала дослушаю, что вы тут нахреновертили.
– Боярина Громаду мы от твоего имени, господин воевода, приняли с честью, – молодой сотник шевельнул искалеченной бровью. – Он и посейчас тут гостит, согласившись, что невежливо будет до отъезда с тобой не увидеться, раз тебе от брата его князя и господина власть над этими землями вручена.
– Кхе! Не в порубе хоть гостит-то? – как-то невесело поинтересовался воевода Корней.
– Никак нет, боярин-воевода. В тереме боярина Журавля в гостевых покоях, – Михаил едва заметно улыбнулся. – И меч при нём. Не спешит он. Вьюги, волки...
– Волки говоришь, внучек?
– Волки, господин воевода.
"Для чего Михаил так цепляется за официальное титулование? Как будто вбивает в деда титул эпарха".
– Это он разумно, – Корней усмехнулся совершено зверским образом. – Видать, муж смысленный. Волки они в конце зимы голодные – сожрать могут. Дальше давай, Михайла!
– Боярина Александра Журавля мы спасти не смогли, – Михаил покаянно склонил голову. – Он попал в засаду и получил смертельную рану, но перед смертью передал роду Лисовинов в моём лице опеку над своим сыном и племянником: тогда ещё бояричем Юрием и бояричем Тимофеем, ибо отец боярича Тимофея – боярин Данила немощен и править не может. Так же он признал над собой и землями своими, именуемыми Кордоном, власть князя Вячеслава Владимировича Туровского и воеводы Погорынского Корнея Аггеевича Лисовина.
– Кхе! Признал, значит, – воевода состроил странное выражение лица. – Давай дальше, сотник.
– Слушаюсь, господин воевода! – произнёс Михаил, но вставать смирно не стал. – Бунт мы, вместе с воями воеводы Медведя и сотника Грыма, подавили. Боярин Лука Говорун очень своевременно привёл Ратнинскую сотню, чтобы охладить горячие головы – в землях боярина Журавля многие считали нас врагами, и им было полезно увидеть ратнинцев и кордонцев в одном строю.
– Значит, победу, считай, без боя добыли, внучек? – издевательски поинтересовался Корней. – От того и боярином теперь величаешься?
– Сотник, Корней, сотник, – веско встрял в разговор Аристарх. – Вырос твой внук. Да и боярином не сам назвался – люди так решили.
– Кхе!
– На счёт победы, господин воевода, дозволь доложить, что...,– боярин Михаил выдержал паузу, – победа в войне есть достижение политических её целей. А политика есть искусство блюсти свои интересы в отношениях между княжествами, царствами и иными государствами, а также сообществами людей смысленных и обладающих весом и влиянием. И придумали политику в незапамятные времена греки.
– Верно говорит? – воевода повернулся к отцу Меркурию.
"Говорит верно, но откуда знает?"
– Да, господин воевода, – кивнул священник. – Политика есть искусство управления государством. Наука власти. Наука базилевсов. И от того, как ни противно это воину, победа на поле боя ещё не означает победы.
– Верно, отче, – Михаил слегка поклонился. – Военная стратегия — это лишь часть общей стратегии государства для достижения политических результатов войны. От того ратники войну ведут, но не выигрывают. Кроме них победу куют и купцы, и посольские бояре, и мытари, и смерды даже – каждый на своём месте. Как фигуры в тавлеях. Вот нам в те тавлеи и пришлось играть.
– Кхе! И в эту политику мы, значит, и с этой стороны вляпались? – Корней поёрзал на лавке. – И здесь в жопу клюнула?
Остальные ратнинцы слушали очень внимательно – что называется, мотали на ус.
"Внук и дед демонстрируют поразительное спокойствие и не менее поразительную глубину понимания ситуации. Но и для остальных здешних начальствующих далеко не всё здесь новость. Занятно! Но подумать об этом можно и потом – сейчас важно ничего не упустить".
– Так точно, господин воевода, – Михаил слегка кивнул. – Политические цели войны ты определил – безопасность Ратного и установление княжеской и воеводской власти над всем Погорыньем. Нам – твоим подручникам, оставалось лишь выполнить их насколько возможно.
– Долго подходишь, сотник, – воевода прищурил один глаз. – Давай к делу поближе.
– Оценив, насколько богаче, искуснее и сильнее нас Кордон, я, боярин Лавр Корнеевич Лисовин, боярин и полусотник Лука Спиридонович, староста Аристарх Семёнович, старшина братства среброносцев [1] полусотник Филимон Матвеевич, держав совет с боярами и десятниками ратнинскими и обозным старшиной Серафимом Ипатьевичем, решили Кордон под свою руку брать исключительно миром никакой распри не допустив.
"Ха! Эка ты уши наставил на боярский титул сына, эпарх Кирилл. Но держишься – есть дела поважнее. Что там говорил юный травмат Матвей – спасти человека от удара можно разбив ему нос? Надо запомнить!".
– Любая распря обозначала войну и, вне зависимости от исхода, ослабление Погорынского воеводства и рода Лисовинов, – продолжал меж тем Михаил. – Даже победив, мы понесли бы недопустимые для нас потери, а, главное, уничтожили бы всё, чем богат Кордон. Просто от незнания того, насколько сложно здесь всё устроено.
– Так прям и сложно, аж не по уму нам, убогим? – саркастически ухмыльнулся воевода.
– По уму, да не по знаниям, Кирюха, – пробасил Аристарх. – Прежде чем поймём, что у них к чему, не один год пройдёт.
– А богатства там такие, что..., – Лука Говорун махнул рукой. – В общем, летом мы только с краю лизнули. И то больше обгадили, чем взяли.
– Кхе!
– От того мы стали вести переговоры с боярами и вятшими мужами Кордона, – боярин Михаил пристально посмотрел в глаза деду. – И договорились. О чём и заключили ряд, который тебе, боярин-воевода, придётся подтвердить. И с тем, что в нём изложено согласиться.
– Кхе! А ежели не пожелаю? – воевода смотрел вроде и лукаво, но от его лукавства по спине пробегал липкий могильный холодок. – Больно много вы там нахреновертили. Излюбленная рада, согласие земли – не много на себя берёте?
– Не много, Корней, – вдруг подал голос Филимон. – Тут сейчас перед тобой половина земли сидит – те, кто за неё говорить может. А другая слова твоего ждёт. И у той – другой три с половиной сотни кованной рати и снова врасплох их даже тебе не застать. Да и терять им нечего.
Десятник Егор, не произнесший на памяти отца Меркурия ни слова, решил поддержать отставного полусотника:
– Дядька Филимон дело говорит. Захоти боярин Журавль воевать по-настоящему, Ратное угольями бы рассыпалось. Их бы тоже не стало, но нам от того не легче.
– Оборотал вас Минька, как я погляжу, – воевода потянулся и чуть ли не зевнул. – А, может, и правда, ну вас в задницу? Уйду на пасеку пчёл разводить, а вы гребитесь тут, как хотите с молодым сотником.
"Не может быть!"
Отец Меркурий оторвал взгляд от лица Корнея и посмотрел на своих соседей: Луку, Филимона, Аристарха, Бурея и Егора.
"Гамо то панагио му! Они не боятся! Они действительно готовы пойти за внуком!"
Священник снова взглянул на воеводу.
"И он это понял!"
– Нет, деда, рановато тебе на покой, – раздался спокойный голос боярина Михаила.
– Кхе! Да ты никак обделался, внучек, как до дела дошло? – со смесью злобы, разочарования и облегчения хмыкнул воевода.
"Ты сейчас жалок, эпарх..."
– Да нет, деда, – юный боярин пожал плечами. – Веса политического у меня маловато, в отличии от тебя. Почтенных лет не достиг. Не воспринимают меня князья всерьёз, а это для нашего дела нежелательно и даже вредно. Разве что дядька Лавр на себя возьмёт, но ты по-любому лучше.
– Это Лавруха-то?! – воевода, кажется, забыл, что родной внук его только что фактически лишил его и сотничества и воеводства.
"Жду не дождусь свидания отца с сыном! Только надо будет иметь под рукой целительницу Настёну или хотя бы травмата Матвея".
– Он, – отозвался Аристарх. – Михайла да он хоть как-то понимают, как на этом Кордоне всё устроено.
– Да ну вас козе в трещину! Не верю!
– Придётся, господин воевода, – боярин Михаил поклонился деду. – И не только в это поверить. Да и на покой тебе рановато. Мы из твоей воли не выходили, а вершили её как могли и умели. Что же до ряда, так не ты ли учил меня, что допреж всего следует выяснить: примет ли это земля? Тебя она принимает вот на таких условиях. Да, требует за это часть власти. Но подумай, сколько ты приобретёшь, отдав эту часть? Насколько сильнее станешь во главе земли?
"Итак, эпарх, решишься ли? Примешь ли пурпур власти не своим мечом и волей, а Senatui Popoloqui Romani [2] – именем Сената и Народа Рима ? Так тяжелее, но... Но и могущество почти божественное, да простит мне Создатель такое сравнение! Подчинить или возглавить? Внук толкает к тому, чтобы поделиться властью и возглавить, а нутро требует подчинить. Что выберешь, эпарх?"
Повисла пауза, которую никто не смел нарушить. Мгновения тянулись издевательски медленно.
– Кхе! – наконец подал голос воевода. – Ежели голова у меня не дырявая, то заключение такого ряда волоститель засвидетельствовать должен? Он же у нас око княжеское? И обложением податями ему ведать? Чего молчите, верно говорю? Аристарх?
– Верно, Корней.
– А волостителем у нас кто? Не погостный ли боярин Фёдор Алексеевич? Отвечай, внучек!
– Да, боярин-воевода.
– Так какого хрена едучего его здесь нет? – вызверился Корней. – И ещё! Обещали, что я на Масляной ряд подтвержу? Обещали! А что по такому случаю для люда праздник положен знаете или забыли? Готов он у вас? Ни хрена сами сделать не можете, козлодуи! Слушайте сюда!
"Ты победил, архонт Михаил! Но так, что твой дед не проиграл!"
За боярином Фёдором немедленно послали. В крепости всё близко, так что долго ждать не пришлось.
– Чего звал, Корней? – погостный боярин особого довольства не демонстрировал. – То орали, что помираешь, то что отжил, а теперь вон говорить со мной желаешь. Раньше не наговорился? Или в духовную грамоту включить хочешь и наследство оставить? Так, вроде, не помираешь уже.
– Сядь, Федька, не скоморошествуй, – оборвал друга воевода. – Тут дела такие, что я и правда чуть не помер. И они тебя – человека княжьего, напрямую касаются.
– Я уж понял, – недовольство с боярина Фёдора слетело в один миг. – Опять Михайла учудил? Чего на этот раз?
– Ты сядь, боярин, – без тени улыбки снова предложил воевода. – Новости тут такие, что и правда с копыт ковырнуться недолго. И твоя правда – учудил Михайла, да не один, а с вот этими вот. И привалило нам, их трудами, полные портки счастья. Аж по сапогам течёт.
Погостный боярин подкрутил ус и сел.
– Излагай снова, Михайла, – распорядился Корней. – С самого начала. Такое и другорядь послушать не грех.
– Слушаюсь, господин воевода! – Михаил поднялся. – Итак, господа, получив от воеводы Медведя сообщение о бунте на Кордоне, я принял решение с наличными силами идти за Болото и отправил господину полусотнику Старшей дружины предложение сделать то же...
"Вот так: "Я принял решение и меня послушались". Теперь так будет случаться всё чаще – войско почуяло удачу вождя и мудрость правителя. Думаю, эпарх Кирилл, хотя, правильнее звать его стратигом или архистратигом, а... – привык ты, Макарий, величать его эпархом, пусть так и будет, хоть, несомненно, эпарх здесь Аристарх. Тьфу, нашёл время! Итак, думаю эпарх Кирилл тоже всё понял и сейчас или на днях официально объявит внука соправителем. Вместе с Аристархом это составит триумвират. А под этим триумвиратом будет Синклит [3] . Нет, скорее, Сенат, как во времена Первого и Второго Триумвиратов [4] Старого Рима. Надеюсь, здешний не кончится гражданской войной, как те два. Кстати, а ведь Аристарх в такой ситуации оказывается принцепсом Сената [5] , а дед с внуком кем-то вроде пожизненных консулов. Плохая аналогия, но за неимением лучшего... Интересно, а проявит ли себя Народное собрание? Плебейский трибун [6] ведь есть...
Чу! О чём это они? Что-то новенькое!"
Очнулся отец Меркурий вовремя – молодой боярин и сотник развивал уже звучавшую сегодня мысль.
– Отмечу также, господа, что термин «победа в войне» означает достижение именно политических целей войны. Поэтому ратники войны ведут, но не они их выигрывают. Военная стратегия — это лишь часть общей стратегии большой или малой державы для достижения политических результатов войны. А это само по себе предполагает и политический и экономический путь. На всех этих путях должно быть согласованное движение. Как у двух волов в упряжке. Никто не должен вырываться вперед. Любые военные результаты должны быть закреплены политически и подкреплены экономически. Мы этим сейчас и занимаемся.
– Погодь, Михайла, – воевода Корней остановил внука. – Ты чего-то иначе говоришь, чем давеча. Вроде так, а вроде не так. Про политические цели, вроде понятно, а экономические что за хренотень?
– А это, Кирюх, так по-гречески зовётся ремесло управления хозяйством, только не простым, а большим, – пояснил другу боярин Фёдор. – Большой боярской вотчины, княжества или вот воеводства твоего. А то и всей Руси или какой иной державы. Верно говорю, отче? Ты ж о том, небось у Аристотеля [7] читал.
"Не думал я, что логофет Фёдор столь образован. Ну, тем лучше!"
– И у Ксенофонта [8] тоже, – кивнул отец Меркурий. – Происходит это понятие от слов "эйкос" – хозяйство и "номос" – округа под управлением, правило, закон. Получается закон или правила управления хозяйством земли.
– Теперь понятно, – кивнул воевода. – С пустым брюхом и в нужник не сходишь, не то что на войну.
– Да ни хрена ты не понимаешь, Кирюха! – вызверился боярин Фёдор. – Это наука и как подати разложить, и как собранное потратить, и когда войско в зажитье пустить, и когда даже репу в поле у ворога не трогать! А то бывает, что победили, а от победы той заместо прибытка одна прореха на портах! Или ещё хуже – не по рту кусок откусить и от заворота кишок помереть! Не о том ли ты, Михайла? Не по рту кусок опять заглотил?
– Заглотили, боярин Фёдор Алексеевич, – усмехнулся молодой сотник. – Мы все заглотили. И теперь всем вместе его переваривать. А кусок тот от глотки и до самой задницы и блевануть никак. Верно говорю, господа бояре и десятники? Вы сами все видели.
– Видели, – энергично кивнул Лука Говорун. – И пощупали, и поимели даже. Вот ведь, титька воробьиная, холопов тамошних, что летом набрали, без выкупа отдал, так за них бояре Кордонские так отдарились, что никакого серебра не надо! Кто серебро взял теперь локти кусают – такой скотины, инструмента да рухляди всякой и за золото не купишь – невиданные: бычок со взрослого быка, кабан с телёнка, плуг целиком из железа, пилы едва не в сажень, а кони, кони! Увидишь – сам поймёшь! Мечи! Да я за такой меч душу продам! И ещё одну – за доспех! Рухлядь, радости бабьи – моей дурище целая штука сукна такого же, как на платье свадебном у Арины Андрюхиной, перепала, так она последнего ума лишилась – небось, и спит с ним, когда меня дома нет! Не заморское то сукно – на Кордоне делают.
"Ха! Это они ещё глазами всего не видели! Словами такое передать сложно! Но главного ты не понял, аллагион, что истинное сокровище этих земель – знание".
– Твою ж мать! – оборвал излияния полусотника погостный боярин. – Мне сестрица похвастаться успела, только говорила, что заморское, а тут вон что. За такую тканину в Киеве серебром по весу платят! Да за одно это нас... А ещё мечи, что летом взяли!
– Да не видал ты мечей, боярин! – перебил Лука Говорун. – Летошняя добыча – то мечи ратницкие, а воеводских ты не видал! Попроси Макара показать сватов подарок – мыслю, такого меча и у великого князя нет. Я, как увидел, едва не помер! А Лавр говорит, что такие мечи делать сможем. Мастеров хоть люди Юрия Залесского и порезали, да у них там подмастерье сыскался, который всё записывал, и он выжил. Теперь они с Лавром по этим записям повторить пытаются и кой-чего уже выходит. И другого дива там хватает, но с этим к Лавру – он там над всеми мастерами боярином заделался.
"И как заделался!"
– Мечи, говоришь, что и у великого князя такого нет, – грустно усмехнулся в бороду боярин Фёдор. – Вот перепишу я всё, податями обложу, а князь на себя и заберёт. И?
– Не заберёт, боярин Фёдор Алексеевич, – с такой же полуулыбкой вмешался в разговор Аристарх. – Потому что ты, боярин, не хуже меня знаешь, что как только в Турове о том пронюхают, то не видать тебе погостного боярства. И зятю твоему будущему тоже не видать, ибо пожалует тебе за это князь уд на воротник, чтобы уши не мёрзли. И это в лучшем случае. Ближников у князя многооо. И все жрать хотят.
– Не учи учёного! – дёрнул щекой погостный боярин. – Сам знаю.
– Так я, едрён дрищ, и не сомневаюсь! – громыхнул ратнинский староста. – Знаю, что и роспись так составишь, чтобы и князя удоволить, и себя не забыть, и нас, и чтобы проглоты туровские ссориться поопаслись. Ты другое скажи – эдакое шило в мешке долго не утаить. Рано или поздно на свет божий вылезать придётся. Как быть? Ты при князьях во времена оны немало покрутился.
Боярин Фёдор задумался. Почесал бороду. В кабинете повисла тяжёлая тишина. Наконец, погостный боярин нарушил молчание:
– Про то, что Сотня на Неман идёт, все знают?
Общество согласно покивало.
– Михайла там землю получил. В приданое, – погостный боярин блудливо ухмыльнулся. – Только её ещё отвоевать надо, вот беда. Правда и добрая новость есть – что мечом возьмёт, то и его. И для каждого из Сотни так же. И для охотчих людей, кто с вами пойдёт – тоже. За это Погорынье остаётся кормлением Сотни и рода Лисовинов на вечные времена и наследуется от отца к сыну. Моё погостное боярство и волостительство тож. Воевода Погорынский так же волен жаловать воеводских бояр, и князь их боярство признаёт. Волен так же вводить воеводские дани, на какие согласится земля, а от княжеских даней доля Сотни и воеводы в кормление четвёртая. И на новых землях также, а первые пять лет князь согласен с новых земель на Немане даней княжьих и мытного сбора вовсе не имать, а ещё три года – половину. В эти годы все дани Сотня, воевода и молодой боярин Лисовин могут оставлять себе, но за это обязуются держать чист путь по Неману с лета, следующего за нынешним. Следить же за тем волостителем княжьим поставлен я или иной муж из рода моего, кого я похочу. И наследуется всё то от отца к сыну. Понимаете, к чему клоню, мужи и бояре?
Мужи и бояре кивнули.
"Свободный путь по этой реке князю до зарезу нужен, как я погляжу. Хотя, это не удивительно – здесь, на Руси, реки выполняют роль имперских дорог. Если бы кто-то перенял, скажем, via Egnatia [9] , разве не сделал бы базилевс всё, чтобы её отбить? Так что щедрость князя Туровского вполне понятна. Но воевода Кирилл и его друг-логофет выторговали поразительно много: один закрепил за своим родом должность и титул стратига фемы [10], а боярин Фёдор – логофета при нём. А ещё право вести завоевательные войны, создать ещё одну фему и стать уже архистратигом. И право создавать пронии [11], которые признает князь. Много, очень много.
Но просто так такое не дают. Видимо, река нужна Туровскому архонту, как воздух. Или он уверен, что Лисовины на этой войне сломают себе шеи, а князь подберёт их наследство. Или и то, и другое вместе.
И это все понимают. Потому боярин Фёдор и начал этот разговор, являющийся прямой изменой. Он теперь связан с Лисовинами навсегда – или он вместе с ними возвысится и встанет лишь на ступень ниже их, или его голова отлетит вслед за их головами. Князь сделал ошибку, не оставив Фёдору иного пути. И слава Богу!".
– Кхе! – одобрил воевода. – Вещай дальше, Федька.
– Вещаю, Кирюх, вещаю, – боярин Фёдор солидно колыхнул чревом. – Мнится мне, что год-другой князю голову морочить смогу. Князь и бояре его и так от счастья уссутся – как же, даней больше привалило. Но за этот год-другой надо на Немане твёрдо встать и все чудеса, о которых вы мне пели, туда вывезти. А там уже можно и с князем делиться начать – руки коротки отобрать будут. А ещё лучше под великого князя уйти. И здесь тоже. Так ли говорю, Кирюх?
– Нет, не так, едрён дрищ! – перебил староста Аристарх. – Ты, Фёдор Алексеич здешних чудес и на поросячий хвостик не знаешь! И ты, Корней, тоже. Прошлым летом вы Кордон самым краем зацепили да нищебродов здешних ограбили. Всё, что тут есть, выводить – годы и годы. Сколько – разве что Лавр скажет. По лезвию пройти придётся.
– Не было печали, едрёна Матрёна! – воевода Корней, услышав о куче свалившихся проблем, как будто помолодел и поздоровел. – Одно к одному! Так что слушайте сюда, соколы: ко всем нашим докукам, сюда ещё и княжич Михаил едет. К нам – в Ратное. Твою, Михайла, Академию смотреть хочет. Бояр с ним, ясен красен, целый выводок, дружины сколь положено и ещё один твой, Михайла, знакомец – брат Феофан, а с ним ещё один поп. Мы их опередили – раньше выехали. Они-то разве что к Давид-Городку подъезжают, да там на неделю застрянут, так что здесь после Масляной будут, не раньше. Зато сидеть у нас будут до высокой воды – корми их ораву такую! Но время есть. Так что давайте думать, как сопляка княжеского, а главное, бояр при нём заморочить. Сначала сами, а потом заболотных на совет позовём. Что скажете?
"Ещё одна громадная куча шакальего дерьма! Княжич ладно – отрок, хотя такой интерес в такие годы наводит на размышления. А вот его свита... И интересно зачем сюда собрался Феофан? Лично ознакомиться с местом, где собрался устроить себе лежбище? И кого он тащит с собой? Не Учителя же в конце концов – даже если он прибыл, Порфирородная и мой старый сослуживец просто так его из лап не выпустят".
– Скажу, деда, – по лицу боярина Михаила прокатились желваки, – что сопляки разные бывают. Очень разные.
– Кхе! Уел, внучек, – воевода помолчал. – Уел, ядрёна Матрёна! Но думать всё одно станем. И ещё – как Настёна приедет, так ко мне её. Пусть что хочет творит, хоть как Серафим с Сучком и Петрухой того поросёнка, мехом через задний проход надувает, но самый край послезавтра я в седле сидеть должен! А сейчас кордонских зовите.
– Нет, Корней, – влез вдруг Бурей. – Сейчас ты кашку жрать будешь, а потом спать. Мотька правду сказал. А то и правда к лавке привяжу. Нельзя тебе помирать, а у тебя морда опять кровью наливается.
– Ладно, – воевода едва не плюнул. – Подумайте до завтра, а утром поговорим. И с кордонскими посоветуемся. А послезавтра – за Болото. Хоть лежмя, хоть плашмя, хоть по воздуси! Всё!
Самоназначенные сенаторы принялись расходиться.
– Постой, Егор, – вдруг остановил десятника воевода. – Что там молодой Гедвил поделывает?
– С Сюхой в кости играет, чтобы не шлялся где ни попадя, – хохотнул Егор. – Сюха жалится, что скоро без порток останется – больно парень везучий.
– Везучий, – согласился Корней. – В эдакой заварухе выжить – полон кошель везения иметь надо. Сюхе скажи, пусть играет – всё возмещу.
– Что за Гедвил? – вскинулся староста Аристарх. – Ты откуда этого литвина приволок, Корней? И зачем?
– Не скажу! – воевода попытался изобразить физиономию капризной девицы, но не преуспел – получившаяся рожа смахивала, скорее, на чёрта с иконы Страшного суда. – Внуку богоданному подарок из Турова привёз.
Все навострили уши.
– Благодарствую, деда, – боярин Михаил картинно поклонился. – И у меня для тебя подарок есть. Вышатой зовут. Из Новгорода.
– Ну ты, Михайла, и поганец! – расхохотался Аристарх. – Как утаил, едрён дрищ?! Егорка, ты знал?
– Нет, Аристарх Семёныч, не знал, – повинно повесил голову десятник Егор. – Видать, через Медведя Михайла провернул. Ну, это Медведю меньше, чем в бочонок яблоневки не обойдётся!
Воевода вдруг подмигнул внуку и расхохотался.
"Да о чём они?!"
– Чего ржёшь, Корней? – рявкнул Аристарх. – Чего я ещё не знаю?
– Завтра расскажу, – усмехнулся в бороду Корней. – И Михайла добавит. Будем подарки дарить и отдариваться.
– Тьфу! – староста встал и направился к выходу, поманив за собой Егора.
"Ничего не понимаю!"

[1] В Ратнинской сотне есть обычай – воин, одержавший десять побед в схватке один на один с равным противником, отмечается серебряным кольцом. Совет таких воинов – среброносцев обладает огромным влиянием. Вплоть до права вето при выборах сотника, чему были прецеденты. Лидером среброносцев на данный момент является старший наставник Младшей Стражи отставной полусотник Филимон сын Матвеев из рода Стужей

[2] Senatui Popoloqui Romani (лат.) – Сенат и Народ Рима. Юридическая формула, обозначающая римское государство. В юридических текстах, зачастую, переводится как "Именем Сената и Народа Рима". Была в ходу с основания Римской Республики и до самого конца Ромейской (Византийской) империи.

[3] Синклит – византийский аналог и наследник древнеримского Сената, только труба пониже и дым пожиже. Значение Синклита и его членов – синклитиков никогда не поднималось до тех высот политического влияния, которое имел древнеримский Сенат. Однако Синклит тоже мог сказать своё веское слово, особенно в момент частых политических кризисов. Так что римская формула "Сенат и Народ Рима" сохранилась и в Византии в виде "Синклит и Ромейский народ" и совсем уж пустым звуком не была.

[4] Триумвират – форма неконституционной политической диктатуры в поздней римской республике. Весной 60 года до н. э. Гай Юлий Цезарь, Гней Помпей Великий и Марк Лициний Красс объединили ресурсы с целью захвата власти, учредив, таким образом, 1-й триумвират. Он продлился вплоть до гибели Красса в 53 году до н. э. В октябре 43 года до н. э. Гай Юлий Цезарь Октавиан, Марк Антоний и Марк Эмилий Лепид, в отличие от предыдущего, образовали законодательно подтверждённый 2-й триумвират. Однако, уже в 36 году до н. э. Лепид был изгнан из триумвирата, а в 31 году до н. э. Антоний потерпел поражение от войск Октавиана и в следующем году покончил с собой.

[5] Принцепс сената (лат. Princeps Senatus) – почётное обозначение первого человека в списке сенаторов в Древнем Риме. Формально принцепс сената не имел никаких властных полномочий, а был наделён только правом выступать первым по любому вопросу, но т.к. принцепс сената назначался цензорами из лиц, прошедших через все ступени иерархии магистратур (cursus honorum) и обладавших большим политическим весом и влиянием, то фактически принцепс сената был его спикером.

[6] Плебейский или народный трибун (лат. tribunus plebis, plebei или plebi) — одна из важнейших и своеобразных римских магистратур. В первом приближении, плебейские трибуны являлись представителями плебса в сенате. Важнейшим из прав плебейских трибунов было право "veto" — наложение запрета на любой законопроект или действие любого магистрата. Отец Меркурий под плебейским трибуном здесь подразумевает Бурея — лидера обоза, т.е. плебса Ратного.

[7] Аристотель – греческий философ и эрудит классического периода в Древней Греции, яркий пример «универсального человека». Ученик Платона. Основатель перипатетической школы философии в Ликее и более широкой Аристотелевской традиции. Его труды охватывают многие предметы, включая физику, биологию, зоологию, метафизику, логику, этику, эстетику, поэзию, театр, музыку, риторику, психологию, лингвистику, экономику, политику, метеорологию, геологию и государственное управление. Аристотель представил сложный синтез различных философий, существовавших до него. Прежде всего от его учений Запад унаследовал свой интеллектуальный лексикон, а также проблемы и методы исследования. В результате его философия оказала уникальное влияние почти на все формы знания и продолжает оставаться предметом современных философских дискуссий.

[8] Ксенофонт – древнегреческий писатель и историк афинского происхождения, полководец и политический деятель, главное сочинение которого — «Анабасис» — высоко ценилось античными риторами и оказало огромное влияние на греческую и римскую прозу.

[9] Виа Эгнация (лат. Via Egnatia) – древнеримская магистраль, проложенная через Балканы в 146 г. до. н.э. Соединяла Диррахий (совр. Дуррес) с Фессалониками. Позже была продлена до Константинополя и являлась основным путём, соединявшим восточную и западную столицы Римской империи.

[10] Фема – военно-административный округ в Ромейской империи (Византии). Созданы в VII в. для защиты от арабского вторжения. Заменили прежние чисто административные единицы – диоцезы, введённые при императоре Диоклетиане. Фемы формировались вокруг крупных соединений территориальных войск. Фемы не платили или почти не платили налогов в центральный бюджет, но были обязаны содержать контингенты войск определённого количества и качества. К XII фемная система изжила себя, но термин был в ходу до самого конца империи. Главой фемы являлся стратиг, совмещавший высшую военную, гражданскую и судебную власть. Логофет фемы был главой гражданской администрации фемы и подчинялся напрямую стратигу. Иногда несколько фем объединялись в более крупный военный округ и тогда глава этого объединения носил звание архистратига.

[11] Прония – пожизненное или наследуемое земельное владение с правом взимания с него налогов, жалуемое императором Ромейской империи светскому лицу или монастырю. Обременением к пожалованию пронии служила обязанность владельца (прониара) содержать с доходов от пронии военный отряд, численность и качество которого определялась размером владения.

Водник

Дата: Четверг, 20.07.2023, 22:49 | Сообщение # 2925 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата Неофит (

)

Внесу свои 5 копеек

Увесистый пятачок. Принимается. Думаю, ответы на свои вопросы вы получите в тексте. Что же до личных страхов, то бояться не надо. А вот подумать, как могут развиваться события в том случае, если вы правы на счёт природы княжича, стоит. Как, кстати, и в том случае, если вы неправы wink

Водник

Дата: Пятница, 21.07.2023, 12:57 | Сообщение # 2927 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата Неофит (

)

Тем, что в случае договора между попаданцами будет чувство, что княжича ввели только чтобы подиграть Михаилу?

А если договора не будет? Или будет, но ненападении? А если будет конкуренция и взаимное кидалово? А если наоборот - Михайла должен усиливать княжича? Вариантов-то множество.

Водник

Дата: Вторник, 17.10.2023, 12:43 | Сообщение # 2930 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Если до приезда воеводы Корнея отцу Меркурию хотелось сдохнуть, то, после возвращения погорынского владыки, это желание у священника только окрепло. Воевода загонял всех, включая и себя. Первым делом Корней торжественно подтвердил внукову клятву, а потом – в приватной обстановке, обложил по матери и внука, и Аристарха, и новых, и старых бояр. Отца Меркурия тоже обложил, но из уважения к сану не поносными словами, а вежливо. Самое обидное, что за дело.
Суть претензий воеводы состояла в том, что ни внук, ни все остальные не догадались организовать важнейшее дело – отправить молодых кордонских бояр в полюдье. И тут же распорядился приготовить всё потребное к завтрашнему утру и, как рассветёт – отправляться.
Вот и трясся отец Меркурий в седле вместе с остальными вятшими мужами Погорынья. Начать решили с Мастеровой Слободы, а продолжить другими ремесленными селениями: Ткацкой, Гончарной, Серебряной, Киноварной, а закончить день в Хлебной.
«Однако, какой, оказывается на Руси важный акт это самое полюдье – объезд владетелем своих земель для сбора дани. Почти сакральный, дачто там – именно сакральный акт. Здешние люди считают, что властитель таким образом демонстрирует свой империй и распространяет защиту своего sacrum на всех подданных. Потому во время этого пути правитель даже следует за ходом Солнца. И особенно важен первый такой акт, когда властитель принимает на себя время власти. Здешние люди верят, что именно тогда на властителя снисходит империй. Без этого власть правящего не считается ни полной, ни законной в людских глазах. Вот воевода и решил совместить: наделить империем молодых бояр и явить свой империй новым подданным. И мы все действительно болваны. Ты, Макарий, потому что не знал, а остальные – потому что не вспомнили.
Но будет о высоком – как бы не случилось страшное. Ведь предстоит встреча отца с сыном, а сын изменился. Очень изменился!
В Мастеровой отец Меркурий в очередной раз подивился сколько успел сделать боярин Лавр за то недолгое время, что священник не наведывался в слободу: все завалы разобрали, несколько новых срубов кордонские плотники уже подвели под крышу, но, не смотря на праздничный день, дым над кузнями и стекольными печами всё равно поднимался – отец Меркурий уже знал, что есть в огненных ремёслах такие дела, что до окончания бросить нельзя, хоть бы и Страшный Суд наступил.
У ворот объезжающих владения бояр встречала небольшая толпа празднично принаряженных мастеров и подмастерьев из трёх слобод: Мастеровой, Ткацкой и Гончарной. Собственно, всё их население, свободное от неотложных работ, было здесь. Во главе встречающих стоял боярин Лавр. Верхом. И тоже нарядный: волчья шапка, крытая синим сукном, такой же полушубок, того же цвета порты и расшитые сафьяновые сапоги. Завершал это великолепие богато украшенный воинский пояс с привешенным к нему мечом в изузоренных ножнах. Только корзна не хватало, а так князь князем.
«Однако, все Лисовины питают пристрастие к синему цвету. А ближники их перенимают эту привычку. Интересно, они намеренно выбрали цвет Богородицы, отдавая себя под покров Заступницы и Утешительницы или это случайно получилось?
И, кстати, Лавр одет в местное сукно, от чего смотрится как бы не богаче отца. Кто бы мог подумать, что из такой вони может получиться такая красота! Даже в Городе не умеют добиваться столь глубоких цветов, исключая разве что пурпур. Как бы это не добавило воеводе злости...».
Встретили властителей как полагается: поднесли хлеб-соль, кричали славу, кланялись...
«Однако, кричат искренне – поняли, что без защиты властителя они никто – прах под ногами. Примера Мела Толчёного оказалось достаточно. Его, кстати, привезли обратно – двух недель полной свободы ему хватило. Теперь, по воле боярина Лавра и для смирения гордыни, он чистит после работы нужники в мастерских и у соседей по слободе да радуется, что дёшево отделался. Да и остальные, вспоминая Миронов бунт и глядя на Мела толчёного, осознали, что их богатство и статус далеко не только их собственная заслуга. До них дошло, что быть тем, что они есть они могут только здесь и только до тех пор, пока полезны своим властителям и их делу. А в большом мире, если некому тебя защитить, ты ничто. И жизнь научила, и Лавр постарался.
А вот отец даже не догадывается, каким стал сын. Чую, быть грому... Я ведь предупреждал об этом Михаила, а он в ответ отшутился, мол, грозы, волей Божьей, время от времени бывают и даже полезны».
Воевода не сплоховал: и молодых бояр представил, и новых подданных обласкал, и сказал то, что они хотели услышать – обещал защиту, справедливость, уважение и достаток. И боярич Тимофей соблюл приличное случаю и своему новому статусу достоинство. А вот юный боярин Юрий сумел всех поразить. Исключая, разве что, боярина Михаила Лисовина.
Он сам, без посторонней помощи выбрался из своего, поставленного на полозья возка, окинул толпу тяжёлым, совсем не юношеским взглядом и кивнул двум, соскочившим с запяток нурманам – Роло и Хедвину, неотлучно находившимся при нём. Те сняли с запяток передвижную степень – помост на одного человека, огороженный перилами, надёжно утвердили его на земле, после чего приставили к нему лестницу с перилами с двух сторон.
– Готово, мой ярл, – поклонился Роло.
Боярин Юрий кивнул, несколько раз глубоко вздохнул, собираясь с силами, опёрся на тяжелую трость, более похожую на костыль, и сделал шаг. Побледнел, из-под шапки скатилась капля пота, но он сделал следующий. И так все пять шагов до лестницы. Взялся одной рукой за перила.
– Прими! – боярин Юрий не глядя протянул свою трость-костыль за спину
– Да, мой ярл! – Хедвин с поклоном взял палку.
Отец Меркурий успел заметить плеснувшую в глазах нурмана поистине отцовскую гордость. И отцовскую же боль.
А Юрий, меж тем, крепко уцепился обеими руками за перила и, скорее поднимая тело руками, чем шагая, поднялся на степень. Чего ему это стоило, знал только он сам.
«Железный характер! Душа воина! И, если бы не увечье, стал бы настоящим солдатом. К счастью, властителю нынче не обязательно носить меч. И, глядя на него, я верю, что он справится. Ника! Побеждай, юный прониар! Да поможет тебе Господь!».
Юрий обвёл взглядом вдруг притихшее население слободы, ещё немного помолчал и заговорил. Негромко. Веско.
– Вижу, вас осталось мало. Мне горько, но это цена. Цена вашей гордыни, вашего предательства и осознания вами этого. Да, предательства! Вы не ценили того, что имели. Не ценили того, что дал вам мой отец. Считали это само-собой разумеющимся. Вам хотелось свободы. Что ж, те из вас, кого зарезали по приказу Мирона, получили полную свободу. От всего. И от жизни тоже. Такова она – полная воля. Вам говорили, да вы не слышали. Что ж – теперь знаете на собственной шкуре. Один мудрец сказал: «Свобода есть осознанная необходимость». Теперь вы это тоже знаете. Нам с братом выпала тяжёлая и неблагодарная работа – править вами. Осознавая необходимость этого, мы принимаем на себя такое бремя. Вы клянётесь верно служить – мы поверим вам. Но как было – больше не будет! Достаток при вас останется, вольности тоже, но таить мастерства вы больше не станете. Учить будете тех, кого назначат вам в ученики, а не только родню. И пойдёте туда, куда укажут. Так надо для общей пользы. Ранее для неё жил мой отец. Ради неё он и умер. Теперь для общей пользы станут жить все. А чтобы никто этого не забыл, слово это станет писанным законом.
«Чеканно! Но какой же философ так сказал? Я раньше этого не слышал. Может, кто-то из тайных пифагорейцев, от чего-то решивший, что люди ещё не дозрели до такого знания? Но почему он так решил?»
А из Юрия выйдет отличный легист – у него дар к этому делу! Эх, был бы тут учитель – он нашёл бы прекрасного ученика. Кстати, а каким именем окрестить Юрия? Насколько я знаю, здешние князья, носящие это имя, обычно во Христе Георгии. Но понравится ли это имя самому Юрию? Мы как-то ещё не говорили с ним об этом. Твоё упущение, Макарий!»
– Кхе!
Отец Меркурий обернулся на звук. Оказалось, кхекнул не воевода Корней, как того можно было бы ожидать, а донельзя довольный боярин Лавр. Он даже ус крутанул от удовольствия.
– Боярин-воевода, – Юрий со своей степени поклонился старшему Лисовину, – ты мне в отца место. Позволишь ли быто по сему?
– Дозволяю, боярин Юрий, – воевода солидно кивнул. – То твои люди – тебе их и ведать. Я в твою часть без крайней нужды входить не стану.
– Тогда прошу тебя, боярин-воевода, чтобы мастеровыми слободами на Кордоне по-прежнему ведал сын твой – боярин Лавр Корнеич Лисовин, если будет на то его согласие.
– Кхе! Ну раз просишь, – воевода выглядел озадаченным.
– Боярин Лавр Корнеевич, – Юрий поклонился уже Лавру, – согласен ли ты ведать всеми мастеровыми слободами Кордона, как делал то до сего часа? Прошу тебя о том – помоги нам с братом, поддержи в сиротстве нашем.
– Согласен, боярин Юрий Александрович, – Лавр солидно кивнул. – Помогу, чем смогу.
– Кхе! – в этот раз семейный возглас издал боярин Михаил Лисовин.
Воевода ощутимо налился дурной кровью и буркнул под нос что-то явно небожественное. Аристарх издал то ли чревом, то ли горлом полный удовлетворения звук, погостный боярин лучезарно улыбнулся, а Лука Говорун и Медведь переглянулись и мало не подмигнули друг-другу.
А Лавр, тем временем, обернулся и кивнул кому-то. От толпы мастеровых отделилась группа людей. Отец Меркурий узнал Златояра, Черноту и Василия Привереду. За ними несколько учеников и подмастерьев тащили каждый что-то своё, но одинаково укрытое дорогой тканью. Особенно выделялись двое, перевших натуральные носилки.
«Да что у них там? На труп безногий под тканью похоже, малака!».
Пока отставной хилиарх удивлялся, делегаты подошли и низко поклонились. Слово взял Златояр.
– Светлыми Богами и Распятым Богом христиан клянёмся верно служить тебе, боярин Юрий и тебе, боярич Тимофей, как служили отцам вашим! И в залог того просим принять дары. Прими во славу Светлых Богов, боярин Юрий!
Рядом с Златояром оказался один из подмастерьев. Жрец сдёрнул покрывало с его ноши, постелил на свои руки, а подмастерье возложил на них самострел с ложей и прикладом из как будто светящегося изнутри дерева медового цвета, стальными рогами и закреплённой сверху железной конструкцией из гнутых хитрым образом стержней [1] . Златояр подошёл к степени, на которой стоял боярин Юрий, ещё раз поклонился и протянул их юноше.
– Прими во славу Светлых Богов, боярин!
– Я принимаю ваш дар и службу! – Юрий бережно принял оружие.
В тот же миг вперёд вышел Чернота с одним из подмастерий и на руках у мастера, после тех же манипуляций, оказался меч. Довольно длинный, но всё же слишком малый и лёгкий для взрослого ратника. А вот для подростка – в самый раз. Клинок у меча был примечательный: длиннее и уже, чем у привычных славянских мечей, отливающий синевой и покрытый струистыми узорами змеиного железа. Вместо крестовины оружие венчала корзинка из хитро переплетённых бронзовых полос. Священник узнал меч – подобным сражался Бранислав – сын воеводы Медведя.
– Прими, боярич, во имя Господа, нам на радость, а ворогу на страх, – Чернота с поклоном двумя руками протянул меч Тимофею.
– Я принимаю ваш дар и службу, – старательно повторил за братом сакральную формулу Тимка Кузнечик.
«Создатель! Какой клинок! Знаменитый парамерион Варды Вурца и тот, похоже, был хуже! И каков Лавр – так выдрессировать мастеров! Действие разыгрывается чётко, как в Палатии. Хотя, чувствуется тут и рука боярина Михаила».
– Боярин-воевода, – Златояр снова взял слово, – Ты боярам нашим в отца место, а нам волей княжьей щит и меч!
«Точно это представление придумал Поднадзорный! Вон как архонт Кирилл приосанился!»
– Так прими дар в залог нашей верности!
С носилок сдёрнули покрывало. Священник, да и не он один, просто задохся от изумления – на них лежал железный человек.
«Да это же доспех! Но цельный – не связанная шнурами паноплия имперского катафракта или пехотинца и не здешняя чешуя или кольчуга. Это похоже, похоже... На панцирь краба это похоже!»
Но это оказалось не всё. Златояр взял с носилок лежащий по правую руку от доспеха меч. Тоже из змеиного железа, но более привычной формы: клинок плавно сбегал от широкой крестовины к явно выраженному острию, а чуть более длинную, чем у славянских мечей рукоять, венчало массивное яблоко. По клинку бежал растительный узор, наведённый искусно всечённой в металл золотой проволокой, а близ крестовины – на плоской части клинка, красовалась эмблема, уже виденная как-то отставным хилиархом на Кордоне – щит, наложенный на меч.
«Такой меч в пору носить только базилевсу!»
– Прими во славу Перуна Громовержеца! – Златояр протянул меч Корнею. – Будь мечом нашим!
Воевода, как во сне, протянул руки и принял оружие. Боярин-воевода явно потерял дар речи, а, возможно, и перестал отдавать себе отчёт в том, где находится. Лука Говорун вздохнул так, как мог, наверное, вздохнуть тот кит, что проглотил во времена оны Иону.
– Прими во имя Господа! Будь щитом нашим! – возгласил Чернота и, по его знаку, подмастерья положили носилки с доспехом к копытам воеводского коня.
– Вот, Корней, и Макару сват похожий подарил, – меланхолично заметил Аристарх. – Похуже твоего, понятно, но тоже. Ты не столбей – ответь людям.
– Кхе! Уй! Ядрёна Матрёна! – воевода прокашлялся. – Принимаю я ваш дар! И службу принимаю! А теперь пиру быть!

***
Пир пиром, но не осмотреть новые владения воевода не мог. Особенно, после полученных подарков. Отправились, разумеется, всем кагалом. Экскурсоводами выступали Лавр и Златояр. Ну, и отец Меркурий, к своему немалому удивлению. Боярина Корнея от впечатлений ощутимо потряхивало. Да и не его одного. О чём бы не повествовали Лавр со Златояром, кто-нибудь из гостей всё время пытался повернуть разговор на невиданные мечи и совершенно невероятный доспех, что подарили воеводе. Наконец, боярину Лавру это надоело.
– Не туда смотрите, бояре, – сурово произнёс он. – Как бабы: на богатство, да узорочье. Только то игрушки – гордыню тешить. За то время, что меч змеиного железа куётся, мечей новгородского дела пять сделать можно. А из здешнего железа, да со здешним умением, они если и хуже змеиных будут, то на просяное зерно, не больше. А нам войско вооружать. В Сотне столь добрых мечей у тебя, батюшка, у тебя, боярин Лука, у Пахома, да у тех, кому после летнего похода сюда здешние достались. Меч же, как то всем ведомо, в бою щербится и, рано или поздно, ломается. А нам на рать идти. Вот и выходит, что мечи новгородского дела нам куда нужнее. И их продавать можно, а серебра понадобится ой сколько – Неман под себя взять – то дело князю в пору и рати требует княжеской. Значит, людей набирать за долю в добыче и верную плату. Только какая с литвинов добыча? Были бы богаты – каждый год в набеги не ходили бы! Да и где воев взять – добрые при деле. Значит, учить надо будет. И вооружать, и кормить, и платить – в сапожках всё ходит. И дела того не на один год. Вот так, бояре!
«Ого! Беседы с племянником, Аристархом, здешними начальствующими и мастерами, да и с тобой, Макарий, не прошли для Лавра даром. Он мыслит уже, как архонт. Но главное – его нынешнее дело. Он глубоко проник в те связи, что связывают здесь всё. Со своей стороны. Ну, так и ты, Макарий, со своей, малака!»
– Точно простые мечи тут не хуже змеиных? – погостный боярин Фёдор поймал взгляд Лавра.
– Хочешь – испытай, боярин Фёдор Алексеевич, – усмехнулся тот. – Только, чтоб ты знал, здесь змеиные мечи из ломаных новгородских делают. Так возни меньше.
– Верю, боярин Лавр Корнеич, – совершено серьёзно и даже с поклоном ответил погостный боярин.
– Да ну тебя, Лавруха! Скажешь тоже! – не поверил сыну воевода. – Добрые мечи в Новгороде, но хуже нурманских. А чтоб из них змеиное железо делать...
«Я бы не стал спорить с кузнецом о кузнечном ремесле...»
– Ошибаешься, батюшка, – преувеличенно спокойно ответил Лавр. – Что там, что там основа одна – твёрдое железо и мягкое железо. Твёрдое рубит и режет, мягкое – сломаться не даёт. В мечах новгородского дела в серёдку кладут полосу твёрдого железа, а по бокам – две мягкого и проковывают. Потом ещё по полосе твёрдого и полосе мягкого добавляют. Итого пять проковок. А в змеином железе берут веник из прутьев твёрдого и мягкого, проковывают, свивают, опять проковывают, складывают, проковывают, вытягивают, свивают, проковывают и так, самое малое, семь раз. Под сотню проковок получается, а лучше две сотни. Клинок, конечно, красивый выходит, да и получше малость, но время. И запороть куда проще. А нурманский лучше только потому, что там железо нурманское – оно нашего изначально лучше. В Новгороде оно тоже есть, но дорого. Жмутся новгородцы – только на лезвийные кромки пускают. А здесь нурманского много – можно полосы по всей ширине клинка класть.
– А времени сколько на каждый надо?
– Новгородский я в здешней кузнице за два или три дня сделаю, – тут же отозвался Лавр, – а змеиный – под месяц возиться надо. Если из поломанных новгородских делать – две недели.
– А почему так, дядя Лавр? – боярин Михаил наконец-то подал голос.
«Поднадзорный всё время был нем, как рыба, а теперь заговорил. Интересно, это их с Лавром домашняя заготовка?»
– А потому, племяш, что в этом случае число проковок в пять раз меньше, – боярин Лавр кивнул племяннику. – Основную работу уже сделали, когда новгородский меч ковали.
– Если я тебя правильно понял, дядя Лавр, – Михаил обвёл всех взглядом, привлекая внимание. – Меч по образцу новгородского делается в разы быстрее, стоит много дешевле, почти не хуже змеиного и не привлекает ненужного внимания. И ты считаешь нужным сосредоточиться на них?
«Точно, сговорились!»
– Правильно, племяш! – боярин Лавр рубанул ладонью воздух. – Не до красивостей нам нынче! Кузнецов-оружейников, если со мной, Златояром и Кузькой[2] , четверо осталось – остальных порезали. Но даже не то горе – самое горе, что литейщиков порезали. Тех, что добрую сталь плавят. И тех, кто в горшках из белой глины, свинское железо[3] в особо добрую превращает. Сколько по Знайкиным записям бились – только неделю назад получилось. А передел и вовсе третьего дня! Ладно на Сотню из здешних запасов возьмём. А на дружину боярина Фёдора? А на лесовиков? А на огневских? На пешцев местных? Всех ведь в войско брать придётся, а платить нам за дальний поход, кроме оружия, нечем! И доспех ещё...
– Погоди, Лавруха! – воевода даже помотал головой. – На кой пешцам меч?
– А ты, батюшка, у отца Меркурия спроси, – Лавр указал на священника. Он тебе враз и расскажет, и покажет какой: короткий – чуть длиннее локтя, толстый и на конце острый, чтобы колющим ударом доспех пробивать. А топоры – дрова рубить. Нашего Данилу оборотал: сначала ему покажет, а потом тот здешних пешцев до седьмого пота гоняет. А отче раз в три-четыре дня – как раз как службу везде отслужит, проверяет чему научились и новое показывает.
– Кхе! – воевода оборотился к священнику. – И чему ты их учишь?
– Быть хорошими пешцами, – ухмыльнулся священник. – Покойный боярин Александр был искушён в конном бою и лесной войне, а вот пешего строя, похоже, не постиг. От того научил свою пехоту только отбиваться стоя на месте. Ну, или не захотел учить их большему. Я научу.
– Кхе! Ну да – ты ж воевода пешей рати. Чай не забыл, – кивнул боярин Корней и снова обратился к сыну. – А с доспехом чего?
– Кольчуг тут не делают, – боярин Лавр взял менторский тон. – Сложно, многодельно, а защищает плохо.
– Кхе!
– Защищает плохо, – Лавр не обратил на кхеканье отца ни малейшего внимания. – Заместо них тут чешуйчатая бронь, вроде той, что у дружинников великого князя, и два новых доспеха измыслили: бахтерец с зерцалом и другой – бригантина называется. Его, говорят, у латинян подсмотрели.
– Это что такое? – хором спросили сразу несколько человек.
– Помнишь, батюшка, Пимен покойник себе на брюхо на ремнях пластину железную поверх кольчуги пристроил?
– Ну, помню.
– Так это он, оказывается, не сам придумал, а прознал где-то. Зерцало оно зовётся, – Лавр откашлялся – от долгой говорильни в горле пересохло. – Так вот, бахтерец – это такие зерцала, соединённые кольчужным полотном. И прочно, и гнётся. Бригантина же – навроде чешуйчатой брони, только пластины клепаются на сукно или кожу изнутри и без перекрытия. Быстро и относительно дёшево. Для пешцев или поверх кольчуги надеть. А можно на дорогое сукно наклепать – и хоть в церковь, чтобы не зарезали невзначай. Желающие-то теперь и найтись могут.
– Да ядрёна Матрёна! – оторопел воевода. – Ты где такого паскудства набрался, Лавруха?
– Жизнь, батюшка, научила, – Лавр дёрнул щекой. – Вон с боярином Журавлём чего приключилось.
– Боярин Лавр прав, воевода Кирилл, – неожиданно для себя самого выступил отставной хилиарх. – В Писании сказано: «Да опасно всякий ходит!»
– Тьфу, – воевода действительно плюнул. – А с тем дивом, что мне подарили, чего?
– Идёмте в другую кузню – покажу, – боярин Лавр сделал приглашающий жест. – Тут от Адама и Евы начинать надо. И показывать.
Зашли. Лавр подвёл всех к двум странным устройствам.
«Какие странные механизмы! На одном друг над другом закреплены два цилиндра из свиного железа с крошечным зазором между ними. На вид цилиндры очень гладкие. Похоже, их полировали. Зачем? И ещё какие-то колёса, ремни и прочая механика. Похоже на привод того винта, которым в Буколеоне[4] откачивают воду из бассейнов, где чинят корабли. Наверное, эти цилиндры зачем-то должны вращаться. Зачем?
А второе ещё чище: в раме закреплена железная пластина с рядами отверстий, идущих от большего к меньшему. И рядом к потолку на толстых верёвках привешена доска. Такое я уже знаю – это качели – любимое развлечение здешних детей, да и не только детей. Но я не видел, чтобы их вешали в доме».
– Лаврух, это чего? – воевода с явным неудовольствием шевельнул обезображенной щекой. – Детство что ль в этой самой взыграло, ядрёна Матрёна? Качели в кузне повесили, конём вас в зад и перед, козлодуи!
– Это, господин воевода, господа бояре и вятшие мужи, – Лавр опасно побледнел и, видимо то накатившего бешенства, стал изысканно вежлив, – первооснова всего здешнего доспеха: волочильня для поволоки и вальцы для железной полосы. Есть тут такой подмастерье по прозванию Лось. Тупой, но здоровый. Когда надо проволоку волочить, садится он на эти качели, берёт клещи и хватает ими конец раскалённого прута, что мастер с другой стороны в самую большую дыру вставляет. А потом упирается ногами и тянет тот прут сквозь дыру на себя, пока весь не протянет. Прут через отверстие проходит и становится длиннее и тоньше. Потом его опять греют и в меньшее отверстие вставляют, а Лось опять тянет. И так пока проволока не получится. Я попробовал – тяжко. А Лось жалится, что за день на качелях так накачается, что ноги не держат, а зад так болит, что даже посрать не можно.
Послышались сдержанные смешки.
– Зря смеётесь, господа, – с той же людоедской вежливостью пресёк веселье Лавр. – Доску железную, через которую волочат, чуть не год делали и сейчас вторая в работе. В ней всё не просто так,
– Да верим мы Лавр... Корнеич, – прогудел Аристарх. – Ещё как верим, едрён дрищ! Ты далее вещай. Как проволоку делать и для чего она – понятно. А эти, как ты сказал – вальцы, они для чего? Помнится, Петруха из Егорова десятка что-то такое бабам своим соорудил – бельё отжимать.
– И здесь отжимают, Аристарх Семёныч, – кивнул Лавр. – Только не бельё, а железо горячее. Мастер меж вальцов раскалённый прут вставляет, а Лось вон ту ручку крутит. Вальцы от того вращаются навстречу друг другу и прут тот меж себя втягивают и плющат заодно. Мастер только поправляет, чтобы ладно шёл. Потом зазор меняют на меньший, полосу опять калят, и Лось опять крутит, от чего к концу дня болит не одна Лосина задница, а весь Лось целиком – каждый валец девять пудов весит. Поди покрути-ка! С какой попытки их отлили, мастер Вощанник и не упомнит уже – много раз пытались. А потом ещё обтачивали и полировали до тех пор, пока не сделали так, чтобы крутились они без малейшего колыхания и колебания. По году с лишком каждый. Камня точильного извели гору. Хорошо, что его тут делать умеют.
– Добывают, ты хотел сказать? – встрял Лука Говорун.
– Делают, боярин, делают! – отчеканил Лавр. Возят из-под Столина какую-то особую глину, её сушат, толкут, просеивают, отмучивают и в тесто затворяют, а из того теста делают миски, кувшины, кубки, тарелки или просто бруски и обжигают в особо жаркой печи. Получается посуда та... Да не объяснить – видеть надо. Такая только князю в пору. Фарфором зовётся. В Гончарной слободе покажу. Но при обжиге большая часть тех посудин фарфоровых трескается. Те черепки да бруски, нарочно для того сделанные, в пыль толкут и потом с той пылью делают всякое – долго рассказывать. Получается в конце белая хреновина крупитчатая, навроде сыра[5]. Из того сыра точильные камни лепят и в самой жаркой – фарфоровой печи запекают.
– Тьфу ты, титька воробьиная! – ругнулся рыжий полусотник, но так, что никто не понял: от восхищения он или от злости.
– Не важно чья, боярин, – столь же безжалостно-светским тоном продолжил Лавр. – Важно то, что из-за эдакой приспособы каждую чешуйку для чешуйчатой брони больше молотом плющить не надо. Полосу можно раскатать почти в ладонь шириной и длиной в пол сажени. А дальше зубилом порубить, отверстия пробить, на точильном камне обточить, закалить – и собирай во славу Божию. Знаешь сколько на изготовлении чешуи раньше времени уходило? От того и был тот доспех только боярам да великокняжеским дружинникам в подъём. Я хотел батюшке сделать – за год на пол доспеха чешуи наделал – другую работу тоже не бросишь. И железа надо. А у них железо есть!
– А тот доспех, что мне подарили, как делали? – в вопросе воеводы слышался явный интерес. – Чисто рак в нём буду. Я таком и не слыхал. И никто не слыхал. Разве что вот он, – палец боярина Корнея указал на отставного хилиарха. – Ты эдакое в Царьграде или ещё где видал?
– Нет, – отрицательно мотнул головой священник. – Ни в Городе, ни у арабов, ни у франков такого нет. Говорят, в Старом Риме давным-давно делали что-то подобное, но не из железа, а из более мягкой бронзы. Секрет утерян. Думаю, воевода Кирилл, такая паноплия, как у тебя, в мире одна.
«Малака! Вчерашние варвары превзошли Империю в столь важном деле! И приходится это признавать, гамо то психо му!
– Не знаю, как в целом свете, но здесь такой доспех действительно один, боярин-воевода, – еле заметно усмехнулся Лавр. – Его для князя Юрия Залесского делали. Больше года. И украшали тоже долго. Но боярин Юрий велел тебе отдать. И, скажу тебе, боярин-воевода, покрупнее ты князя Юрия будешь. Хорошо, что не сильно – доспех ремнями подгоняется. Не на любого, понятно, но на тебя можно.
– Вот, значит, как..., – воевода Корней не закончил фразы, помолчал немного и сменил тему:
– А железо для моего доспеха тоже этими вальцами плющили?
– Примерно половину, боярин-воевода, – Лавр подчёркнуто вежливо склонил голову. – Но самые большие и сложные детали: грудь, спину и оплечья выколачивали молотом на оправке. Остальное собрали из полосы на заклёпках.
– Не было печали, ядрёна Матрёна! – воевода едва не плюнул. – Это, получается, я у Юрия Залесского доспех увёл! Сподобился на старости лет, кхе! Ну да сделанного не воротишь. Значит, снову такую бронь быстро не сделать? И много тоже?
– Сейчас – да, – серьёзно ответил Лавр. – А вот лет через несколько и не здесь, если всё, что здешние мастера и боярин Данила задумывали, сбудется, то можно много и быстро.
– А чего они такого задумали?
– К примеру, валки побольше сделать, чтобы доску железную – они такую листом зовут, катать. Только тут никакой Лось не справится – мельницу, вроде Сучковой, надо ставить, чтобы вода крутила, – боярин Лавр раскраснелся и даже принялся размахивать руками. – Печь, из которой за плавку двести пудов железа выходит, да не крицей – не выбирать, ни крицу отковывать не надо – сразу доброе и закаляемое, что здесь сталью зовётся, не хуже, чем из горшка особого – тиглем зовут. В тигле варить у нас, я уже сказывал, третьего дня получилось.
– Да не может такого быть! – погостный боярин не сумел совладать с собой.
– Может! – отрезал Лавр. – Печь поменьше – пудов на шестнадцать за плавку у них уже есть. Правда из неё частью сталь, частью простое железо, частью свинское, которое здесь чугуном зовут, выходит. Но чугун можно в тиглях в сталь переварить – я говорил, что это мы уже смогли. И печь запустить сможем, хоть мастеров и порезали. Записи есть – по ним разберёмся, как с тиглями. Не сразу, но осилим! И остальные чуда тоже, пусть и через десять лет. Раз боярин Данила сказал, что можно, значит оно так и есть!
Все застыли в изумлённом молчании.
– Мастер ты сказки сказывать, Лавруха! – первым опомнился воевода Корней.
– От деда Аггея научился, батюшка! Да и часть тех сказок, батюшка, ты уже руками пощупал! Да и не все их я тебе пересказал!
Воевода посмотрел на сына, будто видел его в первый раз, потом помотал головой и выдал:
– Кхе! Пошли на пир что ли, а то тут с вами по трезвяни и свихнуться не долго!

***

Утром, кавалькада продолжила путь и отправилась в Лешачью слободу, благо для того надо было лишь пересечь речку, да проехать чуток по лесу. В Лешачьей задерживаться не собирались – там обитали люди служивые, уже успевшие принести и своим боярам, и воеводе роту[6] на мече.
«Странная смесь акритской клисуры[7], военной школы для аристо и кубикул палатийских тагм[8]. Но чего в жизни не бывает. Это, по крайней мере, хоть и странно, но вполне объяснимо и по отдельности вполне себе существует, а смешать можно по-всякому. Здесь получилось так.
Кстати, а средний сын воеводы Медведя – Бранислав, как оказалось, скромничал. Он не просто наставник по мечевому бою – он старший наставник и под его рукой, не смотря на его молодость, все учителя, обретающиеся в этой слободе. А учат тут и воинской науке, и свободным искусствам. Последним, как раз, и учит Бранислав, помимо фехтования.
И ещё – не нравится мне название. Или нравится? Пожалуй, в этом что-то есть – украсть имя у лесного демона и отдать христианскому воину, воюющему в лесах. Накормить отца лжи его же стряпнёй. Да, так и стоит сделать, тем более, что и сами воины, и их семьи выразили желание принять Святое Крещение и со всем тщанием к нему готовятся.
Нужны ещё священники, нужны! Ты в письмах к епископу, Иллариону и Феофану запросил три антиминса и трёх священников – прислали бы одного! А вот идея поставить грамотного причётчика во диаконы, а потом и во священство должна прийтись ко двору. Посмотрим.
И вот ещё странность – Поднадзорный молчит. Улыбается, переглядывается то с одним, то с другим, но рта почти не открывает. Хотя, вчера после пира, на котором пили до удивления мало, они с дедом заперлись и о чём-то говорили несколько часов. А Лавр засел с Аристархом, боярином Фёдором и купцом Осьмой. О чём говорили и те, и другие – неведомо, но догадаться можно. Дед и внук беседовали о политике, Кордоне и будущем походе, а Лавр, Аристарх, Фёдор и Осьма о делах ремесленных и торговых. А ещё и те, и другие, наверняка, говорили о визите наследника Туровского князя.
Думаю, будет и ещё один разговор об этом. Большой, на который позовут всех, включая тебя, Макарий».

[1] Арбалет с механизмом натяжения "козья нога", смонтированном прямо на арбалете.
[2] Имеется в виду Кузьма – сын Лавра и оружейный мастер Младшей Стражи.
[3] Свинское или свиное железо - чугун.
[4] Буколеон – военная гавань в Константинополе, рядом с которой был расположен одноимённый дворец.
[5] Лавр Лисовин имеет в виду творог. Тогда твёрдых сыров на Руси не знали, а творог, творожистые и рассольные сыры называли одним словом - сыр.
[6] Рота (др. русск.) – клятва.
[7] Акритская клисура – в Византии того времени так назывался округ пограничных войск. Ближайший современный аналог – погранотряд. Но т.к. пограничную службу в империи несли поселенцы, освобождённые за это от налогов, акритскими клисурами назывались и их посёлки.
[8] Т.е. гвардейских казарм, размещённых на территории Большого Дворца – Палатия.

Водник

Дата: Вторник, 17.10.2023, 15:14 | Сообщение # 2931 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

***
Следующей остановкой стала Ткацкая слобода или, как её назвал молодой боярин Юрий – Текстильная. Здесь пряли, ткали и окрашивали ткани. Отец Меркурий здесь уже бывал, и ему смертельно хотелось посмотреть на то, как отреагирует воевода Корней на новые чудеса.
Ритуал представления новых бояр и присяги им на верность прошёл в Мастеровой слободе, так что ограничились подарками – ими стали штуки крашенного сукна и золотой и серебряной парчи. Отцу Меркурию показалось, что по бородам боярина Фёдора и купца Осьмы потекла слюна вожделения.
«Чему удивляться, Макарий, вспомни, что было с тобой, когда твоя просфорница – вдова Прасковья показала тебе, чему она учит детей в здешней школе. А она, как раз, учила их ткать парчу. А ещё читать и писать.
Заметь, школа тут в каждой слободе, так что, по крайней мере, все воины и ремесленники тут грамотны. Такого нет даже в Городе!
Но вернёмся к парче. Прасковья объяснила тебе, что здесь её делают иначе, чем в Городе. Тут нет хлопка и хлопковая нить очень дорога и потому основу делают из смеси льняных и шерстяных нитей. Шерсти, в смысле, хорошей тонкой шерсти тоже немного, но скотоведы – ещё одно здешнее диво, вывели овец и коз у которых шерсть куда длиннее и тоньше, чем у обычных, но тонкорунного скота ещё мало, от того всё больше делают льняные и смесные ткани. И как делают! Хочу посмотреть на лица ратнинских правящих, когда они это увидят!»
Показывал ратнинцам слободу опять боярин Лавр. Сначала зашли в длинный прядильный сарай. Там стояли диковинные прялки. В деревянном коробе на наклонной раме стояло аж по восемь веретён и пучки ровницы с проволочными крючьями, щиплющими и свивающими будущую пряжу, горизонтальное колесо, приводящее их в движение и пресс из двух брусьев, на который, с помощью горизонтального бегунка, давила работница, регулируя натяжение нити, другой рукой вращая колесо[9].
– Это, господа бояре, зовётся самопрялкой, – светским тоном доложил Лавр. На каждом веретене прядётся чуть медленнее, чем баба пряла бы на отдельной прялке, но веретён восемь, и от того каждая пряха заменяет шестерых, а то и семерых. На тонкой нити бабы да девки работают, а на толстой и суровой – мужи. Там пресс тяжелее и бабам не в подъём.
– Мужи и бабьи делом заняты? – удивился воевода.
– Бабье дело, батюшка, на мужа да детей напрясть, – усмехнулся Лавр. – А то, за которое серебром платят, очень даже мужеское. Вон отче спроси, и он тебе скажет, что в царстве греческом к дорогой пряже и тканям баб и вовсе не допускают – всё мужи делают. Да и Михайла сказывал, что у немцев итальянских, фландрских и англицких тоже такой обычай. Но здесь – на Кордоне у баб воли много – если мастерица, то и почёт ей, как мужу, и во всём, что дела касаемо, слово её мужескому равно. Даже есть тут две девки незамужние, но искусные в ремесле – с ними так же. Покойный боярин Журавль знатность по годности считал.
– С бабами?! – Лука Говорун, ни в грош женщин не ставящий, даже рот открыл.
– С мастерами, боярин, – сурово отзвался Лавр, – А в портах мастер, али в юбке, тут вовсе без разницы. Непривычно, согласен, но иначе оно тут не работает – здесь иная баба своим ремеслом серебра наработала больше, чем весит. Такую и послушать не грех.
– Кхе!
– Едрён дрищ!
Что обозначали возгласы двух друзей-соправителей: одобрение, изумление или осуждение, никто так и не понял, а Лавр и вовсе не обратил на них внимания, продолжая рассказывать о том, что у самопрялки есть только один недостаток – шерстяная пряжа получается не слишком прочной и, чтобы этого избежать, приходится, для основы шерстяной, брать тонкую льняную нить.
«Интересно, когда это Лавр успел так поднатореть в прядильном ремесле? Похоже, Макарий, ты его, в очередной раз, недооценил. Он входит, нет, вошёл, в частности любого ремесла, каким тут занимаются. Не досконально, конечно, но достаточно, чтобы понимать, чем управляет. Действительно боярин над мастерами – эдакий архиаргиопрат[10].
А вот почему молчит Поднадзорный? Хочет дать раскрыться каждому и, в первую очередь Лавру? А потом что? Надеюсь, получится узнать. Доверять мне стали явно больше».
Из прядильного сарая перешли в ткацкий. Там стояли ткацкие станки, но не такие, на каких работали жёны, дочери и невестки вятших мужей Ратного, да и вообще все женщины на Светлой Руси. Не вертикальные рамы с натянутыми нитями основы, меж которых при помощи челнока вплетались поперечные нити. Нет, тут рама лежала горизонтально, а челнок, на диво, летал между нитями основы сам, толкаемый хитрым рычагом. Ткач, а их в сарае сидело не меньше, чем ткачих, попеременно давил то на одну, то на другую педаль, дёргал за верёвки, приводящие в движение рычаги, толкающие челнок туда и сюда, да подкручивал рукою вал, на который наматывалась готовая тканина[11]. Но главное диво состояло в том, что один ткач ткал полотно шириною больше человеческого роста.
– Вот, господин воевода и господа бояре, здесь пряжу, что напряли в соседней хоромине, и ткут, – заявил гостям довольный боярин Лавр. – И, как видите, тоже не абы как, а с помощью механизмов. – последнее слово он выговорил старательно и с видимым удовольствием.
Боярин Фёдор и Осьма хором издали идущий из самых глубин естества звук, свидетельствующий... А пёс его знает о чём свидетельствующий – в нём было всё: и вожделение, и восхищение, и недоверие, и восторг. Остальные же просто смотрели на очередное диво с видом: «Да ладно! И такое бывает?»
– Лавр, ты чего тут сказки рассказываешь? – Лука Говорун вдруг воинственно крутанул рыжий ус. – Баба серебра по весу своей задницы заработала! Кузнец, что такие мечи да доспехи делает – верю, а баба на тряпках бабьих, тьфу!
– Болван ты, боярин! – громыхнул боярин Фёдор, солидно колыхнув чревом в подтверждение своих слов. – Несёшь не ведаешь чего! Воев на свете не много, а срам прикрыть и последнему смерду надо! И понаряднее норовят, в рот те дышло! Сам-то, гляжу, не в пестряди[12] ходишь!
– Не тебе, хомяку[13] погостному, воя лаять! – Лука схватился за меч.
– Ну, поглядим, кто тут хомяк, – глаза погостного боярина полыхнули весёлым боевым бешенством, и тем, кто не знал, стало понятно, что, не смотря на солидное пузо, боец боярин Фёдор не из последних.
Бабы-ткачихи завизжали, мужи-ткачи побледнели.
– Лука, Федька, не трожь железо, козлодуи! – рявкнул воевода Корней.
– Стоять, едрён дрищ! – взревел староста Аристарх, и в глазах его полыхнула древняя тьма. – Приложу – на говно прямо здесь изойдёте!
– Не сметь мне мастериц пугать! – громыхнул боярин Лавр, загораживая работников и тоже хватаясь за меч. – Руки от железа!
– Мир, дети мои! – отец Меркурий, не смотря на деревянную ногу, оказался между спорщиками. – Мир, гамо то психо су! От Церкви отлучу!
– Боярин Лука Спиридоныч, вот не пристало тебе второй раз на одном и том же впросак попадать, – раздался совершенно спокойный голос боярина Михаила. – Или забыл, как оно с жениным убором на сговоре боярича Тимофея и ярловой дочери Хельги вышло?
Полусотник стал краснее своей шевелюры.
– И ты, боярин Фёдор Алексеевич – волоститель, княжья длань, а княжьего воина и боярина ни за что облаял, – столь же спокойно продолжил юный сотник, покачав головой совершенно по-дедовски. – Мужи смысленные, бояре, а петушитесь, хуже моих отроков, ей-богу. Мне ли вас стыдить? А пришлось!
– Охренели в корягу, соколы?! – поддержал внука дед. – Лука, ты какого рожна на княжьего человека с мечом кинулся? Сейчас он один и свой, а скоро добрый десяток чужих подъедет. Всех рубить станешь? А они на ссору станут нарываться, как только увидят даже то, что мы им покажем, ибо сытости не имеют! И ты, Федька, умник-разумник, боярина и полусотника лаять?! С которым ты до домовины одним делом повязан? Как и он с тобой, ядрёна Матрёна!
– Едрён дрищ! Верно говоришь, Корней! – Аристарх подкрутил ус. – И Михайла твой верно говорит! Уразумели, бояре?! Я жду, едрён дрищ!
– Тьфу! – боярин Фёдор отпустил рукоять меча. – Прав ты, Кирюха. И ты прав, Михайла, – погостный боярин повернулся к Луке Говоруну. – Не держи обиду, боярин Лука. Винюсь!
Все глаза сошлись на рыжем полусотнике. Тот ещё постоял немного, выдохнул и отпустил рукоять.
– Ладно, боярин Фёдор, с кем не бывает. Не в обиде я.
– Наигрались, детишки? – со знакомой всем людоедской ласковостью осведомился воевода Погорынский. – Тьфу! Лавруха, тебе особое приглашение надо? Меч отпусти!
Боярин Лавр не побагровел, а даже почернел от сдерживаемого бешенства, но руку с эфеса убрал. Однако, от отца Меркурия не укрылось, что боярин Михаил поймал взгляд дяди, а потом дважды прикрыл глаза – наплюй, мол.
И тут дверь в ткацкий сарай с треском распахнулась, и внутрь то ли влетела, то ли вкатилась наскоро одетая растрёпанная баба.
– Аксинья, Прокл, сбёг! – заголосила она с порога. – Опять сбёг змей ваш! Хлев с забором подрыл и сбёг! Меня чуть не сожрал, тварина! Сейчас по улице скачет! Ловите! А то всех пожрёт!
Тут баба заметила Лавра и остальных.
– Ой! – взвизгнула она и торопливо поклонилась боярину Лавру. – Прости, Лавр Корнеич, заполошилась! Так ведь чуть не сожрал меня змей ихний! Хрюкало – во! Зенки – во!
Смутить бывалого воина Лавра было непросто, но переход от оскорбления к намечающемуся смертоубийству, потом к оскорблению от отца и, в довершение всего, к явлению заполошной бабы, пророчащей смерть неминучую от неведомого чудища – змея хрюкающего, оказался слишком даже для него. Всё, что накипело на душе боярина Лавра за прошедшую четверть часа, он вложил в одно краткое и ёмкое славянское слово. Это слово отец Меркурий уже знал и не уставал поражаться, как много с его помощью можно выразить.
– Аааа! – продолжала, меж тем, блажить баба. – Прокл, да лови его! Сожрёт!
– Сссууука! – вдруг с чувством произнёс пожилой благообразный ткач.
«Интересно, кого он имеет в виду?»
– Кто?! – белугой заревел воевода.
– Змей ихний! – баба стала тыкать пальцами в Прокла и его жену – аккуратную ткачиху средних лет.
– Нишкни, баба! – Лука Говорун рявкнул так, что маленькие стёкла в решётчатых оконных переплётах тоненько и льдисто зазвенели.
У бабы подкосились ноги и она, оборвав крик на полуслове, шлёпнулась на задницу да так и застыла там с открытым ртом – голоса не стало.
– Да кто у вас убёг-то? – уже с интересом осведомился воевода.
– Да кабан мой, боярин-воевода, – тяжко вздохнул Прокл. – Рыть любит, сволочь! Земля промёрзла – всё одно прорылся. Я уж в хлеву кольев острых набил, так у него рыло, что твоё железо – прорылся, а один кол и вовсе сожрал.
В группе ратнинцев послышались хрюкающие звуки – это боролся со смехом Осьма. Отец Меркурий почувствовал, что и из него наружу рвётся смех. Смешки послышались со всех сторон.
– Так лови! – перхая дозволил воевода Корней.
– Лавр Корнеич, дозволишь? – Прокл с надеждой взглянул на боярина.
– Бегом! – велел тот, задыхаясь от смеха.
Ткач кивнул жене, и они рысью сорвались в сторону дверей.
– Ещё бегомее! – рявкнул им вслед Говорун.
Супруги припустили со всех ног.
– Уй, кхе, Лавруха, – воевода вытер набежавшую слезу, – вели кончать работу. Пусть пособят, а мы поглядим. Пошли все на двор!
Пока бояре вперемешку с работниками вывалились из ткацкого сарая, пока вобрали в свою массу прядильщиков, чесальщиков, красильщиков и прочих работников и работниц, пока дотрусили до места действия, Прокл, Аксинья и их добровольные помощники успели изготовиться к поимке беглого свина.
Тот, собственно, попыток к бегству и не предпринимал. Наоборот, он неторопливо, по-хозяйски прохаживался по единственной улице слободы, временами останавливаясь, чтобы почесаться об один забор, порыть под другим или сожрать что-нибудь – словом, вёл себя, как победитель во взятом штурмом городе, когда первый кровавый вал убийств и насилия схлынул, и пришло время для вдумчивого грабежа.
– Кхе! – универсальный комментарий воеводы прозвучал удивлённо. – Здоров, кабанина! Как выкормили-то такого?
– Это, по здешним меркам, средненький, батюшка, – меланхолично заметил Лавр.
– Кхе!
– Средний, Корней, средний, – заверил Лука Говорун. – Мне покрупнее за холопов отдарили.
Прокл вышел навстречу хряку. В руках у ткача был небольшой мешок.
– Скажи, отче, – вдруг обратился к священнику боярин Михаил, – я слыхал, что далеко на Закате, в испанских землях, тамошние удальцы с одним мечом и плащом выходят биться со специально разъярённым быком. И называется это действо коррида. Это правда? Если да, то, по-моему, весьма похоже.
– Древние авторы о таком писали, сын мой, – кивнул священник. – Так было. Но сейчас Испания почти вся под арабами, и я не ведаю, сохранился ли там этот обычай.
– А со свиньями эту вашу корриду не устраивали? – спросил с интересом прислушивавшийся воевода.
– На ипподроме в Городе, случается, травят специально привезённых зверей, – ответил отец Меркурий. – Бывают меж ними и кабаны. Но охотники выходят против них как положено – с охотничьим копьём. Чтобы кабана ловили в мешок, я что-то не слыхал.
– Вот и я не слыхал, – кивнул воевода.
Хозяин кабана, меж тем, решился.
– Буюшка[14], – позвал Прокл.
– Хрю? – кабан оторвался от увлекательного занятия – он чесался об угол и вопросительно посмотрел на хозяина.
– Буюшка, пойдём домой, падла. Я тебе репки дам! – Прокл достал из мешка репу.
– Хрю? – с несколько большим интересом спросил свин.
– Мало репки, говоришь, Буюшка? – Прокл достал из мешка вторую репу. – Так я тебе ещё дам, сука ты, рыло ненасытное, тварь.
Кабан с интересом прислушался, повернул голову, окинул подслеповатым взором хозяина...
– Хрю, – в этот раз в хрюке прозвучала снисходительно-повелительная интонация – давай, мол, снизойду.
Прокл отошёл на несколько шагов назад и бросил две репы наземь примерно на пол пути между собой и Буем. Свин подошёл, с хрустом сожрал овощи и с некоторой обидой выдал:
– Хрю! – мол, чего так мало-то?
– Пойдём домой, Буюшка, там репы много! – Прокл отбежал ещё на несколько шагов и кинул ещё две репки.
Кабан и их сожрал.
Так продолжалось некоторое время. Наконец из-за забора показалась Аксинья.
– Прокл, готово всё, – крикнула она мужу.
Ткач перевернул и потряс мешок. Из него выпала одинокая репка. Прокл чуть поддал её носком ноги. Та жёлтым мячиком откатилась шага на три и застыла. Буй подошёл и сожрал её.
– Хрю? – спросил он вполне дружелюбно, мол, а ещё не осталось?
– Всё, Буюшка, нету больше, – Прокл потряс пустым мешком. – Пошли домой! Там репы много!
Кабан с интересом посмотрел на хозяина. Ткач бестрепетно повернулся к свину спиной и медленно пошёл к своему подворью, призывно помахивая мешком. Здоровенный свин вдруг порысил за хозяином, как верная собачонка, дружелюбно похрюкивая.
На подворье их уже ждали. Буй спокойно проследовал в свой хлев, и за ним тут же закрыли дверцу и всунули в проушины здоровенный запорный брус.
– Да, Михайла, такого даже ты в циркусе не показывал, – хохотнул воевода Корней. – Как ты там говорил – коррида? Лавруха, вели и тут пир учинять. Журавлёв сын сказал – заслужили.

***
Этим вечером молодой боярин Лисовин заперся с Лавром, боярином Юрием, десятником Егором и, на удивление, боярином Лукой Говоруном, а компанию воеводе составили Аристарх, боярин Фёдор, купец Осьма и воевода Медведь. Чуть позднее позвали к себе Прокла, оказавшегося ткацким старостой. Отец же Меркурий, оставшийся не при делах, смирился с этим и завалился спать.

[9] На Кордоде ввели в обиход знаменитую прялку Дженни на пятьсот с лишним лет раньше, чем в реальной истории.
[10] Архиаргиопрат – чиновник, заведующий всеми казёнными мастерскими Константинополя.
[11] Ткацкие станки, используемые на Кордоне, представляют из себя слегка модернизированный ткацкий станок Картрайта, в реальной истории появившийся почти на шестьсот лет позже.
[12] Пестрядь – грубая дешёвая ткань из пенькового волокна.
[13] Для многих будет откровением, но хомяки вполне водятся на юге Полесья, там, где Полесские болота переходят в Киевские и Волынские лесостепи.
[14] Уменьшительная форма древнерусского имени Буй – буйный, бешенный, глупый.

Водник

Дата: Среда, 18.10.2023, 15:17 | Сообщение # 2932 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

***
Этим вечером молодой боярин Лисовин заперся с Лавром, боярином Юрием, десятником Егором и, на удивление, боярином Лукой Говоруном, а компанию воеводе составили Аристарх, боярин Фёдор, купец Осьма и воевода Медведь. Чуть позднее позвали к себе Прокла, оказавшегося ткацким старостой. Отец же Меркурий, оставшийся не при делах, смирился с этим и завалился спать.

***
Новый день принёс новые хлопоты. Сегодня предстояло посетить два места: одно, на первый взгляд, насквозь обыденное – Гончарную слободу, а другое тайное и страшное – Киноварное подворье, которое ещё звали Серебряной слободой, но тайком, озираясь и шёпотом. Впрочем, и название Киноварное подворье внушало большинству жителей Кордона ужас. Об этом никто не говорил, но все знали – с Киноварного не возвращаются.
В Гончарной слободе всё прошло по накатанной: речи, хлеб-соль, ритуальные дары. Когда официальная часть закончилась, Лавр Лисовин уже буднично-привычно кивнул ратнинским вятшим, погостному боярину, купцу Осьме и отцу Меркурию:
– Идёмте, господа бояре, на здешнее ремесло глянем.
– Кхе, Лавруха, я горшков что ли не видал? – подмигнул сыну, пришедший в благодушное настроение, воевода.
Лука Говорун отвёл глаза, глядя на него так же поступили боярин Алексей Рябой, боярин Игнат и купец Осьма, Аристарх трубно высморкался, а боярин Фёдор пробормотал под нос что-то ругательное. Боярин Михаил и десятник Егор переглянулись. Один Бурей остался невозмутим.
– Таких не видал, батюшка, – натянуто ухмыльнулся в ответ сын, проглотив бесцеремонное «Лавруха».
«Ты слеп, как последний крот, эпарх Кирилл! Власть отца велика, но и ей есть пределы! Неужели ты не видишь, как изменился твой сын? И не понимаешь того, что, позоря сына, тем самым втаптываешь в дерьмо честь рода и свою собственную? Рвёшь в клочья те тонкие материи, что в Старом Риме звали «auctoritas[1]» и «dignitas[2]». Мы переводим их на койне, как «авторитет» и «влияние», но это лишь бледная тень тех смыслов, что вкладывали в эти слова в Старом Риме. Поразительно, но высокий койне – язык более богатый и, уж точно, более цветистый, чем ясная меднозвучная латынь, так и не смог найти в своих недрах равнозначной замены этим понятиям. А эпарх Кирилл спускает их в дыру латрины[3], малака! Дать бы ему в медный лоб!»
– Хрр, оно, конечно, что в горшках завлекательнее будет, – вдруг подал голос Бурей, – но и на сами горшки посмотреть не грех. Вон, лет тому..., а, хрр, хрен его знает сколько, не помню, когда обоз с хмельным взяли. Ты, Корней, тогда вылить велел. Не, мы вылили – в переяславльцев. Так у Илюхи горшки были, а у переяславльцев не было. А я в шапки да шеломы велел не наливать. А тут Илюха с горшками. И за горшок попользоваться брал по-божески – по две вервицы. Под три гривны тогда с них насшибали. Корней ругался, но признал, что то обозная добыча. Так что показывай горшки, Лавр, хрр, Корнеич – от них большая польза бывает.
Грохнул хохот.
– Так это вы тогда переяславльцев до положения риз накачали? – ржал Лука Говорун. – Князь Ярополк тогда ругался - чертям тошно было!
– А мы чего? – Бурей развёл своими лапищами. – Корней велел вылить, чтобы наши, мол, не напились. Да за просто так жалко. Вот мы и вылили. В переяславльцев. И, кажись, в киевлян маленько. А Корней тогда строжил ещё – вон, боярина Лавра Корнеича прислал проверить вылили или как? А мы чего: вина нет, сами трезвые, а что переяславльцы на карачках ползают, то мы-то тут причём?
Новая волна хохота накрыла всех. Один воевода багровел и дёргал щекой.
«А наш народный трибун и, по совместительству, Минотавр открылся с ещё одной стороны – политической. Уязвил эпарха, поддержал его сына, дал понять, что ратнинский плебс: первое – не против возвышения Лавра, второе – поддерживает его боярский статус, третье – связывает с ним какие-то свои интересы. И, возможно, не только ратнинский, но и местный – кордонский. Похоже, Бурей тоже не терял здесь, на Кордоне, времени даром!»
– Идёмте, господа, – сделал приглашающий жест Лавр.
Для начала зашли в строение, где работали обычные гончары. Ну чего, собственно, в таком месте смотреть можно? Не насмотрелись что ли? Это кузнец на два или три селища один может быть, а гончар есть в каждом – горшки, заразы такие, постоянно бьются да лопаются, и от того нужны постоянно. Так что каждый, едва выучившись ходить, видел, как крутится гончарный круг, и обретает под руками мастера форму податливая глина. Вот и здесь всё было так же. На первый взгляд.
– Присмотритесь, господа бояре, – с лукавой улыбкой посоветовал Лавр.
Отец Меркурий присмотрелся и ничего не увидел: круги крутятся, гончары работают – чего тут нового? Но потом его взгляд скользнул по нескольким молодым парням-гончарам, сидящим чуть в стороне и несколько теснее, чем более возрастные мастера.
«Малака! У этих молодых круги сами вертятся!»
Так оно и было – молодые не подкручивали круг руками или ногами – как кому удобнее, как делали более пожилые мастера. Зачем? Их инструмент мам вращался.
«Думаю, происки врага рода человеческого можно сразу исключить. В этом ковене адептов техне, наверняка приспособили какое-то механическое устройство. Как же ты раньше не обратил на это внимания, Макарий? Ведь ты же бывал здесь! Чудес тут не мало, а того, что под самым носом ты не разглядел!»
Священник огляделся. Остальные ратнинцы тоже заметили самодвижущиеся гончарные круги. Это не укрылось от боярина Лавра.
– Заметили, господа бояре? – улыбнулся он. – Всё верно – сами вертятся. Ну не сами, – Лавр кивнул в сторону стены, – там за стенкой лошадь по кругу ходит и ворот вертит, а от ворота того – круги. Немного похоже на жернова на мельнице. Если их со станком точильным, что племяш мой измыслил, скрестить.
Общество закивало. Общинную мельницу видели все, токарный станок с ножным приводом – тоже.
– Третьяк, покажись! – велел боярин Лавр.
– Вот он я, боярин Лавр Корнеич, – вскочил молодой, отчаянно веснушчатый гончар.
– Он эту механику и измыслил, – Лавр указал рукой на мастера. – Посмотрел на лопату на конной тяге, что кирпичники глину в творильной яме месят, и сподобился, за что покойным боярином Журавлём обласкан и возвышен. И мы не обидим!
Воевода странно посмотрел на сына. Тот и ухом не повёл.
– А теперь, господа, взгляните на то, чем заняты гончары, – Лавр указал на тех, кто работал слева. – Эти работают обычную посуду и ту, что потом стеклом обольют. Майолика называется. Её обжигают в обычных печах. А вот такую, – боярин показал на мастера, на круге которого глина была странного белого цвета, – делают из особой глины и обжигают в печи, где жар куда выше. Она выходит белого цвета или, если землями особыми красить, разных цветов. Стеклом облить тоже можно. Но, самое главное, получается она крепче и жара боится куда меньше. Боярская посуда. И зовётся она фаянсом. А если эту глину с другой белой смешать, да по особому затворить, да хитро обжечь в печи с самым большим жаром, то выйдет посуда княжеская да царская, что жару почти не боится и звонкая, как колокол или било[4]. Зовётся она фарфором и ценится на серебро по весу. Только капризная – при обжиге трескается. Хорошо если одна посудина из полусотни выходит. А ещё из фарфора этого делают трубки, по которым воздух в печи самого большого жара подаётся. В ту самую, где особое стекло варят, сам фарфор обжигают и свинское железо в сталь переделывают. Сами тигли, где это происходит, тоже из белой глины делают здесь. Ну, и из боя фарфорового делают точильные камни, о чём я давеча сказывал. Вот вам и горшки, господа бояре! А печи сейчас покажу. Пожалуйте на улицу.
Несколько обалдевшие гости повалили в указанную дверь. Лавр задержался.
– Спасибо, мастера, что согласились в праздник поработать – он слегка поклонился гончарам. – Заканчивайте и к столам – бабы уже собирают.
На улице Лавр подвёл всех к нескольким печам, стоящим какая под навесом, а какая и в полноценной избе.
– Вот в этих обжигают обычную посуду, – боярин указал на две крайние печи. – Народу на Кордоне много и простаивают они редко. Завтра начнут разжигать. Вот в этой работают с фаянсом и стеклом. Такую, только поменьше, вы у Привереды в Мастеровой видели. А вот эта она – фарфоровая и тигельная. В ней мы сталь и сварили. И снова будем!
– Лаврух, ты чего нам холодные печи показываешь? – в Корнея будто бес вселился. Ты б горячие показал! А так чего, ядрёна Матрёна – велики, конечно, да какой в них толк?
– И горячие, даст Бог, покажу, батюшка, – ухмыльнулся Лавр. – Зимой их редко затапливают – прогорают быстро, а починить на морозе никак. А вот тепло настанет, будут, почитай, неугасимо гореть. Почти как в аду!
«Я понимаю тебя, раб божий Лавр – нет горшей несправедливости, чем несправедливость отца к сыну, но со словами надо быть осторожнее. Они имеют свойство обретать плоть!»
– Вот тут, – продолжал показывать Лавр. – кирпичи делают. Но то дело летнее. Зимой никак. Глину, как говорил уже, месят лопатой великой, а крутят ту лопату две коняги. Обжигают в земляных печах. Дров уходит – страшное дело. То же, что у Сучка в Михайловом Городке, только у него без конной лопаты. И кирпич здесь похож на тот, что племянник мой для Сучка измыслил: высота в половину ширины, а длина – в две ширины[5].
«Лишний признак в пользу того, что и так уже доказано!»
– Кирпича делают много – вон, даже Крепость на Горке из него поставили, – продолжал, меж тем, Лавр. – А ещё наловчились из плинфы и кирпича полы ладить, а из другой плинфы – плоской с зубцами и гнутой, навроде жёлоба – черепицей зовут, крыши делать. Но того всего мало делают – народу не хватает. Если все кирпич и прочее делать станут, то кто пахать будет? Но на печи кирпича хватает – на всём Кордоне ни одной землянки нет – у всех избы добрые и по-белому топятся!
– Ах ты ж бога душу! – не выдержал погостный боярин.
Изливал он душу долго, причём, ни разу не повторился. Наконец, боярин Фёдор взял себя в руки и заговорил без срамных слов:
– Рассказал бы кто – не поверил! Ты хоть понимаешь, Кирюха, что сказка это? Не у каждого князя терем по-белому топится, а если топится, то не все горницы. А тут у каждого смерда и холопа в избе! Ты понимаешь, что будет, если это увидят?!
– Понимаю, боярин Фёдор Алексеевич, – опередил отца Лавр.
– В тебе, боярин Лавр, не сомневаюсь, – серьёзно кивнул погостный боярин. – Ты здешних див поболе моего видал!
– Кхе! Не дурной, чай, Федька, – воевода Корней окинул друга своим знаменитым «ласковым» взглядом. – Сюда ни княжича, ни бояр его, ни прочую сволочь туровскую не повезём. Хватит с них и Михайлова Городка – и от того уссутся! По лесовикам их прокатим. Ты их старостам собраться велел, Федька?
– Велел, Кирюх, – кивнул погостный боярин.
– Приедут?
– А куда они денутся? – усмехнулся боярин Фёдор. – С тобой спорить дурных на свете не осталось. Да и Осьма помог – его приказчики да купчата всех к доброму товару приучили. А теперь поехали сказать, что тем, кто артачиться станет, шиш вместо товара того будет.
«Ты не обманулся в своих предчувствиях, Макарий! Этот Осьма не просто купец. Он похож на воротил из Города. Говорят даже, что не похож, а таков и есть, но перешёл дорогу могущественному князю и теперь прячется здесь от его гнева. С каждым днём всё интереснее и интереснее – в Империи купцы обеспечили не один заговор...
А Феофан в Турове говорил о силе серебра...».
– И я соседям своим велел, – кивнул Лука Говорун. – И Игнат с Алексеем тоже. Сказали, мол, кто не поедет, потом локти обкусает от того, какую выгоду упустил. А ещё сказал, чтобы росчисти новые готовили и для того, по совету Данилы Мастера, топоров и пил железных посулил. Не за так, конечно, но Данила за те пилы с топорами такую цену назвал, что я не поверил до чего дёшево. Да не сразу, а в купу. И лихву положил смешную – по резане с вервицей за гривну кун[6].
– Умён боярин Данила, – протянул Аристарх. – Те лесовики, что послушают, за следующий год и расплатятся, и ещё в большом прибытке останутся. Ладно, чего там – чужих тут нет. Ты расскажешь, Корней, или я?
– А пусть Михайла скажет, – усмехнулся воевода. – Он с этим Данилой больше всех нас вместе взятых беседовал. А то молчит третий день, как рыба об лёд – я уж подумал, подменили мне внука.
«Итак, Макарий, поздравляю -– тебя признали своим и достойным приобщению к чему-то тайному. Послушаем!»
– Хворь боярина Данилы возникла не просто так, – боярин Михаил выступил вперёд. – Это плата за дар прорицания. Каждое пророчество отнимает у него и жизнь, и разум. Долгое время он мог обуздывать это и нести бремя власти, но более не в силах. Но и не пророчествовать не в силах. От того и от власти отрёкся. И последнее его пророчество таково – через год быть голоду. Озимые не взойдут. Только яровые кое-как вызреют. И быть голодовке той целый год до следующего урожая. Так что верно ты, боярин Лука Спиридоныч, о росчистях помыслил. И своих холопов на то же посылай – следующему году два кормить. И не только тут, а и на Немане. Хлебом надо запасаться, как полевой мыши на зиму. К счастью, на Кордоне это узнали куда раньше, чем мы, и готовились к тому несколько лет. Поделиться с нами тоже готовы в обмен на то, чтобы мы не рушили их уряд. Это стало главной причиной, по которой мы согласились на ряд с ними. Вот так, господа.
«Так вот почему боярина Данилу прятали от меня! Пророческий дар! Надо, конечно, проверить от кого он, но то, что дар сжигает боярина, говорит, скорее, в его пользу. Так прозрение будущего сжигало пророка Иеремию. Так оно сжигало святого Даниила Столпника. Любой дар Господа есть испытание – ничего не даётся просто так. Страдание – это цена, но за страдание в этой жизни, следует награда в будущей, если, конечно, испытание жизни выдержано. Отец же лжи избавляет от страдания в этой жизни, обрекая на тысячекратно горшие в вечной...
Но с Данилой я встречусь – отсутствие пастырского наущения опасно душе его. И теперь меня никто не остановит!
Кстати, Макарий, а от чего ты так сразу поверил в пророческий дар? Мы, ромеи, слишком любим пугать себя – пророчим то мор, то глад, то разорение Города, то падение Империи, то Конец Света...
Хм... Не потому ли я поверил, что не только добиться того, что ты тут увидел и увидишь, но и сохранять это до срока в тайне, невозможно не прозревая будущего хоть иногда? Но почему тогда боярин Александр отпал от Тебя и только на смертном одре вернулся и покаялся? И почему он превозносил язычников, не угнетая, правда христиан? Моисей не врёт, а, скажем так, искренне заблуждается. Гнев боярина Александра падал на любого, кого он считал опасным для своей власти, а в остальном он был веротерпим, как киевский князь Святослав, которого с величайшим трудом победил в Болгарии базилевс Иоанн Цимисхий, вынужденный, даже после огромной кровью доставшейся победы, заключить с варваром почётный мир.
Наставь меня, Господи, и ответь мне, зачем ты обрёк всех здешних людей на такое испытание? Не праздного любопытства ради прошу – как пастырь может вести овец твоих, раз сам не знает дороги?!»
Отец Меркурий спохватился, что за мыслями забыл следить и за разговором, и за реакцией окружающих.
– Значит, голод? – речь держал боярин Игнат. – Но не такой, чтобы всем пропасть. Раз яровые взойдут, то корья, бог даст, жрать не будем, если загодя запасёмся. Но нам в поход идти, а на холопов надежда плохая без хозяйского пригляда. Боярин Данила не говорил – урожай в этом году хорош будет?
– Средний, – боярич Михаил шевельнул искалеченной бровью.
– Значит, хлебный торг будет, – заключил Игнат. – На здешний товар много купить можно.
– А княжие мытари как тот товар увидят, так и набегут, – зло ухмыльнулся десятник Егор. – И не то что товар, а последнее из-под задницы лопатой выгребут. А нас, чтобы их окоротить, не будет.
– Князь же крест целовал! – вскинулся боярин Алексей Рябой.
– А его бояре, мытники да вирники – нет, – Егор ухмыльнулся ещё злее. – А когда оно всё в княжьи закрома попадёт, тут уж и князь подумает – не отдавать же. Своё, чай!
– Кхе! – издал свой официальный комментарий воевода. – Осьма!
– Этой беде помочь можно, бояре, – личина услужливого купчика с Осьмы мигом спала – перед обществом появился жестокий и хваткий делец, привыкший ворочать очень большими делами. – Товар продадим тот, что поменьше, да подороже, и не здесь: в Киеве, в Новгороде, в Смоленске. Не сами – есть через кого. И лучше бы купцам иноземным, но тут уж как выйдет. Да ещё господин воевода подсуетился. Мне рассказать, Корней Аггеич?
– Кхе! Сам скажу, а ты добавишь, – заявил воевода. – Когда с Пинска осаду сняли, помните добычу делили? Так вот, немалую часть своей доли я в зерно обратил – как кто в бок толкнул. Купчишки пинские на радостях, что торг состоялся, цену хорошо скинули. Врать не буду – нажиться хотел, а когда дела с Неманом завертелись, решил, что пусть лежит – на поход пригодится. Да и Осьме и Никифору велел на княжьи щедроты в Турове, Городно и ещё где придётся купить. А, коль такое дело, надо скупать в следующий урожай всё, до чего дотянемся.
– Как-то не по-христиански это, господин воевода, – вдруг развёл руками боярин Рябой. – Получается, на чужой беде наживёмся. Как бы народ предупредить?
– И чего скажем? – зло хохотнул Егор. – Провидец у нас в болоте завёлся и вещает? И куда нас с тем пошлют?
– Это ты, Егор, верно заметил, – задумчиво покрутил ус Аристарх. – Мыслю я, надо сделать так. Про голод скажем, но про боярина Данилу поминать не станем. Мол, старики говорят, что по приметам быть голоду. Вот, скажем, у меня в хребте – в том месте, которым на крыльцо садятся, стреляет между первыми и вторыми петухами. Примета верная – к голоду. Большинство на смех подымет, но кто-то и задумается.
– Задумавшимся повезёт – корья жрать не станут, – неожиданно для всех подхватил Лавр. – А те, кто не послушает – к нам придут. И мы им в купу хлеба дадим. Без лихвы, а то и без отдачи. И пилу, и топор, и сошники, а то и плуг железный. Но это уже в купу под малую лихву. Но с условием – идти на Неман, там росчисти чистить и хлеб сеять. Я долго думал. Если хотим на Немане твёрдо сесть, надо с собой смердов вести, чтобы пахали-сеяли и подати платили. Кто-то, купу отдав, уйдёт, а большинство привыкнет и останется.
– Дурь городишь, Лавруха! – воевода дёрнул покалеченной щекой. – Никифор сказывал, что там возле рек, где земля добрая, уже давно грады ятвягов да жмудинов стоят. Попробуй согнать кого – ног не унесём и костей не соберём. Все против на встанут!
– Нет, не дурь, батюшка, – с фамильной людоедской ласковостью ответил сын отцу. – Ты только часть здешней земли видел, но припомни, много ли здешних селищ на реке стоит? Почитай, все на холмах и ничего, не померли. Колодцев в каждом дворе нарыто, для скотины пруд отрыт или ручей малый запружен – ещё бы не нарыть железными то лопатами. И живут. Масляно живут. Я и с боярином Данилой говорил, и со старостами здешними – такой уряд бояре Журавли тут с изначала завели, а то хрен бы такую прорву народищу прокормили. Боярин Данила это взлётом на холмы назвал. Вот и на Немане так взлетать надо! Скажите, бояре – вы же всё это своими глазами видели!
– А ведь верно! – кивнул староста Аристарх, а за ним закивали Лука Говорун, Алексей Рябой, Игнат и остальные.
Боярин Михаил загадочно улыбнулся.
«Похоже, представление разыгрывается так, как задумал Поднадзорный. Вот только для двух зрителей или для трёх? Воевода и погостный боярин – понятно, а кто ты, Макарий: актёр, зритель или вовсе хор?»
– За землю, само-собой, местным чего-то заплатить придётся, – продолжал, меж тем, Лавр. – Много они за неудобья нерасчищенные не возьмут, а что потом локти кусать будут – их горе. Но, мыслю, особо не обрыдаются, если им тоже всякого под малую лихву в купу дать. Вспомните Пимена – сытым воевать неохота. Вот и надо прикармливать, иначе сомнут. На землю не сев, и с хлебом не разобравшись, все ремёсла, а они тут между собой, хуже сети рыбацкой сплетены, подальше от лап загребущих не вывезти. От того хлеба надо запасти много. Я сказал – думай, господин воевода, думайте, бояре!
– Кхе, подумаю, – пробурчал воевода. – Ещё кто чего скажет?
– Думать надо, но правда в словах боярина Лавра есть, – солидно произнёс боярин Фёдор. Много правды.
– Согласен, – кивнул староста Аристарх.
– Не спорю, титька воробьиная! – Лука Говорун крутанул длинный рыжий ус. – Верно Лавр говорит – не в набег идём. Как Ратное последний раз переезжало все слышали – половину народа вперёд выслали, окрестные мелкие селища лесовиков удоволили без битья и даже под защиту взяли – вон Боровики[7] под ратнинской рукой с тех пор ходят и не плачут, росчисти сделали, обжились, а потом и все перебрались. Мирно, титька воробьиная! И про запасы верно – в голодный год за жмень зерна много получить можно, а если ещё и три шкуры за то не рвать, так и в отца место тому, кого от голодной смерти упас, стать можно. Ежели с умом.
– Кхе! – раздался универсальный комментарий воеводы. – Всё -то ты, Лука, ведаешь.
– Добавлю от себя, – боярин Михаил сделал шаг вперёд. – Решение принимать, безусловно, господину воеводе, но я согласен со своим дядей. Боярин Лавр абсолютно прав. Кроме того, другой мой дядя – купец Никифор уже приступил к скупке зерна и закладке его в амбары гостинных дворов своего купеческого товарищества. Дворы те пока есть от Турова до Городно. Верно я говорю, Осьма Моисеич?
– Верно, боярич, тьфу, боярин Михаил, – Осьма поклонился. – Боярин-воевода, как с князем уговорился, так и велел, чтобы лишнего с собой в поход не тащить. Ты, боярин, думаешь, и смердов-переселенцев через те дворы гнать?
– Думаю, Осьма Моисеич, – кивнул Михаил.
– Никифору надо писать, чтобы закупки увеличил, – кивнул Осьма. – Про голод мы тогда не знали.
– Как скажу, так и напишешь! – рыкнул боярин Корней.
– Слушаюсь, господин воевода! – Осьма вытянулся и принялся есть глазами начальство, точно так же, как отроки боярина Михаила.
Первым заржал Бурей.
– Тьфу, скоморох! – плюнул воевода. – Лавруха, чего там дальше-то? Вроде, ехать куда надо?
– Надо, батюшка, – кивнул боярин Лавр. – Здешнюю основу основ смотреть. Кони осёдланы. Ждут.
– Ну, тогда по коням! – рубанул рукой воздух воевода.

[1] Auctoritas (лат.) — труднопереводимый латинский термин, включающий в себя такие понятия, как власть, положение в обществе, звание, влияние, значительность, авторитет, ручательство, надежность, достоверность. Прежде всего этим словом обозначается способность влиять на события при помощи личной репутации. Этим качеством обладали все магистраты, принцепс Сената, Великий Понтифик, консуляры, а иногда и наиболее важные частные лица.
[2] Dignitas (лат.) — достоинство, представительность, великолепие, благородство. Специфическое римское понятие, которое включало в себя понятие о личной доле участия человека в общественной жизни, его моральных ценностях, репутации, уважении, которым он пользуется среди окружающих. Этим качеством римский аристократ чрезвычайно дорожил и всячески его поддерживал. Чтобы отстоять его, он был готов отправиться на войну или в изгнание, покончить с собой или подвергнуть каре жену или сына.
[3] Латрина – отхожее место.
[4] Вогнутая стальная или бронзовая доска в которую били, подавая сигнал, в т.ч. и к богослужению. В Греческой православной церкви до сих пор используется вместо колоколов.
[5] Пропорции современного кирпича. Русский кирпич домонгольского периода назывался плинфой и представлял собой квадратные пластины, толщина которых составляла 1/5 – 1/8 длины стороны.
[6] Приблизительно 4,5% годовых. По тем временам не просто низкий, а сказочно низкий процент.
[7] Небольшая весь, а, скорее, семейный хутор, на котором обитает род Боровиков. Тяготеет к Ратному и платит ему за защиту. Смотри книгу Е. С. Красницкого и Юрия Гамаюна "Отрок. Перелом".

Водник

Дата: Среда, 18.10.2023, 17:07 | Сообщение # 2933 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата wolk28 (

)

А будет ли прода на форуме?

Проду заказывали, а как вышла - молчок. Нехорошо wink

Водник

Дата: Четверг, 19.10.2023, 10:46 | Сообщение # 2934 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата Неофит (

)

Нагнетают интригу.

А как иначе?

Цитата SII (

)

Ну и попутно замечу, раз автор изобрёл прялку Дженни и прочая образца конца 18 века, то логика требует от него изобрести через какое-то время (надо полагать, после переезда на Неман -- вотпрямща просто смысла нет) и паровую машину им. Уатта/Ползунова

А вот с этим проблемы. И проблемы эти называются "допуски и посадки". Вроде, время изобретения близкое: прялка Дженни - 1764 г., ткацкий станок Картрайта - 1784 г., паровая машина Уатта - 1781 г. Но у каждого изобретения есть побудительные причины. Англия и до того торговала шерстяными тканями. Однако, к середине 18 века прядильщиков стало просто не хватать, росла их зарплаты, росли издержки. Это не ноавилось работодателям - родилась прялка Дженни. Прялку изобрели - ткачи перестали успевать перерабатывать получившийся вал нити - родился станок Картрайта. У Мишки, точнее, у Жура с Данилой были иные побудительные причины:
1. Денег хочется;
2. Народу нет.

А побудительной причиной появления паровой машины стала насущная необходимость водоотлива из шахт. На Немане шахт не будет - копать там нечего. А для остального паровая машина с тем КПД, который достижим при том уровне металлургии, а, главное, метрологии перед водяным и мускульным приводом преимуществ не имеет. Нет, попытаться они могут. И даже что-то сделают. И оно даже работать будет. Но вот даже мелкосерийного производства ещё очень долго не будет. Как минимум, до смерти Мишкиных внуков. Потребности нет. А появится потребность когда соседи ближние и дальние:
1. Подтянутся в технологическом плане;
2. Разбогатеют настолько, чтобы переварить объёмы товара, делающие паровую машину рентабельной;
2. ВКРиП получит устойчивый выход на рынки Китая и Индии. А в обозримой перспеутиве достижимы только Европа, Персия и Левант.

Что же до шведских шахт, то в Боттен и Дейлакрии железную руду очень долго добывали в сухих шахтах - гору копали, а не лезли вглубь. Второй источник хорошей руды - Олонец, а там болотная руда. Помогать же немцам и чехам развивать производство - какой смысл?

Цитата SII (

)

Причём, думается, её с такими раскладами могут именно изобрести, а не "изобрести": принцип её действия очень прост и очевиден, если не углубляться в мелкие подробности,

Дьявол он в деталях... Есть одна мелкая подробность - обтюрация поршня и цилиндра. Уатт под конец жизни хвастался, что его машина настолько совершенна, что между стенкой цилиндра и поршнем невозможно просунуть гинею.

Водник

Дата: Пятница, 20.10.2023, 10:11 | Сообщение # 2935 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

В продолжение своего поста. ЖСС и Данила, в первую очередь, были связаны проблемой "жрат" и потому интенсифицировали промпроизводство, чтобы отвлекать как можно меньше рабочих рук от с/х. В Ткацкой слободе работает едва 50 человек ткачей и прядильщиков/прядильщиц, обеспечивая внутренние потребности и экспорт. Примерно столько же в Гончарной в пике с привлекаемыми сезонными рабочими. Ещё чуть больше работают на химическом подворье (15) и в Серебряной слободе (до 40), о которых речь дальше. Около 50 мастеров и подмастерьев было в Мастеровой слободе. Плюс, существует некая страта сезонных рабочих, человек в 200-300, которых кидают с операции на операцию: сегодня глину копают, завтра руду, послезавтра уголь жгут, на той неделе лес рубят, а в страду в поле фигачат. И артель строителей, размером, примерно, с Сучкову. Вот и весь рабочий класс Кордона - до 500 не дотягивает. И это абсолютный предел, причём, этот предел от огородничества не освобождён А остальное - колхозное крестьянство и нахлебники. Нахлебников много. Хотя, стражу и даже дружину тоже привлекают к сельхозработам - тогда это не зазорно. И князья пахали.

Цитата SII (

)

Вот этого не знал, думал, что как обычно: лезут вниз, а значит, воду надо откачивать, а поскольку железной руды надо будет уже в довольно обозримом будущем очень много, то...

Много это сколько в тоннах? wink

Не будет Промышленной Революции 19-19 веков - народу в мире столько нет. ВКРИП выгребет в 15-16 век с некоторыми вариациями, не более. Просто нет столько народу и таких рынков сбыта, чтобы они окупили Промышленную Революцию. А для уровня 15-16 века мы и без паровой машины обойдёмся. Или, максимум, 2-3 экземплярами и вряд ли при Мишкиной жизни.

Цитата SII (

)

есть потребность (увеличить мощность, снизить расход топлива) -- придумывают, как; технологии подтягиваются быстро.

В том-то и арбуз, что потребности нет - нет рынков сбыта. Народ ещё не расплодился.

Цитата SII (

)

Кстати, о выплавке железа/стали: используют же древесный уголь, но, если объёмы резко наращивать (а придётся), то никаких лесов не хватит. Что насчёт перехода на каменный уголь, а заодно и искусственное дутьё для повышения температуры?

В Прибалтике каменного угля нет. От слова "совсем". Только бурый. Ближайший каменный уголь в Силезии. В начале я описывал битву с поляками и пруссами. И танцы с бубном вокруг пленного князя Мешко, которого потом назовут Мешко Старый. Так вот, всё это, как раз, в т.ч. и для доступа к каменному углю. Так что года до 1150 придётся обходиться древесным углём и торфяным коксом. Ну а потом: "Хлопці, бережіть ліси – вам у них ще ховатися та ховатися" (с) ООСА
Что же до искусственного дутья, то его уже применяют на Кордоне. Воздухом, разумеется, а не кислородом.

Водник

Дата: Воскресенье, 22.10.2023, 18:14 | Сообщение # 2936 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата wolk28 (

)

Закрутили интригу) Так и не ясно, кто там так хорошо в кости играет.

Один очень интересный молодой человек, к которому несколько лет назад судьба конкретно повернулась задом. Сейчас, судя потому как ему везёт в кости, полоса невезения у него закончилась. Да, вопреки строчке из популярной когда-то песни "Не везёт мне в карты - повезёт в любви", этому молодому человеку повезёт и в том, и в другом. Словом, намечается очень романтишшшнаая история - Вальтер Скотт да и только wink

Водник

Дата: Вторник, 24.10.2023, 11:59 | Сообщение # 2938 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата SII (

)

Не, тогда Вальтер Скотт православно не приплетается.

Зато приплетается романтишшшшно biggrin

А цинизм и политическая целесообразность пойдёт вторым слоем.

Водник

Дата: Вторник, 24.10.2023, 12:19 | Сообщение # 2939 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Глава 7.
Март 1126 г. Кордон. Архипелаг ГУЛАГ.

Лавр вывел кавалькаду к небольшому острожку на краю болота. Начальник острожной стражи приветствовал ратнинскую элиту надлежащим образом, особо раскланялся с Лавром, но, тем не менее, сличил внешность посетителей с описанием, содержащимся в длинном свитке. Воеводу едва не разорвало от злости, когда десятник попросил его спешиться и повернуть голову.
– Не серчай, боярин-воевода – служба, – по-доброму, но твёрдо пояснил десятник. – Тут сказано: «Воевода Погорынский боярин Корней Аггеевич Лисовин. Лик имеет долгий, нос тонкий с малой курносиной, глаза голубые от старости поблекшие, глубоко посаженные, скулы высокие. Волосом головным и брадяным, по большей части, сед. Брови велики и густы. Особая примета – по правой стороне лика через лоб, скулу и щёку рубец от сабельного удара. По лбу прямой, а на скуле поворачивает». Поворотись, боярин-воевода – на рубец твой глянуть надо.
Боярин Корней налился дурной кровью, но с коня слез и голову свою представил к осмотру, давая рассмотреть шрам.
«Интересно, кто писал это описание? Не внук ли? И опять – стражники умеют читать. Десятник показывал что-то в листе одному из подчинённых».
– Ну, насмотрелся? – иронично заметил воевода. – Я это?
– Проезжай, боярин-воевода! – десятник вытянулся в струнку. – Всё верно!
– А кто тут у вас такие строгости завёл? – спросил боярин Корней садясь в седло.
– Так боярин Журавль покойный, – отрапортовал десятник. – Хоть сто раз тут кто ездил, но со списком допущенных сверить и по приметам сличить. И никак иначе! Нерадивых боярин Журавль вон на ой берёзе вешал.
– Сурово, – усмехнулся боярин Корней, а потом выпрямился и бросил руку к шапке. – Хвалю за службу, господин десятник!
– Рад стараться, боярин-воевода! – стражник отсалютовал в ответ.
– Эй, десятник, – вдруг обратился к начальнику стражи Бурей, – а про меня в твоём листе чего сказано?
Десятник сверился со свитком и прочёл:
– Серафим Ипатьевич по прозванию Бурей. Обозный старшина ратнинский. Имеет горб великий, руки велики и мощны, висят ниже колен, глаза малы, сидят глубоко, цветом карие, нос мал, кости бровные велики, брови велики тож. Волосом чёрен, брада растёт от глаз. Всем обличьем с медведем-шатуном схож.
Описание привело Бурея в бешенный восторг.
– О как! – обозный старшина залился своим рыкающим страшным хохотом. – Уважают!
Десятник махнул рукой, и один из ратников поднял бревно, перегораживающее дорогу. Так, под хохот неуёмно веселящегося Бурея, заставу и миновали. Дорога шла по высокой насыпи через, дышащее даже в конце зимы, болото.
– Это ж сколько труда в гать и насыпь вбухали? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил боярин Игнат.
– Так на телегах отсюда возят, – отозвался Лавр. – И сюда тоже. Много чего. Раньше только тропа была, но на дальней островине в озере добрую руду нашли. Много. Рядом с ней и печи плавильные поставили. Возле другой островины торф хорош – там его и режут. На третьей – Серебряная слобода с Киноварным подворьем, а сейчас на подворье Соболей едем. Через него все дороги идут. И ключ ко всему здесь там же. Едем!
Подворье Соболей стояло на большой, высокой островине, одним боком примыкавшей к болоту, а другим – к озеру, размерами где-то версту на пол версты – точнее под снегом определить не удавалось. На льду возились несколько человек – явно ставили сети. А само обиталище рода Соболей пряталось за высоким тыном. Часть острова, не занятая постройками, была расчищена, видимо, под огороды, а остальное пространство занимал лес. Частью сосновый, а частью лиственный – дубы и без листвы опознать просто.
Кавалькада вступила на остров и едва не задохнулась от фантастической вони. Глаза слезились. Отставной хилиарх сразу вспомнил молодость и тот чарующий аромат лагерных отхожих рвов, что раскрывается во всей красе перед солдатами, назначенными на их чистку.
– Тьфу, пропасть! – боярин Лавр наморщил нос. – Опять ветер не с той стороны!
– Тут чего, кожемяки живут? – перхая и отплёвываясь вопросил воевода.
– Хуже, батюшка – химики, – усмехнулся Лавр. – Обычно-то вонь ветром относит, но сегодня с восхода дует, а там у Соболей, как раз, мочевой, тьфу, мочевинный сарай.
– Кхе! Вот стервь какая! – воевода опять плюнул. – Ремеслом-то каким эти Соболя промышляют, раз их так стерегут?
– Химия, батюшка, – Лавр усмехнулся в усы.
– Ядрёна Матрёна, Лавруха! – вызверился воевода. – Кончай это самое плести! Толком скажи!
– Химия, батюшка, – это наука одно превращать в другое без помощи ворожбы и прочего колдовства, – Лавр улыбнулся. – Я и сам пока не очень понимаю. Но когда баба молоко ставит, а оно в простоквашу скисает, это химия. Когда кожемяки в моче кожи мнут, чтобы мягче стали, это химия. Даже когда портянки стираешь, и тут эта химия при деле.
– Это как? – воевода забыл даже своё обычное «кхе».
– А вот так! – Лавр изобразил рукой в воздухе некое винтообразное движение. – С предподаывертом! Мне Соболя сказывали, но мудрёно у них больно. Потом Михайла попроще объяснил. Весь наш мир состоит из мельчайших крупинок. Навроде песка, только ещё меньше – ни глазом, ни в здешнее стекло увеличительное не увидать. Зовутся они атомы. Те атомы бывают разные. И много их всяких. У одних меж собой свойство, у других – различие, третьи друг с другом никак. Атомы те, навроде глины с песком в кирпиче, в такой, пусть будет кирпич, собираются – молекулы зовутся. А уж из молекул, как печь или хоромина из кирпичей, весь тварный мир собирается.
– Скорее, как буквы в слова, дядя Лавр, – подал голос молодой Лисовин.
– Точно, племяш! – боярин Лавр обрадовался удачному образу. – Как буквы в слова, а из слов писания разные. Вот из этого всё и составляется. И мы тоже.
– Кхе!
– Знаю, батюшка, голова пухнет, но проще уже никак, – Лавр развёл руками.
«Теория Демокрита[1]! Здесь привержены ей! Они считают, что мир состоит из множества комбинаций неделимых частиц первовеществ – атомов. Церковь это учение древних не то чтобы осуждает, но не жалует. А здесь говорят, что сумели приложить эту теорию к практике и использовать. Выходит, Демокрит был прав, и Господь создал наш мир таким? О, Учитель, как ты мне нужен! Ещё немного, и я найму разбойников, чтобы они напали на монастырь в Турове и выкрали тебя оттуда!».
– Если знать, как те буквы-атомы в слова-молекулы складывать, а из молекул писание-вещество творить, то очень многое сделать можно, – продолжал рассказывать Лавр притихшим ратнинским вятшим. – Вот те Соболя и знают. А учил их боярин Данила, пока в здравии был. Теперь уж сами.
– А не колдовство это, Лавр? – с опаской спросил Алексей Рябой, на всякий случай перекрестившись.
– Я тоже спрашивал, – хохотнул Лавр. – А мне и говорят, мол, тогда и ты колдун. Иди сюда и делай, как скажу. И кто – парень двумя годами Михайлы старше! Ну, я пошёл и сделал.
– А что сделал то? – с интересом спросил боярин Фёдор.
– Краску синюю, – боярин Лавр по-мальчишечьи ухмыльнулся. – Ту самую, какой мой кафтан и порты крашены. Дорогая краска.
– Да, – кивнул погостный боярин. – Видно, что не синячником[2] красили.
– А делается из торфа да мочи, – победно ухмыльнулся Лавр. – Вот такое оно ремесло – химия. Полезное!
Кавалькада подъехала ближе к подворью, и отец Меркурий поразился – обиталище рода Соболей больше всего походило на осьминога. От центра – головы отходили без всякого склада и лада щупальца тына, заплота, а то и просто забора[3], из-за которых едва виднелись крыши строений, тоже, похоже, поставленных, как бог на душу положит. Но добили отставного хилиарха ворота – они торчали в ограде без всякого видимого ритма, как попало. В одни из них въезжали сани, гружёные какой-то странной золой, из других выезжала пустая волокуша, а третьи стояли о крытыми и перед ними выстроились встречающие: высокий несколько сутуловатый добротно одетый муж – видимо, хозяин, крепко сбитая баба – хозяйка и два воина.
Не доезжая шагов шести до хозяев, боярин Лавр перекинул ногу через переднюю луку седла и одним элегантным прыжком спешился.
– Здравы будьте, хозяева! – боярин весело улыбнулся и шагнул вперёд, протягивая руку для пожатия. – Догаду не просватали ещё?
– Нашу Догаду за кого попало отдавать невместно, боярин, – хозяин тоже протянул руку, но шапку с головы перед этим снял.
Воевода с неодобрением взглянул на эдакое панибратство сына с каким-то ремесленником, кхекнул, но с коня слез. За ним спешились и остальные ратнинцы. Лавр указал глазами в сторону отца, Соболь мотнул головой, Соболиха тут же встала у левого плеча мужа с хлебом-солью в руках, а два ратника – один в годах, а второй в самом расцвете сил, взяли мечи «к почёту».
– Прими, боярин-воевода, не побрезгуй, – Соболь поклонился, впрочем, не слишком низко, а Соболиха, на диво, склонилась ровно на тот же угол, что и муж.
Воевода кхекнул, крутанул ус и не побрезговал. Мало того, он снизошёл даже до того, чтобы поручкаться не только с хозяином, но и с ратниками.
«Интересно, долго отец и сын будут подкладывать один другому колючки под задницы? Теперь взялись перещеголять друг друга в простоте. Нет, не в простоте – в древних Афинах это называли демократизмом, в Старом Риме – populus[4]".
После всех положенных официальных церемоний, хозяева ввели гостей на подворье.
«Да, Макарий, ты не ошибся, эта усадьба строилась долго и как попало. Видимо, сначала тут занялись одним ремеслом и построили всё, что для него потребно, потом другим, и соорудили нужное уже для него там, где тогда показалось удобнее, затем третьим, ну и получилось то, что получилось. В одном строении живут, из другого мычит, блеет, хрюкает и кудахтает скотина, в третьем, похоже, что-то варят, из четвёртого воняет, но не тем, чем из пятого... И на каждом свободном месте ледники, в которые постоянно опускают лёд. Зачем им столько? Для такого количества людей не нужно столько припасов. Раз, два, три, семь – одиннадцать погребов и это, наверняка, не все. Они что, торгуют охлаждённым вином? Бред, это не Город, здесь не может быть столько состоятельных покупателей, да и живут они в глуши. Наверняка это как-то связано с их ремеслом».
Гостей завели в дом и усадили за стол – закусить с дороги. Отец Меркурий оглядел его убранство и обомлел.
«Вот тебе и ремесленник! Такая посуда сделала бы честь и палатийскому пиру! Прозрачное стекло! И блюда из фаянса и фарфора, которые нам показывали в Гончарной слободе! Этот род не только очень богат, но и находится на особом счету у здешних бояр, вроде того, как Вассосы, Косьма Фессалонит, Навассиоссы[5] и прочие пауки – главы торговых, ремесленных и ростовщических корпораций, на особом счету в Палатии. Интересно, а что там такое красное во втором стеклянном кувшине? Неужели вино?
А это что такое прозрачное на палочке? Не может быть! Неужели это сахар?! Варда Вурц, Камица, Левун и прочие аристо так его и описывали! Но, если верить их рассказам, это лакомство даже за столом базилевса подают только по большим праздникам! А, может, это и не сахар вовсе? Ты-то, Макарий, его никогда не видел, да и откуда – эту диковину привозят из Индии и платят за неё золотом по весу[6]. У тебя – потомственного варикозуса[7], таких денег никогда не было и быть не могло. Но широко живут эти Соболя, широко...
А почему Поднадзорный так странно смотрит на кувшин с вином? В пристрастии к хмельному он не замечен. Да, кувшин богатый: стеклянный, тулово из множества плоских граней, высокое горлышко, даже пробка из стекла[8]. Стоит очень дорого. Но юный боярин не сребролюбив. И эта блуждающая полуулыбка... Кувшин, явно, что-то напоминает поднадзорному, но что?»
Взгляд отца Меркурия упал на хозяйку дома – бабу распирало от гордости. Хотя, наверное, всё же не от гордости, а от какого-то, понятного лишь женщинам, удовлетворения. Соболиха принимала в своём доме бояр, нарочно приехавших, чтобы познакомиться с их родом. Удовольствие для матери семейства почти чувственное.
Позже отставной хилиарх узнал историю исконных жителей Кордона вообще и клана Соболей в частности. Испокон веку Соболя были охотниками. Добывали шкурки красного зверя, на которые выменивали многое, нужное племени: соль, железо, полотно, а, бывало, и хлеб. Брали мясо на зубрах, лосях, оленях, кабанах. Били птицу, чтобы старики побаловали последние зубы мягкой пищей. Ходили и на медведя. Добывали барсуков ради целебного жира. Но лишнего у леса не забирали – лес он ведь тоже предок.
Раз охотники на пушного зверя, значит и скорняки. А где скорняжное ремесло, там и заготовка поташа. Да ещё в давние времена один из пращуров Соболей научился выделять из мочи белые кристаллы, раствор которых оказался на диво хорош для обработки шкур и выделки кож.
И в торговле Соболя оказались не последними. Умели торговаться, умели взять цену. Словом, со временем род получил в племени немалый вес и влияние. Старейшины, убедившись, что Соболям предки на ухо шепчут, поручили им отбирать шкурки для мены со всего племени.
Кстати о предках. В то, что предки смотрят на потомков из Светлого Ирия и помогают им, верили все славяне. Но племя, заселившее в незапамятные времена Погорынские болота, пошло ещё дальше. Во-первых, дреговичами они себя не считали, хоть ни по облику, ни по языку, ни по обычаям от них не отличались. И в богов верили тех же: клали требы скотьему богу Велесу, считая своим прародителем, чтили Макошь, почитали Сварога-Огневеда, Даждьбога, Стрибога, Хорса и Ярило, опасались Перуна – бога грома, молнии и войны, ибо последней не любили. Ну и Морёны – владычицы зимы и смерти боялись. Словом, как все. Но имелось одно серьёзное отличие. Невры – именно так звали себя погорынские болотники, совершенно точно знали – когда станет особенно худо, или просто придёт тому время, в одном из них воплотится Предок и укажет Путь. Верили в это и Соболя.
Так что, когда в Журавлике и его двоюродном брате пробудились предки, никто, включая Соболей, особо не удивился. А уж когда братья ушли далеко на Восход, а спустя годы вернулись воинами в сопровождении дружины железнозубых нурман, слухи о свирепости которых доходили даже до самого сердца Погорынских болот. А ещё, теперь уже не Журавлик и ..., а Александр Журавль и Данила Мастер привели с собой искуснейших мастеров-оружейников и не только, часть из которых были смуглы ликом, черны волосом и узки глазами. Таких же статей была и жена Данилы Мастера. А сам Журавль приехал уже вдовым и с малым сыном на руках.
Так у невров, впервые за многие поколения, появились бояре. Вопросов никто не задавал и власти их никто не оспаривал, даже когда братья назвались христианскими именами и велели допреж всего класть требы отцу богов Сварогу-Огневеду. Предки же. Они это доказали, когда, сразу по возвращении, спасли племя от страшнейшего голода.
Жизнь изменилась: затрещали под топорами вековые ели, задымили трубы, появились новые пашни и пришлые люди. Пришлых приводили силой. Почти всех. Словом, древний уклад рухнул. Предки знали Путь и вели по нему племя железной рукой, не боясь крови. И в этом новом пути места Соболям не нашлось.
Боярин Жураль взял всю торговлю в свои руки. Красный зверь, напуганный сведением лесов, разбежался, да и охотников стало больше. Да ещё мор прошёлся по и так не слишком многочисленному роду Соболей. Вот и стали они из первых последними.
Такими бы и остались, если бы не приблудившийся к боярину Журавлю грек по имени Феофан – ученик Данилы Мастера. Он заметил Соболя, которому тогда и трёх десятков ещё не стукнуло и нашёл для рода старую-новую работу: вырабатывать поташ, выделять из мочи мочевину, отмучивать и переосаживать мел, делать уксус – так начался путь рода Соболей в святая святых и основу основ чудес Кордона – химию.
Но не стоит забегать вперёд. Сейчас отец Меркурий сидел за столом и смотрел на новых людей – раньше его на эти острова не пускали. Он даже не знал об их существовании.
«Странно, при всём богатстве посуды на столе, сами хозяева одеты добротно, но не роскошно. Не считают нужным или не хотят величаться перед новыми начальствующими? Впрочем, держатся и хозяин, и хозяйка с достоинством и без подобострастия. И место своё понимают. Значит, всё же первое.
Итак, хозяин. На вид серьёзен и обстоятелен. Похоже, проникнут чувством собственной значимости. Но что-то его гложет. Что? Посещение высоких гостей? Похоже, что нет – держится свободно. Значит, что-то ещё. Надо разузнать. Исходя из того, что рассказал боярин Лавр, это семейство следует привести ко Христу одним из первых.
Хозяйка. Аккуратна. Даже слишком. Похоже, вертит мужем, когда считает нужным. Со стороны, вроде, и незаметно, но ты-то, Макарий был женат, а жена стратиота есть жена стратиота – они привыкают к самостоятельности. Да и служба на приходе изрядно обогатила твой жизненный опыт – прихожанки на исповеди проговариваются, да... Хотя, ты можешь и ошибаться. Ясно одно – уважением мужа Соболиха пользуется. Похоже, довольна, что принимает высоких гостей. Женщины без этого не могут, а она вынуждена жить в глуши и под охраной. Видимо, тяжко страдает от невозможности похвастаться».
Меж тем, налили по первой. Каждому в небольшой стеклянный сосуд на тонкой ножке, совершенно не похожий на привычные отставному хилиарху, чернолаковые кубки или здешние чаши. Цветом напиток напоминал уже знакомую священнику яблоневку, которую на Кордоне звали кальвадосом, но пах совершенно по-другому – свежестью и терпкостью луговых и лесных трав. Крикнули здравицу воеводе. Отец Меркурий, наученный уже опытом, выдохнул перед тем, как поднести сосуд ко рту. И не прогадал – напиток по крепости не уступал яблоневке, но вкус имел совершенно иной.
– Зубровка! – вдруг произнёс боярин Михаил.
Все глаза уставились на него.
– Верно, боярин, – с поклоном ответил хозяин. – На зубровой траве настояно.
– Кхе! – усмехнулся воевода. – Ты, никак, с этим зельем уже знакомство свёл, внучек?
– Свёл, деда, – не моргнув глазом отозвался боярин Михаил. – Боярин Данила потчевал.
«Врёт! Не знаю откуда мне это известно, малака, но Поднадзорный врёт! Напиток ему известен, но не от Данилы!»
– Кхе! – воевода разгладил усы и подмигнул внуку, а потом обратился к Соболю. – Хорошо у тебя зелье, хозяин! В самый раз с морозу! Расстарайся по второй, да вели щи подавать. Думаю, под щи оно ещё лучше пойдёт.
– Верно говоришь, боярин-воевода, – Соболь встал, поклонился и взялся за кувшин с зубровкой.
Под щи с пирогами пошло замечательно. Под жаркое и кашу – не хуже. Но пили умеренно, чтобы усталость снять, но, упаси Бог, не опьянеть. Все понимали, что ясная голова сегодня ещё понадобится. А на третью перемену хозяйка подала пирог, начинённый сушёными яблоками и, отец Меркурий немало тому удивился, сушёными абрикосами и изюмом.
«Однако! Изюм и абрикосы здесь можно купить – я сам видел их на туровском торгу, но стоят они очень недёшево. Ещё одно подтверждение тому, что покойный боярин Журавль не жалел серебра и на этих своих мастеров».
Под пирог Соболь взялся за тот кувшин, в коем, по подозрению отставного хилиарха, содержалось вино. Однако, священник ошибся. Напиток оказался, хоть и слабее зубровки, но крепче любого из известных отцу Меркурию вин, и имел запах и вкус местной ягоды, название которой священник забыл. Но, главное, зелье было сладким, как мёд, но не имело ни малейшей медовой нотки во вкусе.
Воевода причмокнул:
– Бабское питьё, но хорошо! Ты где, хозяин, бруснику такой сладости сыскал? Или мёду добавил? Так им не пахнет!
– Верно, брусничная это, – склонил голову Соболь. – Только не на меду, а на сахаре.
– На чём? – воевода приподнял бровь. – Это что за хренотень такая?
– А ты вот это попробуй, боярин-воевода, – встряла в разговор Соболиха, споро расставляя перед гостями, начиная с воеводы, те маленькие желтоватые прозрачные фигурки коней, что привлекли внимание отца Меркурия в самом начале.
– Кхе, а как его есть-то? – воевода скептически посмотрел на угощение. – Твёрдый ведь – последние зубы оставишь!
– А ты лизни, деда, – опередил всех боярин Михаил.
Воевода лизнул. Отец Меркурий поспешил последовать его примеру. Рот священника заполнила доселе неведомая сладость, хотя, где-то на грани восприятия, во вкусе затаилась почти неуловимая горчинка.
– Эко сладко! – воевода выглядел удивлённым. – Кхе! Слаще мёда будет! Как бы зад не слипся! Бабы да детишки за такую сласть душу продадут. Да и мужи иные тоже!
– Князья, деда, князья, – совершенно серьёзным тоном отчеканил боярин Михаил.
– Чего? – воевода не смог, а, может, и не захотел скрыть удивления.
– За это лакомство, батюшка, платят золотом по весу, а то и больше веса, – поддержал племянника боярин Лавр. – Только князю в подъём, и то не всякому. Верно я говорю, отче?
«Сахар! Это действительно сахар! Яство базилевсов! И ты его пробовал в лесной скифской глуши в гостях у ремесленника! Как это возможно?!
Хи, Макарий, ты не знаешь, можно ли по неведению впасть в грех чревоугодия? Надо бы посоветоваться с духовником, которого у тебя, кстати, нет – ты же монах и не можешь исповедываться семейному священнику. Ещё один аргумент, чтобы запросить себе подмогу!
Но это потом – надо отвечать».
– Да, боярин Лавр, в Царьграде этот сахарный конь стоил бы три-четыре номисмы. Золотом по весу. Сегодня я впервые не то что пробовал – видел это лакомство базилевсов и высших сановников.
– Четыре цареградских златника[9]?! За эту хренотень?! – воевода аж рот раскрыл. – Да это ж доброго строевого коня купить можно!
– Титька ж твоя воробьиная! – боярин Лука одной рукой поднёс к глазам леденец, а другой рванул себя за рыжий ус.
– Хозяин, наливай своей зубровки или как там её, – распорядился староста Аристарх. – А то от таких вестей и свихнуться недолго!
Погостный боярин и купец Осьма энергично кивнули. Соболь улыбнулся и взялся за кувшин с зубровкой. Соболиха расцвела. Наметившуюся идиллию разрушил громкий хруст – Бурей с увлечением грыз своего сахарного коня.

[1] Демокрит Абдерский (Δημόκριτος; ок. 460 до н. э., Абдеры — ок. 370 до н. э.) — древнегреческий философ, ученик Левкиппа, один из основателей атомистики и материалистической философии. Главным достижением философии Демокрита считается развитие им учения Левкиппа об «атоме» — неделимой частице вещества, обладающей истинным бытием, не разрушающейся и не возникающей (атомистический материализм). Он описал мир как систему атомов в пустоте, отвергая бесконечную делимость материи, постулируя не только бесконечность числа атомов во Вселенной, но и бесконечность их форм.
[2] Синячник, он же вайда красильная (лат. Ísatis tinctória) — вид рода Вайда из семейства крестоцветных (Brassicaceae). Листья этого растения использовали для окраски шерсти и других тканей в синий и зелёный цвета. Особенно ценилась вайда красильная в кустарном производстве ковров, когда пользовались только естественными красителями. Ради этого её разводили на полях. Издавна культивировалась в т.ч. и в современной Белоруссии. Даёт окраску довольно светлых оттенков. Для получения насыщенного цвета ткани окрашивали вайдой до 15 раз. Была почти вытеснена из промышленной культуры с распространением индиго.
[3] Тын – ограда из вертикально вкопанных в землю брёвен, заплот – ограда из брёвен, уложенных горизонтально между вкопанных в землю столбов, ну а забор – просто забор, в те времена, скорее всего из жердей или плах. Тесовые доски были слишком дороги.
[4] Populus (лат.) – дословно "народ, гражданское общество". Но вообще в латыни это слово и понятие многозначное и, в данном случае, наиболее уместным переводом будет "уважение к согражданам" или "уважение Сената к Народу Рима".
[5] Тут допущен сознательный анахронизм. Очень мало представителей деловых кругов Византии известны по именам, так что автору пришлось перечислить тех немногих, кого удалось раскопать, невзирая на время их жизни.
[6] Так оно в те времена и было. Сахарный тросник культивировали тогда только в Индии и сахар-леденец был лакомством царей, королей и императоров, да и то не всех. Немного сахар подешевеет, когда византийцы и арабы начнут ограниченно возделывать сахарный тросник на побережье Леванта, а из разряда баснословно дорогих в разряд очень дорогих этот продукт перейдёт в конце XV в., когда венецианцы начнут возделывать его на Кипре, Крите и Родосе.
[7] Древнеримское прозвище пехотинца. Дословно "страдающий варикозным расширением вен на ногах". По некоторым источникам, сохранялось и в Византии, хотя и эллинизировалось. Автору неизвестна эллинизированная форма и потому он применил латинскую.
[8] Всем известный "казённый" графин, стоявший во времена СССР во всех учреждениях. Да и сейчас, время от времени, попадающийся в присутственных местах. У покойного боярина Журавля было специфическое чувство юмора, и этот графин – одно из его проявлений.
[9] Пример, неплохо иллюстрирующий разницу в ценах между Русью и Ромейской империей. За 3-4 золотых номисмы (солида, статера) в Константинополе покупали хорошего осла или посредственную рабочую лошадь. На Руси столько стоил боевой конь. За счёт этого ценового насоса империя, во многом, и жила, выкачивая из переферии дешёвое сырьё, и сбывая вовне продукты ремесленного производства. В первую очередь предметы роскоши. Таким образом, золото, ушедшее из империи на её переферию, очень быстро изымалось имерией обратно.

Водник

Дата: Четверг, 26.10.2023, 16:02 | Сообщение # 2941 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

***

Когда гости немного успокоили нервы зубровкой, боярин Лавр рывком поднялся из-за стола.
– Благодарствую за угощение, мастер Соболь, – Лавр слегка поклонился хозяину, потом повернулся к Соболихе и так же поклонился ей. – И тебе благодарствую, хозяйка. Но потехе час, а делу-то время. Ведите, показывайте своё хозяйство.
Хозяева повели, однако воевода, едва ступили за порог, поломал намеченный план экскурсии, велев вести туда, «где делают ту хрень, за которую золотом по весу платят». Туда и отправились.
Немного поплутав между различными строениями по дорожкам и мосткам, общество вышло к приземистому сараю, украшенному, однако, большими застеклёнными окнами.
«Столько стекла на ремесленную мастерскую? Зачем?»
– Вот, боярин-воевода, здесь целлюлозно-гидролизный участок, – объявил Соболь. – Тут, значит, целлюлозу подвергают гидролизу и выделяют из неё глюкозу.
Лицо у воеводы вытянулось так, как будто Корней Аггеевич только что проглотил муху.
– Это сласть так называется, – поспешил объяснить Соболь, – глюкоза.
Воевода пробормотал под нос что-то не божественное.
– Пожалуйте внутрь, бояре, – Соболь сделал приглашающий жест.
Внутри взорам гостей предстало несколько чанов, вмурованных в небольшие печи, навроде того, как это бывает в богатых банях. Ещё в сарае обнаружился работник, медленно и размеренно помешивающий веслом в одном из чанов.
– Одни чаны мы греем чуть-чуть – только чтоб рука тепло чувствовала, и в них целлюлозу в особом растворе растворяем, – пояснил Соболь. – Вон Ждан, как раз, её и мешает. Непростое дело, между прочим. Медленно идёт.
– А что это такое целлюлоза ваша? – подал голос погостный боярин.
– А это, боярин, самая суть спелого камыша, – солидно пояснил Соболь. – То, из чего он в первооснове состоит. И не только он, а всякое былие земное: от дуба до самой травинки малой. Но из камыша ту целлюлозу извлекать легче. Только надо, чтобы камыш спелый был.
– Да что ты заладил: «спелый, спелый»! – недоверчиво хмыкнул боярин Алексей Рябой. – Какая у камыша спелость быть может? Он чего – яблоко? Али малина?
– Спелый камыш, боярин, – Соболь с некоторой жалостью поглядел на Рябого, – это когда он высох, но ещё не полёг. Тогда в нём целлюлозы больше, а пакости всякой меньше. Зелёный, вон, от дряни и не очистить. Раньше-то мы сами целлюлозу делали, а теперь нам её готовую с Бумажного двора привозят. Научили тамошних, и они теперь сами работают. Так что, когда спелого камыша нет, мы эту работу не работаем. Последние денёчки остались – отепляет, лёд тончает, и камыш резать опасно становится.
– Экая премудрость, – хмыкнул боярин Игнат, а потом изменился в лице и добавил. – Слушай, хозяин, а тебе этого камыша ещё не надо? А то на моей земле болото есть и там этого добра видимо-невидимо. Так я бы привёз, если в цене сойдёмся.
– Ты с этим делом к боярину Лавру Корнеичу подойди, боярин, – ответил Соболь. – Он этими делами ведает.
– Вона как! – Игнат поскрёб в бороде. – Лавру... Лавр Корнеич, поговорим?
– Поговорим, боярин, – кивнул Лавр. – Только не сейчас, а как на Горку вернёмся.
– Как целлюлоза вся растворится, – продолжил объяснения Соболь, – мы туда мела толчёного кинем.
– А этого-то дурня барогозного зачем? – хохотнул староста Аристарх. – Почему кто другой не годится? У него что, бздёхи какие волшебные что ли?
– Нет, боярин, – Соболь сморщился, как печёное яблоко, и мелко рассмеялся. – Не самого Мела, а того, что он делает! Мы тем мелом кислоту в растворе гасим.
– Какую кислоту?
– Из раствора. Раствор-то кислый, стало быть в нём кислота, – пояснил Соболь. – Она и растворяет. Не веришь, боярин, так сунь палец в чан, да оближи. Не бойся – не растворишься.
– И правда кисло, – подтвердил Аристарх, облизывая палец.
– Вот когда мел кислоту погасит, мы раствор вот через этот фильтр фильтруем, – Соболь показал на длинное и широкое корыто.
– Чего делаете? – не побоялся обнаружить своё невежество воевода.
– Отцеживают, деда, – пояснил боярин Михаил. – Вроде, как брагу или мёд хмельной через решето и чистую тряпицу. А решето и тряпица по-учёному зовутся фильтр. Наверное, корыто тут вместо решета, а что заместо тряпицы – не ведаю. Верно я говорю, мастер?
– Верно, боярин, – Соболь посмотрел на молодого Лисовина с явным уважением. – В корыте множество мелких дырочек, а под ним много всякого. Показать, не серчайте, бояре, не могу – если раньше времени фильтр поднять, то его на выброс, а новый делать долго и дорого.
– Тьфу, ядрёна Матрёна! –рассердился воевода. – Умом с вашими учёными словечками тронешься! По-людски сказать нельзя было? Вещай далее, мастер!
– После фильтра... отцеживания по чуть-чуть сливаем раствор вот сюда, – Соболь показал на чан, вмурованный в печь, – и кипятим на медленном огне, чтобы не пригорело. Оно выкипает и даёт густень, вроде киселя – сироп называется. Тот сироп выбираем черпаком и разливаем по горшкам остывать. Как остынет – готов в дело.
Соболь поставил на стол перед гостями горшок и положил ложки.
– Отведайте, бояре, – мастер сделал приглашающий жест.
Воевода Корней запустил ложку в горшок, отпробовал и вынес вердикт:
– Кхе! Экая сладость! Слаще мёда будет! Это вы вот из него тех коней, что нас давеча потчевали, делаете?
– Из него, боярин.
– Кхе! Из камыша да сласть, за которую золотом по весу платят! Полезное ремесло эта ваша химия! – воевода Корней потрепал мастера по плечу, после чего повернулся к остальным гостям. – Чего столбеете? Когда ещё такого лакомого отведать удастся? Налетай, раз угощают!
Отец Меркурий, в свою очередь, зачерпнул ложкой из горшка.
«Действительно, слаще мёда. И из обычного камыша! Кто бы мог подумать? Интересно, а в Палатии знают? И как его делают твёрдым? Ладно, есть вопросы поважнее!»
– А не на этой вашей сиропе варенье делали, что у боярина Данилы на пиру подавали? – вдруг спросил Лука Говорун. – Я тогда подивился ещё, что мёд в варенье не духовитый – только ягодный дух, а медового нет вовсе.
– На нём, боярин, – кивнул Соболь. – Варят на нашей глюкозе ягоду. Немного, но варят. К боярскому столу, а ещё для детей и недужных на зиму – лечебное оно. Особенно малина. Ну, и нам перепадает.
– А чего не на меду? – удивился Говорун.
– И на меду тоже, - кивнул Соболь. – Только где ж на всех мёда напастись? А камыш сам растёт. Вот на сахаре[1] и варят. Если кто занедужит – лекарь велит давать. Ну и детишкам, чтобы в школу веселее ходили. Не одними же их там розгами потчевать.
– О как! – крутанул рыжий ус озадаченный полусотник. – Бережёте, значит, старых да малых…
«Смотрю, аллагион Лука изрядно подрастерял здесь свой дар красноречия».
– Идёмте, бояре, – Соболь указал на дверь. – Пойдём поглядим на что этот сироп идёт.
На дворе воеводу заинтересовал один из многочисленных ледяных погребов.
– Зачем тебе столько, хозяин? Раз, два, три, – воевода ткнул пальцем в ледники находящиеся в пределах видимости. – Неужто столько убоины на лёд закладываешь?
– Нет, боярин-воевода, – Соболь покачал головой. – Для воды это. В химии не всякая вода годится. Чистая нужна. Из озера совсем нельзя, из колодца только для питья годится, а вот талая изо льда – для многого. Но лучше всего талая из свежего снега. Так что и снег собираем.
– Убирать снег в Сибири. Причём весь, – произнёс себе под нос боярин Михаил.
«О чём это Поднадзорный?»
– Нет, боярин, – Соболь оказывается услышал. – В Сибири снег редко берём – грязный он от нашего же ремесла. За всю зиму только на прошлой неделе получилось. Выбросов давно не было, а снегопад был. Вот и сподобились.
«Что с лицом у Поднадзорного? Он не просто удивлён – поражён! Чем?».
– А боярин Журавль, когда нас сюда определил и подворье наше поставил, так же, как ты, боярин, говорил, – продолжал, меж тем, Соболь. – Мол, снег в Сибири будете убирать. Весь. И смеялся при этом. Так поначалу и было, но потом производство развивалось – тут, в Сибири, грязно стало и теперь снег в остальном Гулаге берём: в Магадане, где Серебряная слобода, на Колыме, а в Воркуте не берём – печи там, сажи много.
– В ГУЛАГе, значит? – боярин Михаил выглядел обалдевшим. – А это что такое?
– Так болото наше боярин Журавль так назвал, – Соболь непонимающе смотрел на обалдевшего молодого боярина. – А островины на нём Магадан, Колыма, Воркута, а где наше подворье стоит – Сибирь.
– Да, силён Сан Саныч, – только и произнёс, давясь от сдерживаемого смеха, молодой сотник.
«И чего в этих названиях такого? Странные, не спорю, но почему они вызывают у Поднадзорного смех? А у остальных – нет. Соль шутки понимает только Михаил. Ладно ты, Макарий – от тебя ещё многое ускользает в языке твоей матери, но природные славяне?».
– Идёмте дальше, - предложил, тоже несколько озадаченный реакцией племянника, Лавр. – Веди, хозяин.
Соболь и гости зашли в следующее строение, так же оснащённое большими окнами. Прямо с порога в ноздри им шибанул густой уксусный и бражный дух.
– Никак, бражка у вас тут зреет? – осведомился воевода, потянув воздух носом. – А на кой, когда у вас, вон, яблоневка, зубровка, да эти ягодные есть? Или надоедает?
– Так без бражки, боярин-воевода, спирт не сделать, а без него – настойки, - пояснил Соболь. – А спирт ещё много куда идёт. Ещё уксуса много надо – его тоже тут делаем.
– Из чего ставите? – воевода, наконец, нашёл тему, где он мог общаться на равных.
– Когда из чего, боярин-воевода, – Соболь пожал плечами. – Из зерна, из яблок, хотя из них больше Феофан кальвадос свой делает, из репы, случалось, ну, и из сиропа, конечно. Сироп, почитай в любую брагу добавляем. И уксус из спирта. Яблочный-то винодел делает, да хозяйки сами.
Глаза у воеводы, да и не только у него вылезли так, что самый пучеглазый рак устыдился бы. Отставной хилиарх почувствовал, что и у него челюсть стремительно полетела навстречу полу – как можно пускать на какой-то неведомый спирт то, за что платят золотом по весу? Именно эту мысль громко, цветисто и совершенно нецензурно и озвучил немного пришедший в себя воевода.
– А много ли тех, деда, кто золотом по весу за сласти платить может? – оборвал разглагольствования воеводы боярин Михаил. – Может, лучше чего ценой подешевле, да числом поболе продать? Глядишь, в мошне по итогу тяжелее будет?
– Тьфу! – воевода в сердцах плюнул.
– Что, Кирюха, уел тебя внук? – хохотнул боярин Фёдор. – Тут плюйся-не плюйся, а прав Михайла. Помнишь байку, что нам Осип – мечник покойного князя Святополка Изяславича лет двадцать с гаком тому сказывал?
– Не, Федька, не помню, – гнев стёк с Корнея Лисовина, как вода.
– Зато я, мамкина норка, помню! – рыкнул погостный боярин. – Слушай. Раз привели к князю Святополку Изяславичу на суд душегуба – старуху-вдовицу за резану топором порубал. На месте бы кончить паскуда, да он со двора уйти успел, а в смерти только князь волен[2]. Но дело ясное: рубаха в кровище, топор щерблёный и видоки опознали. Тут-то князь его и спрашивает: "Что ж ты, сукин сын, старуху за едину резану, да топором?". А тать ощерился, да отвечает: "Не скажи, княже! Пол сотни старух – вот тебе и гривна!". Так, может, и тут так порешили? Ты б спросил, Кирюха, для чего им столько уксуса, да спирта этого, что на него и сахара дорогущего не жалко?
– Кхе! Верно, для чего? – боярин Корней наставил на Соболя палец.
Ответить Соболь не успел.
– Уксус много на что идёт, – опередил его боярин Михаил. – И для красок, какими ткани красите, и для квасцов, и для серебра... Верно я говорю, мастер Соболь?
– Твою ж мать! – выдохнул погостный боярин. Остальные гости, включая воеводу Корнея и исключая его сына и внука, обратились в соляные столпы, аки жена Лотова.
Соболь весь съёжился, втянул голову в плечи и затравлено взглянул на Лавра.
– Рассказывай, мастер, – кивнул тот. – Здесь чужих нет. Боярин Данила Мастер дозволил, а боярин Юрий то подтвердил. Рассказывай!
– Верно, – Соболь тяжко вздохнул. – Для серебра. От нурман серебро в свинце привозят. Чтобы одно от другого отделить уксус и нужен. На пуд серебра восемьдесят пудов уксуса. Тем в Серебряной слободе и занимаются. Те, кто боярина прогневал, или на воровстве или душегубстве попался. Не живут на Киноварном подворье долго...
– Так вы окись свинца в уксусе растворяете? – боярин Михаил шевельнул калеченной бровью, не столько пугая, сколько советуя отвечать серьёзно.
– Верно, боярин, – угрюмо просипел Соболь. – Вижу, понимаешь ты в нашем деле.
– Есть немного, – улыбнулся молодой сотник.
"Гамо то панагио му! У меня опять зашевелились подозрения на счёт того, кому дана будет вся мудрость земная[3]! Это-то Поднадзорный откуда знает?"
– И много серебра в год выходит? – сосредоточенно сопя поинтересовался боярин Фёдор.
– Пуда два, изредка три, – Соболь развёл руками.
– А свинца? – встрял Осьма.
– Пудов семьдесят.
– Немало, – Осьма удовлетворённо хмыкнул. – И что с ним делаете?
– Мастер Привереда – тот, что из Мастеровой, стекло чище льда придумал, – ответил за Соболя боярин Лавр. – На него свинец нужен, но не так, чтобы много. Ещё на сторону продают. Но, главное, они яблоки кистеней, булав и шестопёров свинцом заливают, а потом продают – этого добра на каждом торгу валом, а серебра хорошо стоит.
– Всё верно, Лавр Корнеич, – кивнул Соболь. – Только на серебро малая часть сахара идёт – пудов двадцать-двадцать пять. И потребно на то пудов семьдесят камыша. Три дня работы! На варенье да на спирт куда больше нужно.
– Кхе! Едрит твою поперёк да наискось! – взорвался воевода. – Свихнусь я тут свами, ядрёна Матрёна! Спирт-то твой что такое?
– Это, боярин-воевода, хмельной дух, – Соболю, похоже, не хватало слов. – Первосуть любого хмельного. Но он и ещё много куда, помимо хмельных настоек, годится.
– Ни хрена не понял, – воевода помотал головой. – Разве что, если он хмельной, то и пить его можно.
– Могу угостить, боярин, – Соболь поклонился. – Только упредить должен – спирт он крепче крепкого. Не все сдюживают.

[1] Соболь не делает разницы между глюкозой и сахарозой – для него всё это сахар. Тем более, что к выведению сахарной свёклы на Кордоне только приступили и результаты пока крайне скромные.
[2] По нормам тогдашней юриспруденции, можно было убить преступника на месте преступления или в пределах своего дома или двора, если преступник туда проник. Но если даже убийца успел покинуть место преступления, то смертный приговор ему мог вынести только лично князь. Суды всех остальных инстанций могли приговаривать только к вире (штрафу) и продавать преступника в рабство, если он не мог оплатить штраф.
[3] Вся мудрость земная, согласно Откровению Иоанна Богослова, дана будет антихристу в последние годы этого мира.

Водник

Дата: Понедельник, 27.11.2023, 15:07 | Сообщение # 2943 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата itronixoid (

)

но выглядит так что он и сам +- понимает как это работает.

Так и есть. Пацана заприметили в возрасте 6 лет и начали целенаправленно готовить. Сейчас ему 16-17.

Цитата SII (

)

А мне лично не понравилось, что Мишка уж очень хорошо понимает сие дело. В прошлой жизни он химиком не был, и специально перед забросом его в течение 100500 часов не готовили...

Вот и мне уже не очень нравится. Особого понимания Мишка не демонстрирует - не более остатков школьного курса, но я, похоже, ориентируясь на свой уровень, слишком я задрал планку. Всё же я химию сдавал на вступительных в институт, а в институте у меня было 2 семестра химии, 2 семестра строительной химии и 2 семестра технологии стройматериалов, что та же химия - вид с боку. Буду переделывать "химическую часть", хотя она останется. Так получается, что кроме химии ничего не способно дать тот прогресс, что мы наблюдаем на Кордоне. Самое тяжкое:
1. Прописать только те технологии, что могут быть реализованы в 12 веке, причём, реализовать НЕ ВСЕ, ибо их, как выяснилось, очень много;
2. Данька не химик. Собственно, он знает химию чуть лучше меня, ибо на Геологическом химии побольше, чем на Строительном. Т.е. Химию ему загружали, причём исходную информацию для загрузки готовили разные люди - те области, где блок загрузки готовили практики, выстрелили, а те, где теоретики - нет. Правда, несколько повезло, что наш покойный ЖСС по гражданскому образованию был агрономом, хоть по специальности и не работал (если что этот момент взят с реального человека - Астрал), и агрохимию и производство минеральных удобрений он более-менее знал, а, так же ту специфическую химию, которой учат в СпН. Ну и вообще имел неплохую общехимическую подготовку, как большинство агрономов.

Водник

Дата: Пятница, 15.03.2024, 16:32 | Сообщение # 2945 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата karlson_gasan (

)

Начало пути - шаг второй"

Пишущаяся сейчас книга имеет рабочее название "Мало-помалу, быть бы началу". За высокую оценку спасибо. Сучок появится в следующей книге - уже на Немане.

Водник

Дата: Вторник, 19.03.2024, 13:14 | Сообщение # 2946 | Тема: Большому кораблю...

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата karlson_gasan (

)

простую турбину Стирлинга

Она проста ровно до того момента, пока не пришлось воплощать её на технологическом уровне 12 века. Допуски и посадки, ети их... biggrin

Водник

Дата: Вторник, 19.03.2024, 16:37 | Сообщение # 2947 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Переработанный вариант

Глава 7.
Март 1126 г. Кордон. Архипелаг ГУЛАГ.

В то, что пришлось увидеть на новом месте отставной хилиарх не мог поверить до сих пор. Вернее, не то чтобы поверить – понять. Уж очень чудным, даже по меркам Кордона, оказались острова посреди болота. Теперь отец Меркурий вспоминал суматошный и чрезмерно богатый на впечатления день и пытался разобраться в увиденном. Получалось плохо.
"Итак, главная тайна покойного боярина Александра оказалась весьма вонючей. Нет, не в том смысле, что порой вкладывают в это слово в Городе. Просто в этой Сибири действительно воняло, хуже, чем в квартале кожевенников или рядом с рыбными ямами в Херсонесе. Больше всего это походило на чарующий аромат лагерных отхожих рвов. Но смердело не тем, нет. Хотя, и этим тоже. Разным, но довольно противным, хотя и не всегда.
Кстати, что за странные названия для островов в болоте: Сибирь, Магадан, Колыма и Воркута, а всё вместе – Архипелаг Гулаг. Примечательно, что никому и из местных, и из ратнинцев эти непонятные слова ничего не говорят, а Поднадзорный, услышав, не смог справиться с собой. Помнишь, Макарий, как широко сначала распахнулись его глаза, а потом он с громадным трудом сдержал смех? Потом всё же не выдержал и пошутил: "Убирать снег в Сибири. Весь". И получил ответ, что покойный боярин Александр говорил так же. Стало быть, шутка была известна им обоим. И откуда? Что-то много этих "откуда?" и "как?" накопилось в отношении Поднадзорного...
Но ты ведь убедился, что знания, умения и империй боярина Михаила не от дьявола. Однако, у них слишком много общего с убитым боярином Александром – отступником и, местами, гонителем христианства, раскаявшемся только на смертном одре. Причём, не из страха посмертного воздаяния – такие, как он, не боятся и ада, а после разговора с Поднадзорным. Что он сказал умирающему отступнику? Как сумел спасти христианскую душу? Не ведаю!
Но вернёмся чуть назад, Макарий. Поднадзорный и боярин Александр уж очень похожи. Не внешностью, не делами, хотя и делами, порой, тоже... Скорее, какой-то внутренней сутью, особым пониманием мира... Вон – даже шутки у них одинаковые, и никто больше их не понимает, причём, Александр дал болотному краю такое название, когда Михаил едва родился – будто владыка Кордона был предтечей Поднадзорного...
Макарий, остановись! Ты в опасной близости от ереси! Тебе нужен кто-то куда более сведущий, чтобы поговорить об этом. Да не ври себе – Учитель тебе нужен! После того, что ты здесь увидел, услышал и успел передумать, ты вполне дозрел до того, чтобы нанять разбойников и во главе их взять на щит монастырь, в котором будут держать учителя, лишь бы отбить его!
Может, ты это ещё и сделаешь, но не сейчас. Сейчас надо попытаться разобраться в том, что же такое на самом деле этот Архипелаг Гулаг. Для начала он хорошо охраняется. Не хуже, пожалуй, чем Большой Дворец. Да нет, пожалуй, лучше – здесь народу куда меньше. В Палатии, наверное, никто и не знает сколько в нём людей: сановников, чиновников, писцов, слуг, рабов, евнухов, монахов, женщин – мириад, если не несколько мириадов. Не во всяком городе столько есть. В Турове точно меньше. А на эти острова допускается очень ограниченный круг. И описание каждого есть у стражи, которая совсем не ленится".
Отставной хилиарх буквально наяву увидел заставу в начале дороги, идущей через болото.

***

Лавр безошибочно вывел кавалькаду к небольшому острожку на краю болота. Начальник острожной стражи приветствовал ратнинскую элиту надлежащим образом, особо раскланялся с Лавром, но, тем не менее, сличил внешность посетителей с описанием, содержащимся в длинном свитке. Воеводу едва не разорвало от злости, когда десятник попросил его спешиться и повернуть голову.
– Не серчай, боярин-воевода – служба, – по-доброму, но твёрдо пояснил десятник. – Тут сказано: «Воевода Погорынский боярин Корней Аггеевич Лисовин. Лик имеет долгий, нос тонкий с малой курносиной, глаза голубые от старости поблекшие, глубоко посаженные, скулы высокие. Волосом головным и брадяным, по большей части, сед. Брови велики и густы. Особая примета – по правой стороне лика через лоб, скулу и щёку рубец от сабельного удара. По лбу прямой, а на скуле поворачивает». Поворотись, боярин-воевода – на рубец твой глянуть надо.
Боярин Корней налился дурной кровью, но с коня слез голову свою представил к осмотру, давая рассмотреть шрам.
«Интересно, кто писал это описание? Не внук ли? И опять – стражники умеют читать. Десятник показывал что-то в листе одному из подчинённых».
– Ну, насмотрелся? – иронично заметил воевода. – Я это?
– Проезжай, боярин-воевода! – десятник вытянулся в струнку. – Всё верно!
– А кто тут у вас такие строгости завёл? – спросил боярин Корней садясь в седло.
– Так боярин Журавль покойный, – отрапортовал десятник. – Хоть сто раз тут кто ездил, но со списком допущенных сверить и по приметам сличить. И никак иначе! Нерадивых боярин Журавль вон на ой берёзе вешал.
– Сурово, – усмехнулся боярин Корней, а потом выпрямился и бросил руку к шапке. – Хвалю за службу, господин десятник!
– Рад стараться, боярин-воевода! – стражник отсалютовал в ответ.
– Эй, десятник, – вдруг обратился к начальнику стражи Бурей, – а про меня в твоём листе чего сказано?
Десятник сверился со свитком и прочёл:
– Серафим Ипатьевич по прозванию Бурей. Обозный старшина ратнинский. Имеет горб великий, руки велики и мощны, висят ниже колен, глаза малы, сидят глубоко, цветом карие, нос мал, кости бровные велики, брови велики тож. Волосом чёрен, брада растёт от глаз. Всем обличьем с медведем-шатуном схож.
Описание привело Бурея в бешенный восторг.
– О как! – обозный старшина залился своим рыкающим страшным хохотом. – Уважают!

***

"Да, служба там покойным боярином Александром, помилуй его, Господи, поставлена хорошо. Даже очень. Что, Макарий, попробуем понять, что же так берегут? Нет, ответ ты знаешь – видел своими глазами, но ты уверен, что правильно понял? Так что давай последовательно, с самого начала.
Итак, все острова связывает хорошая дорога, проложенная по земляной насыпи. Десятник Игнат, помнится, сказал, что в неё вбухано огромное количества труда и времени. По дороге возят... много чего возят. И туда, и оттуда. Возчики, кстати, особые - они живут либо в Гулаге, либо в Слободах и умеют держать язык за зубами. Не умеющих Александр вешал. Нерадивых стражей - тоже.
В конце дороги, идущей с материка, нас ждал остров Сибирь, а на нём химия. Точнее, в начале вонь, потом похожее на осьминога большое подворье, построенное без всякого порядка, а внутри его – сплошные открытия.
Кстати, а почему многочисленные ремёсла, которыми в этой Сибири занимаются, носят название химия? От чего, Макарий, тебе в этом названии слышится слово "Кемет" – так звали свою страну египетские жрецы, что беседовали с Солоном? Правда, Платон историю Атлантиды мог просто выдумать, как и такое название Египта. И, ещё раз кстати, почему "в Сибири" – это же остров и, вроде бы, должно быть "на"? Многого, Макарий, ты ещё не понимаешь, и тонкости языка твоей матери лишь мельчайшая часть океана этого непонимания. Атом. Тем более, что эта самая химия, как оказалось, связана с атомом напрямую".
Священник снова наяву увидел недавнее событие.

***

– Тьфу, пропасть! – боярин Лавр наморщил нос. – Опять ветер не с той стороны!
– Тут чего, кожемяки живут? – перхая и отплёвываясь вопросил воевода.
– Хуже, батюшка – химики, – усмехнулся Лавр. – Обычно-то вонь ветром относит, но сегодня с восхода дует, а там у Соболей, как раз, мочевой, тьфу, мочевинный сарай.
– Кхе! Вот стервь какая! – воевода опять плюнул. – Ремеслом-то каким эти Соболя промышляют, раз их так стерегут?
– Химия, батюшка, – Лавр усмехнулся в усы.
– Ядрёна Матрёна, Лавруха! – вызверился воевода. – Кончай это самое плести! Толком скажи!
– Химия, батюшка, – это наука одно превращать в другое без помощи ворожбы и прочего колдовства, – Лавр улыбнулся. – Я и сам пока не очень понимаю. Но когда баба молоко ставит, а оно в простоквашу скисает, это химия. Когда кожемяки в моче кожи мнут, чтобы мягче стали, это химия. Даже когда портянки стираешь, и тут эта химия при деле.
– Это как? – воевода забыл даже своё обычное «кхе».
– А вот так! – Лавр изобразил рукой в воздухе некое винтообразное движение. – С предподаывертом! Мне Соболя сказывали, но мудрёно у них больно. Потом Михайла попроще объяснил. Весь наш мир состоит из мельчайших крупинок. Навроде песка, только ещё меньше – ни глазом, ни в здешнее стекло увеличительное не увидать. Зовутся они атомы. Те атомы бывают разные. И много их всяких. У одних меж собой свойство, у других – различие, третьи друг с другом никак. Атомы те, навроде глины с песком в кирпиче, в такой, пусть будет кирпич, собираются – молекулы зовутся. А уж из молекул, как печь или хоромина из кирпичей, весь тварный мир собирается.
– Скорее, как буквы в слова, дядя Лавр, – подал голос молодой Лисовин.
– Точно, племяш! – боярин Лавр обрадовался удачному образу. – Как буквы в слова, а из слов писания разные. Вот из этого всё и составляется. И мы тоже.
– Кхе!
– Знаю, батюшка, голова пухнет, но проще уже никак, – Лавр развёл руками.
– Если знать, как те буквы-атомы в слова-молекулы складывать, а из молекул писание-вещество творить, то очень многое сделать можно, – продолжал рассказывать Лавр притихшим ратнинским вятшим. – Вот те Соболя и знают. А учил их боярин Данила, пока в здравии был. Теперь уж сами.
– А не колдовство это, Лавр? – с опаской спросил Алексей Рябой, на всякий случай перекрестившись.
– Я тоже спрашивал, – хохотнул Лавр. – А мне и говорят, мол, тогда и ты колдун. Иди сюда и делай, как скажу. И кто – парень двумя годами Михайлы старше! Ну, я пошёл и сделал.
– А что сделал то? – с интересом спросил боярин Фёдор.
– Краску синюю, – боярин Лавр по-мальчишечьи ухмыльнулся. – Ту самую, какой мой кафтан и порты крашены. Дорогая краска.
– Да, – кивнул погостный боярин. – Видно, что не синячником красили.
– А делается из торфа да мочи, – победно рассмеялся Лавр. – Вот такое оно ремесло – химия. Полезное!

***

"Это, Макарий, наверное, последнее, что ты на самом деле понял в ремесле хозяев Сибири – рода Соболей. Итак, Демокрит был прав, если не во всём, то во многом – наш мир действительно, по воле Создателя, состоит из атомов – мельчайших неделимых частей первоэлементов или, точнее, первосущностей. Они бывают свойственны меж собой, бывают антагонистичны, бывают безразличны. Собираясь в бесчисленные комбинации, они создают из себя всё сущее, весь тварный мир. А их взаимодействие меж собой – то самой свойство, антагонизм или безразличие, подчиняется строгим законам. Познавший эти законы может творить из одного вещества другое, соединяя атомы разных первосущностей. Познать же эти законы, оказывается, можно через число. Что ж, очень по-пифагорейски.
С этой философией ты, Макарий, разобрался, а вот перед практическим её применением что-то спасовал. Точнее, перед последствиями. Не ври сам себе, старина, тебе страшно. Причём, уже не первый раз в здешних краях. И с каждым разом всё страшнее.
Сначала Соболя водили нас по своему обширному хозяйству, где что-то всё время текло, перетекало, смешивалось, взбалтывалось, грелось, охлаждалось, кипело, воняло и не воняло. Было даже интересно, но совершенно не понятно. Если что ты, Макарий, опознал, так это камыш да уксус. Ну ещё торф, уголь и мочу. А вот Поднадзорный понимал, что происходит. Если не всё, то многое. И говорил с соболями на их языке – химическом. И потом тебя и не только тебя несколько раз как дубиной огрели. Сначала сахаром, потом спиртом и, наконец, серебром... Добили.
Как оно там было?"
Отец Меркурий снова почти телесно вернулся в недавнее прошлое. И сначала он очутился за столом у Соболей.

***

Гостей завели в дом и усадили за стол – закусить с дороги. Отец Меркурий оглядел его убранство и обомлел.
«Вот тебе и ремесленник! Такая посуда сделала бы честь и палатийскому пиру! Прозрачное стекло! И блюда из фаянса и фарфора, которые нам показывали в Гончарной слободе! Этот род не только очень богат, но и находится на особом счету у здешних бояр, вроде того, как Вассосы, Косьма Фессалонит, Навассиоссы и прочие пауки – главы торговых, ремесленных и ростовщических корпораций, на особом счету в Палатии. Интересно, а что там такое красное во втором стеклянном кувшине? Неужели вино?
А это что такое прозрачное на палочке? Не может быть! Неужели это сахар?! Варда Вурц, Камица, Левун и прочие аристо так его и описывали! Но, если верить их рассказам, это лакомство даже за столом базилевса подают только по большим праздникам! А, может, это и не сахар вовсе? Ты-то, Макарий, его никогда не видел, да и откуда – эту диковину привозят то ли из Индии, то ли из Вавилона на Ниле и платят за неё золотом по весу. У тебя – потомственного варикозуса, таких денег никогда не было и быть не могло. Но широко живут эти Соболя, широко...
А почему Поднадзорный так странно смотрит на кувшин с вином? В пристрастии к хмельному он не замечен. Да, кувшин богатый: стеклянный, тулово из множества плоских граней, высокое горлышко, даже пробка из стекла. Стоит очень дорого. Но юный боярин не сребролюбив. И эта блуждающая полуулыбка... Кувшин, явно, что-то напоминает поднадзорному, но что?»
Взгляд отца Меркурия упал на хозяйку дома – бабу распирало от гордости. Хотя, наверное, всё же не от гордости, а от какого-то, понятного лишь женщинам, удовлетворения. Соболиха принимала в своём доме бояр, нарочно приехавших, чтобы познакомиться с их родом. Удовольствие для матери семейства почти чувственное.
«Странно, при всём богатстве посуды на столе, сами хозяева одеты добротно, но не роскошно. Не считают нужным или не хотят величаться перед новыми начальствующими? Впрочем, держатся и хозяин, и хозяйка с достоинством и без подобострастия. И место своё понимают. Значит, всё же первое.
Итак, хозяин. На вид серьёзен и обстоятелен. Похоже, проникнут чувством собственной значимости. Но что-то его гложет. Что? Посещение высоких гостей? Похоже, что нет – держится свободно. Значит, что-то ещё. Надо разузнать. Исходя из того, что рассказал боярин Лавр, это семейство следует привести ко Христу одним из первых.
Хозяйка. Аккуратна. Даже слишком. Похоже, вертит мужем, когда считает нужным. Со стороны, вроде, и незаметно, но ты-то, Макарий был женат, а жена стратиота есть жена стратиота – они привыкают к самостоятельности. Да и служба на приходе изрядно обогатила твой жизненный опыт – прихожанки на исповеди проговариваются, да... Хотя, ты можешь и ошибаться. Ясно одно – уважением мужа Соболиха пользуется. Похоже, довольна, что принимает высоких гостей. Женщины без этого не могут, а она вынуждена жить в глуши и под охраной. Видимо, тяжко страдает от невозможности похвастаться».
Меж тем, налили по первой. Каждому в небольшой стеклянный сосуд на тонкой ножке, совершенно не похожий на привычные отставному хилиарху, чернолаковые кубки или здешние чаши. Цветом напиток напоминал уже знакомую священнику яблоневку, которую на Кордоне звали кальвадосом, но пах совершенно по-другому – свежестью и терпкостью луговых и лесных трав. Крикнули здравицу воеводе. Отец Меркурий, наученный уже опытом, выдохнул перед тем, как поднести сосуд ко рту. И не прогадал – напиток по крепости не уступал яблоневке, но вкус имел совершенно иной.
– Зубровка! – вдруг произнёс боярин Михаил.
Все глаза уставились на него.
– Верно, боярин, – с поклоном ответил хозяин. – На зубровой траве настояно.
– Кхе! – усмехнулся воевода. – Ты, никак, с этим зельем уже знакомство свёл, внучек?
– Свёл, деда, – не моргнув глазом отозвался боярин Михаил. – Боярин Данила потчевал.
«Врёт! Не знаю откуда мне это известно, малака, но Поднадзорный врёт! Напиток ему известен, но не от Данилы!»
– Кхе! – воевода разгладил усы и подмигнул внуку, а потом обратился к Соболю. – Хорошо у тебя зелье, хозяин! В самый раз с морозу! Расстарайся по второй, да вели щи подавать. Думаю, под щи оно ещё лучше пойдёт.
– Верно говоришь, боярин-воевода, – Соболь встал, поклонился и взялся за кувшин с зубровкой.
Под щи с пирогами пошло замечательно. Под жаркое и кашу – не хуже. Но пили умеренно, чтобы усталость снять, но, упаси Бог, не опьянеть. Все понимали, что ясная голова сегодня ещё понадобится. А на третью перемену хозяйка подала пирог, начинённый сушёными яблоками и, отец Меркурий немало тому удивился, сушёными абрикосами и изюмом.
«Однако! Изюм и абрикосы здесь можно купить – я сам видел их на туровском торгу, но стоят они очень недёшево. Ещё одно подтверждение тому, что покойный боярин Журавль не жалел серебра и на этих своих мастеров».
Под пирог Соболь взялся за тот кувшин, в коем, по подозрению отставного хилиарха, содержалось вино. Однако, священник ошибся. Напиток оказался, хоть и слабее зубровки, но крепче любого, из известных отцу Меркурию вин, и имел запах и вкус местной ягоды, название которой священник забыл. Но, главное, зелье было сладким, как мёд, но не имело ни малейшей медовой нотки во вкусе.
Воевода причмокнул:
– Бабское питьё, но хорошо! Ты где, хозяин, бруснику такой сладости сыскал? Или мёду добавил? Так им не пахнет!
– Верно, брусничная это, – склонил голову Соболь. – Только не на меду, а на сахаре.
– На чём? – воевода приподнял бровь. – Это что за хренотень такая?
– А ты вот это попробуй, боярин-воевода, – встряла в разговор Соболиха, споро расставляя перед гостями, начиная с воеводы, те маленькие желтоватые прозрачные фигурки коней, что привлекли внимание отца Меркурия в самом начале.
– Кхе, а как его есть-то? – воевода скептически посмотрел на угощение. – Твёрдый ведь – последние зубы оставишь!
– А ты лизни, деда, – опередил всех боярин Михаил.
Воевода лизнул. Отец Меркурий поспешил последовать его примеру. Рот священника заполнила доселе неведомая сладость, хотя, где-то на грани восприятия, во вкусе затаилась почти неуловимая горчинка.
– Эко сладко! – воевода выглядел удивлённым. – Кхе! Слаще мёда будет! Как бы зад не слипся! Бабы да детишки за такую сласть душу продадут. Да и мужи иные тоже!
– Князья, деда, князья, – совершенно серьёзным тоном отчеканил боярин Михаил.
– Чего? – воевода не смог, а, может, и не захотел скрыть удивления.
– За это лакомство, батюшка, платят золотом по весу, а то и больше веса, – поддержал племянника боярин Лавр. – Только князю в подъём, и то не всякому. Верно я говорю, отче?
«Сахар! Это действительно сахар! Яство базилевсов! И ты его пробовал в лесной скифской глуши в гостях у ремесленника! Как это возможно?!
Хи, Макарий, ты не знаешь, можно ли по неведению впасть в грех чревоугодия? Надо бы посоветоваться с духовником, которого у тебя, кстати, нет – ты же монах и не можешь исповедываться семейному священнику. Ещё один аргумент, чтобы запросить себе подмогу!
Но это потом – надо отвечать».
– Да, боярин Лавр, в Царьграде этот сахарный конь стоил бы три-четыре номисмы. Золотом по весу. Сегодня я впервые не то что пробовал – видел это лакомство базилевсов и высших сановников.
– Четыре цареградских златника?! За эту хренотень?! – воевода аж рот раскрыл. – Да это ж доброго строевого коня купить можно!
– Титька ж твоя воробьиная! – боярин Лука одной рукой поднёс к глазам леденец, а другой рванул себя за рыжий ус.
– Хозяин, наливай своей зубровки или как там её, – распорядился староста Аристарх. – А то от таких вестей и свихнуться недолго!
Погостный боярин и купец Осьма энергично кивнули. Соболь улыбнулся и взялся за кувшин с зубровкой. Соболиха расцвела. Наметившуюся идиллию разрушил громкий хруст – Бурей с увлечением грыз своего сахарного коня.

***

Вот так, старина – из бросовой травы, которую и скотина не жрёт делают лакомство базилевсов. Хотя, Варда Вурц рассказывал, что тот сахар, что происходит из далёкой страны Инд, куда только Александр и доходил, тоже изготавливают из какой-то травы, хотя кто его знает? Сейчас его привозят из Египта.
А здешние, кстати, такую редкость не продают, только изредка дарят. Основную же часть пускают, ты сначала не поверил, на сохранение ягод зимой. Варят их в этом сахаре – варенье называется. И тем вареньем в зимнюю пору кормят детей и недужных. Ну и, изредка, тех, кто занят на особо тяжёлых работах. От этого люди меньше болеют, а если и занемогут, то куда чаще выздоравливают. Народосберегающее дело, как сказал воевода Корней, немного отойдя от изумления.
Кстати, то сладкое и крепкое вино из ягод и сахара тоже почти не продают. Только изредка в Новгороде. А так тоже или дарят, или поят больных – оно лечебное. Тебе не кажется, что это много говорит о покойном боярине Александре, упокой, Господи, его душу. Делал зло ради свершения блага... Но почему он, будучи христианином по сути, отпал от Христа? Господи, ничего не свершается без воли Твоей! Дай мне понять, зачем Ты попустил такое с боярином Александром? Почему обрёк его на такое испытание? Дай постигнуть суть сего?! И подай знак – выдержал ли патрикий Александр испытание жизни, искупил ли мученической смертью и раскаянием то зло, что содеял? Не из праздного любопытства прошу – для славы и дела Церкви Твоей!
Да, Макарий, ответ Высшего Начальства не помешал бы... Вот только пути Его воистину неисповедимы, и он не любит давать нам готовых решений, предпочитая, чтобы мы использовали разум, что Он дал, и опирались на веру, что Он нам заповедал... Тяжкое испытание... И особо тяжко понимать суть людей. Суть вещей, как оказалось, проще... Когда объяснят!
Отец Меркурий опять утонул в воспоминаниях.

***

– Вот, боярин-воевода, здесь целлюлозно-гидролизный участок, – объявил Соболь. – Тут, значит, целлюлозу подвергают гидролизу и выделяют из неё глюкозу.
Лицо у воеводы вытянулось так, как будто Корней Аггеевич только что проглотил муху.
– Это сласть так называется, – поспешил объяснить Соболь, – глюкоза.
Воевода пробормотал под нос что-то не божественное.
– Пожалуйте внутрь, бояре, – Соболь сделал приглашающий жест.
Внутри взорам гостей предстало несколько чанов, вмурованных в небольшие печи, навроде того, как это бывает в богатых банях. Ещё в сарае обнаружился работник, медленно и размеренно помешивающий веслом в одном из чанов.
– Одни чаны мы греем чуть-чуть – только чтоб рука тепло чувствовала, и в них целлюлозу в особом растворе растворяем, – пояснил Соболь. – Вон Ждан, как раз, её и мешает. Непростое дело, между прочим. Медленно идёт.
– А что это такое целлюлоза ваша? – подал голос погостный боярин.
– А это, боярин, самая суть спелого камыша, – солидно пояснил Соболь. – То, из чего он в первооснове состоит. И не только он, а всякое былие земное: от дуба до самой травинки малой. Но из камыша ту целлюлозу извлекать легче. Только надо, чтобы камыш спелый был.
– Да что ты заладил: «спелый, спелый»! – недоверчиво хмыкнул боярин Алексей Рябой. – Какая у камыша спелость быть может? Он чего – яблоко? Али малина?
– Спелый камыш, боярин, – Соболь с некоторой жалостью поглядел на Рябого, – это когда он высох, но ещё не полёг. Тогда в нём целлюлозы больше, а пакости всякой меньше. Зелёный, вон, от дряни и не очистить. Раньше-то мы сами целлюлозу делали, а теперь нам её готовую с Бумажного двора привозят. Научили тамошних, и они теперь сами работают. Так что, когда спелого камыша нет, мы эту работу не работаем. Последние денёчки остались – отепляет, лёд тончает, и камыш резать опасно становится.
– Экая премудрость, – хмыкнул боярин Игнат, а потом изменился в лице и добавил. – Слушай, хозяин, а тебе этого камыша ещё не надо? А то на моей земле болото есть и там этого добра видимо-невидимо. Так я бы привёз, если в цене сойдёмся.
– Ты с этим делом к боярину Лавру Корнеичу подойди, боярин, – ответил Соболь. – Он этими делами ведает.
– Вона как! – Игнат поскрёб в бороде. – Лавру... Лавр Корнеич, поговорим?
– Поговорим, боярин, – кивнул Лавр. – Только не сейчас, а как на Горку вернёмся.
– Как целлюлоза вся растворится, – продолжил объяснения Соболь, – мы туда мела толчёного кинем.
– А этого-то дурня барогозного зачем? – хохотнул староста Аристарх. – Почему кто другой не годится? У него что, бздёхи какие волшебные что ли?
– Нет, боярин, – Соболь сморщился, как печёное яблоко, и мелко рассмеялся. – Не самого Мела, а того, что он делает! Мы тем мелом кислоту в растворе гасим.
– Какую кислоту?
– Из раствора. Раствор-то кислый, стало быть в нём кислота, – пояснил Соболь. – Она и растворяет. Не веришь, боярин, так сунь палец в чан, да оближи. Не бойся – не растворишься.
– И правда кисло, – подтвердил Аристарх, облизывая палец.
– Вот когда мел кислоту погасит, мы раствор вот через этот фильтр фильтруем, – Соболь показал на длинное и широкое корыто.
– Чего делаете? – не побоялся обнаружить своё невежество воевода.
– Отцеживают, деда, – пояснил боярин Михаил. – Вроде, как брагу или мёд хмельной через решето и чистую тряпицу. А решето и тряпица по-учёному зовутся фильтр. Наверное, корыто тут вместо решета, а что заместо тряпицы – не ведаю. Верно я говорю, мастер?
– Верно, боярин, – Соболь посмотрел на молодого Лисовина с явным уважением. – В корыте множество мелких дырочек, а под ним много всякого. Показать, не серчайте, бояре, не могу – если раньше времени фильтр поднять, то его на выброс, а новый делать долго и дорого.
– Тьфу, ядрёна Матрёна! –рассердился воевода. – Умом с вашими учёными словечками тронешься! По-людски сказать нельзя было? Вещай далее, мастер!
– После фильтра... отцеживания по чуть-чуть сливаем раствор вот сюда, – Соболь показал на чан, вмурованный в печь, – и кипятим на медленном огне, чтобы не пригорело. Оно выкипает и даёт густень, вроде киселя – сироп называется. Тот сироп выбираем черпаком и разливаем по горшкам остывать. Как остынет – готов в дело.
Соболь поставил на стол перед гостями горшок и положил ложки.
– Отведайте, бояре, – мастер сделал приглашающий жест.
Воевода Корней запустил ложку в горшок, отпробовал и вынес вердикт:
– Кхе! Экая сладость! Слаще мёда будет! Это вы вот из него тех коней, что нас давеча потчевали, делаете?
– Из него, боярин.
– Кхе! Из камыша да сласть, за которую золотом по весу платят! Полезное ремесло эта ваша химия! – воевода Корней потрепал мастера по плечу, после чего повернулся к остальным гостям. – Чего столбеете? Когда ещё такого лакомого отведать удастся? Налетай, раз угощают!

***

Вот так – сутью и первоосновой всякого растения оказалось неведомая целлюлоза, из которой с помощью некой кислой субстанции, незамысловато названной "кислота", извлекают слабость базилевсов, кою, в свою очередь, пускают на простецкий уксус и на, как сказал Соболь, "самую суть хмельного" – спирт. Интересно, это намеренно созвучно с латинским Spiritus – дух или это изысканное богохульство получилось случайно? Или это не богохульство, а тонкая издёвка над напыщенными римскими гусаками? Будем считать, что второе – боярин Журавль, как я понял, любил шутить очень своеобразно. Или это маленькая месть Феофана – этого чокнутого италика? В Риме его, помнится, тоже хотели лишить жизни каким-то необычным способом. А этот спирт и правда дух... Вышибает... И это пришлось весьма кстати после того, что мы узнали...

Водник

Дата: Вторник, 19.03.2024, 16:39 | Сообщение # 2948 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата кпсс (

)

Читатель тоже человек. Не хлебом единым.

Чадо, моление твоё услышано wink

Прода

Водник

Дата: Вторник, 19.03.2024, 16:43 | Сообщение # 2949 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

***

Соболь и гости зашли в следующее строение, так же оснащённое большими окнами. Прямо с порога в ноздри им шибанул густой уксусный и бражный дух.
– Никак, бражка у вас тут зреет? – осведомился воевода, потянув воздух носом ХХХ. – А на кой, когда у вас, вон, яблоневка, зубровка, да эти ягодные есть? Или надоедает?
– Так без бражки, боярин-воевода, спирт не сделать, а без него – настойки, - пояснил Соболь. – А спирт ещё много куда идёт. Ещё уксуса много надо – его тоже тут делаем.
– Из чего ставите? – воевода, наконец, нашёл тему, где он мог общаться на равных.
– Когда из чего, боярин-воевода, – Соболь пожал плечами. – Из зерна, из яблок, хотя из них больше Феофан кальвадос свой делает, из репы, случалось, ну, и из сиропа, конечно. Сироп, почитай в любую брагу добавляем. И уксус из спирта. Яблочный-то винодел делает, да хозяйки сами.
Глаза у воеводы, да и не только у него вылезли так, что самый пучеглазый рак устыдился бы. Отставной хилиарх почувствовал, что и у него челюсть стремительно полетела навстречу полу – как можно пускать на какой-то неведомый спирт то, за что платят золотом по весу? Именно эту мысль громко, цветисто и совершенно нецензурно и озвучил немного пришедший в себя воевода.
– А много ли тех, деда, кто золотом по весу за сласти платить может? – оборвал разглагольствования воеводы боярин Михаил. – Может, лучше, чего ценой подешевле, да числом поболе продать? Глядишь, в мошне по итогу тяжелее будет?
– Тьфу! – воевода в сердцах плюнул.
– Что, Кирюха, уел тебя внук? – хохотнул боярин Фёдор. – Тут плюйся-не плюйся, а прав Михайла. Помнишь байку, что нам Осип – мечник покойного князя Святополка Изяславича лет двадцать с гаком тому сказывал?
– Не, Федька, не помню, – гнев стёк с Корнея Лисовина, как вода.
– Зато я, мамкина норка, помню! – рыкнул погостный боярин. – Слушай. Раз привели к князю Святополку Изяславичу на суд душегуба – старуху-вдовицу за резану топором порубал. На месте бы кончить паскуда, да он со двора уйти успел, а в смерти только князь волен. Но дело ясное: рубаха в кровище, топор щерблёный и видоки опознали. Тут-то князь его и спрашивает: "Что ж ты, сукин сын, старуху за едину резану, да топором?". А тать ощерился, да отвечает: "Не скажи, княже! Пол сотни старух – вот тебе и гривна!". Так, может, и тут так порешили? Ты б спросил, Кирюха, для чего им столько уксуса, да спирта этого, что на него и сахара дорогущего не жалко?
– Кхе! Верно, для чего? – боярин Корней наставил на Соболя палец.
Ответить Соболь не успел.
– Уксус много на что идёт, – опередил его боярин Михаил. – И особо для серебра... Верно я говорю, мастер Соболь?
– Твою ж мать! – выдохнул погостный боярин. Остальные гости, включая воеводу Корнея и исключая его сына и внука, обратились в соляные столпы, аки жена Лотова.
Соболь весь съёжился, втянул голову в плечи и затравлено взглянул на Лавра.
– Рассказывай, мастер, – кивнул тот. – Здесь чужих нет. Боярин Данила Мастер дозволил, а боярин Юрий то подтвердил. Рассказывай!
– Верно, – Соболь тяжко вздохнул. – Для серебра. От нурман серебро в свинце привозят. Чтобы одно от другого отделить уксус и нужен. На пуд серебра восемьдесят пудов уксуса. Тем в Серебряной слободе и занимаются. Те, кто боярина прогневал, или на воровстве или душегубстве попался. Не живут на Киноварном подворье долго...
– Так вы окись свинца в уксусе растворяете? – боярин Михаил шевельнул калеченной бровью, не столько пугая, сколько советуя отвечать серьёзно.
– Верно, боярин, – угрюмо просипел Соболь. – Вижу, понимаешь ты в нашем деле.
– Есть немного, – улыбнулся молодой сотник.
– И много серебра в год выходит? – сосредоточенно сопя поинтересовался боярин Фёдор.
– Пуда два, изредка три, – Соболь развёл руками.
– Едрёна Матрёна! – воевода Корней обалдело уставился одновременно и на Соболя, и на погостного боярина. – Выходит, прав ты был летом, Федька! Есть тут у них серебряный рудник, только вон какой... А я-то тебя облаял, винюсь.
– Не винись, Кирюх, – боярин Фёдор даже в затылке поскрёб, чего, на памяти отставного хилиарха, никогда себе не позволял, – тут рудника и вправду нету. Слышал же, что мастер говорил – от нурман в свинце привозят. А тут одно от другого отделяют. – погостный боярин повернулся к Соболю. – Нурманы, как я понимаю, того делать не умеют, верно, мастер?
– Верно, – Соболь кивнул.
– Серебро с нурманами делите по уговору, а свинец, в котором оно приехало – вам? У нурман для себя и без серебра есть, так?
– Так, боярин, – Соболь усмехнулся. – Эка ты через поприща зришь! Как сам у Ярла побывал. Данила Мастер сказывал, что есть там две свинцовые жилы: одна с серебром, а другая без.
– Давно на свете живу и давно подати собираю, – ухмыльнулся боярин Фёдор. – Ты лучше вот что скажи, мастер – сами нурманы не догадаются?
– Нет, боярин, не учат их тому, – Соболь понимающе кивнул. – От того же Сибирь нурманы не стерегут и ноги их тут не бывает.
– Умно, – одобрил погостный боярин.
– А свинца сколько выходит? – встрял Осьма.
– Пудов семьдесят.
– Немало, – Осьма удовлетворённо хмыкнул. – И что с ним делаете?
– Мастер Привереда – тот, что из Мастеровой, стекло чище льда придумал, – ответил за Соболя боярин Лавр. – На него свинец нужен, но не так, чтобы много. Ещё на сторону продают. Но, главное, они яблоки кистеней, булав и шестопёров свинцом заливают, а потом продают – этого добра на каждом торгу валом, а серебра хорошо стоит.
– Свинцом с Туровом можно и поделиться, – задумчиво крутанул ус боярин Фёдор. – А с серебром обобьётся князинька – нам самим на Немане оно нужнее будет, чтобы там не сдохнуть. Как думаешь, Кирюх?
– Ты что ж меня на измену толкаешь, око княжье? – воевода хитро прищурился.
– Нас с тобой, Кирюха, и так есть за что убить во пса место, – взгляд погостного боярина потяжелел, и этим тяжёлым взглядом он по очереди обвёл всех присутствующих. – И вас, соколы, тоже. Если свора, хоть княжеская, хоть земская о серебре пронюхает – нам конец. На правеже во всём сознаемся. И я сознаюсь. И ты, Кирюха, и все! А если кто донесёт, то тем себе даже жизни не купит. И потому бояр туровских мы от греха сребролюбия оградим – о чём не знаешь, тем не согрешишь. А князя... князя мы не обидим... Со временем.
– Кхе! Верно говоришь, – воевода Погорынский крутанул ус.
– Я, Кирюх, в лужу бздеть не обучен, и ты это знаешь, – погостный боярин пристально посмотрел в глаза воеводы и глядел, пока боярин Корней не отвёл взгляд, усмехнулся и обернулся к боярину Лавру и Соболю. – Прости, боярин, перебил я тебя. И ты прости, мастер. На что там ещё ваши сахар со свинцом и уксусом потребны?
– Боярин Лавр Корнеич верно сказал, – Соболь зябко передёрнул плечами. – Только на серебро малая часть сахара идёт – пудов двадцать-двадцать пять. И потребно на то пудов семьдесят камыша. Три дня работы! На варенье да на спирт куда больше нужно. Раньше ещё на очистку болотного железа много уксуса шло, но там муторно больно. Как стали от нурман возить, так это дело забросили.
– Кхе! Едрит твою поперёк да наискось! – взорвался воевода. – Свихнусь я тут свами, ядрёна Матрёна! Спирт-то твой что такое?
– Это, боярин-воевода, хмельной дух, – Соболю, похоже, не хватало слов. – Первосуть любого хмельного. Но он и ещё много куда, помимо хмельных настоек, годится.
– Ни хрена не понял, – воевода помотал головой. – Разве что, если он хмельной, то и пить его можно.
– Могу угостить, боярин, – Соболь поклонился. – Только упредить должен – спирт он крепче крепкого. Не все сдюживают.
Хозяин расставил на столе посудинки, не больше напёрстка, по числу гостей, и теперь наливал воду в большие кружки, красующиеся рядом с ними.
– Да этим воробья причащать! – хохотнул Алексей Рябой. – Аль жалеешь, хозяин?
"Интересно, почему так понимающе переглянулись боярин Михаил и Соболь? Сдаётся мне, они старательно прячут улыбки!"
– Питьё это крепче крепкого, боярин, – с максимальной серьёзностью ответил Соболь. – Самая суть хмельного тут.
– Ха! – Рябой крутанул ус. – Любопытно даже!
– Мне, пожалуй, и хватит хмельного по моим летам, – покачал головой Михаил.
– Кхе! И верно, внучек, – ухмыльнулся воевода и подмигнул своим соратникам. – Ну, а мужам в летах солидных вреда не будет. Посмотрим, что это за дух хмельной, что на него того, за что золотом платят не жалко. Дух-то от него самый что нинаесть хмельной! Берите, кхе, чары. И ты, отче духовный, тоже. Будем здравы и при головах на плечах!
Отставной хилиарх опрокинул в глотку едва пол глотка прозрачного питья. Дыхание перехватило сразу и полностью, во рту враз стало так сухо, как было только раз – во время марша по пустыне без капли воды, на глаза, впервые за много лет, навернулись слёзы, огненный ком прокатился по пищеводу и взорвался в желудке адским пламенем. А потом бывшего полутысячника пехоты базилевса ударил жуткий кашель, какой бывает разве что при грудной болезни, от которой люди умирают, харкая кровью.
– Водички, бояре, водички! – как сквозь туман, донёсся до священника голос Соболя. – Я ж упреждал!
Отец Меркурий наощупь поймал кружку с водой, незнамо как донёс её до рта, холодная вода полилась частью в рот, а частью на бороду, но облегчение принесла.
– Кхе! Уй! Кхе! Ядрёна, кхе, Матрёна, кхе! – кашлял воевода, утирая слёзы. – Кхе! Верно, кхе, дух, кхе, хмельной, мать его! Нешто кто пьёт такую отраву, хозяин?
– Был один – пил, – кивнул головой Соболь. – Боярин узнал – отметелил для вразумления. Своей рукой. А она у него тяжёлая... Была. А потом обещал, что в следующий раз велит рот питуху зашить. Суровой нитью и крест-накрест. И дырку с другой стороны тоже.
– Кхе! И помогло? – боярин Корней уже немного отошёл от последствий дегустации.
– Как отшептало, боярин-воевода, – кивнул Соболь.
– А реактор этот что такое?
– Устройство, где происходит реакция, боярин, – пояснил, ничего не поясняя, Соболь.
– А реакция — это что?
– Превращение одного в другое, боярин Фёдор Алексеич, – ответил за Соболя боярин Михаил.
– Тьфу, мамкина норка! – погостный боярин и правда едва не сплюнул. – Вещай дальше, хозяин!

***

"Вот Соболь и вещал, только ты, Макарий, ничего так толком и не понял – хватило понимания того, что сказал логофет Фёдор. Да и остальным тоже. За исключением, пожалуй, Михаила и Лавра – они что-то в этом ремесле понимали. Ну, а остальные увидели, что это возможно и уяснили, что можно выделить суть вещей, а потом использовать и преобразовывать, и слава Богу.
Куда интереснее как здесь до этого дошли. Начало, явно, положил боярин Данила, с которым ты просто обязан встретиться, а продолжил Феофан, чего он и не скрывает – сам рассказывал, что от богословия он здесь отошёл и сосредоточился на познании Творца через его творения. Познаёт мир. Когда мы с ним и этим Минотавром – Буреем нарезались до положения риз в Михайловом Городке, он сказал нечто, весьма похожее на написанное в тайной книге Прокопия Кесарийца: "Не берусь я судить о высоких вещах. Сумасбродным я считаю исследование Божьей Природы, какова она есть. Трудно нам с какой-либо точностью понять человеческое, к чему же рассуждать о божественном? Ни в чем не противореча установленному, думаю, лучше молчать о том, что предназначено лишь для благоговейного почитания". Не дословно повторил, но смысл был тот же. А потом он сделал интересный вывод – Господь дал нам возможность познавать Его через познание созданного Им мира. И, как бесконечен Бог, так бесконечно и познание. В этом что-то есть и учению Церкви этот постулат не противоречит. Да-да, о том же писал Екклесиаст – Судья Израилев. Мы с Учителем тоже немало беседовали об этом. Дай, Господи, выцарапать Учителя из лап Иллариона и Порфирородной, и мы продолжим этот разговор – здесь он пойдёт по-иному. Тем более, что тут найдётся кому его поддержать!
Хуже другое – совершенно не понятно, что со всем этим делать?
Понятно, что сохранять в тайне, но что и на какой срок? Но ведь вечно таиться нельзя. Придется потихоньку, потихоньку выводить большинство здешних чудес в большой мир. Мееедленно! И осторожно! Как там говорил Варда: "Будто портишь воздух на императорском выходе"? Именно так! И чем сильнее мы будем становиться, тем больше можно станет открыть. Вот только ошибиться нельзя – цену ошибки логофет Фёдор определил верно!
Ладно, Макарий, твоё дело тут телячье – не проговориться. Остальное не в твоей власти. А вот о прямых обязанностях – приведении ко Христу Соболей стоит подумать. Непростой это род, что подтверждает его история – уж очень на сказку смахивает. Пожалуй, хорошо, что ты не стал расспрашивать самих Соболей, а навёл справки. Итак, что там гласит общепринятая версия?"
Отставной хилиарх наяву услышал голос жреца-кузнеца Златояра.

***

– Соболя? Не простой то род. Испокон веку они охотниками были. Красного зверя добывали, а на шкурки всякое нужное племени выменивали: соль, железо, полотно, а, бывало, и хлеб. Брали мясо на зубрах, лосях, оленях, кабанах. Били птицу, чтобы старики побаловали последние зубы мягкой пищей. Ходили и на медведя. Добывали барсуков ради целебного жира. Но лишнего у леса не забирали – лес он ведь тоже предок, – Златояр одновременно и горячился, и старался говорить с былинными интонациями.
– Угу, – отставной хилиарх кивнул.
– Раз охотники на пушного зверя, значит и скорняки, – Златояр поучающе поднял палец. – А где скорняжное ремесло, там и поташ делать надо – жир снимать. Да ещё в давние времена один из их пращуров научился добывать из мочи белую крупу, навроде мелких градин, в воде их растворять и в том растворе кожи и шкуры выделывать. Понял?
– Понял.
– А раз понял, то дальше слушай, – жрец вцепился в опалённую в кузне бороду. – И в торговле Соболя оказались не последними. Умели торговаться, умели взять цену. За то и в силу вошли. Старшие решили, что Соболям предки на ухо шепчут, велели им отбирать шкурки для мены со всего племени.
– А если кто не захочет?
– Не, – Златояр отрицательно мотнул головой, – Соболя честные. Да и кто ж против воли Предков пойдёт? Предки, жрец Распятого, это дело такое. Они из Ирия за всеми смотрят, но за нами особо. Мы ж не дреговичи, хоть с ними и схожи. И Светлых богов чтим: Сварога-Огневеда, Перуна Громовержца, Даждьбога, Стрибога, Хорса и Ярило, Макошь Пресветлую, Ладо, Леля и Полеля, Морёны-смерти боимся, но происходим-то прямо от отца Велеса, появшего смертную деву. Сын Велеса от неё и стал самым первым Предком. А семени его – нам, нервам, от отца Велеса дан был дар – когда станет особенно худо, или просто придёт тому время, в одном из них воплотится Предок и укажет Путь.
"Однако! Языческие легенды весьма похожи! Везде боги, полубоги и герои – дети блуда, а иногда и брака богов со смертными девами и жёнами. Ну, или, иногда, богинь со смертными мужами".
Священник еле заметно улыбнулся.
– Чего лыбишься? Твой Распятый сильный бог, не спорю, но отец Велес – это отец Велес. Предки не раз приходили! На моей памяти было! Журавлика и братана его, хоть они и постарше будут, беспортошными помню. Одну лужу, считай, гузном мерили!
– Мир! Мир! – священник выставил ладони в примирительном жесте. – Верю! А кто такие Журавлик и его брат?
– Ну ты даёшь! – Златояр выпучил глаза. – Боярин Журавль и Данила Мастер это. В них предки и проснулись!
"Оппаньки! Хотя..., пожалуй, ожидаемо"
– Прости, – отставной хилиарх подавил усмешку. – Продолжай.
– Время было предкам прийти – хреново стало до ужаса. Хотя, по началу, сомневались – и раньше отроки и юнаки прыткие случались. Кряж тогда сразу сказал, да не все ему поверили. Особенно Велимир покойный. А братаны собрались, да подались в большой мир. Такое и раньше бывало, но мало кто возвращался. Может, сгинули, а, может, в иных краях приживались. Но эти вернулись. Годы прошли, а вернулись. Воями. Да не одни – дружину нурман железнозубых с собой привели. Этих, сказывали встретили, когда на полуночь да на закат ходили. Там и встали нурманы под их руку. А ещё кузнецы-оружейники и иные мастера с ними пришли. Половина – люди, как люди, а другая будто степняки: волосом чёрны, глазами узки, а мордою темны, будто их, как дичину, под стрехой коптили. Эти приблудились, когда Журавль и Мастер на восход ходили. Сказывают, горы там до неба. Урал-Камень зовутся. А в самой высокой горе – Медной живёт тем горам Хозяйка. На дочке той Хозяйки Мастер и женился, да не зажилась она. А Журавль и вовсе вдовым приехал с калечным сыном на руках. У него и до того нрав был зубру в гону в пору, а как жену в восходных землях похоронил, так вовсе, ровно медведь-шатун сделался. Но справедлив был – не отнять.
– Продолжай, прошу тебя.
– Вот тут уж самым тупым стало ясно, что Предки в них проснулись, а Предков слушаться надо. Тем более, что доказательство тому сразу вышло. Принесли они весть, что грядёт голод великий и велели съестного заготовить сколь только можно. Заготовили. И зерна, и дичины, и рыбы, и репы даже корня аирного и камышного насушили, да в муку смололи. От того следующий год пережили, хоть и корьё жрать пришлось, но с голоду не помер никто.
– А дальше что было?
– Дальше у нас другая жизнь началась, – Златояр усмехнулся. – Да такая, что не всем по нраву. Взвоешь, иной раз, какая! Железной рукой боярин правил. Требы велел отцу богов Сварогу-Огневеду класть. Не все приняли. Старый Велимир и вовсе на погребальный костёр по доброй воле живым взошёл. Дурень! Сварога-Огневеда и Отец Велес во отца места чтит, хоть и всякое между ними бывает.
– А что за новая жизнь?
– Да, знаешь, всякая! – жрец Сварога невесело усмехнулся. – Уклад, что от пращуров заведён, в одночасье рухнул. Предки путь знали, но вели по нему рукой железной. И крови ни своей, ни чужой не боялись. Леса под топор легли, печи задымили, пришлые проявились. Много. Кто своей волей пришёл, а большинство неволей приводили. Каждому урок нарезали и заставили шуршать. Ровно муравья в муравейнике. Даже наши роптали, а пришлые и вовсе... Только Предкам на то было с ёлки класть, а кто противился – тех на шибеницу или на кол. Почитай, две трети старшины сменилось! Что своих, что чужих. Не знал боярин Журавль к одному человеку жалости – всех скопом жалел и о всех скопом заботился. Только многие этого по сю пору не поняли. Думают, что сыто да богато живут само по себе завелось. А вот хрен! Через ту безжалостность случилось!
" Что ж, Макарий, это подтверждает то, что ты видел своими глазами. И, видимо, покойный боярин Александр и ныне, скажем так, условно здравствующий боярин Данила, обрели большую часть своих знаний во время странствий. Что ж, и пифагорейцы и не только они часто уходили на Восток. Видимо там – в неведомых восточных горах и находится главный ковен, где и приняли решение развивать, впавших в ничтожество в здешних болотах, соратников. Интересно, зачем? Считают, что пришло время готовить своё возвращение в большой мир? Интересно, кто из учителей покойного отца Михаила сумел смотаться на Восток? Какая неприметная магнаврская моль? Знания-то из одного источника..."
– Погоди, ты ж, вроде, о Соболях спрашивал? – хлопнул себя по лбу Златояр.
Отставной хилиарх кивнул.
– Так слушай, – жрец выдержал драматическую паузу. – Они, по первости, едва не в ничтожество впали. Зверь от шума нашего ушёл, да и охотников больше стало, торговлю всю бояре в свои руки взяли, да ещё мор их выкосил. Был род – стала семейка. Хоть в приживалы к кому иди...
– Что-то я такого не заметил, – отец Меркурий изобразил сомнение.
– Впали, впали – не сомневайся, – кивнул Златояр. – Да там бы и остались, если бы не пришлый один. Да ты его знаешь – Феофан Грек зовут. Пьянь, но знает и умеет много, от чего у бояр в чести. Его сам Мастер завсегда учил. Тайному. Вот тот Феофан Соболя, которому тогда и трёх десятков не стукнуло, и заприметил. Да к Мастеру отвёл. А боярин его и семейных его учить начал. Почему, спросишь? А хрен его знает – Предку виднее. Поселили их на островах в болоте, куда ход, почитай, всем заказан и стерегут пуще, чем бояр. А уж чем они там заняты, это тебя, а не меня спрашивать надо – ты там был, а я нет. Но почёт тем Соболям с тех пор большой. Даже сопляку Собольку... Особенно сопляку Собольку!

Водник

Дата: Среда, 20.03.2024, 11:27 | Сообщение # 2950 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата кпсс (

)

В конце седьмого десятка такое титулование даже льстит.

Прошу прощения, если обидел. Это принятая здесь цитата из "Андрея Рублёва" biggrin

Водник

Дата: Понедельник, 08.04.2024, 16:14 | Сообщение # 2951 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата itronixoid (

)

Очень хорошо, что Мерк даже не стал пытаться принять гипотезу, что "пробуждение предков" - может быть хоть сколько-то истинным, и не начал её проверять. Потому что когда факты стали бы сходиться - кто знает, что бы подумал отставной полутысячник? )))

Против этой версии - переселения душ у Мерка прививка на уровне подсознания - богумильская ересь. Богумилов же Мерк моей волей жёг и вешал в Болгарии. Да и учителю его учителя Иоанну Италу именно богумильство шили - он учением о переселении душ баловался. Так что...

Водник

Дата: Четверг, 11.04.2024, 15:04 | Сообщение # 2952 | Тема: Кочевники-федераты русских князей 10-12 веков

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата branza (

)

Привет, Князья (вожди) владели ратным делом и сердцами своих людей в большинстве — мастерски. Будучи первым примером во всем сами, они часто водили дружины на подвиги почти сказочные. Как примеры — Византийские походы киевских князей Олега Вещего, Игоря и необычайные по своей мощи деяния и походы Святослава (Игоревича).

Простите, а что вы этим сказать-то хотели?

Водник

Дата: Четверг, 18.04.2024, 17:27 | Сообщение # 2953 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

***

"Вот такая, Макарий, занимательная история... И что здесь правда, а что вымысел – поди разбери. Ясно одно – Соболя себе цену очень хорошо знают, малака!
Однако, если родители, в целом, понятны, то их дети...
Начнём со старшей дочери – Догады. Она понятнее. Само имя говорит о том, что умна. Красива. Той самой северной красотой, от которой сходят с ума повесы в Городе с тех пор, как на службе Империи завелись франки, саксы, даны и русы. Заметно, что хочет замуж, да так, что подол того и гляди вспыхнет. Оно не удивительно – девице девятнадцать лет. Это в Городе выходят замуж и позже, а тут – перестарок.
Это то, что ты, Макарий, увидел сам. Теперь о том, что тебе рассказали. Ещё бы понять, зачем Поднадзорному и его деду это понадобилось? Понадобилось, понадобилось – не сомневайся, иначе бы никто и рта не раскрыл. Итак...
Боярин Лавр рассказал, что Догада превзошла численную науку. Ты, кстати, слышал, чтобы женщин этому вообще учили в пределах больших, чем необходимо для проверки того, как рабыня-экономка тратит деньги, выданные ей для похода на рынок? Не слышал. А Догада закончила школу Феофана Италика. Да, стоит называть его так, чтобы отличать от Феофана из Турова. Но к делу! Она закончила школу. Вместе с сыновьями местных аристо, старших акритов и верхушки ремесленников. Интересно, кстати, а ещё девочки там учились? Я не помню, чтобы Пифагор говорил и писал что-нибудь об образовании женщин. Его вообще люди не очень интересовали. А вот Догада заинтересовала самого боярина Данилу, и он приказал Феофану взять её в обучение. Мдааа...
Итак, Догада изучила численную науку "до интеграла и дифференциала", чтобы это ни значило – Лавр, который это рассказал и сам не знает – ему велели, а он передал. Очередная проверка, понимаю. А Догада стала арифметиком, но это, оказывается, было только начало. Оказывается, без грубокого знания тайн чисел, невозможно проникнуть в тайны химии, а девицу готовили именно к этому. И приготовили. Как оказалось, она очень аккруратна, усидчива и по-хорошему занудлива. Кончилось тем, что что-то новое, что родилось у Феофана Италика, Данилы, когда он бывает в себе, или у Соболька – младшего брата Догады, о котором речь впереди, отрабатывает именно наша девица. А потом пишет памятные грамоты для родителей и работников – что и как делать. А вот сама на выдумку нового не очень горазда. В прочем, не много го ли они все тут хотят от незамужней девицы? У других-то наряды и женихи на уме.
Кстати о женихах. Именно потому Догаду и не отдают замуж. Кто ж расстанется с таким сокровищем? Соболя ищут зятя. Только в зятья далеко не каждый пойдёт. Да ещё из-за тайны к Догаде сватаются худородные, ибо большинство тех, кто живёт не в Гулаге, про Соболей знают только то, что род этот впал в ничтожество, а боярин поселил их на болоте. В результате девка ревёт, её мать рвёт и мечет, а отец скрипит зубами. Дошло даже до покойного боярина Александра. Тот обещал привезти жениха аж из Новгорода, но не успел.
Теперь Соболёк. Парень на два с небольшим года моложе Догады. Надежда и опора родителей и, похоже, не только родителей. На ремесленника не похож совершенно. Наверное, таким мог бы быть Феофан Италик, родись он в семье аристо, причём такого, чьи предки непрерывно заседают в Синклите со времён Старого Рима. Эдакое неуловимое чувство превосходства, которое разливается в воздухе, как тонкое благовоние – не обоняемое, но ощущаемое. Но характер, при этом, ровный, открытый, даже дружелюбный. Не чинится, точнее, думает, что не чинится. Как Вурц, к примеру – аристо, даже поднявшиеся из акритских рядов и отведавшие палку декарха и лохага, всё равно смотрят на простецов иначе, чем на своих и сами не замечают этого. Даже лучшие из них. Вот и у Соболька сквозит нечто такое... Но он-то не аристо!
Кстати, у Соболька граница между равным, высшим и низшим проходит не по происхождению или могуществу, а по учёности. Лавра он, похоже, склонен, со временем, признать равным, Поднадзорного признал безоговорочно, на тебя обратил внимание, а к остальным отнёсся, как к досадной помехе. Чем-то в этом похож на магнаврских светил и, пожалуй, Учителя. Только Соболёк, по малолетству, плоховато умеет своё высокомерие скрывать. Хотя, такую гордыню надо уметь видеть. Ставлю солид против обола, что воевода Кирилл, при всём его уме и проницательности, ничего не заметил – он просто не знает, что гордецы бывают и такими.
Основания для этого у Соболька, кстати, имеются. Как рассказал боярин Лавр, парня заметили, когда ему едва стукнуло семь. Боярин Данила заметил. Сам. Сам же и отвёл его к Феофану Италику. Вот так Соболёк оказался соучеником боярина Юрия – сына боярина Александра. Это был первый набор в школу Феофана. Нет, учили и раньше, но того что древние называли система до того момента не водилось.
Соболёк превзошёл свободные искусства, точнее то, что здесь их заменяет, ибо на Кордоне не учат ни риторике, ни музыке, зато всякоразличные artes mechanicae вколачивают, как декарх дисциплину в новобранца. Языкам, кстати, тоже не учат. И философии. Зато благородным наукам о числе – выше крыши. Какие-то очень радикальные пифагорейцы. И странные. Пифагор Самосский, вроде, искусствами механическими не баловался, занимаясь только идеями. Но ты опять отвлёкся, Макарий. Давай-ка к Собольку!
В численных науках он, как уже говорилось, преуспел. В грамматике и диалектике оказался не хуже. Постиг землеописание и астрономию. Ну, а на химию просто запал. Причём, настолько, что оставил позади Феофана. Боярин Данила занимался с ним сам несколько лет. Говорят, помимо прочего, это помогало боярину бороться с болезнью и сохранять себя.
В конце концов, Соболёк стал тем, кто выдумывает новое. А новое здесь ценят, как нигде во всей известной тебе, Макарий, Ойкумене. Экклесиаст, судья Израилев, со своим: "Говорят, смотри – это новое..." не нашёл бы тут понимания! И это невероятно! Любому в Городе зримо понятно, что мы лишь жалкие последыши великих предков. Мы разучились так воевать, так строить и так управлять Империей, как умели они. И с каждым не поколением даже – годом становится всё хуже. Мы лишь делаем, что можем, и ждём когда Он придёт во второй раз, после чего, как говорил Иоанн, больше не будет времени. А они – нет! Особенно молодые. И здесь – на Кордоне, и в Михайловом Городке. Здесь ценят новое, гонятся за новым, возносят тех, кто это новое может создавать! Хотя предков поминают при каждом удобном и неудобном случае.
Почему?! Зачем?! Неужели мы – ромеи народ-старик и наше время ушло? Или ты, Господи, даёшь мне знак, что пора перелить молодое вино в старые мехи? Их – в нас? Ведь так уже было – с готами. Ты об этом Феофану Туровскому, как раз, и рассказывал. Или нам пришла пора отринуть гордыню и начать учиться у недавних варваров, работников последнего часа? Задача, гамо то психо му! Прости старого солдата, Создатель!
Но почему и зачем Михаил – больше некому, прислал Лавра рассказать мне это? Почему не сам? Хотел, чтобы дядя пропустил это через себя и понял, а, заодно, добавил то, что сам неосознанно заметил? Наверное, да. Но это тактика, а какова у Поднадзорного стратегия? Ты ему, явно, нужен. Как и его деду, дяде, Аристарху и ещё Бог знает кому. Но зачем? Именно ему зачем?
Стоп, Макарий, отвлекись и начни сначала. Тебе показали то, во что не посвятили большинство своих. Но ты им не свой. Надеюсь, пока. Однако, ты принадлежишь к допущенным к великой тайне. Смертельно опасной, причём. И предавать тебе смысла нет – этим не купишь даже жизни, не то, что почёта, о чём тебе прямо и сказали. Из этого следует, что ты им всем позарез нужен, но ни один засранец так и не сказал зачем. Кроме туровского Феофана, но он-то, как раз, к посвящённым не относится, хотя, не исключу, что со временем посвятят и его.
Возможно, это и есть знак, которого ты так ждёшь? Но тогда можно допустить, что они сами не знают, зачем ты им, но чувствуют, что зачем-то необходим. И тоже ждут знака, что их действия угодны Ему. Логично? С одной стороны, да, но с другой, слишком похоже на выдачу желаемого за действительное. А ты, старый хрыч, всегда предпочитал нечто более приземлённое. Да и Высшее Начальство стал дёргать, только попав на Русь. Так что поищи ответ, в котором будет поменьше Его воли и побольше нашей – людской.
Вот только ответ никак не ищется. В конце концов, им сгодился бы любой священник. Если они собираются водить за нос наследника князя и всю ту свору, что с ним притащится, то какого-то попа – проще, чем помочиться. Нет, конечно, они почувствовали в тебе солдата. И тому, что ты хилиарх тоже поверили. Как и тому, что спрятать тебя под мох себе дороже. Достаточно для договора о ненападении, но тебя делают своим, причём, не спрашивая твоего согласия. Замазывают, как говорит ночное отребье. Но зачем? Им нужен ещё один стратиг? Бред! Тут и своих хватает, да и должного количества пехоты, чтобы ты мог проявить себя, тут нет. И лесной войны, что им предстоит, ты не знаешь – ты не порубежник из акритских клисур, и им это известно.
Значит, ты им нужен, как священник? А почему? Что в тебе может быть такого, чтобы они так рисковали? Уж точно не твои, давно спущенные в отхожее место, связи в Городе. Да и зачем им знакомство с несколькими кентархами, хилиархами, таксиархами и даже одним-двумя мерархами?
Нет, чем дальше, тем бредовей! Выкинь пока это из головы и вспомни, что ещё видел.

Водник

Дата: Четверг, 02.05.2024, 08:45 | Сообщение # 2954 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Отставной хилиарх вновь, как наяву, ощутил на щеках колючий ветер, огибающий большие печи. Нет, не огромные – просто большие. В три-четыре человеческих роста и окружённые бревенчатыми навесами. Отставной хилиарх в пол уха слушал объяснения боярина Лавра – ну печи и печи для железа, а что большие, так всякое в жизни бывает. Отец Меркурий просто утомился – слишком много впечатлений свалилось на него за последние дни. Умом он понимал, что послушать боярина стоило бы, но сосредоточиться уже не мог. А Лавр, меж тем, сел на своего конька. Глаза у него горели. От воеводского сына исходила почти физически ощутимая волна счастья...
– Лаврух, а от чего печи в таком месте поставили – посреди болота? – осведомился вдруг воевода. – Место, вроде, негодящее. Болото.
– Это как сказать, батюшка, – ухмыльнулся Лавр. – Эту островину для здешних плавок, как нарочно ставили. С одной стороны руда добрая – только черпай, а с другой – торф.
– А он-то тут на кой ляд? Уголь же нужен?
– Нужен, но в другом месте – где свинское железо в закаляемое переваривают, – лицо Лавра озарила блаженная улыбка. – Из здешних же печей исразу закаляемое железо, простое и свинское выходит и работают они на особом угле, что из торфа пережигают вон в той земляной печи. Кокс называется. От него жару куда больше, но он только для плавки годится, а передела – нет. И печи от него тоже быстро прогорают, но то окупается. Кроме кокса из торфа не то горючая смола, не то масло выходит. Горит жарко. Кузьке для зажигательных болтов лучше его живицы со скипидаром оказалось.
– Кхе! – воевода подкрутил ус. – Наука. Ты мне потом, Лаврух, про смолу ту больше расскажи.
Лавр кивнул.
"Малака! Зажигательная смесь! Интересно, она горит лучше нафты или хуже? Слава Богу, хоть огонь базилевсов они не сделали!
Так, а это-то здесь зачем?"
Взгляд отставного хилиарха скользнул по двум ветряным мельницам. Находиться здесь им было совершенно незачем.
– Скажи, боярин Лавр, – язык отца Меркурия оказался быстрее мыслей, – для чего тут ветряные мельницы? Что здесь можно молоть?
– Для того, отче, что на этой островине ветер дует, почитай, всегда, – боярин Лавр широко улыбнулся. – Я ж сказывал, что эту островину Господь нарочно для плавок устроил: руда добрая есть, торф на кокс годный есть и ветер всегда дует – вот тот ветер и приспособили мехи качать. Мехи на зиму разобраны – там кожи много, а ей мороз не полезен. Вот так.
"Малака!"
– Хитро! – одобрил Лука Говорун.
– А сколько тут железа выходит, боярин Лавр Корнеич? – осведомился, задумчиво покачиваясь с пятки на носок, боярин Фёдор.
– От десяти до шестнадцати пудов за плавку, боярин, – Лавр довольно улыбнулся. – Треть, правда, свинское, но и оно не пропадает.
– А плавок сколько?
– По две в месяц с травеня по листопад делать можно, – Лавр кивнул в сторону печей.
– Это что ж – двадцать плавок за лето?! – погостный боярин выпучил глаза.
– Нет, Фёдор Алексеич, – Лавр покачал головой, – десять, много двенадцать. В одной печи плавят – вторую перебирают. Жар большой – прогорают быстро. А ещё руды надо добыть да подготовить, кокса наделать, кирпичей на починку налепить. А народу нет – пахать-то кто будет?.
– Всё равно, мамкина норка! – рубанул рукой воздух погостный боярин. – Эдакая прорвища железа! Понятно теперь почему у них плуги да лопаты железные!
– Вот того ради боярин Журавль, упокой Господи его душу, – Лавр истово перекрестился, – людоловством и занимался. Чтобы одного мастера или иного ремесленного работника кормить, чуть не двадцать пахарей нужно. А ведь дружина ещё... Такие дела.
– Кхе! – задумчиво произнёс воевода Корней.

Глава 8
Март 1126 г. Кордон. Архипелаг ГУЛАГ. Колыма. Киноварное подворье.

– А теперь, господа бояре, ехать нам на Колыму, – боярин Лавр невесело усмехнулся. – На Киноварное подворье. Оно же Серебряная слобода. Сразу скажу – невесёлое местечко...

***

"Лавр оказался прав – местечко и впрямь невесёлое. Селище похороненных заживо. Я всегда подозревал, что лучше смерть, чем вечное пребывание меж четырёх стен. Хотя, многие простецы, возможно, и позавидовали бы душегубам и прочим преступникам с Киноварного подворья, но не я – медленно отравляться ядом не для меня. Эдакая казнь Сократа, растянутая на годы...
Хотя, как ты уже говорил, Макарий, недалёкого ума простецы могут и позавидовать столу узников. И их можно понять.
С виду ничего страшного в Киноварном подворье нет – несколько домов, обнесённых высоким тыном с вышками по углам. На вышках всегда стражники с луками. Но это снаружи. Изнутри перед наружным тыном стоит ещё один невысокий заплот. Любой узник, перебравшийся через него, подлежит немедленной смерти. Говорят, некоторые так и кончали с опостылевшей жизнью – перелезали через заплот и ловили стрелу. После нескольких случаев, между тыном и заплотом запустили натасканных на людей псов. С тех пор желающих свести счёты с жизнью поубавилось – быть заживо сожранным псами это не то, что лёгкая смерть от стрелы.
Внутри заплота пять строений: свинцово-серебряная мастерская, киноварная мастерская, дом для узников, дом для охраны и трапезная с баней. В прочем, нет – ты забыл дровяные сараи, Макарий. И глубокий колодец. Мастерские можно отличить по высоким, очень высоким, печным трубам. Всё вместе это называется Киноварным подворьем. А ещё Серебряной слободой и Колымской зоной.
А что в мастерских? Небольшие печи к которым подходят плавно изогнутые воздуховоды. Множество литых из свинского железа заслонок, перекрывающих и открывающих ход воздуху и дыму. В свинцово-серебряную печь, вмурован невеликий котелок из свиного железа – в нём и плавят. Сверху закрывают надвижным коробом с окошками – смотреть. Время от времени черпаком снимают сверху плёнку. Сначала одну, потом вторую. Черпают в разные горшки. Первую плёнку – особо ценную и тонкую доверяют снимать только ловкачам. И за её уловление положена награда: хмельное, освобождение на день-другой от работ, говорят, особо ловким, сумевшим снять больше и чище, даже привозили баб – тем, кому они ещё нужны.
Вторую плёнку снова прогревают на решётке и оставляют остывать. Остывшее за ночь мелют ножной мельницей. А смеленное растворяют в уксусе и прогоняют через медный самовар, похожий на тот, в котором получают spiritus. С тем, что в результате получилось тоже что-то делают – уже не помню.
В Кинованой мастерской похоже: Те же печи, те же котелки свиного железа, те же вытяжки, тот же самовар. Только здесь ещё серой воняет. В этой мастерской золотят и серебрят медь и получают из бросовой чёрной киновари драгоценную красную. Ну и выделяют mercurium - живое серебро.
Но куда примечательнее люди, что там работают. Узники. Те, кто попал сюда недавно вполне здоровы на вид, но это временно. Через несколько лет на дёснах возле зубов появляется серо-лиловкя полоса – первый признак отравления. Потом в глазах возникает выражение вечного испуга – заключённые и на самом деле начинают всего бояться. А ещё тупеют, теряют охоту к еде. Живые мертвецы начинают плохо двигаться – как будто вокруг них вода, у них трясутся руки, течёт слюна, набухают и кровоточат дёсны, ломит суставы. Некоторые сходят с ума.
Возврата для них нет. Нет и имён – их зовут по числам. С первого по пятьдесят четвёртый. Сейчас самый старший из живых носит номер тридцать девять. Говорят, он был душегубом, однако звериная жажда к жизни позволила ему продержаться больше десяти лет. Однако узников – здесь их называют "спецконтингент" берегут. Так же, как мастер бережёт дорогой и нужный инструмент.
Яд свинца и живого серебра распространяется по воздуху. Тебе объяснили, что часть этих субстанций при нагревании образует пар. Он и травит. От того вмастерских постоянно топят печи – печная тяга ,через систему особых каналов, выьягивает отравленный воздух. Спецконтингент работает в очках, кожанных масках, очищающих воздух, и перчатках, снимать которые запрещено. И выглядят узники в этой снасти, как черти с иконы сташного суда. Защитную снасть моют мылом и уксусом. Так же и тем же моют лицо и руки спецконтингента, а после рабочего дня их заставляют мыться в бане. Наряд на подготовку бани заключённые воспринимают, как награду – работа на воздухе, а не у свинцовых печей. Да, ещё узникам налысо бреют волосы везде, где те растут.
Чтобы дольше жить живой мертвец должен хорошо есть – это ослабляет действие яда. Вот из и кормят: пять раз в неделю мясо, два – рыба. Заставляют пить много молока – целую крынку. Время от времени дают драгоценное варенье, а летом – плоды и ягоды. Дают мёд. Много сырых овощей. Словом, так ест далеко не всякий воин. Вот эта кормёжка и послужила началом одному крайне примечательному событию, многое перевернувшему в семействе Лисовинов..."
Отставной хилиарх, как наяву, увидел трапезную, где за столами сидели полтора десятка налысо бритых мужчин, ногу каждого из которых украшала увесистая колодка. Живые мертвецы ели. Хорошо ели: щи с убоиной, забеленные сметаной, каша с.мясом, хлеб, свежий и солёный чеснок, молоко. Вокруг стола прохаживались два охранника.
Старший над охранниками, коего боярин Лавр звал просто Хозяином, как раз знакомил гостей со своими поднадзорными. Делал он это в достаточно своеобразной манере:
– Номер тридцать девять, – палец Хозяина указал на одного. – Душегуб. Скоро полтора десятка лет здесь. Никак не сдохнет. Жить хочет. Помнит, что раз чудо случилось – двадцать второго боярин помиловал. В Сибирь на спецпоселение перевёл. Вот и этот выслужиться мечтает
Хозян перешёл к следующему.
– Сороковой, – хозяин опять ткнул пальцем. – Вор. Крыса. У своих воровал. Через то здесь. Скоро законаем. Сорок первый...
Хозяин вдруг резко обарнулся и рявкнул:
– Пятьдесят второй, мухой молоко выпил!
Пятьдесят второй – довольно молодой парень со следами кулачного вразумления на лице угрюмо процедил:
– Не буду. Быстее сдохну.
– Будешь, – по-волчьи ухмыльнулся хозяин и кивнул охранникам.
Те мигом подскочили. Один вытянул провинившегося палкой поперёк спины, заломил ему руку и упёрся кзажал воспитуемому нос, а когда тгт задохнулся, начал принудительно, мелкими порциями заливать в него молоко, не давая выплёвывать.
– Остальным жрать! – рявкнул Хозяин. – И чтобы ни крошки, ни капли мне не оставили. Вы здесь даже сдохнуть не вольны – скот и не более того.
Живые мертвецы заработали ложками.
– Только так с ними, боярин-воевода, – Хозяин слегка поклонился. Они есть инструмент и только. Мне это боярин Журавль объяснил, когда ещё парнями холостыми были. Мне и сотнику Грыму. А мы то крепко запомнили!
– Кхе! - универсальный комментарий воеводы прозвучал задумчиво. – Ну и пусть бы дохли – жалко что ли?
– Так татей воров и душегубов тогда не напасёшься, боярин-воевода, – пожал плечами Хозяин. – Только его обучишь, а он и помрёт. Бесхозяйственно получается.
– Кхе! – боярин Корней прищурился. – Подумаю. Показывай, десятник, кто там у тебя дальше.
– Сорок первый – девку малолетнюю снасильничал, а она не вынесла – утопилась.
– Вот же тварь! – прошипел боярин Алексей Рябой, видимо, вспомнив о своих дочерях. – Чего ж его боярин Журавль не на кол-то?
– Боярин решил, что это слишком легко будет, – солидно ответил Хозяин. – А родных той девки, что просили паскуда им головой выдать – они его берёзами разомкнуть хотели, велел сюда свозить да показать. Они иоглядели да согласились, что это почище кола и размычки будет.
– Умён был боярин Журавль..., – ни к кому не обращаясь произнёс Боярин Фёдор.
– И все тут такие? – полюбопытствовал воевода Погорынский..
– Все, боярин-воевода, – Кивнул Хозяин.
– Ну их тогда к бесу, – решил воевода Корней. – Веди, десятник, показывай каким ремеслом эти до домовины промышляют.
Хозяин молча поклонился и сделал приглашающий жест.

Водник

Дата: Понедельник, 20.05.2024, 15:36 | Сообщение # 2955 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата Levran (

)

Предлагаю достаточно серьезный и сложный проект для команды Сучка - строительство и обустройство верфи, где будут сроиться ладьи (корабли) нового

Будет. Но сильно не скоро. Людей пока нет. Остальных ресурсов - тоже.

Цитата Levran (

)

В Кузнечике предлагалась задача - строить много и дешево корабликов по шаблону. Тут нужен главный технолог, а нет корабел (автор любого может пристегнуть).

Бабу Ягу надо будет выращивать в своём коллективе, а это долго, дорого и сложно. Да и для строительства кораблей нового типа надо сначала выйти к морю, что тоже затратно по времени и ресурсам.

Цитата Levran (

)

Битва на дюнах будет проходить примерно через 30 лет после первых событий. За это время можно не один полный хоровой коллектив подготовить.

А смысл? Для поднятия духа к армии естественным образом прибьются маркитантки - они и займутся поднятием духа и не только wink

А вот о должности хуренвайбеля при каждом батальоне есть смысл, со временем, подумать wink

Дело в том, что средневековая война имеет свою специфику. Зачастую, весьма неприглядную. Так что порядочным женщинам при армии делать нечего.

Водник

Дата: Вторник, 21.05.2024, 12:41 | Сообщение # 2956 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата Levran (

)

Зато какой эфект!

Эффект будет. В Архангельске. "Порядочных женщин (мы берём за аксиому, что в ВКРиП актриса/певица может иметь репутацию порядочной женщины, хоть это и не просто) бросили в полк", "Князь при живой жене б...дей себе по морю возит" и т.д. и т.п. И таких разговоров будет масса во всех слоях общества. В средневековом понимании порядочная женщина может находиться при армии только если она жена наёмного солдата. Но не офицера/командира/кондотьера - эти жён в поход не берут, а решают свои половые потребности посредством пленниц, маркитанток и поселянок, что им никто не ставит в вину, даже жёны. А любая другая женщина при армии = шлюха. Менталитет-с. Ну и зачем великому князю Росскому и Поморскому такой пиар своими руками?

Водник

Дата: Вторник, 21.05.2024, 13:01 | Сообщение # 2957 | Тема: Так не строят! - 2

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

***

"Внутри, Макарий, тебе не понравилось. Да и кому бы понравилось? Одни кожаные маски чего стоили! А напялить пришлось. Ни у Хозяина, ни у боярина Лавра потачки никто не получил. Эпарх Кирилл, помнится воспротивился, и был осажен. Вежливо, но твёрдо. На воеводу это произвело впечатление. Интересно, не тогда ли он решил сделать то, что сделал?
Кстати, Макарий, ты ведь ошибался, считая, что отец ни во что не ставит сына. Нет, когда-то, видимо, так и было, но на Кордоне эпарх Кирилл увидел и понял куда больше, чем казалось поначалу. В том числе и про сына. Ибо иначе объяснить случившееся я не могу....".

***

С Колымы кавалькада выехала в подавленном настроении. Увиденное на Киноварном подворье не веселило. Один воевода казался хоть и задумчивым, но бодрым. Он о чём-то размышлял всю дорогу и время от времени задавал вопросы то одному, то другому попутчику. Так и выбрались с Гулага на твёрдый берег, где и остановились ноги размять.
– А ну, соколы, ползите сюда, – воевода махнул рукой, подзывая соратников.
Все, включая отца Меркурия подошли ближе. Воевода кивнул, обвёл всех глазами, собирая внимание и, без всякого перехода взорвался:
– Вы чего утворили, козлодуи, тереть вас скрипеть в бога нашего через тридцать три забора вдоль, поперёк и наискось?! Ряд они заключили в Иисуса бога душу! Боярами назвались! Как вас тут, как щенков в отхожем месте не перетопили?! Мозги курячьи! Чудо, ядрёна Матрёна, чудо Господне, что вы – пни колчерукие с руками из зада, Журавлёвские земли под руку взять умудрились! Видать вам их, как заваль на торгу, пряио в руки впихивали! Так вы и то три раза уронили! Мамка вас, видать, в титешнестве десять раз подкинула и ни разу не поймала, и всё башкой в тесовый пол!
"В нос. Чтобы кровь пустить. Помню. Но какая муха его укусила?"
– Охолонь, Корней! – Лука стал краснее своих усов и заиграл желваками. – Почему и зачем так сделали тебе не раз говорено! И ты, титька воробьиная, с тем согласился!
- Согласился! – голос воеводы сочился ядом. – Пока своими глазами степень вашей дурости не увидал! С тебя-то, Лука, спрос короток: Сотню в седло поднял, бунтовщиков здешних разбил, остальному их войску взбрыкнуть не дал, силу показал. И это всё с пятью десятками. Честь тебе и хвала! Хотя всё одно дурень! Тебе вот эти, – воевода ткнул пальцем сначала в сына, потом во внука и, в конце, в Аристарха, – в уши налили, а ты и расплылся, как это самое на солнышке!
"Разнос! Прекрасный воинский разнос! Спектакль! Эпарх валяет Ваньку, как здесь говорят. Вот только зачем? Для чего публично смешивать с навозом своих наследников и соправителя? Интересно, а они это поняли? Сейчас и посмотрим".
– Ну-ка поведай нам, боярин-воевода, чего ж мы такого утворили, что ты от натуги чуть под себя не сходил оравши? – нехорошо усмехнулся Аристарх. – Выкладывай, едрён дрищ! Я жду!
"Кажется, не поняли. Даже то, что это разнос, для опускания с небес на грешную землю. А ведь они и сами прекрасно владеют этим искусством, но приняли за чистую монету. Что ж, врасплох застать можно любого. Это ты, Макарий, смотришь на происходящее несколько отстранённо, ибо только хочешь стать своим, но ещё не стал, а они – они могут счесть такие обвинения предательством. Зачем ты играешь в столь рискованную игру, эпарх Кирилл? Для чего подвергаешь испытанию верность ближайших соратников? Ты же ничего не делаешь просто так!"
– Ну, придётся расаказать, раз сами не поняли, – воевода включил свой знаменитый "ласковый" тон – тот самый, после которого нередко образовывались трупы. – Видать стареешь, Репейка. Или боярство самозванное ум застит. Слушать всем!
Воевода обвёл растерянных соратников взглядом. Бояре Рябой и Игнат опустили глаза, Лука Говорун грыз ус, боярин Михаил ответил деду по-детски невинным взглядом, Аристарх нехорошо прищурился, а во взгляде Лавра, раскалённой до бела сталью, светилось бешенство. Один Бурей одновременно зевал и ковырялся в носу. За спиной Корнея что-то пробормотал под нос погостный боярин. Воеводу это не смутило.
– Слушать всем! – повторил он. – И пальцы загибать! Можете разуться даже, ядрёна Матрёна! Первое – пир по случаю новых бояр забыли! Полюдье просрали! Говорите, что под руку здешние земли взяли, а у вас тут язычники девку-христианку увозом берут, христиан режут да попам морды бьют! Взяли они! Так и уд в отхожем месте не удержишь, как вы взяли! До бунта довели! И тот сами подавить не сумели – местные того Лихаря резали! У холопов тут литеры на руках – вы узнали для чего?! Мож там число зверя начертано? Его, в Писании сказано, тоже на руку да лоб чертить станут! В христианских то землях эдакая пакость, прости, Господи! А вам и в голову не пришло убрать! Козлодуи!
Юный боярин Михаил восхищённо присвистнул.
"О, эпарх, это было прекрасно! Как там говорил боярич Тимофей – натягивать сову на модель земной сферы... Тьфу, как её тут зовут? Вспомнил – глобус! Вот это воевода Кирилл прямо сейчас и проделал! И внук это оценил! Тебе не кажется, Макарий, что он раскусил игру деда?"
А воевода, меж тем, продолжал выдавать на-гора обвинения, не обращая внимания на дерзость внука:
– Литеры с холопов и смердов убрать! Но не раньше, чем вы мне ответите, как сделать так, чтобы они после этого не разбежались! Если хоть один уйдёт, тут землю да воду оставят! Об этом вы тоже не подумали! А сын мой богоданный и вовсе учудил – Мела Толчёного в Ратное послал! На волю! Козлодуй! Пень ненадобный! Ты что, не знал, что у него язык что помело?! И остальные не лучше – игрушки глаза позастили, тереть вас скрипеть! Как же – печи вавилонские увидели! Мечи сказочные, посуда царская! В портки напрудили от счастья! Тьфу! Особливо сынок богоданный – Лавруха! Начальный человек сам краску варить начал! И порты красить! Вместо того, чтобы на всё уряд устанавливать! Ты сколько в игрушки играл, дитятко?! День?! Два?! Три?! А туда же – боярином величаться вздумал! Золотарь ты, а не боярин!
Рука боярина Лавра медленно потянулась к мечу. А глаза и вовсе будто бельмами затянуло. Отставному хилиарху казалось, что он слышит шорох сукна рукава по сукну полушубка. Он уже готов был с криком "Мир!" кинуться между отцом и сыном, но что-то его удержало. Он и сам не понял что. Ладонь Лавра доползла до эфеса, сомкнулась на нём... И тут боярин, к величайшему удивлению отца Меркурия, глубоко вздохнул, выпустил оружие и весело, на самом деле весело, взглянул на взбешённого отца.
"Он понял! И что-то задумал!"
А воевода продолжал фонтанировать:
– Ни хрена у вас порядка ни в чём нет! Ряд ваш для старожилов-огнищан хорош, а смердам, что позже привели, из выгребной ямы лопатой! И душегубы с Гулага никуда не денутся! А мастера?! Про Мела Толчёного я уже говорил – чуть не упустили! А ну как бы ушёл?! С князем Юрием Залесским еле расплевались, а вы, козлодуи, нам чуть новых на шею не накачали! И князей, и бояр, что ещё хуже! Оно нам надо, тереть вас скрипеть?! Ты каким местом думал, Лавруха?! Ась?!
Аристарх с Лукой переглянулись. Лавр приподнял бровь. Рябой и Игнат совсем повесили головы. Михаил же продолжал смотреть на деда наивным детским взглядом.
"Придуривается, Малака!"
– Какого едкого огородного овоща, ядрёна Матрёна, гончары, что царскую посуду делать могут, простые горшки лепят?! – орал вошедший в раж воевода. – Горшков налепить больше некому? Да хрен с ними с горшками – они ж и кирпич делают! Что, Плинфа с подмастерьями того не осилит?! Почему я даже о такой хрени за вас думать должен?!
"А тебя несёт, эпарх! И зачем тебе это, старый ты пердун? Для чего ты втаптываешь в грязь своё семя и соправителя? Я тебя не понимаю!"
– Теперь со сластью этой, что из камыша, – воевода и не думал останавливаться. – Если в нём ягоды варить можно и тем вареньем детей кормить, чтоб не мёрли, то какого ясного красного оно здесь есть, а в Ратном нету?! Камыша мало?! Так если его только тут тремя с половиной калеками косить, так и не будет! Тебе, Лавруха, на моих глазах боярин Игнат тот камыш предлагал! Вот он боярин – сообразил, а ты нет бы в ножки Игнату поклониться да руками и ногами за то ухватиться, нос до неба задрал – поговорим мол, потом! Козлодуй!
– Кхе! – совершенно по-дедовски кхекнул боярин Михаил.
Дед полоснул по внуку бешенным взглядом. Тот, в ответ, явил из себя совершенно иконописное воплощение невинности. Отставной хилиарх перевёл взгляд на Лавра и обомлел – сын воеводы улыбался.
"С такой улыбкой идут убивать! Ты заигрался, эпарх! Пусть Господь вразумит тебя пока не поздно!"
– У нас тут голод намечается, ядрёна Матрёна, или как?! – боярин Корней оседлал нового конька. – Почему тогда эти варнаки на Колыме в три горла жрут?! Подохнут быстро?! Да и хрен с ними – пусть подыхают! Новых купим – Русь обелью не оскудела! А эти за два года сколько сожрут, пока сытые времена снова настанут?! Да троих за одного прокормить можно! Ан нет – в душегубов насильно пихает Хозяин этот! А боярин Лавр на то глазёнкапи хлопает, как девка, что от прохожего понесла!
"Да когда же он выдохнется?! Прости меня, Господи, но у меня уже нет желания останавливать намечающееся отцеубийство!"
– Вы почему, тетерева сизокрылые, с одной Мастеровой слободой носитесь, как дурень с писаной торбой?! – воевода, в очередной раз, сменил тему. – Почему из Ратного никто у здешних полеведов, скотоведов и прочих не учится?! Почему здешние жеребцы, быки, кабаны да козлы ратнинских кобыл, коров, свиней и коз без роздыху не кроют?! Сами тем займётесь?! Здешние зерно и репа урожай в полтора, а то и в два раза больше даёт – почему они в Ратном в каждом семенном ларе ещё не лежат?! Здесь запас есть – я узнвал! Или нам жрать не надо?! Бзднуть не успеете, как сеять пора! Со змеиным железом да стеклом прозрачным в игрушки играете, бояре, а то, что с пустым брюхом и в нужник не сходишь невдомёк, детишки!
"Странно, а почему молчит Аристарх? Насколько я успел его узнать, он никому не позволяет так с собой разговаривать. Попробовавшие переселились на кладбище – смотрят, как растёт трава, снизу. Это начинает пахнуть представлением бродячих мимов, вот только кто тут мимы, а кто зрители?"
– Да и с железом, – Корней не унимался. – У нас лес рубят и на уголь его жгут, а тут из торфа его мастырить сподобились! Легче и быстрее! Вы о том, чтобы этот торфяной уголь к нам возили договорились?!
"По-моему Лавр, услышав последнее, едва не расхохотался!"
– Нам через год куча семян потребуется, – воевода и не думал иссякать, – а где те семена сеять?! Вы о росчистях подумали?! Людей упредили?!
– Упредили, деда, – подал голос боярин Михаил. Валят лес, господин воевода. И в Ратном, и здесь.
– Кхе, хоть на это сподобились. Хватило ума, – пробурчал боярин Корней и тут же заорал снова. – Только на это и хватило! А остальное просрали! Вместе с умом в нужнике оставили! Я тут без году неделя и увидел, а вы с начала Великого поста сидите, как свиньи в берлоге, и ушами хлопаете! И этот, как его, главный амбар здешний, в котором зерно не пропадает, почему ещё у нас не строят?! Собрать всех здешних строителей и в Михайлов Городок послать ума не хватило?!
– Невозможно, боярин-воевода, – совершенно спокойно отчеканил боярин Лавр. – Никак.
– Ты мне поговори ещё! – воевода озверел ещё сильнее, хотя, казалось, больше уже нельзя. – Войско Погорынское летом в поход идёт! И не на один год! И здесь – в нашем логове запас всего должен быть! И допрежь всего еды! Ты хоть это понял?! Отвечай!
– Изволь, боярин-воевода, – совершенно спокойным и даже рассудительным тоном начал боярин Лавр. – Прежде всего дозволь поблагодарить тебя за то, что ты указал нам – твоим боярам на наши ошибки с пиром и полюдьем. Был грех, винимся – не уследили. В оправдание своё можем сказать, что сговор боярича Тимофея и нурманской боярышни Хельги показался нам важнее. Как и посольство князя Юрия Владимировича Залесского. А допрежь всего посчитали мы важным поставить под твою руку здешние земли с их богатством и войском, не допустив тут замятни и раззора. Это нам, волей Божьей и нашими трудами, удалось.
– Златоуст, едрён дрищ! – громыхнул староста Аристарх. – Слышишь, Корней, что тебе сын твой – боярин Лавр говорит? Я и от себя добавлю!
– Позволь мне закончить, боярин Аристарх Семёныч, – Лавр с достоинством поклонился старосте. – Меня боярин-воевода больше всех овиноватил – мне и ответ первому держать. Дозволишь продолжать, боярин-воевода?
Боярин Корней ошалело кивнул.
"Похоже, отец ожидал от сына чего угодно, только не этого. Да и ты, Макарий, тоже!"
– Теперь скажу о хлебе насущном и ремёслах, – боярин Лавр с издевательской вежливостью поклонился отцу. – Всё необходимое и, на сей час, возможное для увеличения запашки и перенятия здешних хитростей сделано трудами боярина Аристарха Семёныча и боярина Луки Спиридоныча, а стало всё то возможно только благодаря моему племяннику – боярину и княжьему сотнику Михаилу Фролычу Лисовину.
За спиной воеводы прыснул в кулак боярин Фёдор.
– Кхе! – только и смог произнести боярин Корней.
– Теперь о ремесле, мастерах и мастеровых слободах, – тем же философски-светским тоном продолжил боярин Лавр. – Их на себя взял я. Дури и безобразия там ещё, конечно, много, но исправляем и, со временем, исправим. Больше всего мешает делу то, что всех много, а всего мало, и быстро эту беду не избыть – слишком сложно тут всё устроено и слишком большой ущерб нанёс мятеж Мирона, о чём тебе уже докладывалось. И потому твои указания по ремесленному делу, есть несусветная дурь, которая всё здесь похоронит! А я тебе того не дам!
– Да ты! – взорвался воевода.
– Не я – ты! – таким же фамильным рыком ответил боярин Лавр. – Хоть голову потом руби, но сейчас ты меня выслушаешь! Ты чего мне тут чуть не час плёл?! Всё перебрал, только мы свою дурь не хуже знаем! И чего не сделано тоже видим! Ты когда сотню в бой ведёшь десятникам приказы раздаёшь, а не портянки проверять лезешь! Мы – начальные люди от тебя – над нами начального человека приказа, что с Кордоном делать, ждали! Цель ты нам должен был дать, куда двигаться будем! И тут дело не боярское даже – княжеское! Не на шаг вперёд думать надо – на двадцать, а то и на пол сотни! А ты что?!
– Ядрёна Матрёна, Лавруха!
– Молчать! Слушать! – фамильное Лисовиновское бешенство в исполнении Лавра перекрыло даже Корнеево. – Здесь детишек азбуке начинают учить так: на кубиках литеры написали, а детишки играют и, заодно, буквы учат и слова складывают. Так вот, боярин Данила сказывал, что был во времена оны такой царь в странах восходных – веселиться любил: давал боярам своим кубики с буквицами "Аз", "Покой", "Он" да "Живете" и заставлял из тех кубиков слово "Счастье" складывать! Вот и ты так!
"Аз", "Покой", "Он", "Живете"... Да это ж! Малака – вот это образ! И поднадзорный понял – даже детская маска слетела!"
Догадался не один отец Меркурий: за спиной Корнея мелко затряслись боярин Фёдор и Осьма, вскинулись Рябой с Игнатом, закусил рыжий ус и отвернулся Лука, фыркнул Аристарх, а Бурей просто заржал в голос.
– Ты уже до мышей это самое! – продолжал рычать Лавр. – Приказ твой где?! Под тобой полторы тьмы душ вместе со здешними и все твоего слова ждут! Что с Кордоном и мастерами делать?! Учить новых?! На Неман перевозить?! Князю отдать?! Брать всё Погорынье под руку или нет?! Или оно тебе без надобности и тогда Мироново дело до конца доводить надо?! Так ты мигни – за день справимся, всех вырежем! Какой будет твой приказ?!
Воевода молча смотрел на сына.
– Молчишь?! Новую дурь придумываешь?! – рыкнул Лавр и, вдруг сменил тон на прежний – рассудительный. – А, может, тебя, боярин-воевода, зарезать? Как того царя, что в кубики играл? Чтобы дури не творил. В нашем роду дурных сотников резать не впервой – дед Аггей научил...
Повисла пауза. Даже Бурей перестал ковыряться в носу. Лавр совершенно спокойно смотрел на отца.
"Он ведь говорит правду! Действительно убьёт. И не потому, что отец его оскорблял, а потому, что он вреден для дела. Ничего личного, как говорится..."
– Если начальный человек вместо дела самодурство своё тешит, то такого начальника надо или убрать, или под траву спрятать, – совершенно спокойно продолжил боярин Лавр, глядя отцу в глаза, – пока других за собой по дури своей не утянул. И порушить здесь всё я тебе, боярин- воевода, не дам! Так какой твой приказ будет, воевода Корней?! Бояре и мужи ждут!
– Что, едрён дрищ, проверил сына, Кирюха?! – громыхнул вдруг староста Аристарх. – А я ведь тебя упреждал!
И тут случилось то, чего никто не ожидал. И, в первую голову, боярин Лавр. Воевода Корней одним прыжком преодолел, отделявшее его от сына расстояние, и сгрёб Лавра в объятия.
– Лавруша, сынок! – не то всхлипнул, не то воскликнул отец, прижимая к себе обалдевшего сына. – Я уж и не чаял!
Боярин Михаил громко присвистнул, а Бурей витиевато выматерился.

Водник

Дата: Среда, 22.05.2024, 04:54 | Сообщение # 2958 | Тема: Обсуждение работы "Сны о Ромее" (фанфик от Crusader)

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата Andre (

)

По виа Игнация "спасители империи" передвигались с регулярностью трамвая, с тех пор, когда и империи ещё не было,

Прекрасно! Великолепный образ! И заявка такая серьёзная. Только текста мало.

Водник

Дата: Четверг, 23.05.2024, 16:23 | Сообщение # 2959 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата Levran (

)

На мой взгляд, даже для того весьма смутного времени (где до понятия о моральных принципах как ползком до Бамбея)

Кхм, неожиданно... Не могли бы вы развернуть и обосновать свою позицию? Как-то я не готов принять концепцию отсутствия моральных принципов в традиционном обществе.

Что же до малого зла ради выигрыша сражения за счёт концерта гёрл-поп группы 12 века, то такой номер мог отколоть Ратников в первый-второй год после осознания себя в 12 веке, когда был человеком конца 20 века, помещённым в 12 век, но не великий князь Росский и Поморский, проживший в 12 веке 30 лет и уже являющийся человеком Средневековья с опытом жизни в 20 веке. Бытие, знаете ли, определяет сознание. Хоть Средневековье было временем весьма пластичным, но некоторые вещи меняются крайне медленно.
Теперь про воодушевление войск - их дух и так весьма высок. Уменя нигде не сказано о том, что дезертиры были во время марша (те, кто струсил во время боя - неизбежное зло - люди слабы), что в средневековых реалиях означает то, что личный состав имеет очень высокий боевой дух и стремится к сражению. Так зачем рисковать ропотом в обществе и, главное, в войске, таща порядочных женщин в лагерь? Это, как раз, одна из вещей, что меняются крайне медленно. Я бы не стал перед боем смущать свой личный состав - не самое лучшее решение. Вот встретить возвращающееся с победой войско хористками - вполне в утку тогдашнего менталитета (мы по-прежнему считаем, что в ВКРиП артистка может иметь репутацию порядочной женщины).

Водник

Дата: Пятница, 24.05.2024, 13:09 | Сообщение # 2960 | Тема: Сучок и компания - 2"

Сотник

Прораб

Группа: Советники

Сообщений: 3581

Награды: 2

Репутация: 2902

Статус: Оффлайн

Цитата Levran (

)

Вот я и подумал про певиц - ломать старые традиции так ломать!

А зачем? Какая цель в сломе этих традиций? Для чего это нужно?

Цитата SII (

)

Одно дело -- князья и прочая высшая знать, и совсем другое -- основная масса народа. А смущён будет именно народ.

Да и не только народ - часть знати тоже. А остальная, более циничная, прекрасно использует смущение остальных в своих интересах.

Цитата Levran (

)

А ещё когда будут снимать по произведению сериал

Избави нас от того Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин! И трижды перевзвездился всей пятернёй. Слава КПСС, что киноделы своими грязными лапами до Мира Отрока не добрались!