Добравшись до северных земель, Хорь начал собирать ополчение, благо уже страда уборочная к концу подошла. Дело шло хорошо и вот в один из дней остановились бывший полусотник и еще пятеро воев (остальные были вместе с ополченцами отосланы к Горке) в малом займище. Попарившись в бане и поужинав, завалились спать, выставив сторожу. Проснулся Хорь рано, не спеша сел на лавке, откинув одеяло. Следом проснулись и остальные. Не громко переговариваясь и потягиваясь пошли умываться, по привычке все же надев воинские пояса. Только первые двое – Сохач и Секач – два брата-близнеца, вышли, чуть толкаясь по извечной привычке – кто первый, как раздался еле слышный шум, и в просветлевший дверной проем влетел настоящий смерч. Идущий следом Неждан получил жестокий удар кулаком в челюсть и, как подкошенный, повалился наземь. Следующим движением ворвавшийся вой в волчьей шкуре неуловимым движением выхватил два искривленных меча и приставил их к горлу Хоря и Стодолы. А следом за ним ворвались еще двое нурманов с копьями наперевес. Следом за ними не спеша зашел третий вой. Хорь сразу почувствовал в нем лидера. Дальнейшие события только подтвердили его догадку. – Уберите этих двух отсюда, – кивнул он в сторону Неждана и Стодолы, – нам с полусотником нужно поговорить. Нурманы схватили ошеломленных воев и утащили их во двор. Хорь только проводил их глазами. Ему было жутко стыдно, что его поймали так глупо, чуть ли не в собственной постели схватили. Нурман опустил мечи. – Садись, полусотник, – проговорил он. – С тобой боярич Михаил Фролыч Лисовин говорить будет. В голове Хоря быстро прокрутились воспоминания и он понял – случай свел его с Бешеным Лисом, «Все, точно смерть, как и от рук деда его» – вспомнилась уму давняя и страшная история гибели хутора изгоев от рук ратнинцев. – О чем говорить то, ведь все равно прирежете, после того как выпытаете все, что знаю. – Хорь, я тебя убивать не хочу, хотел бы – сразу всех бы и положили, – спокойно сказал боярич. «А ведь верно» проскользнула змейкой холодная мысль. «Хотел бы убить – все бы уж лежали рядком, тогда что ему нужно? Боги, за что караете? Неужели не праведно жил пред вами?! Подскажите ответ, помогите в смертный час!» - Ты, Хорь, зря зубами скрипишь, разговор у меня к тебе серьезный и без дураков. Потому и предлагаю, садись, поговорим. С этими словами Мишка не спеша уселся на лавку, сделав приглашающий жест, мол, садись, в ногах правды нет. Хорь качнул головой и тут же нурман отступил на два шага в сторону, одновременно убирая мечи в ножны и пропуская полусотника к столу. Тот медленно уселся на лавку напротив своего непонятного врага и внимательно взглянул на него. И увидел отрока – почти мальчишку, со шрамом на лице, но с воинским поясом, увешанным смертельным железом. И спокойный, не по возрасту сильный взгляд серо-голубых глаз, в которых и сейчас плясала этакая безумная смешинка настоящего победителя. – Ну что ждешь? – Настала очередь Хоря оскалить в усмешке зубы. – Хочу я, угостить тебя, полусотник, добрым хмельным из запасов твоего хозяина, пивал поди? Или он вам такое не наливает? Ну что? Пить то будешь? Мишка потряс перед носом Хоря сладко забулькавшей корчагой. – Отчего не выпить, давай. – Смелость и уверенность молодого воина почему-то очень понравилась дружиннику. Михаил вытянул небольшую братину, заблаговременно прицепленную им к поясу, и налил ее доверху золотистым, дурманяще-сладким напитком. – За тебя и твоих воев, полусотник! – с этими словами он основательно приложился к братине и передал ее Хорю. Тот привычно перехватил емкость и только после этого осознал – он взял у врага братину! Полную хмельного стоялого меда, из которой тот отпил, да еще и за здравие его, Хоря и его воев! Еще миг колебания и уже отбросив все сомнения, он приник к ковшу. Пил жадно, как в последний раз. И все же стоялого меда много не выпьешь, а братина оказалась не маленькая, и когда он оторвался от края, в ней еще плескалась волшебная жидкость. – Будешь, – спросил нурмана, который, словно каменный истукан, возвышался у него за спиной. Тот кивнул, глаза сверкнули каким-то звериным блеском. Приняв братину в обе руки, нурман также жадно, как только что и сам полусотник, приник к чаше. И только когда на дне осталась последняя капля, остановился и передал ее снова Мишке. После круговой, смотреть на Мишку как на врага Хорь уже не мог, настало время приглядеться к человеку и прислушаться к его словам. – Здрав буди славный витязь Хорь, – Мишка внимательно посмотрел на полусотника и, указав взглядом на нурмана, проговорил. – А это мой полусотник, Аттли. – Будьте здравы и вы, – выдавил Хорь. – А вот о чем я с тобой, доблестный муж, поговорить хотел. – Откладывая в сторону братину и сильно опустевшую баклагу, продолжил Мишка. Хорь разом напрягся, ожидая…. Сам не зная чего. – Хотел я с тобой познакомиться. Слышал я, что есть у Журавля дружинники-славяне из местных, дреговических да древлянских родов, вот и подумалось мне – интересно на них будет посмотреть, да и поговорить. Все же не чужие мы, одного корня славянского, на одной земле живем и даже одним богам веруем. – Не правда твоя, – сказал Хорь, – я и мои вои в своего Бога веруем! А ты – в Распятого. – А кто же ваш Бог, Хорь? Сварог ли? А может Перуну – водителю дружин молитвы возносишь? Ты не отвечай, я – Мишка выделил это «Я», - Тебе скажу. В Ратном тоже есть помнящие Перуна и я – один из них! Передать изумление расцветшее на суровом лице полусотника было сложно, Мишка, не будь он так сосредоточен сейчас, наверное, рассмеялся бы в голос… – И братина, из которой пили мы мед не простая, громовой знак на ней! Так что много меж нами общего. Потому слушайте слово мое боярское – отпущу я тебя на все четыре стороны и твоих побратимов отпущу и всю справу воинскую отдам. А вы подумайте сами, кому служить достойно и по чести следует впредь. Если захочешь со мной встретиться – буду через семь дней на этом же месте, понял ли полусотник? – Понял, – враз осипшим голосом вымолвил Хорь. – только встреча может и не состояться, скоро поход. Знаю, – нахмурился Мишка, – посему я бы тебе очень советовал держаться поближе к тайным христианам. – Ибо они шпионят в вашу пользу, – прошипел Хорь. – Не только. Просто боярин Журавль поставит их против нурманов, таких же как этот. Хорь заметно побледнел. Нурмана он уже сумел оценить по достоинству, а если их там будет целый хирд… От этой мысли у него засосало под ложечкой. – Меня там ставят командиром. Я постараюсь помочь воинам выжить, но… – Будет лучше, если наши вои при встрече разойдутся в стороны, так будет легче и вам и нам, –проговорил глухим голосом нурман. – Если это будет в моих силах, я сделаю все от меня зависящее, чтобы отложить нашу встречу на более поздний срок, за общим столом, например, – Хорь натянуто улыбнулся. В ответ Мишка кивнул. – Вот и добро. Поедем и мы, здрав будь, полусотник! Михаил поднял баклажку и братину и какая-то мысль мелькнула в его глазах. – Осталось тут, на донышке, уж допить следует, чего оставлять? Или при следующей встрече, а, полусотник? Взгляды воинов встретились. Хорь ничего не ответил на вопрос Мишки, но и молчание было его красноречивей слов. – Хорошо, тогда допьем в другой раз. Мишка не спеша вышел на крыльцо и на миг остановился. Сразу, с порога он прокричал. – Развяжите пленников и верните все, пусть идут, они свободны. А мы на конь!
Торопка, попав к стороже, заявил, что он сбежал от Журавля и хочет говорить с воеводой, так-как у него есть важные сведения. Когда его провели к Корнею, Федору и Мишке он, раболепно поклонившись, поведал о построении журавлевцев, а также о том, что есть очень хороший шанс захватить и самого боярина. – Где, говоришь, у него ставка расположена, – переспросил боярин Федор. – У истока оврага, батюшка боярин. – И много там воев, – поинтересовался Корней. – Два десятка, все его нурманская гвардия. – Что же делать? – обратился боярин Федор к Корнею. – Нельзя упускать такой шанс изловить супостата. – Нурманы его охраняют. Ну что ж, вот мы против них нурманов и бросим. Михайла, сколько человек мы на это можем выделить. – Я думаю, десятка два, усилить их двумя десятками отроков и двумя-тремя десятками ополченцев. Их должно хватить для захвата Журавля и удержания позиции. В крайнем случае они могут отойти в овраг. – Чьи десятки ты направишь. – Десятки Первака и Антония, остальных выделит Аттли.
Услышав о предстоящем деле, Аттли начал раздавать приказы. – Через овраг людей поведу лично, со мной пойдут десятки Гудмунда и Бьярни, здесь старший Трюгви. С пойдет нами полусотня ополченцев с Парфомшей. Торопка в душе радостно потирал руки. Еще бы, удалось обмануть врага и заманить большой отряд в ловушку, за это боярин точно переведет в старожилы, как и обещал, а значит… Тем временем Мишка задумчиво смотрел в спину уходящего отряда, а на душе было как-то неспокойно. «Торопка, Торопка, где же я слышал это имя.» И когда он уже сел на коня и вгляделся в приближающиеся ряды журавлевцев, его вдруг осенило. «Неужели это тот самый о котором рассказывал Иона. Тогда он не перебежчик, а лазутчик и ведет отряд на верную смерть.» Мишка глухо застонал, ведь предупредить Аттли о предателе у него не было никакой возможности. Осталось лишь уповать на звериное чувство нурмана и его реакцию. Некстати припомнилась Машка: что она сделает, когда узнает, по чьему приказу Аттли отправился на верную смерть.
Битва кипела в самом разгаре. Журавлевская пехота накатывала вал за валом на боевые порядки лесовиков, однако те стояли насмерть. В их ушах до сих пор звенели слова Аттли «Да не опозорим тени наших предков». Их боевой дух крепчал с каждой минутой, показать врагу спину означало покрыть себя и свой род позором навечно. За рядами пехоты с двух сторон кружили лучники, а за лесовиками еще и отроки, засыпая вражеские ряды смертоносным ливнем. Тем временем тяжелая пехота, составленная из оставшихся нурманов и наиболее крепких лесовиков, одетых в наилучшую броню, двинулась навстречу Хорю. Однако тот уже успел перемолвиться с христианами и, незадолго до столкновения, резко увел своих воев в сторону к оврагу, попутно изрубив тех, кто пытался этому помешать. Освободившиеся от противников пехотинцы навалились на правый фланг журавлевцев, сминая и смешивая их ряды. Тут-то и произошла трагедия. Нурманы, как более привычные к подобному способу боя и более подвижные, оторвались от лесовиков и глубоко вклинились во вражеские ряды. Лесовики немного отстав, растеряли инициативу и были вынуждены постепенно перейти к обороне. Нурманы были мгновенно окружены. Однако они голову не потеряли и сразу же встали в круг, отчаянно отбиваясь от превосходящего противника. Увидев это, Корней приказал коннице вклиниться между бездействующим отрядом Хоря и остальными журавлевцами, чтобы вытащить нурманов из этого смертоносного кольца.
Наблюдая за ходом боя, Журавль выжидал момент, когда выступит вражеская конница, и можно будет нанести последний решающий удар. Однако все планы неожиданно спутал правофланговый отряд Хоря, который неожиданно покинул поле боя и начал отходить к оврагу. В ярости, боярин отдал приказ коннице отсечь предателей от кустов и прижать их к вражеским позициям, позабыв про засаду в овраге. Первую фазу конница выполнила отлично, но потом наткнулась на жесткое сопротивление. К тому же сзади из кустов на них бросились нурманы и ополченцы Гудмунда и Парфомши. Самые ловкие распарывали засапожниками лошадям животы или подсекали им ноги, а остальные тут же добивали упавших на землю всадников. Отроки, расположившись вдоль кустов, отстреливали тех, кто смог увернуться от неожиданной атаки. Часть всадников с горем пополам все-таки сумела развернуться навстречу противнику и вступить в ожесточенную схватку. Увидев это, Журавль просто схватился за голову – да что же сегодня за день такой. Сначала Хорь продался, а теперь, похоже, и Торопка на одной доске рядом с ним оказался. От дум его внезапно отвлек жуткий волчий вой и на поляну, где стояла его личная полусотня, ринулись серые фигуры. Воздух вокруг боярина сразу же наполнился предсмертными криками.
Аттли и волчий десяток Бьярни изрубили застигнутых врасплох лучников до последнего, никто не ушел. Потеряв четверых убитыми в схватке, волколюды решили присоединиться к общему отряду, но тут Аттли заявил, что не помешает сначала пройти весь путь до конца. Подкравшись к журавлевцам, нурманы сразу же высмотрели обоз и самого Журавля. Боярин стоял окруженный конно-пешей гвардией числом до полусотни на небольшом холмике и рассматривал поле боя. Видимо, дела у его войска шли неважно, так как боярин достаточно громко ругался. Тут Аттли обратил особо пристальное внимание на саму гвардию – элита, другого не придумаешь. И если Журавль их сейчас бросит в бой остановить этих воев сможет только сама смерть, равно как и их огромных псов. По лицам своих воинов он понял, что братьев-волков одолевают те же думы, значит… Аттли выхватил свои мечи и выпустил своего зверя на волю, совершенно не думая о последствиях. В следующее мгновение ульфхеднары с диким воем обрушились на врага. Прежде чем те сумели оправиться от неожиданности, волколюды посекли десятка полтора воев. Остальные, наконец, бросились на ульфхеднаров, пытаясь задавить их численностью. Однако те, не обращая внимания на полученные раны, дрались до последнего. В конце концов журавлевцы одолели всех своих противников, всех, кроме одного – вождя. Аттли, прижавшись к могучему дубу спиной, отчаянно рубился сразу с десятком противников, остальные гвардейцы уже погибли. Журавль поднялся на холм и побелел от ужаса – вражеская конница отсекла пехоту от обоза и брала ее в кольцо. Пора уходить, понял он. Тем временем за его спиной пал уже один гвардеец, а остальные отступили назад, с ужасом глядя на волколюда. От таких ран любой из них уже бы давно отправился к праотцам, а этот до сих пор не потерял способности убивать. Боярин повернулся к своим воинам и крикнул: – Уходим! Вы трое, возьмите последнего пса и добейте это чудовище.
Ратнинцы, раздавив остатки конницы, ринулись вперед, охватывая вражескую пехоту. – Боярин сбежал! – крикнул Мишка, – догнать его немедля. Среди журавлевцев началась паника, Мишкины слова были ужасающи, боевой дух улетучивался на глазах, одни бросились бежать в буреломы, бросая оружие и брони, другие просто опустились на землю, сдавшись на милость победителей, сопротивлялись лишь отдельные кучки. Возле них кружили отроки, расстреливая воев в упор. Были потери, были страдания, были горе и мука, но всех, без исключения, победителей обуревало единственное и неповторимое чувство ПОБЕДЫ
Воины не спеша стали приближаться к Аттли, дожидаясь когда тот побольше изойдет кровью. Внезапно тот резко прыгнул вперед и пронзил двоих воем мечами насквозь, после чего, отпустив рукояти, нырнул под прыгающего пса, одновременно чиркнув засапожником по черно-белому животу. Пес рухнул с коротким визгом, на окровавленный песок выпали внутренности. Третий вой успел только поднять над головой меч, когда рука Аттли распрямилась, посылая нож в смертоносный полет. Точно в глаз! Вой покачнулся и рухнул лицом вниз. Ульфхеднар пошатнулся и осел на торчавший из земли корень, а затем откинулся на кучу трупов. – Вот и все, теперь моя душа окончательно свободна, – прошептал он, проваливаясь во мрак.
Машку, пробегавшую весь день вокруг раненных воев, матери наконец удалось отправить спать. Шатаясь от усталости, она решила напоследок заглянуть к Аттли. Неслышно войдя, она заметила сидящих здесь Настену и Юльку, занятых тихим разговором. – Мама, ты считаешь твое заклятие подействовало? – Наверное, хотя я не ожидала, что именно Аттли Мишаня пошлет в овраг, по уму именно нурман должен был его прикрывать. – И пожертвовать собой? – Да. За Аттли это сделали другие. А он и так пошел на верную смерть, правда тут есть одна странность. – Какая? – Почему-то Морене он не приглянулся, взять не захотела, а она от этого просто так не отказывается. Услышав последние слова, Машка мгновенно забыла про свою усталость. – Вам что неймется, расселись как вороны над телом, раскаркались тут! А ну пошли отсюда обе!!! Настену подбросило вверх, точно пружиной. – Что?! Да я тебя сейчас… – Что, заклятье наложишь. Да мне плевать! Больно вы много воли себе взяли. Одна на Аньку заклятье наложила у матери на глазах, та чуть ума не лишилась. Другая Морене жертвы приносит, самых лучших воев на смерть посылает. Не потому ли отец мой так рано сгинул, деда в бою прикрывая. Да за такое вам и костра мало! Неожиданно дверь открылась и на пороге застыла Любослава. Она молча покачала головой и, подойдя к Машке, взяла ее за руку. – Тихо, внученька, тихо, – проговорила она. – Умаялась ты за день вот тебе уже и в глазах мерещиться стало, и странные голоса тебе слышатся. Иди, поспи, я здесь сама пригляжу. И, дождавшись, когда Машка, словно сомнамбула, выйдет за порог, Любослава развернулась к лекаркам. – Хуже всего то, что она действительно права. Похоже, ты, Настена, забыла за что твою мать сожгли. А ведь как раз за то, что она попыталась одного сотника спасти за счет кого-то другого. Да только тем другим оказался его родной брат. А мать их и заподозрила, что дело тут нечисто. Подстерегла твою мать за одним обрядом, да сыну-то все и обсказала. Пилила его до тех пор, пока он не сказал, мол, делайте что хотите, только больше никого не трогайте. Потому-то и смогла твоя бабка сбежать из села, а то бы люди и вас перехватили. Помолчав, она добавила: – Не в добрый час ты Морене решила принести в жертву правнука ведуна Яромира. Потому-то она и отказалась от него. Он-то хоть и лежит почти мертвым, да дух его все слышит и запоминает. А когда он встанет, одни боги ведают, что он сделает. А если умрет, покровительства сотника можете лишиться напрочь, Мария постарается, да и другие молчать не будут. И тогда у вас прямая дорога на костер. Запомните это хорошенько! А теперь подите прочь отсюда, видеть вас не хочу.
Любовь делает человека сильнее и крепче ко всем невзгодам. Едва за Машкой закрылась дверь, как она, резко тряхнув головой, словно отгоняя морок, отправилась искать единственного человека, который, как она считала, мог ей помочь – десятника Гудмунда. Гудмунд был на «Призраке». Он сидел под мачтой и молча смотрел вдаль, вспоминая минувшие дни, павших товарищей, сожалея о том, что не смог им помочь. За тяжелыми думами он не заметил, как рядом с ним застыла закутанная фигура. – Гудмунд, Аттли очень нужна твоя помощь. Тот среагировал мгновенно. – Что с ним, боярышня. – Тише. Нас не должны видеть вместе. С этими словами Машка быстро поведала нурману о сложившейся ситуации. Тот, низко склонившись, пробормотал: – Не беспокойся, боярышня. Я сделаю все, что в моих силах. А сейчас позволь тебя проводить домой. Я пойду сзади, поодаль, потом загляну к Аттли, а затем... – Никого убивать пока не нужно. – Знаю, но попросить о помощи можно.
Через час Гудмунд был неподалеку от лавки и тихо постучал в дверь. Сторож выглянул и проворчал: – Чего тебе, нурман, ночь на дворе. – Позови приказчика Спирьку. – Зачем? – Разговор к нему есть. А чтобы его было легче будить, то, вот, держи, – нурман бросил сторожу звякнувший мешочек. – Куну серебром. Довольно хмыкнув, сторож мгновенно исчез. Через пять минут он вытолкнул на улицу отчаянно зевающего Спиридона. – Ну чего еще? – протянул он – Спирька, заработать хочешь, – прошептал Гудмунд. – Сколько? – Достаточно. Но не за красивые глаза. Ты завтра едешь в Туров, так ведь. – Да. Тебе что-то нужно привезти. – И да, и нет. Ты должен отвезти в Туров письмо и передать его дворовому купца Чермного, Гремиславу. Вот, держи. За это он тебе даст мешочек и напишет ответ. Привезешь мне их и получишь гривну серебром. И еще что-то получишь у Гремислава. – А что в мешке? – Лекарство для Аттли. А вообще-то пословицу знаешь: «Меньше знаешь, дольше живешь». Так-то. – С этими словами нурман тихо растворился в ночи, оставив у ворот растерянного приказчика
Туров. Спиридону необычайно повезло. Ему не пришлось бегать по Турову в поисках Гремислава, он стоял на пристани и разговаривал с каким-то купцом. – Гремислав! – крикнул приказчик. – Поди сюда, разговор имеется. – Чего тебе, Спирька, – отозвался тот. – Не видишь, я с человеком разговариваю. – Тебе письмо передали. Гремислав, наконец, повернулся к Спиридону. – Давай сюда. Взяв лист, Гремислав сломал печать и раскрыл послание. – Хм, невелика важность. Хотя… Ты когда плывешь назад. – А вот как Ходок и Никифор Палыч полотно найдут, так и отправимся. – Полотно, – повторил Гремислав. – И много ль его надо. – Много. Там был большой бой с язычниками, так очень много раненых. Нужного не хватило и перевязывали чем придется. Да и запасы в Ратном уже на исходе. – Понятно. Вот сведи с Никифором Палычем пинского купца Андрея Юрьевича. Чаю, он пособит вам в этом деле. Спиридон и купец направились к появившемуся на пристани Никифору. – Будь здрав, Никифор, – сразу взял быка за рога купец. – Мне твой приказчик сообщил, что ты в полотне потребность великую имеешь. – И тебе не хворать, Андрей, – ответил тот. – Может и имею, а что. – А я как раз полотно вез в Киев на продажу, но могу, по старой дружбе, его сбыть тебе. Или обменять на тот товар, который твои люди привезли. – Да за такой товар ты мне должен будешь еще одну ладью полотна доставить бесплатно, – воскликнул Никифор. – Это же отменные доски. Ты таких нигде не найдешь. – Ну если это те, что твои люди продавали в Пинске, то, думаю, мы сторгуемся. Через час холопы активно перегружали содержимое ладей под неусыпным присмотром хозяев, корабельщиков, Ходока и Спирьку Никифор отправил поесть и отдохнуть. В стороне тихо переговаривались Андрей и Гремислав. – Итак, я ответ отправил, а ты отправляйся сейчас же в Пинск и немедленно беги к посаднику. Пообещай гребцам тройную оплату за скорость, посадник с радостью оплатит твои расходы. – Ты считаешь, что это так важно. – Это очень важно. Они не оставят в беде своего брата, но и про нас не забудут. Мы люди маленькие, но порой такие необходимые сильным мира сего. – Да ты просто философ! – Такая уж у меня жизнь и такая же служба. Но, я вижу, погрузка окончилась. Тебе пора отправляться. До встречи!
Ратное. Мишка и Алексей долго обсуждали варианты покорения земель Журавля. Основная проблема упиралась в малое количество сил. На людей Нинеи рассчитывать не приходилось, а остальные понесли большие потери. На землях за болотом люди готовились к самому худшему, да и к боярину вот-вот должны прибыть его уплывшие вои. Может, он на Ратное и не пойдет, но репрессий все равно не избежать. Пока он сидит на Горке безвылазно, ладей у него нет. Алексей в сердцах заявил что им нужно хотя бы сотня наемников, чтобы помогли, ушли и больше не возвращались, однако о таком можно было лишь мечтать. Сначала их нанимаешь для дела, а потом ищешь уже новых наемников для уничтожения старых. Этого допускать никак нельзя, но ничего другого они с Мишкой придумать не могли. Обратились они было за советом к Гудмунду, но тот ответил что он-де в таких делах не волен, это решает только его вождь, а пока он ранен, нурману приходиться лишь оберегать его покой да просить богов ниспослать Аттли скорейшего выздоровления. А через два дня на надвратной башне забухало било. По Ратному пронеслась весть – вверх по Пивени идет караван ладей и, похоже, нурманских. Люди стремглав бросились к стенам. Ладьи уже подплывали к пристани, на берег высыпали закованные в броню вои, по самым скромным подсчетам их было не менее пяти сотен. Они были превосходно вооружены, многие были обтянуты звериными шкурами. Но вот они расступились и вперед вышла рослая женщина в черном платье. – Здравы будьте славные жители Ратного. Я боярыня Всемила, сестра пинского посадника. Хочу говорить с вашим воеводой Лисовином Корнеем Агеичем. – Это я, – отозвался Корней. – С чем пришли вы сюда, с войной или миром. – С миром. Но я хочу говорить с мужем, а не с эхом. Пустишь ли ты меня в сей град на долгий разговор. Со мной будет десяток стражников, как моя свита. Остальные вои побудут здесь до моего возвращения. – Кхе… Дозволяю тебе войти, боярыня. Открыть ворота! – и, вполголоса, – дать сигнал в Михайловск, пусть готовятся идти на помощь. Тем временем нурманы вынесли огромный деревянный щит и подсунули под него два копья, боярыня встала на него и четыре воя, ухватившись за копья, спокойным мерным шагом понесли ее к воротам. Два нурмана вышли вперед, четверо шли сзади. Среди них выделялся один, похожий на гору. Ростом нурман на две головы превышал любого из самых рослых ратнинцев и был значительно шире в плечах, покрытых шкурой росомахи. На левом плече у него был огромный щит из полуторавершковых дубовых досок, обтянутых бычьей шкурой, а в правой у него была большая, размером с бычью голову, булава. Войдя в дом, к удивлению Корнея, боярыня не стала креститься на иконы, но подошла к огню и низко поклонилась. – Удивлен, воевода? Да, я язычница и волхва, наверное, только поэтому у меня нет детей. Я прибыла сюда из Пинска, прежде всего затем, чтобы справиться о здоровье моего племянника, Аттли Волкоголового. – Он жив, но в бою был серьезно ранен и находится сейчас на лечении в моем доме. – Знаю. И знаю также и то, что тебе, воевода, будут нужны мечи, чтобы добить своего беспокойного соседа. – Да, но откуда…, – удивленно проговорил Корней. – Это уже не суть важно, – ответила Всемила. – Важно то, что эти мечи у меня есть и я готова тебе их дать, за плату, конечно. – Боюсь, оплатить твои мечи мне будет нечем, нас эта война сильно поистощила. – А кто говорит об материальной оплате. Нет, оплата будет иной. Я слышала, у тебя есть внучки на выданье, так. – Да это так, но ведь детей у тебя нет, ты сама сказала. – Детей нет, зато есть племянник. – Отдать родную кровь за язычника! Не бывать этому!!! – Аттли не язычник, он крещен в Новгороде семь лет назад. Кроме того, его бог не Один а Перун. Если я не ошибаюсь, для тебя, воевода Корзень, это имеет несколько иное значение. – Откуда ты…, – выдавил Корней. – Ну вот ты и сам проговорился, – усмехнулась волхва. – Мне ваши древние заморочки глубоко безразличны, для них у тебя внуки имеются. Но, скажи мне на милость, чем тебе туровские бояре дороже пинских. Тем, что они подле князя сидят? Да этого князя можно сажать куда угодно, хоть на печку, хоть на лавку – он и тем доволен будет, лишь бы его удельным князем считали! Пинские бояре сидят твердо и крепко, князей им присылают только на кормление, может когда-нибудь, со временем, и появится личный князь, так они его быстро воспитают на верность Пинску и доверии боярам. – Ее мать будет против. – Я не пойму, кто в доме главный, ты или она. Естественно, дочь туровского купца будет тянуть в Туров, у нее там есть связи. Но когда узнают, что твоя внучка стала женой единственного наследника пинского посадника, к тебе сваты побегут наперебой, останется только выбрать самого достойного. Ведь призадумаются, с чего бы это посадник отправил свою сестру-затворницу к воеводе главной свахой. – Но Аттли не сможет вести нурманов в бой, – начал сдаваться воевода. – Не беспокойся, их поведут его единокровные братья Лейф Буря и Харальд Серая Шкура. – И все же я должен посоветоваться с семьей. – И сделаешь все как нужно. Я думаю, твоя внучка Мария будет только рада твоему согласию. – А почему, собственно, Мария? У меня есть на выданье и другая внучка – Анна. – Задай этот вопрос ей самой. Кстати, именно она и сообщила посаднику, что Аттли угрожает смертельная опасность. – Какая опасность? – После боя она узнала, что есть люди, желающие смерти Аттли. Поэтому она и обратилась к выжившим нурманам с просьбой спасти ее ладо. – Что? Когда она успела? – прорычал Корней. – Успокойся, – сказала Всемила. – Для нас время катится медленнее, чем для молодежи, поэтому мы и не успеваем их отвратить от ошибок, которые в свое время делали сами. И поверь, на такой поступок осмелится только та, кто по-настоящему любит, уж я то знаю, что говорю. – Ладно, мастерица ты уговаривать. Но все равно, выпорю! – Да ну? А сам как женился то, а? Всю брачную ночь от княжьих слуг бегал. Оставь все как есть и тебя еще и мудрым назовут. Вон, мол, Корней-то отличился, всем на зависть. Внучку замуж успешно выдал, войско почти даром нанял, ворогов поверг и устрашил, веру христианскую распространил, княжеских данников приумножил и сам внакладе не остался. Да после такого тебя и князь и бояре зауважают, а иные и породниться захотят. – Ну ты сильна, с Нинеей на равных потягаться сможешь. – Посмотрим, может и смогу. А не справлюсь, так ты мне поможешь, ибо вместе мы сила!
Настена, услышав Мишкин рассказ, в ужасе схватилась за голову. Случилось то, чего она больше всего боялась – ей воевода выписывает последнее предупреждение и негласно обвиняет ее в колдовстве, направленном против его семьи. Причем он основывается только на словах Аньки, а если бы еще и Мария не вовремя опомнилась, тогда бы точно смерти не избежать. Едва только боярич покинул дом, Настена в панике заметалась по дому. Самым радикальным вариантом было бегство, но тогда она открыто признавала свою вину. А если бы к этому подключили Нинею – можно было свободно вешаться или прыгать головой в омут, шансов спастись не было бы никаких. Внезапно, взглянув в окно, она заметила идущих к ее дому нурманов. Настена в ужасе отпрянула назад. Выходит, Корней послал их за ней, а часть, возможно, за Юлькой. – Доченька! – прошептала лекарка. – Пресвятая Макошь, защити мое дитя. В тишине раздался стук в дверь, затем она приоткрылась и на пороге показался … Бурей. – Что с тобой, матушка! – воскликнул он. Ответить она не успела, возле порога послышались шаги и прозвучал незнакомый голос. – Лекарка выходи, не прячься, разговор к тебе имеется. Настена сжалась, словно после удара кнута, и жалобно пискнула. – Серафим, защити! Едва она произнесла эти слова, как Бурей с медвежьим ревом ринулся на улицу, где незамедлительно послышался шум борьбы. Как только Бурей выскочил из дома, то увидел перед собой пятерых нурманов, стоявших строем и сомкнув щиты. Но едва он пробежал половину расстояния до живой стены, как на него сбоку набросили сеть и мгновенно нурманы навалились на Бурея, стискивая его щитами и прижимая к земле. Несмотря на отчаянное сопротивление, они его сумели крепко связать и заткнуть рот. Один встал и, отряхнувшись, сказал: – Путь свободен, боярыня. Та кивнула и тихо промолвила – Спасибо, Лейф. Затем она открыла дверь и вошла в дом. Увидев вжимающуюся в стену лекарку с лицом белее мела, боярыня усмехнулась. – Ну, здравствуй, Настена. – Всемила, ты? – простонала она. – Но как?
Мишка, зайдя к Аттли, увидел у его постели рослого нурмана, покрытого серебристой волчьей шкурой. – Вот, боярич, познакомься, это мой брат Харальд. Тот медленно повернулся и окинул Мишку внимательным взглядом. – Будь здрав, боярич, – произнес он. – Садись, разговор имеется. – Здравствуй и ты, Харальд, – подчеркнул Мишка последнее слово. – Мой брат, – произнес нурман, – хочет стать твоим побратимом. – Я согласен, – кивнул Мишка, чувствуя как его горло пересыхает. – Тогда я сам проведу обряд сегодня вечером, когда придет наш брат Лейф. Он сопровождает боярыню Всемилу к великой волхве Нинее. – Помолчав, он добавил: – Свадьба Аттли и Марии состоится в Турове и проведет ее епископ, лично. Естественно, после того, как окрестит наш хирд. Пинский посадник боярин Волк должен с ним перетереть этот вопрос. Думаю, что епископ не откажет посаднику, ему будет лестно обратить семь сотен язычников в Христову веру, к тому же на свадьбе будут величайшие бояре Туровского княжества с семьями, а то и сам князь. Твоя мать и дед о таком могут только мечтать, а тут рядом с вами окажется целая куча женихов и невест, выбирай не хочу. Опять же ваша школа, она не только купцам интересна, но также боярам и дворянам, глядишь и появятся у вас новые ученики. – И вы пойдете на это просто так. – Не совсем. Мы должны были влиться в состав русичей, не гнушаясь никакими средствами. Извини, но мы решили, что вы нам наиболее подходите. – Что?!! – взвыл Мишка. – Да! И мы своего добились, причем сами того не ожидая. Эта свадьба поможет и вам и нам. Мы окажем вам военную помощь и уйдем по домам, а в обучение пришлем три десятка своих отроков на ваших условиях. Парни они отличные, но есть одна проблема – они еще недостаточно знают язык. К тому же мы не с пустыми руками пришли на Русь, у нас есть несколько отличных мастеров, в том числе кузнец-рудознатец. Мы можем искать отличных мастеров в других странах и привозить их в Погорынье, за долю конечно же. Если у вас будут проблемы, знай, вы можете всегда на нас рассчитывать.
Вечером вои вышли за ограду к домику лекарки и сели под деревом. Аттли нурманы вынесли на шкуре. Он повернулся на бок и стал деловито закатывать рукав. Харальд жестом показал Мишке – делай так же. Тот повиновался. Харальд вытащил откуда-то швырковый нож и передал его Аттли. Затем он тихо проговорил. – Достань нож, боярич. Мишка тоже извлек из ножен клинок и присел рядом Аттли. Тот коснулся лезвием Мишкиного клинка: – Твой нож отворит кровь, мой отворит землю. Аттли взрезал дерн у корней дерева и аккуратно вытащил земляной квадрат. Они выдвинули свои руки над этим местом. Мишка быстро провел острием ножа по запястью. Аттли подставил свое, и он полоснул снова. Черная в ночной тьме кровь закапала вниз, впитываясь в отверстую «могилу». Они прижали порезы один к другому и сидели, молча слушая, как течет из жил в жилы влага жизни. – До самой смерти! – произнес Аттли. – До самой смерти… – отозвался Мишка. Нурманы выхватили оружие и взметнули его к небу. - Любо!!!
теперь о численности и статусе нурманов в 12 веке в Туровском княжестве: 1) Вячеслав Владимирович князь Смоленский и Туровский опирался не на нурманов или туровских бояр, а на смольчан и потом на переяславцев. К тому же Вячеслав был сыном Гиты Уэссекской, принцессы Англии, а не дочери какого-то нурманского вождя или короля 2) в Турове было много греков и если были нурманы, то больше те из нурманов, кто служил до этого в Византии и поэтому были сильно завязаны на Туров (там был центр епархии), а не Пинск 3) Вячеслав не сорился с поляками - тогда был мир и взаимопонимание между ещё единой Польшей и союзом русских княжеств во главе с Киевом. нурманы могли прийти только с Полоцка и к Балтийскому морю ближе и князю нужны больше, для отстаивания независимости от Киева и сбора дани с литовцев. если нурманы (?) собираются со всего Туровского княжества, то очень быстро греки просчитывают, что, что-то затевается и задают вопросы: «Куда? Зачем? Почему?» и дальше всё зависит от ответов, а греки будут спрашивать у нескольких человек. Теперь, что видит Илларион и местоблюститель Епархии (предлагаю Автору книги и автору фанфика, считать, что в Турове тогда не было епископа, а только был местоблюститель и либо только с 1128 года епископа Смоленского Игнатия перевели в Туров, либо с 1125 года Игнатий Смоленский стал совмещать Туров и Смоленск или в 1125 году Митрополит Никита или Михаил II рукоположил нового Туровского Епископа Игнатия): «нурманы, которые честно отслужили в армии Василевса, идут громить боярина, который укрывает языческих волхвов, которые не только живы-здоровы, но ещё и напускают бесовские чары на христианских воинов (Аттли крещённый) и желая им смерти лютой» 1-й вариант: Князь/посадник_Яванко собирается сам в поход на волхвов (считай почти, что на Корнея) 2-й вариант: Учитывая, что Мишка рассказывал Иллариону о создании ордена на основе ратнинской сотни и воинской школы, то и Илларион может пойти с нурманами, а это сильная помеха для возможности договорится Всемиле (которую либо не возьмут, либо спрячут) с Корнеем и Нинеей Насчет количества нурманов в 500 (пять сотен) – такое количество нурманов может быть либо в Новгороде, либо в Полоцке и появление в Туровском княжестве большого отряда нурманов не может остаться не замеченным ни в Турове, ни в Смоленске, ни в Киеве. Если нурманы пришли из Новгорода, то их долго нужно собирать и долго идти + идти через Смоленск, а там люди Вячеслава! И тогда посадник Смоленска шлёт гонцов Киев и Туров, а дальше к нурманам выйдут войска Великого Князя Киевского с вопросами «Куда? Зачем? Почему?» Но тогда встанет вопрос, что делал Мстислав Владимирович, князь Новгородский, что у него все нурманы куда-то ушли? Более приемлемый вариант – нурманы из Полоцка, но тогда они чужаки в Туровском княжестве и их поход на Настёну может рассматриваться как набег дружины князя Полоцкого, а это совершенно другой расклад сил – ратнинцам только ночь простоять, да день продержаться. Если же нурманы Пинские и Туровские, то их число не может превышать 50-100 человек. Иначе просто они могли диктовать свои условия князю Туровскому, а этого в РИ не было. Насчет альтернативности самих нурманов – нурманы в Южной Италии, Англии, Франции, конечно, внешне принимали часть устоев окружающей среды, но оставались нурманами и внутри отказывались ассимилироваться, отличаясь от окружающего населения даже для тех времён: алчностью, жестокостью, яростью, грабежами, насилием. Нурманы в тот период могли служить кому-то из не норманнов, только после того, как часть из них (нурманов) вынесли вперед ногами, а оставшихся в живых, потом приняли на службу за очень большие деньги. Учитывая, что творили нурманы в Южной Италии и в Англии, где нурманы нарушали порой все соглашения и бывало и клятвы, находя какое-то условие, при котором клятва объявлялась не действительной, из того что её нарушила другая сторона. Для Руси (и её населения), даже в 17 веке шведы (потомки нурманов) были хорошими, только как мертвые, а в 12 веке нурманы и подавно.
