Первым днем экзаменов дед остался, в общем-то, доволен. Экзаменовалась только первая полусотня, проучившаяся уже больше трех месяцев. Для начала, «курсантам» устроили что-то вроде биатлона, но без лыж – ратники Младшей стражи бежали в составе десятка вокруг острова, а в самых неожиданных местах, то из ямы, то из-за кустов, появлялись мишени, которые надо было поражать из самострелов. Дед скакал позади бегущего десятка верхом, а Мишка дежурил возле «секундомера» – недавнего своего изобретения, изготовленного специально для таких занятий.
Маятник, примерно с секундной периодичностью, оставлял риски на песке, рассыпанном ровным слоем на крышке вращающегося столика (того самого, на котором в Турове, во время представлений, крутились горящие свечи). Крутить столик приходилось вручную, но результат определялся не по расстоянию между рисками, а по их количеству, поэтому итог получался достаточно объективным.
Вторым номером программы была стрельба на скаку – для тех, кто уже «накачался» для взвода самострела «с руки». Далее, сверх программы, последовал приятный сюрприз для деда – конные лучники. Два десятка ребят из «нинеиного контингента», прилично владеющих луками. Луки, конечно, были слабенькими, по сравнению с теми, какими пользовались воины ратнинской сотни, и мазали ребята на полном скаку довольно часто, но дед, все еще считавший самострел менее серьезным оружием, чем лук, остался доволен.
Потом был второй сюрприз – штурм крепостной башни. Артельщики Сучка сварганили из бракованных бревен сруб почти десятиметровой высоты, на него-то, пользуясь изготовленными Кузьмой по мишкиным чертежам, «когтями», шустро, как тараканы, и влезли опричники первого десятка. Второй десяток использовал для штурма «башни» другой метод – закинули выстрелом из самострела на верхушку «башни» железную «кошку» с блоком, через который была продета веревка и за считанные секунды вознесли на верхотуру половину своего десятка. Упражнение, разумеется, выполнялось со страховкой – при падении с десятиметровой высоты не спас бы и толстый слой опилок, насыпанный у подножья башни. Дед, конечно же, не удержался от ехидного замечания по этому поводу, но в целом увиденное понравилось ему так, что упражнение даже пришлось повторить «на бис».
В это же время Бурей экзаменовал унот. Разбив их на три группы по четыре человека, он, для начала, заставил ребят разобрать, чуть ли не по досочкам, три телеги, а потом снова собрать. Пока ребята возились, обозный старшина, прямо руками порвал в двух местах упряжь каждого из возов и, по окончании сборки телег приказал чинить порванные ремни. Надо отдать должное Илье – у ребят оказалось с собой все, что для этого нужно: шило, дратва, куски ремней, даже масло и каменные бруски для заглаживания заусенцев на коже.
Выразив одобрение отсутствием замечаний, Бурей приказал загружать возы заранее приготовленными партиями груза. Тут уже пошли откровенные подлянки: среди мешков с шерстью оказался мешок с вяленой рыбой, у одного лубяного короба было порезано дно, а третьему экипажу Тит подложил свинью в виде выдернутого из ступицы заднего колеса шкворня, удерживающего колесо на оси.
Воняющий рыбой мешок ребята вовремя обнаружили, с коробом оплошали – у того во время погрузки вывалилось дно, а отсутствие шкворня не заметили и, когда караван проехал с полверсты, колесо соскочило. Уноты и так-то, после казни Бориса смотрели на Бурея, как на демона из Преисподней, а уж когда он начал высказываться по поводу их обозной квалификации… Илья откровенно страдал, а Осьма слегка подсластил пилюлю, отметив, что груз в возах ребята разложили без ошибок. Бурей, впрочем, замечание Осьмы проигнорировал вчистую.
Следующим испытанием оказалась переправа через Пивень. Бурей специально выбрал самое неудобное место и уже заранее зловеще ухмылялся, но ребята лицом в грязь не ударили, еще раз доказав, что Илья учил их не зря, а Мишка, время от времени, умудрялся «изобретать» вполне работоспособные приспособления. Быстренько срубив четыре тонких деревца (Бурей перед этим въедливо проверил состояние топоров), уноты связали четырехугольную раму, поместив внутри нее набитую туго надутыми бурдюками сеть. На этом плавсредстве двое переправились на другой берег, протащив через Пивень веревку и, примерно через полчаса, над водой заработала канатная дорога – сетки с грузом, подвешенные к блоку, скользящему по толстой веревке, поехали с берега на берег.
Бурей некоторое время пялился на невиданное раньше зрелище, а потом забрался в сетку для груза сам. Подвеска его вес выдержала и обозный старшина, оглашая водную гладь радостным «Гы-гы-гы», трижды прокатился туда и обратно. Насколько был силен у «курсантов» соблазн «случайно» уронить урода в воду, оставалось только догадываться. Может быть, кто-то из них и пожалел, что не поддался соблазну, когда дело дошло до подведения итогов и выставления оценок.
– Четыре! – заявил Тит. Подумаешь, колесо соскочило, такое и в жизни бывает. Обратно-то надели, не разгружая воза!
– Три с половиной! – не согласился Осьма. – За работниками глаз да глаз нужен – обязательно чего-нибудь напортачат – не свое же! Вот так же, как сегодня, с коробами да мешками часто случается. И шкворень. С колесами, конечно всякое бывает, но не через полверсты же, возы перед выездом проверять надо самому, никому не передоверять. Так что, три с половиной, да и то я бы два с половиной поставил, но больно уж лихо переправу устроили.
«Председатель комиссии» Бурей пятибалльной шкалой оценок пренебрег:
– Кое-что, по мелочи, уже могут, но учить еще и учить. И пороть!
Наставник унот Илья, впрочем, удостоился от Бурея, хоть и сомнительной, но похвалы:
– Не зря я об тебя, Илюха, столько палок обломал!

Ожидаемый Мишкой скандал из-за уведенного Панькой коня, образовался сразу после обеда. «Комиссия», во главе с сотником Корнеем, и Мишка еще сидели в трапезной мишкиного дома, когда туда заявился десятник Антон и доложил, что на противоположном берегу находится ратник Илья и требует перевоза в самых непристойных выражениях.
– Явился, значит! – произнес дед таким тоном, будто ждал этого визита еще вчера. – Давай-ка, Антоха, сделай так: перевезите его на лодке, без коня, но в крепость не впускайте, пускай ждет. Пришли сюда двух отроков, пусть возьмут кресло и поставят на мосту с нашей стороны, а мы с Михайлой скоро подойдем.
«Внимание, сэр, бьюсь об заклад, их сиятельство собирается устроить спектакль. Ратник Илья, надо понимать, муж Панькиной сестры и собирается устроить хай по поводу сведенного со двора коня. Это он зря – лорд Корней, хоть и благодушен после обеда, но совершенно очевидно настроился поставить означенного Илью в позу… одним словом, в позу! Вам, сэр, предписывается присутствовать, следовательно, поза будет поучительной».
«Скоро подойдем» в исполнении сотника Корнея оказалось равным примерно получасу, Что думал по этому поводу ратник Илья, глядя на пустое кресло, одним своим местоположением указывающее на то, что в крепость его пропускать не собираются, оставалось только догадываться, но судя по цвету и выражению лица, ничего хорошего.
– Ты что творишь, Корней? Заорал он, как только дед в сопровождении Мишки появился в поле его зрения. – Молокосос из дому сбежал, коня увел, а ты его покрываешь! Совесть-то есть?
– У кого совесть есть, те здороваются. – Отозвался дед, усаживаясь в кресло. – Здравствуй Илюха. Мизансцена была выстроена дедом просто классически – Илюха стоит посреди моста, а перед ним в кресле восседает дед, рядом стоит Мишка, поблизости переминаются с ноги на ногу двое караульных с самострелами на плече, а позади деда живет своей жизнью крепость. Явился незваный гость, его согласились выслушать, не пуская на порог, и только при том условии, что он будет вести себя прилично.
– Здравствуй корней. – Взял Илюха тоном ниже. – Я говорю…
– Ерунду ты говоришь! – перебил дед. – Сотня сироту под свое крыло приняла и на то решение схода есть, а тебе отрока растить поручено, потому, что в твоем доме его родня живет. Только поручено! Дом для Пантелеймона – вся сотня, в том числе и – дед качнул головой в сторону стоящего рядом Мишки – Младшая стража. Так что, ни из какого дома отрок не сбегал.
– Да я ему вместо отца…
– Молчать, когда сотник говорит! – Корней шлепнул ладонью по подлокотнику кресла. – Растить отрока, то есть, воспитать воина для сотни тебе поручили! Ты его, как надлежит, воинскому делу учил? Нет, не учил! Пантелеймон сам в Воинскую школу попросился, это доказывает, что ратному делу обучаться он желает. По здоровью он для этого годен. Что ж выходит? Отрок мог, отрок желал, а ты препятствовал! Спрос за это будет с не только с тебя, но и с твоего десятника. Так ему и передай, и готовьтесь оба ответ на сходе держать!
Разговор явно принимал весьма нежелательный для Илюхи оборот, он попробовал было открыть рот, но дед даже не стал делать замечания, а просто снова пристукнул по подлокотнику ладонью, и рот закрылся будто сам собой.
– Теперь о коне. – Продолжил Корней. – Дом и имущество родителей Пантелеймона ты продал. Но перед этим в доме пошарил. Не делай круглые глаза! Пошарил, потому что знал – не может у мытника не быть тайника. А ты скаред известный – когда у соседей пожар случился, ты из своего дома сундуки таскал так, что чуть пупок не развязался – больно много сундуков таскать пришлось, и были они тяжелы. Кто наследник Пантелеймоновым родителям? Ты? Нет, не ты. Жена твоя? Нет, баба замужем – отрезанный ломоть, приданое дали и на этом все. Наследник только один – Пантелеймон.
– Да он дите еще! Какой наследник, если…
– Да, молод. Но попечитель его ратнинская сотня, а не ты! Так вот, если из имущества родителей Пантелеймона и того, что ты в тайнике нашел… Нашел, нашел, не крути носом! Если ты из этого даже коня отроку дать не можешь, то возникают сомнения. А когда по такому поводу возникают сомнения, то мы, по обычаю, что делаем? По обычаю собираются старики с серебряными кольцами и идут смотреть, что у тебя в сундуках и в разных других местах запрятано. Как ты думаешь, приговорит сход послать стариков в твоих заначках покопаться или нет?
Илюха, то и дело, собиравшийся перебить сотника, намертво замолчал. Ответ на заданный ему вопрос был очевиден.
– Приговорит. – Ответил сам себе Корней. – И что тогда будет? Напомнить, что сделали с твоим дедом, когда он взялся плакаться, будто воинскую справу сразу двум сыновьям собрать ему неподъемно? А? не слышу ответа!
– Не надо…
– Ну-ну. То таким разговорчивым был, а тут вдруг примолк. Вот тебе мой сказ, Илюха. – Теперь дед ударил по подлокотникам уже обеими ладонями. – Завтра же, в это же время, приведешь сюда еще одного коня, нагруженного воинской справой, одеждой и всем остальным, что отроку для жизни необходимо. Проверять буду сам, и если хоть какой мелочи недосчитаюсь, придут к тебе наши старики по сундукам шарить! И я приду, у меня, вишь, тоже колечко имеется, и возрастом я не вьюнош.
«Попал ты, Илюха. Придется отгружать с запасом, а то и правда придут с обыском. А не жадничай! Но как деду кресло-то понравилось! Подарить или специально Сучку новое заказать? Подарю, Сучку сейчас не до кресел».
– И не думай, что воинской справой ты от своего долга перед Пантелеймоном откупишься! – продолжал дед. – Настанет время, парню жениться пора придет, свой дом ставить, хозяйством обзаводиться. Все это – с тебя! И не надейся отвертеться – я не доживу, он с тебя спросит! – Дед большим пальцем указал через плечо на Мишку. – Спросит, спросит, не сомневайся, я для того при нем разговор и веду.
А теперь – все! Пошел вон! И если завтра что-то не так будет – пеняй на себя!
Илюха, как побитый, поплелся к лодке, а дед, глядя ему в спину, закинул ногу на ногу (обрезанную на здоровую), облокотился на подлокотник и подпер щеку кулаком.
– Деда, я вижу тебе кресло понравилось, возьми его с собой, когда в Ратное возвращаться будешь…
– Уже гонишь?
– Да что ты! Хоть на совсем оставайся! Мы тебе такой воеводский терем отгрохаем – ахнешь!
– А я бы и остался. – Дед мечтательно вздохнул. – Ты даже представить себе не можешь, внучек, как хочется остаться! Хорошо у тебя здесь – все просто, все понятно, всем, как ты говорить любишь, управлять можно. А в Ратном… Но ведь не бросишь!

* * *
– Бревна, после того, как их привезут из леса, разделяются между складом сырья и складом строительных материалов. И там, и там они заносятся в графу «приход». На складе сырья, бревна, которые отправляются на распиловку, списываются в «расход»…
– Это что же, я не могу, если надо, лес с лесопилки на стройку забрать? – перебил уноту Сучок. – А если нужда возникнет?
– Можешь, господин старшина. – Унота Степан отвечал с максимальной вежливостью, хотя Мишка знал, что, несмотря на запрет, «курсанты» по-прежнему за глаза величают Сучка «лысым дурнем». – Только надо будет на складе сырья его списать в расход, а на сладе строительных материалов занести в приход.
– Писанины-то…
– А иначе нельзя, господин старшина, лесопилка без сырья встать может…
Уноты сдавали экзамен по… Бог его знает, Мишка и сам затруднился бы сформулировать название предмета. Все же остальное было честь по чести – экзаменационная комиссия, ведомость с оценками, билеты с вопросами. Унота Степан уже решил (не без натуги) задачку с бочкой, которую одновременно доливают и вычерпывают (аналог бассейна с трубами), продемонстрировал владение арифметическими действиями с многозначными цифрами и бодренько пересчитал четверть большой гривенки в караты, а два с четвертью греческих таланта в безмены. В данный момент Степан живописал пертурбации, происходящие с лесом, прошедшим через лесопилку, с точки зрения бухгалтерского учета. Вернее, только начал живописать, а Сучок тут же влез с вопросом не по теме.

* * *

Членом экзаменационной комиссии Сучок стал в результате им же самим устроенного скандала. Поняв к концу второго дня, что совершенно не способен удержать в голове движение материальных и трудовых ресурсов при двух с лишним сотнях работающих, он в очередной раз наехал на Мишку с тезисом «Я не воевода, чтоб тысячные рати водить!». Мишка тут же предложил ему задействовать унот в качестве учетчиков (ребятам, все равно, была нужна практика), но Сучок счел подобное предложение чуть ли не личным оскорблением и, недослушав, ушел.
Пришлось прибегать к авторитету сотника Корнея, который, в очередной раз продемонстрировав воистину соломонову мудрость, обязал Сучка присутствовать на экзамене, прокомментировав свое решение совершенно нецензурным высказыванием, смысл которого сводился к тому, что Сучок, как девка нетронутая – еще ничего и в руках не держала, а уже про все судит!
Против такого аргумента у Сучка контрдоводов не нашлось. Теперь он, ерзая в принесенном из мишкиного кабинета кресле, сверкал лысиной, хлопал ладонями по подлокотникам, хмыкал, перебивал отвечающих и перемежал толковые вопросы с совершенно идиотскими, подрывая авторитет комиссии и укрепляя собственную репутацию «лысого дурня».
Рядом с Сучком, в таком же кресле, расположился «председатель экзаменационной комиссии» Осьма. На него у Мишки были большие надежды. Увы, но старшина Младшей стражи и сам не был уверен в том, что учит унот тому, что требуется и так, как требуется. Курс бухгалтерского учета и аудита, который он слушал в течение всего одного семестра, был им вполне благополучно забыт после сдачи зачета, да и времени с тех пор прошло… Мишка надеялся, что Осьма, опираясь на свой богатейший опыт и недюжинный ум, если и не подскажет что-нибудь, то хотя бы заметит недочеты, и по его замечаниям можно будет внести коррективы в программу обучения.
Облом! Причем, полный! Осьма сидел на экзамене, как фанат уфолог на лекции о конструкциях летающих тарелок, впитывая новую для себя информацию, словно губка – ни замечаний, ни вопросов!
Третьим членом экзаменационной комиссии был назначен «начальник тыла» Илья. За три с небольшим месяца пребывания в должности бывший обозник слегка потолстел, приобрел осанистость и степенность и научился содержать в порядке свои буйные растительные покровы – борода аккуратно подстрижена, голова, кажется, смазана льняным маслом, а пышные усы расчесаны так, что физиономия стала напоминать кошачью.
В отличие от Сучка, будучи совершенно неграмотным, Илья отнесся к помощи унот положительно, а по прошествии некоторого времени, даже с энтузиазмом. Когда всяческие погреба, кладовки и прочие складские помещения начали плодиться в крепости, как кролики, Илья сам явился к Мишке и попросил помощи. Мишка разрешил ему привлечь к делу четверых самых толковых унот, с условием, что учеба от этого не пострадает.
Уже через неделю все стеллажи в складских помещениях были пронумерованы, содержимое складов и кладовок рассортировано, Илье начали каждый день приносить длиннющие берестяные свитки с перечнем имущества, а сами помощники Ильи были биты скалкой за попытку влезть со своей наукой и в кухонные дела тоже. Еще через неделю Илья напился вдрызг, указав Мишке, на следующий день, на груду берестяных свитков, как на причину своего морального падения. Груда имела устрашающие размеры, и, по утверждению Ильи общая длина всех «носителей информации» превышала версту – ребята работали не за страх, а за совесть.
Еще через две недели Мишке донесли, что Илья, втайне от всех, кроме своих помощников, учится читать, а четверо унот стали постоянно носить за правым ухом перепачканные в чернилах гусиные перья, как знак своей принадлежности к руководящей элите. С этого момента Илья в любой момент (хоть ночью разбуди) мог совершенно точно и в подробностях доложить: где, чего и сколько у него хранится, какие ожидаются расходы и приходы, что из области снабженческих усилий необходимо предпринять в первую очередь, а с чем можно повременить. Мишка, негласно курировавший ход всей этой операции, довольно потирал руки.
Сейчас Илья сидел в кресле, понимая едва половину из того, что говорили экзаменуемые уноты, но с таким видом, будто сам их всему этому и научил.

* * *
– … Большой запас бревен на лесопилке делать нельзя, – продолжал Степан – потому, что бревна надо пилить свежими. Вот у нас и получается задача, как с той бочкой, которую то доливают, то вычерпывают.
«Ну, паскудник! Так свободно вести себя на первом в жизни экзамене! Нахал, что тут скажешь?».
– И чего ж, ни бревнышка взять нельзя? – продолжал цепляться Сучок.
– Можно, господин старшина, но вечером, при подведении дневного баланса, – Степан указал на нарисованный на доске бухгалтерский «самолетик» – разница между приходом и расходом должна остаться такой, чтобы лесопилка могла работать целый день. Мало ли, непогода, или еще что-то, и бревна из лесу не привезут.
Нет, Степан действительно был нахалом! В его голосе, совсем чуть-чуть, едва заметно, проскользнули нотки снисходительности в адрес плотницкого старшины. Сучок вряд ли это почувствовал, но отозвался тоном сварливой тещи:
– Понятно! Дальше давай!
– Дальше три четверти досок идут на склад готовой продукции и на продажу, но об этом уже рассказывал унота Семен. Четверть же досок идут на склад строительных материалов и заносятся в графу «приход». То же самое происходит и с горбылем, только он идет на стройку весь. Потом мастера забирают доски на строительство и это заносится в графу «расход». В конце дня, при подведении баланса, досок должно оставаться, самое малое, столько, сколько понадобится на стройке на следующий день, но пока этого никто не знает, потому, что господин плотницкий старшина сведений о том, что будут строить завтра, не дает.
«Нахал! Как есть нахал! Сучок и так-то никому больше тройки не ставит, а этого вообще съест».
– Все? – спросил Мишка вслух.
– Нет. Последнее это то, что когда дом или другое здание построено, лес возвращается туда, откуда пришел – в основные фонды, потому, что лес на корню, пока он не оказался делянкой для вырубки, тоже относится к основным фондам. – Степан победно оглядел аудиторию и отрапортовал: – Унота Степан доклад закончил!
Мишка оглянулся на членов комиссии, нет, вопросов не будет, пришлось задавать самому:
– Ну, раз ты сказал, что лес, после того, как с ним поработали, вернулся в основные фонды, так, может быть и не стоило возиться? Выгодно это или не выгодно – взять что-то из основных фондов, поработать с ним и вернуть назад?
– Выгодно. – Степан ни секунды не замедлил с ответом. – Доски стоят, самое меньшее в двенадцать раз больше, чем бревно, из которого они напилены. Мы для строительства берем только четверть досок, значит, втрое дороже бревна. Строим из бревен, досок… еще всякого…
– Значит, если строить из одних досок, то совсем выгодно будет?
– Ага!
Мишка тихонько посопел носом, Лиська исправно гавкнула, «озвучивая» ошибку. Степан мгновенно утратил весь свой апломб, Илья и Осьма остались спокойны, а Сучок зло дернулся. Илье фокус с «грамотной собакой» Мишка объяснил, Осьма догадался сам, только поинтересовался сигналом, по которому Лиська подает голос, а Сучок, по всей видимости, чувствовал какой-то подвох, но никак не мог сообразить, в чем он заключается.
Степан расстроено глядел на Лиську и молчал, Мишка решил ему помочь:
– Хорошо. Построили мы десять домов, а живем только в пяти. Где выгода?
– Нету.
Лиська снова гавкнула по сигналу, а Мишка повернулся к остальным унотам и спросил:
– В чем ошибка Степана, кто знает?
Поднялось сразу несколько рук. Мишка выбрал внебрачного сына Никифора – Николу.
– Унота Николай!
– Стоимость здания всегда больше, чем цена материалов, из которого оно построено. – Принялся объяснять Никола. – Если ты построил десять домов, то выгода в том, что ты стал на десять домов богаче, но богатство само по себе может быть разным – одно лежит мертвым грузом, а другое, если правильно в дело пустить, еще выгоду принести может. Пять домов, в которых не живут – богатство, лежащее без дела, и оно постепенно уменьшается, потому, что дома, особенно без жильцов, ветшают. Поэтому выгода от строительства есть, но она зависит еще и от того, как построенное используется.
– Хорошо, садись. Какую еще выгоду от лесопилки забыл помянуть Степан?
Опять поднялось несколько рук, и, среди них, рука Николы. Петька зло покосился на побочного брата и отвернулся, ответить и на первый вопрос, и на второй он мог бы, но для этого ему надо было немного подумать, а Никола соображал быстрее.
«Хорошо, слушают внимательно, а ведь все устали – Степан последним отвечает. Никола молодец, но играть у Петьки на нервах не будем».
– Унота Иоанн!
– Он про опилки забыл! Их с золой и ферулиями мешают, дают год перепреть в ямах, а потом землю удобряют. Земля часть основных фондов, чем она плодороднее, тем выше стоимость.
Лиська гавкнула, Иоанн удивленно уставился на нее, а Мишка пояснил:
– Не ферулиями, а фекалиями. А так, все правильно. Садись.
Теперь слово было за экзаменационной комиссией.
– Четыре! – заявил Илья. Своим помощникам он готов был поставить и «десять», если бы было можно, но к остальным унотам старался подходить объективно.
– Один! Ничего не знает! – тут же подал голос Сучок, не оценивший ни одного из унот выше тройки. – Собака, и та умнее!
– Так. На три вопроса он ответил верно. – Осьма степенно огладил бороду и по очереди глянул на Илью и Сучка, словно ожидая подтверждения своим словам. – Последний вопрос был легкий, без денежных расчетов и определения выгоды, но Степан все равно ошибся, да еще и про опилки забыл. А когда спросили про выгоду, ничего путного сказать не смог. Так что, три с половиной, даже просто три. Записывай, Михайла: три! А Николе мы четыре с половиной поставили? Давай-ка, исправь на пять – он на все вопросы отвечать готов был и, когда спросили, ответил толково.
Илья так и расцвел – Никола был «оперенным» – одним из его помощников, Петька же с досады закусил губу – сам он получил «четыре с половиной» и не потому, что чего-то не знал, а просто сильно нервничал и отвечал, из-за этого, медленно и неуверенно.