Древнерусское право - легитимность через символ

serGild

Дата: Понедельник, 29.03.2010, 17:18 | Сообщение # 1

Ближник

Книжник

Группа: Советники

Сообщений: 4173

Награды: 0

Репутация: 4063

Статус: Оффлайн

И.Н. ФАЛАЛЕЕВА
Политико-правовая система Древней Руси IX—XI вв.
2003

Из главы 3 пункта 2, стр.98-107

Осуществление права через ритуал

Тот факт, что древнерусское общество IX—XI вв., являясь в массе своей вооруженным, добровольно подчинялось эмиссарам княжеской власти — дружинникам, служит свидетельством того, что легитимность публичной власти держалась не столько на страхе наказания за неповиновение, сколько на том, что общество осознавало ее общественно-полезные функции.
Типичным методом осуществления политической власти в древнерусском обществе являлся ритуал. Для людей Средневековья перемена (или подтверждение) социального статуса, вступление в правоотношения или прекращение таковых было возможно только через ритуал. Пока соответствующие процедуры не были совершены, не менялся и статус человека. “...Cобытие существует лишь постольку, поскольку оно воплощено в ритуале”. Как форма, так и содержание политико-правового ритуала во многом сопряжены со сверхъестественной санкцией, так как должное и недолжное определяется по отношению к мировому порядку в целом как его составная часть. Немаловажное значение имеет и санкция общества, его социально-возрастных групп. Но отличие политико-правового ритуала, очевидно, состоит в том, что выполнение его сценария обеспечивается специальными органами публичной власти.
Ритуальность — неотъемлемое качество всех исторически первых систем права. Отличительной особенностью политико-правового ритуала в период раннего Средневековья является его нерасчлененность не только со сферой сакрального и социального, но и синкретизм политической и правовой нормы и процедуры. Нарушение предписанного ритуала, отход от общепризнанного сценария может свести на нет действенность самой правовой нормы.
Важно отметить еще одну важнейшую черту политико-правового ритуала — его публичный характер. В бесписьменном обществе, каким оставалась Древняя Русь в период записи Русской Правды, соблюдение правовых норм могло быть гарантировано только в том случае, если они выливались в символические процедуры, в публичные действия, производившие глубокое впечатление на всех их участников и откладывавшиеся в их памяти. Ритуал выполнял здесь ту функцию, которую в более цивилизованном обществе выполняет письменный документ. То же можно сказать и о политическом аспекте ритуала: самопредъявление власти обществу всегда осуществлялось публично, это непременное условие установления (или периодического подтверждения) ее легитимности.
В Древней Руси политический ритуал органически вплетался в ткань очень многих событий, так или иначе имевших отношение к политике: будь то посажение князя на стол, встреча войска из победоносного похода или возведение нового храма. Самым ярким ритуалом, наиболее полно совмещающим в себе многие политико-правовые функции (интегративную, легитимационную, нормативно-регулятивную, охранительную, информационно-коммуникативную, адаптивную), являлось полюдье. Отмечается что полюдье — комплекс полифункциональный, соединяющий в себе экономические, политические, судебные, религиозно-ритуальные, символические и другие функции.
Полюдье, сопровождаемое дарами, являлось своеобразной формой общения князя с подданными, что, помимо прочего, имело и сакральное значение. Очень примечательно свидетельство Константина Багрянородного о том, что у росов «полюдия» именуются «кружениями»98. Примерами подобных «объездов-кружений» богата история Европы раннего Средневековья. В Древней Руси политическую функцию полюдья наряду с экономической выделил еще Н.М. Карамзин: «Целию сих путешествий, как вероятно, было и то, чтобы укреплять общую государственную связь между областями или содержать народ и чиновников в зависимости от великих князей». Особенно тесно политическая функция переплеталась с судебной. Обходя свои владения, правитель прекращал междоусобные войны, вершил суд, штрафовал нарушителей мира и закона.
Политико-правовой аспект полюдья проявлялся также «в восприятии "объезда" как способа приобретения территории (владения), подтверждение прав на нее» со стороны правителя. Речь в этом случае должна идти скорее всего не о праве собственности на землю, а о праве властвования над определенной территорией и ее населением. Этот объезд мог осуществляться вдоль пограничья с «чужими» землями. Исследователи усматривают здесь реализацию нерасчлененной идеи о суверенитете и собственности на землю главы раннегосударственного образования. Поэтому символичен «не просто факт объезда подвластной ему территории, но объезда по периметру границ или близкому маршруту». Ю.М. Кобищанов также отмечает, что «в семиотическом поле архаического мышления объезд территории (на коне или в лодке), обход ее пешком или опахивание ее плугом воспринимался как способ ее приобретения». К тому же объезд сакральным правителем подвластной ему территории означал периодически возобновляемое табуирование или освящение земли, призванное обеспечить живущим на ней людям защиту от внешних враждебных сил и благоденствие.
С развитием политико-правовой системы Древней Руси неуклонно усложнялась и система государственных налогов и повинностей. В этой связи языческий контекст ритуально-процессуальной символики полюдья переосмыслялся в сторону усиления его политических коннотаций. К тому же, оставаясь средством общения князя с населением, а также способом властвования, полюдье превращалось не столько в княжеский сбор, приближающийся к налогу, сколько в самостоятельный ритуал, аккумулирующий в себе политические (управленческие, интегративные, легитимационные) функции.
Функции поддержания престижа власти, выражения меры согласия общества на подчинение ей выполняли также и другие ритуалы, зафиксированные в Древней Руси: пиры и дарения. Обрядовое происхождение этих социокулыурных феноменов не вызывает сомнения. Как отмечает известный историк права, «обычай встречать государя хлебом-солью восходит к древнему дару, получаемому князем в полюдье». Исконный смысл пиров и общих трапез ясно выражен в том их наименовании, которое сохранилось в летописи, — это «братчина». Люди, участвующие в общей трапезе и сидящие за одним столом, объединены особыми узами — это свои, родные люди. Родство по пище наряду с родством по крови известно самым разным народам.
Показательно, что на ранних этапах политического развития участники ритуального застолья воспринимали раздариваемое как общественное достояние, что косвенно подтверждается и этимологически. Так, древнерусский книжник, переводя Эклогу, греческий термин «казна» перевел как «людское», то есть общее (собранное в полюдье?). Этнографические данные также подтверждают широкое распространение представлений в ранних государствах об обязанности богатых одаривать и о привилегии «нижестоящих» пользоваться щедрыми дарами. Без раздаривания подарков и других подобных акций невозможно сохранить авторитет и власть. Демонстративная щедрость — эталон поведения правителя в раннеполитическом обществе.
Помимо редистрибутивной функции, пиры выполняли и другие важнейшие функции — утверждения или повышения социального статуса и личного престижа. По мере нарастания социальной дифференциации в обществе место, занимаемое во время застолья, стало служить одним из главных индикаторов политической иерархии среди принимающих участие в трапезе. Статусная власть как раз и проявляет себя в первую очередь в контроле над ресурсами и регулировании их использования. «Должность, — пишет Л. С. Васильев, — была притягательной отнюдь не потому, что она сулила богатство. Притягателен был престиж. Он, и только он, создавал авторитет и приводил к власти. Власть же давала право руководить и распоряжаться достоянием коллектива, то есть была высшим воплощением общепризнанной шкалы социальных ценностей». Пиры как общеполитические праздники являлись продолжением-инверсией ритуала полюдья.
Посредством таких ритуалов, как пиры, полюдье, посажение князя на стол и некоторых праздников, имеющих политический контекст, упрочивалась социальная база политической власти правящей элиты, так как усиливалась возможность предвидеть реакцию общества на принимаемые политические решения и корректировать ее прямо в процессе ритуала. Как верно отмечается в литературе, легитимация государственной власти представляет собой взаимообусловленный процесс, с одной стороны, «самооправдания» и обоснования собственной власти со стороны управляющих, а с другой — «оправдания» и признания этой власти со стороны управляемых. Поэтому политическая власть в лице князей Рюрикова дома, церковных иерархов и административного аппарата, обладая символическим капиталом, могла формировать в нормативно-ценностном пространстве древнерусского общества такие новые идеологемы ценностного содержания, усвоение которых изменяло внутренний мир людей и задавало определенные стереотипы восприятия социально-политической действительности.

Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.

serGild

Дата: Понедельник, 29.03.2010, 19:07 | Сообщение # 2

Ближник

Книжник

Группа: Советники

Сообщений: 4173

Награды: 0

Репутация: 4063

Статус: Оффлайн

Древнее правотворчество, новые правовые нормы как "исправление неправды, возвращение к правде"
http://www.pravo.vuzlib.net/book_z125_page_5.html

Рассмотенные В.В. Ивановым и В.Н. Топоровым особенности выражения основной юридической формулы «если — то — иначе» в реальных раннеславянских правовых текстах показывают, что эта формула «функционировала в рамках системы более общих представлений мифологического характера, где она и получала свою первоначальную мотивировку. Речь шла о ситуации первого прецедента, то есть первого нарушения равновесия как в отношении социального, так и в отношении космического устройства». Поскольку в основном мифе — не только протославянском, но и индоевропейском по своему происхождению — разыгрывается тема столкновения доброго и злого начал, того, что дозволено и того, что запрещено, становится очевидным, что сам сюжет по сути дела и изображает суд, приводящий к победе правого и восстановлению нарушенной гармонии или равновесия.
Причем интересно отметить, что даже «творя новое право» во время судебного разбирательства, судья (часто сам князь в этом качестве) в период становления политико-правовой системы должен был делать это в понятиях и категориях тех институциональных норм и идейных принципов, которые уже были приняты и считались незыблемыми в древнерусском обществе. Задача была непростой, но решалась вполне убедительно посредством ритуального конфликта. Часто, чтобы установить какую-либо новую норму, князь должен был нарушить старую. Для такой ситуации, по-видимому, справедливо высказывание о том, что политика — это деятельность на грани возможного, так как политико-правовой ритуал инсценировал конфликт и показывал путь к его разрешению. «Во всех без исключения древних обществах, — пишет историк древнего права, — первыми законодателями считались личности легендарные, "культурные герои" или даже божества. Однако важно подчеркнуть, что общество рассматривало этот акт (фиксацию новой нормы) не как нововведение, а как исправление возникших несправедливостей».

Сама тематика летописных «сказаний» о русских князьях (от Рюрика до Ярослава) характеризуется определенным структурным единством и соответствующим подбором сюжетов. Призванию варягов предшествует конфликт — насилие, чинимое находниками над сло-венами и другими племенами, изгнание их за море и призвание князей с дружиной-русью на основе договора — «ряда». Далее правление Олега начинается с конфликта с узурпаторами — Аскольдом и Диром — и возведения на престол в Киеве законного наследника — Игоря, с последующим «уставом» — урегулированием даннических отношений со славянами. Новый конфликт и гибель князя вызвали не только вполне традиционную ритуализированную месть, но и очередное усовершенствование политике-правовой системы уже в правлении Ольги, и так далее, вплоть до конфликта новгородцев с варягами при Ярославе в 1016 г. После этого конфликта князь кодифицировал традиционное право — дал «Русскую Правду».

Подобная структура свойственна многим эпизодам «сказаний» о первых русских князьях. В эту схему ложится также и эпизод о призвании Кирилла и Мефодия (под 898 г.). В нем уже, бесспорно, исторические лица получают функции культурных героев, поскольку «Сказание о переложении книг» посвящено включению «руси» в число славянских народов, обретших просвещение. Причем мотив призвания связан не только с наставлением в правой вере, но и с «правдой — законом», который должен «исправить» призванный учитель.

Описание конфликтной ситуации и ее последующего юридического исчерпания — характерная черта не только древнерусского права, но и традиционного права вообще. Как полагает В.Я. Петрухин с опорой на исследования В.В. Иванова и В.Н. Топорова, «правовая» основа, сохранявшаяся даже во фразеологии «сказаний», была, видимо, и основой для передачи, хранения в памяти преданий о первых князьях. Для архаического общества, в том числе древнерусского, был существенен именно casus primus, поэтому частное столкновение первого киевского (общерусского) князя с племенной (догосударствен-ной) традицией и его последствия имели для формирующейся политике-правовой системы такое важное значение. Единичные исторические факты, будь то неудачный сбор дани или конфликт новгородцев с варягами, формирующаяся историческая традиция превращала в важнейшие прецеденты становления русского государства, его идеологии и права.

Право на власть на языке символов
http://www.pravo.vuzlib.net/book_z125_page_7.html

Являясь совокупностью однородных символов, и политика, и право могут выступать языком особого рода, специфическим способом организации информации. В любых доиндустриальных обществах, в том числе в древнерусском, знаковые, символические коммуникации между субъектами политических и правовых отношений имели значительно большую актуальность, чем в новое и новейшее время. В силу неразвитости государственно-административной инфраструктуры, практического отсутствия дорог и слабого распространения письменности символические средства в политико-правовой коммуникации раннесредневековой Руси выступают не только специфическим, но и основным способом объективации политических и правовых отношений.
Политико-правовые символы раннесредневекового общества представляют непосредственный научный интерес, поскольку органически связаны с сознанием, которое иначе воспринимало и осваивало мир, нежели сознание человека нового времени.
Политико-правовая знаковая система способна регулировать поведение только тогда, когда адресуемая информация воспринята сознанием личности (или коллективным сознанием группы, что наиболее актуально для Средневековья) и трансформировалась в мотив ее деяния. Поэтому информационный аспект нельзя отрывать от психологического.
Мы имеем здесь дело с особым, отличающимся от современного, типом символизации, с иным типом мышления, нуждавшимся в наглядном, чувственно-осязаемом воплощении абстрактных понятий и способным их заменять самыми разнообразными реалиями. Вместе с тем "архаическое", "варварское" сознание ни в коей мере не примитивно, но оно существенно отличается от современного рационалистического сознания иным способом расчленения и организации действительности, способом, вряд ли менее логичным и последовательным, чем наш, и — главное! — вполне соответствовавшим потребностям общества, выработавшего народное право.

Символы-акции
Понять значение символов-акций для формирующегося политического и правового сознания помогает такое явление, как борьба со знаками власти — демонстративное разрушение политико-правовой символики противника. Ошибочно представлять войну с символами только с рационалистических позиций, с которых она справедливо оценивается как абсурдная. Следует заметить, что архаическое, во многом иррациональное мышление слабо различает символ и реальность, которые он обозначает. Так, в процессе крещения Киева идол Перуна был свержен с киевских гор на Подол, то есть на то место, где тогда находилась христианская церковь св. Ильи, а христианская церковь (св. Василия, патрона Владимира) была построена наверху, на месте прежнего языческого капища. Так, в одном ряду стоят известия летописи о стремлении древлянского князя Мала завладеть Ольгой, женой убитого Игоря; насилие Владимира над женой побежденного им Ярополка; захвате Мстиславом жены поверженного Редеди. То, что летописец счел эти эпизоды символически значимыми, а значит, достоверными, заслуживающими фиксации, является, на наш взгляд, косвенным свидетельством становящегося, раннеполитического характера государственной власти в Древней Руси в рассматриваемый период.
К символам-акциям, на наш взгляд, тяготеют такие архаические термины славянской юридической лексики, которые могли быть связаны с вопросно-ответной процедурой заключения договоров. Сюда, например, относятся «сущий» в сочетании «сущая правда» и термины «истец», «истое», «се» и т. п. Немногочисленные словесные формулы, которые имели для древнерусского судопроизводства определенное юридическое значение, были отмечены исследователями уже в XIX в.: «се — мое», «се дал», «се приказываю», «се порядися» и т.п.
Предметно-объектная символика.

Монеты конца X — начала XI вв. дают представление о безусловном знаке княжеской власти, так называемом трезубце. Несмотря на обширную литературу, в основном археологическую, нет устоявшейся версии о прототипе «знаков Рюриковичей». В настоящее время многие считают истоком этого знака тамгу. При этом в новейшей литературе отмечается, что скандинавское происхождение правящей элиты не дает само по себе оснований возводить знак Рюриковичей к североевропейским реалиям. В самой Скандинавии практика использования владельческих знаков возникает не ранее XI в., тогда как на Руси знаки, символизировавшие верховную власть, появляются в конце IX—X вв. Ближайшие аналогии знаку Рюриковичей, причем сначала именно в форме двузубца с отростком книзу, исследователи находят в Причерноморском степном регионе, где они известны со времени Боспорского царства как «царские знаки», а традиции использования владельческих тамг и символических знаков верховной власти были архаичны и устойчивы.
Исследователями установлено, что появление знаков княжеской власти совпадает с появлением института наместничества. Анализ различных разрядов актовых печатей привел исследователей к выводу о том, что именно эта группа сфрагистических памятников материализовала существовавшую в домонгольской Руси структуру управления. Следует согласиться с мнением С.В. Белецкого, что отсутствие массового материала, датируемого ранее XII в., свидетельствует о разветвлении сети княжеского аппарата — явление сравнительно позднее и, очевидно, связано с результатами административного переустройства Руси после Любечского съезда 1097 г. Не только пломбы и печати конца XI — XII в., но и подвески начала XI в. со знаками Рюриковичей являлись официальными регалиями власти княжеских уполномоченных лиц.
Само изображение лично-родового знака указывает на суверенный характер княжеской власти в лице княжеской администрации, выступавшей от имени владельца знака и представлявшей его интересы. Держатель знака не просто действовал в рамках предоставленных ему полномочий, но располагал всей полнотой власти, заменяя князя при совершении юридических действий, однако при этом не являлся самостоятельным юридическим лицом, что отразилось в «анонимном» характере регалии.
Поскольку свойством архаического сознания власть и символ отождествлялись, наличие символов власти у членов княжеской администрации было непременным условием признания их властных полномочий. Ведь передавая их наместникам, князь одновременно передавал им как бы часть своей харизмы, заключенной в символе власти. В свою очередь, управленческое звено, принимая от правителя знаки его достоинства, приобретало этим не только утверждение в должности, но и приносило своеобразную клятву верности.
Стремление архаического сознания отождествлять символ власти и саму власть как сущность сыграло, на наш взгляд, не последнюю роль в процессе деперсонализации власти в целом. Через такой предметный символ власти, как княжеский престол, можно проследить, как, собственно, происходило отделение понятия «власти» от конкретной личности, формировалось абстрактное представление о высшей государственной должности.
«Ярославь же ceдe Киеве на столь отъни и дедни»; «Пойди княже на столь отенъ и дьденъ», — призывали киевляне Владимира Мономаха; «...съде на дьдни и на отни столь, тогды же сьдь, раздоя волости дьтем своим», — сообщает летопись о Юрии Долгоруком. Как видно из приведенных примеров, понятия «стол» и «княжение» идентифицируются, то есть отождествляются власть и символ. Первые русские монеты декларируют власть князя формулой «Владимир на столе, а се его серебро».
Поскольку сама земля принадлежала не князю, а столу, перемещения князей происходили всякий раз, когда на киевский стол всходил новый претендент. Таким образом, именно факт обладания троном-столом делал любое лицо княжеского достоинства легитимным правителем в глазах подданных. Даже с началом периода феодальной раздробленности значение киевского княжения как консолидирующего фактора продолжало сознаваться Рюриковичами. Это происходило вплоть до середины XII в., когда киевское княжение стало утрачивать значение «золотого стола», и летопись донесла до нас пословицу: «Не идет место к голове, но голова к месту». Эта паремия приобретает истинно политическое звучание в устах энергичного и способного внука Владимира Мономаха Изяслава Мстиславича, поскольку регистрирует формирование абстрактного понятия высшей государственной должности, не совпадающей ни с личностью, ни с символом власти.
Как показывает А. Поппэ, обряд «настолования» князя как символ его вступления в свои полномочия в конце XI в. имел уже прочную традицию в княжеском дворцовом обиходе (например, «настолование» Святополка имело место в воскресенье 24 апреля 1093 г.), причем он становился религиозным церковным ритуалом: восхождение на княжеский трон происходило в соборе в окружении клира.
Представляется возможным использование императорских атрибутов, например, державы. Первичный смысл этого понятия — «небесная сила, которая держит весь мир». Даже для нас, а тем более для наших предков было ясно фундаментальное значение этого слова как скрепы, соединения, обеспечивающего целостность», — отмечает современный исследователь политической лексики со ссылкой на В.И. Даля. «Слово "держава" связано с глаголом "держать".Понятие «держать» в смысле «владеть» 28 раз встречается в ПВЛ, часто и в других летописных и литературных памятниках.. В слое XI в. в Новгороде найдена деревянная мелкая пластика, выполненная на очень высоком уровне: рука, сжимающая шар. Так что использование символа державы как регалии власти подтверждается и новейшими археологическими открытиями.

кот

Дата: Понедельник, 14.11.2016, 23:23 | Сообщение # 3

Новик

Группа: Ополченцы

Сообщений: 43

Награды: 0

Репутация: 167

Статус: Оффлайн

Очень интересно, на мой взгляд. Мишкино отношение к нормотворчеству и понимание значения нормативных актов в реальной жизни. Пример - легализация Академии и её уставных документов.
Понятно, что ГГ, силу прошлого опыта,прекрасно понимает важность унормирования общественных отношений, однако же и в Киевской Руси существовала достаточно развитая регуляторная система.
Источниками нормативно-правового акта являются обычное право, судебная практика, иностранное (часто византийское) и церковное право. Нормативно-правовые акты возникали, в основном, на базе обычного права.

Главными нормативно-правовыми актами Древнерусского государства были:

- договоры. Договор – иначе ряд, крестное целование, докончанье – широко распространенная форма древнего права. Причем, как цивильного, так и административного и международного. Им определялись не только международные отношения, но и отношения между князьями, князей с народом, дружиной, между частными лицами. Важные международные договоры были заключены с греками и немцами. Договоры Руси с Византией (911, 944 гг) в большей своей части посвящены вопросам головного права, международным, торговым отношениям. Под влиянием греков, в договорах встречаются общие термины для выражения понятия преступления: проказа, согрешение, понятия о наказании: казнь, епитимия.
Греческий закон устанавливал за убийство смертную казнь по приговору суда, «закон русский» - кровную месть. В договоре Олега 911 г. ст.4 постановляет, что убийца должен умереть на том же месте, греки настояли, что затем это утверждалось судом, а в договоре Игоря ст.12, который заключался, когда победителями были греки, месть совершалась родственниками убитого после суда; при этом русича, повинного в убийстве грека, убивали.

- княжеские уставные грамоты, которые устанавливали повинности феодально-зависимого населения;

- княжеские уставы, которые были прообразом законодательной деятельности в Древней Руси.
Были ещё такие распорядительные княжеские акты, как уроки и грамоты. Если устав являлся актом многоразового действия, то урок и грамота в большинстве случаев - одноразовыми.

serGild

Дата: Среда, 09.09.2020, 21:59 | Сообщение # 4

Ближник

Книжник

Группа: Советники

Сообщений: 4173

Награды: 0

Репутация: 4063

Статус: Оффлайн

К. Соловьев. ВЛАСТИТЕЛИ И СУДЬИ.
Легитимация государственной власти в Древней и Средневековой Руси. IX – I половина XV в. 1999г, 250 стр

Нас здесь интересует первая глава - о домонгольской Руси.

Какие темы затронул автор:
Приобретение легитимности, или как стать законной властью в глазах древних русичей;

Легитимное поведение, или как сохранить право править в глазах подданных;

Прерывание легитимности, или зачем волости князь и что без него делать, а также о роли веча.

serGild

Дата: Четверг, 10.09.2020, 16:49 | Сообщение # 5

Ближник

Книжник

Группа: Советники

Сообщений: 4173

Награды: 0

Репутация: 4063

Статус: Оффлайн

Приобретение легитимности:

1. Приглашение.
Это самая "чистая" форма легитимации власти через обмен полномочиями. Наиболее часты упоминания о ней на севере Руси: новгородцы тщательно взращивали эту форму потестарных отношений. Но и на юге - в Киеве - ее можно различить сквозь княжескую апологетику. Присмотримся внимательнее к тому, как началась княжеская междоусобица среди сыновей Владимира:

оставшийся в Киеве Святополк "съзва кыяны, и нача даяти им именье", добиваясь их согласия на занятие стола. "Они же приимаху, - пишет летописец, - и не бе сердце ихъ с нимь, яко братья их беша с Борисомъ";
дружина князя Владимира и городское ополчение обращаются к молодому князю: "Се дружина у тобе отьня и вои. Поди, сяди Кыеве на столе отни".

И там, и там разговор о будущей власти ведут две или три стороны князь, дружина и горожане (в случае с Борисом - "вои" киевское ополчение, отправившееся в военный поход). Только если Святополк, раздавая подарки, добивается приглашения на отчий стол, то Борис получает прямое приглашение стать киевским приглашение это могло быть поддержано и остальными киевлянами.
Эта же схема приглашения нового князя - силами городского ополчения - была воспроизведена и в 1068 г. при живом, но утерявшим доверия населения киевском князе Изяславе. Сопоставив эти два эпизода с наиболее явными случаями приглашения в XII в. (Владимира Мономаха в 1113 г.; Изяслава Давыдовича в 1154; Мстислава и Ярополка в 1174 - ростовцами и суздальцами после убийства Андрея Боголюбского), можно выделить некие общие черты действующей, по крайней мере, два столетия в южной и восточной Руси модели приглашения:

- Приглашение, как форма легитимации власти наиболее действенно в кризисной ситуации. В 1115 г., незадолго до смерти Владимира "отложился" Новгород, а Киеву угрожали печенеги. В 1068 г., киевские войска были разбиты половцами. В 1113 г. начиналось возмущение городских низов. Киевляне в 1154 г. опасались нападения половцев, а ростовчане в 1174 - соседних князей.

- Приглашение оформляется общим собранием горожан и дружинников. Борис был приглашен отцовской дружиной, но и от имени "воев" - народного ополчения. Всеслав Полоцкий в 1068 г. - вечем. В случае с Владимиром Мономахом используется термин "съвет створиша", в 1174 - "съехашася и реша".

- Приглашение, поступившее одному князю, не снимает претензий других князей. Свое право на престол следовало доказать.Борьбу за престол не прекратили ни немилый киевлянам Святополк, ни изгнанный ими Изяслав Ярославич. После приглашения Изяслава Давыдовича, он был изгнан из Киева князем Юрием Долгоруким. В борьбу же с приглашенными Мстиславом и Ярополком вступили братья Андрея Боголюбского Михаил и Всеволод, приглашенные владимирцами.

Последний тезис подводит нас к очевидной мысли, что приглашение было лишь одной из нескольких форм легитимации власти в рамках договора - "ряда" между князем и городской общиной. Наряду с ней использовались и другие, обозначаемые здесь как завоевание и согласие.

2. Завоевание.

"Хроника Галла Анонима", составленная в Польше в самом начале XII в. сохранила одно свидетельство общей для Рюриковичей политики в отношении славянских городов. Описывая события 1018 г., когда Болеслав I Храбрый захватил на время Киев, хронист a propos вставляет замечание: "Он не задерживался, однако, по вражескому обычаю в пути, чтобы захватывать города и собирать деньги, а поспешил в столицу королевства... "
"Вражеский обычай" - это манера русских князей захватывать города и брать с них дань, полностью соответствующая описанию действий варяжских дружин в скандинавских сагах. Самый первый из всех известных нам захватов князем городов и превращения их в волости представлен следующим образом: "Поиде Олегъ, поимъ воя многи (...) и приде къ Смоленску съ кривичи, и прия градъ, и посади мужь свои. Оттуда поиде внизъ и взя Любецъ, и посади мужь свои." Здесь еще ничего не сказано как осуществлялся такой захват. Но четко обозначены его последствия:
а) город не подвергается разграблению;
б) от лица верховной (княжеской) власти волостью управляет посадник.
А следующий эпизод - убийство Олегом Аскольда и Дира и вокняжение его в Киеве - задает алгоритм обретению власти через завоевание. Он включает в себя целый ряд элементов:

борьба за власть проходит вне стен города, что чрезвычайно важно, ведь смысл борьбы не в том, чтобы ограбить город, а в том, чтобы получить контроль над территорией и право сбора дани;
борьбу за волость ведут равные по достоинству, самозванцы же борьбы не достойны (Слова Олега: "Вы неста князя, ни рода княжа, но азъ есмь роду княжа.");
победитель, силой или хитростью доказавший свое преимущество, вступает в город не как захватчик, а как законный и признанный (легитимный) правитель, и соответствующим образом себя ведет.

Яркое подтверждение этому алгоритму и, в особенности, последней его части, мы находим в описании завоевания Киева Владимиром Святым. Одержать победу над братом Ярополком Владимиру помогла варяжская дружина, собиравшаяся поступить с городом по своему обычаю: "Поемь реша варязи Володимеру: "Се градъ нашь; мы его прияхомъ й, да хочемъ имать окупъ на них..." Владимир же, исходя из интересов подвластного ему населения, выкуп брать не позволил и постарался спровадить не нужных уже помощников в Византию.Таким образом, легитимный захват власти выступает как захват символический. Это одновременно и война и церемониальный акт, сродни правилам рыцарских поединков и "божьего суда". Главное тут - демонстрация силы, ума, ловкости (а если всего этого недостаточно, то хотя бы коварства), при помощи которых новый князь сможет лучше защищать интересы городской общины. Взаимоотношения, возникавшие в этом случае, двойственны, "добровольно-принудительны". Летописец характеризует их термином "обладать", а хорошо информированный о жизни варягов - "росов" - в славянских землях Константин Багрянородный обозначает термином "пактиоты" - союзники, те, кто заключил договор - подвластное варяжским князьям население.

Княжеские войны, в этом случае - естественный механизм регулирования потестарных отношений в условиях, когда в государстве, находящемся в периоде становления, возникали "избыточные" носители власти. При этом проходил своего рода "естественный отбор" князей, наиболее способных к исполнению своих обязанностей. Функцию отбора выполняла городская община, что в летописях выражено терминами "приняли" и "не приняли" князя горожане.
подчеркнем еще раз: все, что было сказано выше, касается исключительно завоевания легитимного и цивилизованной (по тогдашним представлениям) борьбы за власть. Были же, без сомнения, и завоевания, преследующие совсем другие цели:
а) максимально ослабить соперника, разорив его "вотчину";
б) разграбить город, получить добычу и пленников.
В XI в. это отчетливо просматривается в истории взаимоотношений Ярославичей с полоцкими князьями - рано обособившейся ветвью потомков Владимира Святого. Внук Владимира и племянник Ярослава Мудрого князь Брячислав Изяславич в 1021 г.".. зая Новъгородъ, и поимъ новгородце и имение ихъ и поиде Полотьску опять". Так же в 1066 г., поступил его сын Всеслав. Соответствующим был и ответ Ярославичей: "И придоша ко Меньску, и меняне затворишася в граде. Си же братья взяша Менескъ, и исъкоша муже, а жены и дети вдаша на щиты..."

3. Согласие.

Эта форма внешне напоминает наследование власти (часто -сыном) умершего князя.
Принцип согласия, о которым мы говорим, с наследованием связан косвенно и учитывает двусторонность потестарных отношений, при которых претендент на власть должен получить разрешение общины на занятие "вакантной должности". По сути, он является развитием принципа приглашения. Но в этом случае претендента не надо было искать, а только лишь дать согласие на то, чтобы новым правителем стал ближайший помощник (наследник) умершего. И тут огромную роль играла дружина - ее поддержка позволяла избежать потестарного конфликта и "отсечь" других претендентов. Посмотрим, чем обеспечивалось согласие киевлян при занятии престола без борьбы и без приглашения:

Игорь Старый - "хожаше по Ользе и слушаше его"; Он правил в Киеве в то время, пока Олег ходил на Константинополь и его власть была, в это время, как бы частью власти Олега.

Святослав Игоревич - символически начинает битву с древлянами: "И рече Свенельд и Асмолдъ: "Князь уже почалъ; потягнете, дружина по князе". Дружина заране признает в молодом князе своего законного предводителя.

Ярополк Святославич был оставлен отцом в Киеве - именно к нему пришел Свенельд из Дунайского похода, с остатками отцовской дружины.

Святополк и Борис Владимировичи - Святополк добивается согласия киевлян подарками, а отцовская дружина выдвигает Бориса, и только получив отрицательный ответ, уходит от него.

В этих примерах наиболее существенны два фактора, обеспечивающие преемственность власти и согласие городской общины на занятие княжеского стола условным наследником. Первый - горожане уже имели возможность убедиться, что собой представляет претендент и как он собирается ими править. В трех случаях из четырех их мнение было положительным, а в последнем - как раз наоборот. Второй - дружина скончавшегося князя предпринимает решительные действия, "помогающие" горожанам сделать "правильный" выбор.

serGild

Дата: Четверг, 10.09.2020, 17:19 | Сообщение # 6

Ближник

Книжник

Группа: Советники

Сообщений: 4173

Награды: 0

Репутация: 4063

Статус: Оффлайн

Легитимность правителя

Легитимность государственной власти - это постоянно действующий фактор жизни общества, обозначающий границы не только законных, но и признаваемых населением действий правителя. Соответственно для характеристики властных действий важны и признаки их легитимности.

1. Интронизация. Поскольку на Руси для введения во власть практиковался обряд "посажения на столе", именно этот термин подходит более всего для описания обряда вокняжения. А. П. Толочко (со ссылкой на А. Поппе) подробно описал этот обряд, выделив в нем несколько элементов. Приведем их с некоторыми комментариями.

Вход князя в город.
С самого начала подчеркивается отчужденность князя от общества, его особый статус "внешней силы", встречаемой за городскими стенами всем населением города. Характерно, что согласие городской общины, пусть даже вынужденное и формальное, выражено в летописях термином "прияше", что является прямым отражением обряда - встречи князя за городскими стенами. Об этом свидетельствует и то, что, при объявлении князя Всеслава Полоцкого киевским князем в 1068 г. был использован другой термин - "прославили" - поскольку на момент объявления князь уже находился в городе. Судя по формулировке, примененной при въезде в Киев Святополка Изяславича: "И изидоша противу ему кияне с поклоном, и прияше его с радостью...", - обряд встречи включал три элемента:

выход населения города за стены навстречу князю;
общий поклон, вероятно символизирующий признание городской общиной прав князя на власть;
общее же выражение радости.

Все вместе это можно расценивать, как знак добровольного согласия городской общины подчиниться власти князя.
Встреча князя высшим духовенством. Как свидетельствует "Хроника" Титмара Мерзебургского, эта часть церемонии утвердилась уже при сыновьях Владимира Святого. Встреча проходила в главном соборе города с использованием в церемонии главных святынь.
Посажение на стол (трон). Обряд, по утверждению А. П. Толочко, мог происходить в храме или в княжеской резиденции, а в случае с киевским князем - Вышгороде. Судя по тому, что в летописях постоянно подчеркивается принадлежность стола - "отца и деда", "отца и стрыя" - обряд посажения символизировал подтверждение полномочий князя как легитимного преемника своих предшественников.
"Прославление" князя народом (по Толочко - "встреча" с народом по выходе из храма). Понятна вечевая природа этого элемента церемонии. Если встреча за стенами города - это согласие всех, переданное общим поклоном, то "прославление" - это согласие каждого, выраженное ликованием ("радостью").
Заключение "ряда" между городом и князем, закрепляемое церемонией "крестоцелования".
Пир на княжьем дворе. Первоначально именно эта часть церемонии носила сакральный характер - обращения к языческим богам о благословении князя и народа. Но с принятием христианства церковная служба "вклинилась" между встречей и заключением ряда. Пир же стал данью традиции, и на первый план вышла его другая символическая сторона: угощение города князем, как знак его доброй воли.

2. Легитимное поведение.
Прежде всего, нужно выделить, в каких сферах деятельности принимаемое князем решение будет легитимным, и какова процедура легитимного решения.

Полномочия.
Уже при приглашении Рюрика были определены пределы его полномочий: судить "по праву", защищать землю от внешней опасности и получать за это дань.
Первым князем, расширившим сферу своей легитимности, был Олег. Он начал строить города-крепости для защиты подконтрольной ему территории. Позже, при Святославе, Владимире и его потомках, строительство новых городов стала одной из главных обязанностей и добродетелей князя.
Княгиня Ольга раздвинула пределы легитимности великих князей, изменив веками действующий порядок сбора дани и предприняв первые меры по созданию налоговой системы.
Владимир Святой включил в круг великокняжеских функций взаимоотношения государства и церкви.
Наконец Ярослав Мудрый и его сыновья закрепили за княжеской властью сферу законодательства.
В конечном виде набор княжеских полномочий (представленных в виде добродетелей) содержится в "Поучении" Владимира Мономаха:

- Суд."Избавите обидима, судите сироте, оправдайте вдовицю".

- Заключение договоров."Аще ли вы будете крестъ целоватьи к братии или г кому..."

- Попечение о церкви."Епископы, и попы и игумены (...) по силе любите и набдите, да приимете от них молитву... от Бога".

- Военное дело."На войну вышедъ, не ленитеся, не зрите на воеводы (...) и стороже сами наряживайте..."

- Попечение о подданных."Куда же ходяще путемъ по своимъ землямъ, и не дайте пакости деяти отрокомъ, ни своимъ, ни чюжим, ни в селах, ни в житехъ, да не кляти вас нчнуть". (...) Тоже и худаго смерда и убогые вдовице не дал есмъ силным обидети..."

- Попечение о гостях."... и более же чтите гость, откуду же к вам придеть, или простъ или добръ, или солъ, аще не можете даромъ. брашном и питьемь: ти бо мимоходячи прославять человека по всем землям любо добрым, любо злымъ".

Процедура.
А. А. Горский, проведя подробный анализ всех княжеских совещаний X в., отметил такую тенденцию: в начале века совещания проходят только с дружиной, затем, ближе к концу, в них принимают участие бояре-землевладельцы, а в наиболее серьезных случае совещание проходит в виде веча. Первым же великим князем, кто ввел в практику легитимного поведения постоянный совет не только с дружиной, но и с местной знатью, был, видимо, Владимир Святой. Очень показательно, в этом смысле, письмо Епископа Бруно Кверфуртского, который в 1007 г. проезжал через Русь, направляясь миссионером к половцам. Вот что он пишет о Владимире: "... он сам сопровождал меня с войском вплоть до крайнего предела своего царства (...). Он спрыгивает с коня на землю; я иду впереди со спутниками, он следует со своими старейшинами (курсив мой - К.С.) и мы выходим из ворот". Это сообщение полностью согласуется с тем, как в "Повести временных лет" описываются о совещания Владимира со "старцами градскими".Оба этих описания указывают на то, что, по крайней мере, начиная с Владимира, вторжение княжеской легитимности в новые сферы проходило с ведома и согласия представителей городских общин. Так было с выбором новой религии, так было и с первыми законодательными актами: Правда Ярослава появилось при явном давлении новгородцев; при утверждении Правды Ярославичей присутствовали представители городских общин Коснячко, Перенег, Микифор Киянин и Микула Чудин; устав же Владимира Мономаха князь утверждал вместе с дружиной и тысяцкими трех городов. В результате, к XII в. в общественном сознании сформировался образ власти, выражаемый формулой князь + советчики: "... князь не сам впадает в ошибку, но советчики его вводят. С хорошим советчиком совещаясь, князь высокого стола добудет, а с дурным советчиком и меньшего лишиться". Одновременно возникает представление о легитимной ошибке - той, которую князь совершает не "со зла", а под влиянием "дурных советчиков".
Если судить по "Повести временных лет", то в число желательных (если не обязательных) советчиков уже со времен Владимира Святого вошли духовные лица. При этом наряду с обычным советом практиковалось еще и получение благословения.
Так в полном виде сформировалась модель легитимного княжеского проведения по следующей схеме: замысел - совет - благословение - действие.Рассмотрим по этой схеме фрагмент из "Повести" о великом князе Ростиславе Мстиславиче Смоленском:"Сей треблаженный и святой князь Ростислав, сын Мстислав, внук Володимиров, Божиим повелением и Святой Богородицы и отца своего молитвою, приде первое в град Смоленск на княжение. И видя смоленскую церковь зависимою от Переславля, негодовал. И сдумал с боярами своими и с людьми и поставил епископа и церковь Святой Богородицы..."125Замысел здесь связан с вокняжением Ростислава в Смоленске и необходимостью подкрепить собственную легитимность возможностью благословения у собственного епископа. А пока он творит совет с дружиной и городской общиной, и обращаясь за благословением к отцу. В результате - легитимное действие, оспорить которое, по понятиям того времени, вряд ли возможно.

3. Легитимная формула. Объявление о принятом решении должно было выполнить ряд специфических задач управления:

обосновать законность действия власти;
указать на то, что принятое решение не противоречит тому порядку, который уже сложился и действует;
отразить стремление к общественному благу, заложенное в принятом решении;
предусматривать сакральную поддержку действий власти.

И если первая функция предусматривала легализацию данного решения, то три последующие - его легитимизацию, обеспечение благоприятной реакции на него со стороны населения. Соответственно этому легитимная формула была достаточно сложна и состояла из нескольких частей. Поскольку складывалась такая формула в течение столетий, то каждая эпоха оставила свой отпечаток в одной из ее составных частей.

Когда Владимир принял первый церковный Устав, то легитимная формула предусматривала
а) титул;
б) нареченное имя;
в) крестное имя;
г) фиксацию принадлежности к правящему роду.
Причем последняя часть играет роль отсылки к традиционному порядку действий, перекликающуюся с тем как освящается деятельность Владимира уже после принятия христианства: "И живяше Володимеръ по устроению отню и дедню". Очевидное противоречие языческого и христианского "устроений" не смущает летописца, точно также как и самого князя - преемственность традиций должна быть подчеркнута для сохранения легитимного права на отрицание тех же самых традиций. Поэтому легитимная формула включает автоматическую ссылку на "отеческую" традицию вне зависимости от характера действий власти.

В более развернутых формулах, в качестве дополнительных признаков легитимности данного решения вводились еще две части. Первая - ссылка на процедуру его принятия. Так, уже в Уставе Ярослава Мудрого говориться, что князь "сладил с митрополитом Ларионом". В ряде формул встречаются указания на совет с дружиной и представителями городских общин, как это было с Правдой Ярославичей и Уставом Владимира Мономаха. Вторая из новых частей формулы - Божье благословение - возможно, вытесняет прежнюю норму клятвы языческими богами, содержавшуюся в договорах с Византией.В конечном счете, легитимная формула приобретает следующий вид: "Си аз, князь великий (1) Гавриил (2), нареченный Всеволод (3); самодержец (4); Мстиславец, внук Владимиров (5), властвующий всею Русскою землею, и властью новгородскою (6), и Божьим благословением (7) поставил есмь церковь..."
Таким образом формула предусматривает двойное указание на титул - традиционный (1) и новый (4); двойное указание на имя - крестное (2) и нареченное (3); указания на круг полномочий - (6), отеческую традицию - (5) и Божье благословение - (7).

serGild

Дата: Пятница, 18.09.2020, 14:37 | Сообщение # 7

Ближник

Книжник

Группа: Советники

Сообщений: 4173

Награды: 0

Репутация: 4063

Статус: Оффлайн

Прерывание легитимности

Посмотрим на события в Киеве 1068 г., традиционно трактуемые как "антифеодальное восстание".33 Возмущенные безответственной политикой князя Изяслава Ярославича киевляне не только (и не столько) изгоняют великого князя, сколько занимаются поисками новой легитимной силы. Они "вырубают" заточенного князя Всеслава Полоцкого из поруба и "прославляют" его среди княжеского двора.

Рассмотрим еще две ситуации, в которых такой обрыв легитимности произошел, и городские общины по разным причинам лишились своих князей, не имея возможности быстро подобрать им замену.

Ситуация первая.
В результате заговора гибнет владимирский князь Андрей Боголюбский: "... горожане же боголюбскыи и дворане разграбиша домъ княжь и сребро порты и паволокы (...) и много зла сотворися в волости его. Посадник и тиунов его домы пограбиша, а самих избиша, десткие и мечники избиша, а домы их пограбиша, не ведуче глаголемого: "Иже закон ту и обид много".

Ситуация вторая.
Новгород-Северский князь Игорь попал в плен к половцам. Он жив, но не может осуществлять свои властные полномочия: "И метались люди в смятении, в городах брожение началось, и немилы были тогда никому и свои близкие, но многие забывали о душе своей, печалясь о князьях"

В обоих случаях события развивались сходным образом: вся система власти сохраняется, управители находятся на своих местах, но при этом резко, в один момент обрывается легитимность всей властной вертикали. "Брожение" в городе, начинающееся сразу же за тем как становится известно, что князь больше не в состоянии исполнять своих полномочий есть ничто иное, как признание за князем и только за князем права на управление, выраженное в отрицательной форме. Как очень точно отметил А. П. Толочко: "Без участия князя государственный механизм был парализован".

И ещё один важный пример обрыва легитимности зафиксирован летописями под 1154 г., когда умер в Киеве князь Вячеслав Владимирович. По договору, заключенному с киевлянами незадолго до этого, соправителем Вячеслава должен был стать его племянник Ростислав Мстиславич Смоленский.29 Тот отправился сражаться за Чернигов, не слушая добрых советов: "Ты ся еще с людьми Киеве не утвердилъ, а поеде лепле в Киевъ, же с людьми утвердися, аче стрый придеть на тя Дюрги поне ты ся с людьми утвердилъ будеши, годно ти ся с ним умирити умиришися, паки ли а рать зачнеши с ним.[i] Однако князь, в ожидании скорого сражения, не рискнул покинуть войско, договор с киевлянами не заключил и, потерпев неудачу в походе, потерял и киевское княжение. В. Т. Пашуто, выбравший этот эпизод в качестве примера обязательности ряда между князем и городом, так объяснял стремление горожан "обзавестись князем": "Это было необходимо для поддержания социального "порядка" и сохранении независимости волостных владений." То есть, продолжим мы, для легитимации того порядка, который уже существует, но не может действовать без привлечения "внешней" для городской общины силы - князя.

Пример Ростислава показывает, что договор - "ряд" не имеет ничего общего с договоренностью - то есть соглашением. Договоренность у Ростислава была, а о договоре он не побеспокоился. Последняя фраза из обращения к князю советников: "годно" на мир или на рать, есть самое прямое указание на право князя выступать от лица городской общины получаемое только по заключению ряда, то есть на основной принцип легитимации нового князя в земле-волости. Пренебрежение Ростиславом обрядом легитимации сразу после смерти его соправителя Вячеслав, привел к обрыву легитимности, при котором никакие прежние договоренности не действуют.

serGild

Дата: Пятница, 18.09.2020, 14:46 | Сообщение # 8

Ближник

Книжник

Группа: Советники

Сообщений: 4173

Награды: 0

Репутация: 4063

Статус: Оффлайн

Вечевая легитимность.

При выделении княжеской легитимности в рамках договорной системы, возникает закономерный вопрос: в какой мере можно говорить о легитимности веча? А если таковая существует, то каковые ее признаки, сопоставимые с теми, что были выделены выше для потестарного образа князя. Буквальное прочтение скандинавских источников казалось бы заставляет говорить о первичной легитимности вечевых решений и вторичной - князя. Особенно характерно в этом отношении то место "Пряди об Эймунде", в котором варяжская дружина, ушедшая от Ярослава Мудрого, пытается поступить на службу полоцкому князю Брячиславу. "дайте мне срок посоветоваться с моими мужами, - отвечает Брячислав, - потому что они дают деньги, хотя выплачиваю их я".144 (Понятно, что в "мужах, дающих деньги", нельзя видеть дружину Брячислава. Это либо вся городская община, либо ее аристократическая верхушка.) Но столь же буквальное прочтение ранних сведений "Повести временных лет" приведет к прямо противоположному выводу о первичности именно княжеской легитимности, поскольку там говориться о том, что именно Олег "устави варягомъ днь даяти от Новагорода гривенъ 300 на лето, мира деля..."145

Можно ли согласовать данные этих двух источников? В рамках договорной легитимности, по-видимому, да, поскольку "ряд" - договор заключаемый между князем и городской общиной мог включать в себя "устав" - строго оговоренные суммы, предназначенные для выплат дружине и, возможно, в качестве откупного варягам-находникам. "Ряд", таким образом, становится той гранью за которой вечевая легитимность перетекает в легитимность княжескую. Для того, чтобы уточнить формы взаимодействия княжеской и вечевой легитимностью попробуем выделить правдоподобные случаи упоминания веча в "Повести временных лет", то есть такие описания которые не вызывают сомнений ни у самого летописца (который не оговаривает странность приводимого факта), ни у современников и близких потомков - читателей летописи.

К числу такого рода упоминаний мы относим следующие:

- "Совет" древлян с князем Малом. Посланники Мала говорят: "Посла ны Древска земля..."
- Ответ Ольги древлянам: "Да аще мя просите право, то пришлите мужа нарочиты, да в велице чти приду за вашь князь, еда не пустять мене людье киевстии", - содержащее намек на возможность веча.
- Отправление "киевлянами" послов к дружине Святослава, а затем и к нему самому: "Ты, княже, чюжея земли ищеши, и блюдеши, а своея ся охабивъ..."
- Требование новгородцев, дать им князя, обращенное к Святославу Игоревичу.
- Ложное сообщение Блуда Ярополку с намеком на возможность переговоров киевлян с Владимиром Святославичем.
- Вече в Белгороде, осажденном печенегами, отмеченное под 997 г.
- Договор, заключенный Ярославом Мудрым с Новгородцами, после того, как поступило сообщение об убийстве князя Бориса Владимировича.
- Отказ Киевлян "принять" Мстислава Владимировича, в то время как Ярослав Мудрый находился в Новгороде.
- Киевское вече в 1068 г., закончившееся изгнанием Изяслава Ярославича и "прославлением" Всеслава Полоцкого.
- Киевское вече 1069 г., после бегства Всеслава, принявшее решение об обращении к братьям Изяслава за поддержкой.
- Выступление киевлян в 1097 г., при которой они "не даша побегнути" великому князю Святополку Изяславичу.
- Вече во Владимире в том же году, при осаде города и "затворившегося" там князя Давыда Игоревича его противниками, князьями Василько и Володарем Ростиславичами.
- Вече в Берестье в том же, году, после гибели, во время осады, князя Мстислава Святополчича.

Как видим все случаи и явного и гипотетического веча касаются взаимоотношений города и князя. Никаких вопросов вне этих взаимоотношений вече не решает. При этом в трех (3, 6, 9) случаях из 13 город подвергается осаде со стороны иноземцев, причем в двух случаях князя нет в городе, а в одном - он не справился с главной своей задачей - отбить нападение. Еще семь (5, 7, 8, 10 - 13) случаев связаны с княжескими междоусобицами и вооруженной борьбой, в которой горожане играют активную роль. Восемь раз (1, 3, 4, 6, 9,10, 11, 13) на вече решался вопрос о посылке послов к своему или чужому князю, или к осаждающим город иноземцам.

Все это позволяет сделать два предварительных вывода. Первый - вечевая легитимность не пересекается с княжеской, действует либо одна, либо другая и никогда - обе вместе. Второй - вечевая легитимность может быть охарактеризован как "пульсирующая" - она действует короткий период времени, пока в городе нет постоянной власти князя. Другими словами вечевая легитимность "заполняет паузу", в то время когда князь по тем или иным причинам теряет свою легитимность и власть разрушается, теряя свою социальную опору. Следовательно, у вечевой легитимности две цели: а) заместить коллективным решением общины утраченную легитимность и б) как можно быстрее сформировать новую постоянную (княжескую) легитимность на основе одной из форм: завоевания-приглашения-согласия.

Представленные выше примеры позволяют, пусть приблизительно, но выделить основные причины утраты князем легитимности, при которой необходимо либо ее подтвердить, либо формировать новую. Среди них:

действия князя, нарушающие договор или несовместимые с его положением (1, 9, 12);
переход князя из одной городской общины в другую (2, 7);
приглашение князя (1, 4);
отсутствие князя в городе в случае его осады (3, 6, 13);
конфликт князя с городом или целой землей (1, 7, 9);
междоусобная борьба князей, заставляющая горожан занять ту или иную позицию в споре претендентов (5, 7, 8, 11, 13);
бегство князя из города или попытка убежать. (10, 11).
...
Вече, таким образом, являлось легитимным органом управления в только в момент исполнения его решения и только до тех пор пока голос несогласных этим решением не был слышан. Именно поэтому вряд ли можно говорить о вечевом характере власти в древнерусских городах до XII в., когда в Новгороде произошли структурные изменения во властных структурах и вечевые органы власти были преобразованы из кризисных в постоянные.

Страница 1 из 1 1
Модератор форума: serGild