Естественнонаучные знания византийцы унаследовали от античности. Однако они не ограничились простым усвоением материала, приобретенного в предшествующие столетия, но продолжали трудиться над дальнейшим накоплением и переработкой его. Особое внимание уделялось тем отраслям знаний, которые были тесно связаны с практикой, прежде всего с медициной, сельскохозяйственным производством, строительством, мореплаванием и т. д. Именно применение на практике естественнонаучных знаний было характерно для византийского общества. И здесь были достигнуты определенные успехи.
В теоретическом же плане византийцами было сделано значительно меньше, ибо главным они считали подготовку новых изданий трудов признанных авторитетов древности, их комментирование и систематизацию достижений научной мысли греко-римского мира. Их деятельность была сконцентрирована на переосмыслении античного наследства и передаче его будущим поколениям. Работа по разысканию, переписыванию и экзегезе памятников научной литературы древности способствовала их сохранению.
Сочинения византийских авторов в большинстве своем представляли собой собрание эксцерптов, извлеченных из произведении античных ученых. Многие из византийцев, получивших образование в языческих школах и воспитанных на античных идеалах, продолжали вести исследования в традиционном духе. Они стремились охватить широкий спектр знаний греко-римского мира, рассматривая проблемы и философии, и теоретических, и прикладных наук. Чаще всего, их работы были парафразой трактатов античных мыслителей. Лишь в отдельных случаях в них встречались их собственные наблюдения и еще реже замечания с критикой теоретических концепций древних, нередко имевшие, однако, большое значение для дальнейшего развития науки.
Методология исследований в ранней Византии отличалась от античной. Победившее христианство с его интересом к внутреннему, духовному миру человека провозгласило одним из основных источников знания откровение. Любое явление природы объяснялось действием божественной силы. В основу всех наук была положена не античная философия, а теология, глубоко чуждая истинному знанию. Из античного наследия отбиралось только то, что содействовало упрочению христианской религии. {408} Все это отрицательно сказывалось на положении естественнонаучных дисциплин.
Общая историческая обстановка также неблагоприятно влияла на научную жизнь и приводила к сокращению объема исследований. Усилению регрессивных тенденций в развитии научных знаний способствовало распространение иррационализма, оккультизма, лженаучных дисциплин: магии, мистики, мантики, астрологии, алхимии и т. д.
В ранневизантийский период продолжает углубляться характерный для поздней античности процесс размежевания философии и специальных наук и дифференциации последних. Математика, астрономия, физика, механика, оптика, география, история и другие гуманитарные дисциплины развиваются самостоятельно, разрабатывают свою собственную проблематику и используют методы, свойственные каждой из них. Однако, несмотря на специализацию, некоторые из крупнейших ученых Византии занимались различными отраслями знания и достигли при этом замечательных успехов 1.
Наиболее значительны достижения византийцев в математике. И хотя они не занимались теоретическими изысканиями, они проделали огромную работу по изучению, и комментированию античного наследия. Как известно, исследование математических проблем было традиционно сильным направлением в древнегреческой науке. Византийцы, восприняв от античности всю совокупность знаний по математике, не только сохранили их, но и нашли им практическое применение. В занятиях математикой обнаруживается сочетание традиционализма с использованием ее достижений на практике, в прикладных науках 2.
Математикой интересовались представители и науки, и практики (купцы, ремесленники, чиновники, землемеры, зодчие и др.). Первые считали ее пропедевтической дисциплиной, которая учит логике в рассуждениях, развивает способность понимать окружающий мир, дает серьезную работу уму и является подготовкой к постижению философских истин. Последним математические знания были необходимы для повседневного труда. На практическую ценность математики указывали и представители духовенства, ибо знание ее помогало им производить сложные вычисления при составлении церковного календаря, для установления пасхальных циклов 3.
Математическими проблемами много занимались неоплатоники. Правда, они концентрировали свое внимание не на высшей математике, а только на тех ее разделах, которые были важны для уяснения вопросов философии и натурфилософии у Пифагора, Платона и других мыслителей прошлого. Так, Ямвлих, которого интересовал метафизический аспект математики, подготовил комментарий к «Введению в арифметику» Никомаха из Герасы и два трактата: «Об общей математической науке» и {409} «Божественные изыскания в арифметике». В них он занимался пифагорейской мистикой чисел. Числовые спекуляции, которые основывались на фантастических этимологиях, он привлекал для объяснения самых разнообразных явлений природы и человеческих отношений 4.
Прокл Диадох написал комментарий к первой книге «Начал» Евклида, где дал краткий обзор истории геометрии от Фалеса до Евклида и пытался доказать знаменитый пятый, постулат Евклида о параллельных. Его формулировка этого постулата вошла во все школьные курсы 5. Комментарий к «Началам» Евклида был составлен также выдающимся математиком александрийской школы Паппом (конец III—начало IV в.). Это был не только сведущий компилятор, хорошо знавший работы своих предшественников, но и превосходный исследователь, первым доказавший ряд теорем о кривых на торе 6 и других поверхностях. В свой основной труд «Математическое собрание» в восьми книгах он включил наиболее интересные пассажи из ныне утраченных трактатов древнегреческих математиков — таких, как Евклид, Аполлоний Пергский и др. Его доказательства теорем, впоследствии забытые, положили фактически начало особой ветви математической науки — проективной геометрии 7.
В ранней Византии «Начала» Евклида не только комментировали, но и издавали. Так, их новое издание подготовил Феон Александрийский (IV в.). Его дочь, профессор Александрийской школы Ипатия, трагически погибшая в 415 г. от рук фанатиков-христиан, написала не дошедшие до нас комментарии к сочинениям Аполлония Пергского и Диофанта 8.
Современник Прокла Домнин Ларисский составил учебник по арифметике «Пособие по введению в арифметику» и написал работу о делении 9.
Выдающимся математиком VI в., применившим свои познания на практике, при строительстве храма св. Софии, был Анфимий из Тралл. Им был написан комментарий к «Введению в арифметику» Никомаха из Герасы, а также трактат «О зажигательных зеркалах», от которого сохранился лишь фрагмент «Об удивительных механизмах». В этом сочинении Анфимий описал методы построения эллипса и параболы, развил дальше положения античных теоретиков 10.
Огромную роль в сохранении трудов античных математиков сыграл друг Анфимия — Евтокий Аскалонский (род. ок. 480 г.), автор комментариев к ряду трактатов Архимеда («О шаре и цилиндре», «О равновесии плоских фигур», «Измерение круга»), а также к четырем первым книгам сочинения Аполлония Пергского о коническом сечении. В толкованиях к первой книге произведения Архимеда «О шаре и цилиндре» Евтокий при-{410}вел обзор решений задач об удвоении куба, которые были предложены в трудах его предшественников. Тем самым были сохранены фрагменты ныне утраченных сочинений древнегреческих математиков. Им был открыт отрывок из указанной работы Архимеда — о геометрическом решении кубических уравнений. Комментарии Евтокия не утратили своего значения и в наши дни. До сих пор труды Архимеда и Аполлония издаются вместе с его толкованиями 11.
Труды Архимеда с толкованием Евтокия были изданы еще Исидором Милетским, завершившим строительство храма св. Софии после смерти Анфимия из Тралл. Комментировал он утраченное ныне сочинение Герона «О построении сводов», в котором много внимания уделялось стереометрическим и механическим проблемам. Его считают изобретателем циркуля для вычерчивания параболы 12.
Разработкой важной математической задачи о квадратуре круга занимался Симпликий (VI в.) в своем комментарии к «Физике» Аристотеля 13.
Толкования к сочинению Никомаха «Введение в арифметику» составил выдающийся ученый Византии, обладавший обширными и разносторонними знаниями, Иоанн Филопон (VI в.), который трудился и над решением задач о квадратуре круга и удвоении куба 14.
Интерес византийцев вызывали и античные труды по астрономии. Взгляды византийцев на строение вселенной складывались под воздействием концепций, широко распространенных в древнем мире. Одни из них придерживались библейских представлений о плоской форме земли, омываемой океаном, другие восприняли эллинистическую теорию о шарообразности земли, наиболее четко выраженную в труде. Клавдия Птолемея (II в.). Мало занимались византийцы астрономическими наблюдениями. Главным для них было изучение, издание и комментирование трактатов древнегреческих ученых и применение на практике извлеченных из них знаний, прежде всего в земледелии и мореплавании 15.
Наиболее замечательным достижением в области практического использования астрономических знаний было усовершенствование учеником Ипатии Синесием Киренским, епископом Птолемаиды, астролябии — угломерного прибора, служившего для определения астрономической широты и долготы. Небесная сфера была им построена в виде конуса по данным Клавдия Птолемея и описана в «Слове о подаренной астролябии» 16.
Однако наибольшее внимание византийцы уделяли комментированию античных памятников по астрономии.
Так, Феон Александрийский составил толкование к дидактической поэме Арата из Сол (III в. до н. э.) «Явления», написанной по материалам сочинений древнегреческого астронома Евдокса (IV в. до н. э.), и к особенно популярному труду Птолемея «Великое построение астро-{411}номии», известному под арабизированным названием «Альмагест» 17. Труды Птолемея комментировал и Папп Александрийский 18.
Прокл Диадох оставил после себя не только труды по философии и математике, но и трактат по астрономии, где дал критический обзор исследований о движении небесных светил. По эстетическим и теологическим соображениям Прокл отверг теорию эпициклов Птолемея, но не принял и точку зрения Аристарха Самосского (ок. 320 — ок. 250 до н. э.), высказавшего мысль о вращении Земли вокруг Солнца 19.
Иоанн Филопон также разрабатывал как математические, так и астрономические проблемы. Им был подготовлен краткий очерк о построении и использовании астролябии. В отличие от астролябии Синесия Киренского, Иоанн Филопон создал прибор, по которому могли определять время даже ночью 20.
Стефан Александрийский (VI—VII вв.), приглашенный в Константинополь из Египта для преподавания философии и предметов квадривиума, составил комментарий к астрономическим таблицам Феона «Объяснение метода удобных таблиц Феона посредством индивидуальных приемов» 21.
Помимо указанных трудов, принадлежащих перу известных византийских авторов, до нас дошло большое число анонимных статей по астрономии. Много заметок, свидетельствующих об активных занятиях астрономией, встречается в папирусах IV в.
Большую роль в распространении астрономических знаний в византийском обществе сыграла астрология, важный компонент эллинистической науки, объективно стимулировавший развитие наблюдательной астрономии. Как и астрономия, астрология изучала положение небесных светил, но прежде всего ее интересовали такие «устрашающие» с точки зрения средневекового человека явления, как солнечные и лунные затмения, появление ярких комет, вспышки новых звезд, необычайное сочетание планет. Астрологи видели свою задачу в том, чтобы предугадать, предвестием каких событий эти явления окажутся в жизни государств и отдельных лиц. По мнению астрологов, страны и народы ойкумены находятся под разнообразными влияниями, исходящими из космоса от созвездий. Полагали, что от того или иного расположения звезд зависят земные события, человеческие судьбы, исход предпринимаемых дел.
Основным способом предсказания будущего было составление так называемых гороскопов — таблиц взаимного расположения планет и звезд на определенный момент времени, что становится главной и, по сути дела, единственной задачей астрологии. Это можно было сделать только после выявления места небесных светил в зодиаке и на горизонте и измерения расстояния между ними. Для этого астрологу необходимо было вести непрерывные наблюдения и производить довольно сложные вы-{412}числения, т. е. он должен был обладать запасом знаний по астрономии и геометрии и уметь пользоваться астролябией. Это способствовало интенсификации астрономических наблюдений, уточнению периодов движения светил. Таким образом, астрология, несмотря на всю свою абсурдность, на определенном этапе не только служила сохранению и распространению накопленных в предшествующие периоды знаний, но и способствовала дальнейшему научному исследованию и развитию астрономии.
Линии разграничения между астрономией и астрологией были размыты уже в античности. Многие деятели науки древности и средневековья верили в астрологию и занимались ею. Птолемей, создатель геоцентрической системы мира, наряду с астрономией много внимания уделял и астрологии. Им было написано фундаментальное сочинение «Четверокнижие», ставшее впоследствии учебным руководством по астрологии 22.
Право на существование за астрологией признавали и неоплатоники. Один из главных представителей этой школы Порфирий, комментатор Платона и Аристотеля, составил трактат «Введение в астрологию Птолемея». Как видно из заглавия, основным источником для него стало «Четверокнижие» Птолемея. В ряде других своих сочинений Порфирий также касался астрологических проблем 23.
Вопросы астрологии активно разрабатывали представители сирийской школы неоплатонизма, во главе с Ямвлихом 24.
Большое внимание уделяли изучению астрологии неоплатоники в Афинах. Прокл Диадох оставил после себя сохранившуюся до нас переработку «Четверокнижия» Птолемея, в которой давалось объяснение астрологии последнего. Ученик Прокла Марин подготовил биографию своего учителя, где поместил его гороскоп 25.
Преподаватель Александрийской школы Олимпиодор, знаменитый комментатор Аристотеля, написал толкование к книге Павла Александрийского «Введение в астрологию» 26.
Астрология получила широкое распространение в византийском обществе, ибо ее адепты использовали суеверие, невежество людей, их бедственное положение. Задавленные тяжелым, непосильным трудом, беспросветной нуждой, разного рода налогами, государственными повинностями и поборами, влачившие жалкое, нищенское существование, доведенные до отчаяния, народные массы искали спасения и защиты у потусторонних сил, обращались за помощью к астрологам. Они хотели верить и верили, что их судьба определена звездами и что ее можно узнать. Поэтому, чтобы избежать несчастья, они советовались с астрологами, которые по положению светил могли якобы предсказать будущее. Тяжелая общеполитическая обстановка, кризис античного рационализма, наметившийся в философии и религии древнего мира, заставляли обращаться к астрологии и образованные слои общества. Увлечение астрологией было повсеместным. Прокопий Кесарийский ( H. a., XII, 37), Агафий Мири-{413}нейский (V, 5) сообщают о значительном влиянии астрологов на население империи. Агафий описывает истерию, которая охватила жителей столицы из-за серии землетрясений и пророчеств астрологов, предсказывавших чуть ли не общую гибель всего существующего.
Римские императоры старались бороться с увлечением астрологией, Диоклетиан (284—305), Констанций (337—361) и другие издавали декреты, изгонявшие астрологов из государства. Их деятельность осуждалась и запрещалась законами. Особенно сурово преследовал астрологов Юстиниан I (CJ, IX, 18,2; 18,5).
Христианская церковь также непримиримо относилась к астрологии. Она опасалась за чистоту вероучения, ибо доктрина астрологов, ставивших человеческие действия в зависимость от положения и движения светил, противоречила основным догматам христианства. Наиболее грозными врагами и гонителями астрологии были «отцы церкви». Они осуждали ее, так как она неизбежно приводила к фатализму, не согласному с учением церкви о свободе воли, как ее понимали и трактовали христианские идеологи. Василий Великий называл астрологию тщетой и суетой, требующей усиленных занятий (PG, t. 29, col. 9 С). Но, даже преследуя астрологов, отдельные деятели церкви верили во влияние звезд на судьбу человека 27.
Многие государственные деятели перед принятием важных решений нередко обращались за советом к астрологам. О широком распространении веры в астрологию свидетельствует огромное количество астрологических текстов, сохранившихся до нашего времени. Многие из них изданы в Catalogus codicum astrologorum graecorum. В настоящее время вышло в свет уже 20 томов этой публикации.
Особенно большое число астрологических текстов дошло да нас от ранневизантийского периода. В эти годы жили и трудились Юлиан Лаодикейский, Гефестион Фиванский, Павел Александрийский, Риторий, Иоанн Лид и другие, оставившие после себя многочисленные астрологические произведения. При составлении своих работ они черпали материал из египетской астрологической литературы, а также сочинений I—III вв.: гекзаметров Дорофея Сидонского, учебной поэмы в семи книгах Антиоха Афинского (II в.), «Четверокнижия» Птолемея, труда Гермеса Трисмегиста о болезнях, возникавших под воздействием звезд, трактата Псевдо-Демокрита «Физика и мистика». Три последних автора оказали особенно сильное влияние на византийских астрологов, которые в своих работах останавливались главным образом на характеристике основных положений астрологии, на методах составления гороскопов и т. п. 28
Сохранившиеся анонимные сочинения по астрологии по существу представляют собой варианты одних и тех же текстов. Их составители, чтобы не вступать в конфликт с церковью, заменяли имена античных богов, подозрительные выражения, применяли криптографию, избегали говорить о судьбе.
Таким образом, несмотря на вековую борьбу церкви и государства против астрологов, вера в прямое и косвенное влияние небесных светил {414} на земные дела и судьбы людей и стран оставалась неискоренимой. Византийцы, отвергая астрологию в принципе как науку, продолжали изучать ее и, склоняясь перед авторитетом ее древности и подчиняясь духу времени, неудержимо увлекавшему всех в область таинственного и сверхъестественного, верить в предсказания астрологов 29.
Большое внимание в ранней Византии уделяли античным работам по физике. Физику, которая обозначала науку о природе, рассматривали наряду с математикой и первой философией как теоретическую дисциплину, занимающуюся материальными предметами, находящимися в движении и существующими самостоятельно. Средневековая физика, как и античная, охватывала всю совокупность знаний о природе. В ее состав включали собственно физику, географию, зоологию, ботанику, минералогию, медицину. В средние века, как и в античности, не имели понятия ни о физическом законе, ни об эксперименте. Главным критерием достоверного знания считали не опыт, а умозрительные представления. Эксперимента как искусственного воспроизведения природных, явлений, при котором устраняются побочные или несущественные эффекты и который имеет целью подтвердить или опровергнуть то или иное теоретическое предположение, не знали. Это была книжная наука, основной целью которой было описание окружающего мира 30.
Свои знания по естествознанию византийцы черпали из книг, в частности из трудов Аристотеля («Физика», «О возникновении и уничтожении», «О небе», «Метеорологика», «История животных», «О частях животных», «О возникновении животных», «О движении животных», «О душе» и другие небольшие работы, посвященные отдельным проблемам биологии и психологии).
Изучение естественнонаучных сочинений Стагирита требовало их новых изданий. Однако состояние оригиналов, с которых предстояло переписывать текст, было неудовлетворительным; они были не всегда литературно обработаны и лишь частично приведены в порядок. Последовательность расположения книг внутри отдельных произведений нередко была нарушена, места их перепутаны. Смысл ряда пассажей был затемнен и не всегда уловим из-за краткости изложения и употребления устаревших выражений и терминов, ставших со временем непонятными. По содержанию списки тоже не совпадали. По свидетельству Симпликия, тексты «Физики», находившиеся в распоряжении двух ближайших учеников Аристотеля — Феофраста и Евдема, значительно отличались друг от друга. Вызывали затруднения и широта охвата материала Аристотелем, и серьезность постановки проблем, и объем трактатов.
Чтобы сделать их доступными для читающей публики, необходимо было составлять парафразы их, краткие резюме, излагать основные идеи Аристотеля. Парафразы к ряду сочинений Аристотеля были написаны Фемистием, который в основном близко придерживался текста оригиналов. Правда, в некоторых случаях он опускал то, о чем уже говорилось в других работах Стагирита, истолкованных им раньше, иногда же дополнял их материалом, особенно его интересовавшим, и характеристиками {415} философов, живших после Аристотеля и занимавшихся проблемами, поднятыми в его трактатах.
Произведения Аристотеля в Византии неоднократно комментировали. До нас дошли комментарии Фемистия, Симпликия, Иоанна Филопона к «Физике». Последний написал также толкования к двум другим сочинениям Стагирита «О возникновении и уничтожении» и «Метеорологике». «О небе» было прокомментировано Симпликием. Олимпиодор дал объяснения к «Метеорологике». Эти комментарии имеют неоценимое значение. Они во многом облегчают понимание трудов Аристотеля, особенно наиболее трудных их мест.
Каждый из названных авторов по-разному подходил к решению стоящих перед ним задач. Самыми знаменитыми комментаторами произведений Аристотеля были ученики Аммония, профессора Александрийской школы,— Симпликий и Иоанн Филопон. Их отличала всесторонняя и глубокая образованность, самостоятельность в решении физических проблем и ясность мышления. При этом Симпликий не выходил в своих комментариях за рамки неоплатонической традиции. Иоанн Филопон был христианином, но несмотря на это, по некоторым теологическим вопросам высказывал мнения, существенно расходившиеся с догматами христианского вероучения. В споре с язычником-неоплатоником Олимпиодором Иоанн Филопон отрицал вечность вселенной и доказывал идентичность природы небесных тел и предметов подлунного мира.
Фемистий неотступно следовал за Аристотелем. Особенно ярко это проявлялось в трактовке им проблемы движения. Как и Аристотель, он считал воздух, окружающий брошенное тело, одновременно и движущимся, и приводящим в движение. Симпликию данное объяснение казалось искусственным. Он выражал сомнение по этому поводу и высказывал предположение, что бросающий снаряд сообщает движение ему, а не воздуху. Тем не менее Симпликий не решался отказаться от гипотезы Аристотеля.
Данную концепцию и ряд других положений натурфилософии Аристотеля подверг решительной критике Иоанн Филопон. Он утверждал, что бросающий передает камню некую внутреннюю силу, поддерживающую в течение определенного времени его движение, а не воздуху, который ничего не привносит в движение, а если привносит, то очень мало. Характеризуя эту силу, Иоанн Филопон представлял ее бестелесной и не имеющей ничего общего ни с воздухом, ни с какой другой средой. От ее величины зависит скорость бросаемого предмета. Сопротивление среды, в которой он летит, может только уменьшить его скорость, которая будет максимальной в пустоте. В средневековых латинских текстах сила, которая сообщается движущемуся телу, называлась импетус (т. е. импульс, напор, натиск, стремление вперед). Идея импетуса являлась предвосхищением понятий импульса и кинетической энергии.
Критиковал Иоанн Филопон и аристотелевскую теорию падения тел. По словам Аристотеля, чем больше тело, тем оно сильнее стремится к своему «естественному» месту. Скорость же падающего вниз или летящего вверх тела обратно пропорциональна сопротивлению среды, в которой оно движется. При отсутствии сопротивления среды, т. е. в пустоте, предметы должны падать с бесконечно большой скоростью. Иоанн Филопон доказывал, что и в пустоте вещь будет падать с определенной скоростью, зависящей от его тяжести. Сопротивление среды может только {416} уменьшить эту скорость. Свои соображе-

Ковш. Сцена измерения уровня Нила.
Деталь. Серебро. 491—518 гг.
Ленинград. Гос. Эрмитаж

ния он подкреплял ссылкой на факты. Вполне возможно, что Иоанн Филопон проводил какие-то опыты с падением предметов в различных средах. Экспериментировал и Симпликий. Изучая поднятый Аристотелем вопрос об изменении веса тела по мере приближения его к «естественному» месту, он на основании своих опытов отрицал разницу между пустым бурдюком и бурдюком, наполненным воздухом. Аристотель же считал вес надутого бурдюка больше, чем пустого, ненадутого 31.
Проблемами физики занимался и Прокл Диадох. Он впервые выдвинул идею о том, что частички огня и тепла должны обладать быстрым движением. Им было написано сочинение по физике «Физические начала, или О движении», где речь шла о физических элементах и обсуждались проблемы движения 32.
Наряду с собственно физическими вопросами в естественнонаучных сочинениях Аристотеля раскрываются общие понятия механики, развитые в дальнейшем в трудах Архимеда и Герона. Знакомство с трактатами Стагирита вводило византийцев и в круг вопросов данной дисциплины.
Византийцы проводили различие между механикой — теоретической наукой и механикой — практическим искусством. Именно на это различие указывает Папп Александрийский в восьмой книге своего «Математического собрания». По содержанию и характеру это произведение представляет собой компиляцию из работ античных авторов, прежде всего Архимеда и Герона. В книгу включены и оригинальные исследования Паппа, его доказательство «теоремы об объемах тел вращения, которые выражаются через длину окружности, описываемой центром тяжести вращающейся фигуры, так называемая „теорема Паппа—Гюльдена“» 33.
Большой интерес к проблемам механики проявляли математики Евтокий, Анфимий из Тралл и Исидор Милетский, которым были известны не только труды Архимеда, но и работы Герона, в частности его «Механика». Свое знание законов механики, творчески усвоенных, последние применили при строительстве храма св. Софии. {417}
Знакомство византийцев с основами механики позволяло им создавать сложные, отличающиеся совершенством военные механизмы 34.
Познания византийцев в области оптики — науки о зрении, катоптрики — теории отражения лучей от зеркальных поверхностей, диоптрики — учения об оптических измерениях — основывались на трудах Аристотеля, Евклида, Герона, Птолемея. Трактат Евклида «Оптика», излагающий теорию перспективы, был обработан и переиздан Феоном Александрийским.
Закономерности отражения параболических зеркал были сформулированы в работе Анфимия из Тралл «О зажигательных зеркалах».
По-новому подошел к решению вопроса о прямолинейном прохождении световых лучей Олимпиодор. В отличие от Герона, который в своей «Катоптрике» установил зависимость прямолинейности световых лучей от бесконечно большой скорости их распространения, византийский философ принимал во внимание телеологические соображения. Он доказывал целесообразность устройства всего в природе, которая, по его словам, не терпит никаких излишеств. Это имело бы место, если бы для прохождения света она выбрала бы не самый короткий путь 35.
Таким образом, в ранней Византии были подвергнуты критике отдельные положения античных ученых и высказаны некоторые верные догадки по ряду вопросов физики. Но теория этих дисциплин развивалась медленно. Византийцев больше интересовала практическая сторона дела, они старались применить достижения античных мыслителей к решению насущных технических проблем. И все же вклад византийцев в сокровищницу мировой науки должен быть оценен по достоинству. Они осмыслили античные труды по физике, сохранили их, подготовили новые издания и составили к ним комментарии, облегчив потомкам их понимание.

Наряду с естественнонаучными сочинениями Аристотеля, посвященными неорганической природе, изучали и его биологические трактаты: «Историю животных», «О частях животных», «О возникновении животных», «О движении животных» и др. В указанных произведениях Стагирита с исчерпывающей полнотой были изложены известные в его время сведения по описательной зоологии, сравнительной анатомии, эмбриологии. Однако, несмотря на изучение и издание биологических трактатов Аристотеля, византийцы не занимались поднятыми им проблемами. Зоология постепенно утрачивала характерные черты подлинной науки. Развивались лишь те ее отрасли, которые были связаны с практикой. Интересовались прежде всего применением растений для изготовления лечебных средств, использованием животных в хозяйстве и на охоте. Ценились только те работы, в которых были либо сведения, полезные для домашнего и сельского хозяйства, либо сообщения об отдельных видах животных, их специфических особенностях и болезнях, либо развлекательные рассказы о флоре и фауне экзотических стран. Книги по зоологии превращались в занимательное как по форме, так и по содержанию чтение. В них сведения, заимствованные из работ Аристотеля, были перемешаны со сказочно-фантастическим материалом 36. {418}
К подобной литературе относится написанное ритмической прозой сочинение Тимофея Газского в четырех книгах. Оно сохранилось только в отрывках и представляет собой компиляцию, основанную на трудах античных писателей — Ктесия (V—IV вв. до н. э.) и Арриана (II в. н. э.). В нем описывалась фауна Индии, Аравии, Египта, Ливии. Его автор жил и работал в Александрии в царствование Анастасия I. В Византии его сочинение было широко известно. Эксцерпты из него встречаются в руководстве по зоологии, составленном по поручению Константина Багрянородного, и анонимном произведении XI в. 37
От IV—V вв. до нас дошли парафразы сочинений других античных авторов, описывающих животный мир. Евтекний изложил книгу Оппиана (II в. н. э.) «Об охоте». Другое произведение Оппиана — «Рыболовство» — в пересказе неизвестного автора IV—V вв. сохранилось фрагментарно как приложение к 3—5-й книгам Венского Диоскорида. В эту же рукопись входит книга «О птицах» Дионисия Филадельфийского, в обработке жившего примерно в это же время Анонима 38.
Интерес практиков, занимающихся животноводством, коневодством, птицеводством, пчеловодством, рыболовством и пр., к приобретению необходимых знаний, которые могли бы помочь им вести свое хозяйство, взывал к жизни труды по ветеринарии, которые в настоящее время изданы только частично.
Самым известным ветеринарным врачом в тот период был Апсирт, уроженец Вифинии. По мнению исследователей, базирующихся на сообщении Суды, он жил при Константине Великом (PG, t. 117, col. 1224 С). Будучи стратиотом, он участвовал в его военных походах на Истр (Дунай) и в Скифию. Он написал книги «О лечении лошадей», «О природе этих бессловесных животных» и др. Эти сочинения были одним из основных источников XVI книги «Геопоник» — сельскохозяйственной энциклопедии Х в., составленной по поручению Константина Багрянородного. Апсирту принадлежит подавляющее большинство глав (27 из 33) в опубликованном «Корпусе гиппиатрик». Материал для написания их он черпал из практики, как он сам об этом говорит во вступлении к работе «О лечении лошадей».
Современником Константина Великого был и Гиппократ, другой автор произведения по ветеринарии, фрагменты которого были также включены в «Геопоники».
Несколько раньше, в царствование Диоклетиана, трудился Иероклей, императорский сановник, префект Александрии. Им был составлен трактат «О лечении коней», пять глав которого вошли в состав «Корпуса гиппиатрик», а отдельные пассажи помещены в «Геопониках» 39.
Необходимые для ведения хозяйства сведения практического характера о домашней птице, пчелах, лошадях, ослах, верблюдах, мелком и крупном рогатом скоте, собаках, дичи, рыбах, вредных и ядовитых животных и насекомых были включены в работы, описывающие сельскохозяйственное производство: пчеловодство, птицеводство, коневодство, животноводство, рыболовство. {419}
По данным патриарха Фотия (PG, t. 103, col. 457—460), сборник наставлений по агрикультуре был написан в IV в. Винданием Анатолием из Бейрута, современником императора Юлиана, по поручению которого он создал свой труд. Винданий Анатолий занимал высокий пост магистра оффициев и в 346 г. был префектом претория Иллирика. Вероятно, он был язычником. Сообщая о нем, Фотий предостерегает от увлечения магическо-языческими элементами, которые отличают это произведение.
Свод Виндания Анатолия «Собрание земледельческих занятий» был разделен на 12 книг. Автор собрал и объединил данные, заимствованные из античных писателей. Главными его источниками были часто используемая в последующие столетия своего рода энциклопедия по естествознанию Демокрита, жившего в Александрии около 200 г. до н. э., трактат Памфила (II в. до н. э.), сочинение Диофанта из Никеи Вифинской, о котором упоминают римские авторы: Катон (31), Варрон (I, 10), Колумелла (I, 1, 10), Плиний (I,8), произведение Секста Юлия Африкана (II— III вв. н. э.), состоящий из 11 книг труд Флорентина (III в.) и работы Апулея (I—II вв.), Тарентина, Валента, Леонтия.
Сочинение Виндания Анатолия пользовалось широкой известностью. Фрагменты из него были включены в сельскохозяйственную энциклопедию Х в. Из него черпал материал римский агроном Палладий Рутилий Тавр Эмилиан (IV—V вв.) при составлении своего труда по агрикультуре в 15 книгах. Несколько позже сборник Виндания Анатолия был переведен на сирийский и армянский языки. По мнению исследователей, наиболее близок к греческому оригиналу сирийский текст, хотя его создатель дополнил подлинник заимствованиями из аналогичных произведений. Некоторые ученые связывают появление сирийского перевода, осуществленного в VI в., с деятельностью Сергия Решайнского. Однако прямых указаний на этот счет нет. В свою очередь, сирийский текст VI в., состоявший из 14 книг, послужил основой для арабской версии Куста (или Каста) ибн Лука из Баальбека, получившей название «Книги о греческом сельском хозяйстве».
В VI в. свод Виндания Анатолия был использован Кассианом Бассом при создании им Эклоги по сельскому хозяйству. В нее он включил и материал, извлеченный им из труда о земледелии Дидима Александрийского, время жизни которого нельзя точно установить (одни историки относят его к III в., другие — к IV—V вв.). О Кассиане Бассе у нас очень мало сведений. Известно, что он был родом из Вифинии, где владел виноградником, и его называли схоластиком. Как и свод Виндания Анатолия, Эклога Кассиана Басса была весьма популярна. Она была переведена на арабский язык и явилась основным источником «Геопоник».
Таким образом, византийцы были хорошо знакомы с достижениями античной земледельческой науки, ибо в Византии были известны труды по агрикультуре, авторы которых опирались на сочинения по сельскому хозяйству эллинистических и римских писателей 40.
Сведения о животном мире византийцы черпали также из самой значительной позднеантичной работы по естественной истории — так называемого «Физиолога», который пользовался огромной популярностью в Византии, о чем свидетельствует большое число дошедших до нас рукописей данного сборника. Материал из него заимствовали многие византийские писатели. Особенно часто к нему обращались «отцы церкви», включавшие извлеченные из него сообщения о животных в свои труды, прежде всего в «Шестодневы». Его использовали Ориген, Лактанций, Ефрем Сирин, Василий Великий, Григорий Нисский, Григорий Богослов, Амвросий Медиоланский, Иоанн Златоуст, Севериан Габальский, Августин Гиппонский, Феодорит Киррский. Хорошо знали его и авторы VII в.: Аэций Антиохийский, Георгий Писида, Анастасий Синаит. Епифаний Кипрский в своем знаменитом произведении «Панарион» сравнивал осуждаемые им ереси с разными хищными зверями и ядовитыми пресмыкающимися, упомянутыми в «Физиологе». В VII в. «Физиолог» наряду с другими греческими книгами был переведен на сирийский язык.
«Физиолог» был плодом коллективного творчества. По-видимому, он был составлен в Александрии во II—III вв., т. е. в эпоху, когда главное внимание уделялось не научному описанию представителей животного мира, а рассказам, содержащим баснословные сведения о них.
Подобного рода труды античных писателей, а также древнеегипетские памятники служили основными источниками при составлении «Физиолога», где давалось описание фантастических и реально существующих животных, причем последним приписывались сказочные свойства. К нему были составлены религиозные и аллегорические толкования действительных и мнимых свойств животных. Материал для подобного символического комментария извлекали из книг Ветхого и Нового завета, а также из Талмуда. Авторы окончательной обработки «Физиолога» старались сблизить сообщения классических писателей с данными Писания и христианского предания и популярно изложить основы морали и вероучения христиан.
Сохранившийся до нас «Физиолог» состоит из 50 отдельных глав, в которых рассказывается о животных, птицах, насекомых, а также о минералах, об их особенностях и свойствах, которые сопоставляются с чертами характера человека и присущими людям добродетелями и пороками. Каждое животное представляет собой строго определенный тип человека, наделенный либо восхваляемыми церковью добродетелями, либо осуждаемыми христианской моралью пороками и грехами. В «Физиологе» описаны такие легендарные животные, как феникс, василиск, горгона, единороги, кентавры, сирены, драконы. Символическое толкование обычаев и свойств представителей фауны, перечисление фантастических животных переносят читателей в мир сказок и легенд. Однако, несмотря на баснословный характер большей части помещенных в «Физиологе» сведений, его составители выполнили поставленную перед собой задачу — дать популярное истолкование христианского вероучения. Действительно, верующие получили книгу, которая в занимательной форме излагала основы морали и главные догматы христианства, книгу, которая опиралась не только на Писание и христианское предание, но и на труды античных писателей 41.
Описание животных встречается и в других христианских произведениях. Значительное место занимает оно в популярных экзегетических сочинениях, в так называемых «Шестодневах». Основная цель составления «Бесед на Шестоднев» заключалась в изложении христианского учения о строении Вселенной и опровержении физических теорий античности.
От ранней Византии дошла масса «Шестодневов». Из них наибольшей известностью пользовались сочинения Василия Великого и Георгия Писиды, являвшиеся, как и другие аналогичные произведения, по сути дела, комментариями к Книге Бытия. Наряду с разработкой философско-богословских проблем они сообщают разнообразные сведения по естествознанию как реального, так и фантастического характера, приводят курьезные толкования и анекдотические истории.
Василий Великий рассказывает не только о сотворении мира, о земле, водах, небесных светилах, но и описывает в седьмой гомилии пресмыкающихся, в восьмой — птиц, в девятой — сухопутных животных. Иногда он приводит верные и точные наблюдения и остроумные объяснения некоторым явлениям природы, дает классификацию рыб и пресмыкающихся. Однако чаще всего Василий Великий заполняет свою работу баснословными сообщениями. Так, например, у него идет речь о священных гусях, спасших Рим, сказочных птицах: альконосте и фениксе, «малой рыбице» ехидне, ките и дельфине, которые во время опасности прячут своих детенышей в живот, и т. п. Нередко он проводит аналогии между образом жизни представителей фауны и образом жизни человека, приписывая животным легендарные свойства, присущие людям, что дает ему повод для назиданий и морализации (PG, t. 29, col. 147—208).
Георгий Писида в поэме «Гексамерон», написанной ямбами, не только обсуждает богословские вопросы, но и дает описание растений и животных. В свою работу он включил множество сказочных историй. Так, он говорит о девственном рождении потомства у коршуна и гусеницы шелкопряда, что, по его мнению, является убедительным аргументом в защиту тезиса о непорочном зачатии (PG, t. 92, col. 1425—1578).
Свой материал и Василий Великий, и Георгий Писида черпали как из естественнонаучных трактатов Аристотеля, так и сочинений Ктесия, Оппиана, Элиана и др., в которых приводились занимательные истории о животных, а также из «Физиолога». Полемизируя с древними писателями, христианские авторы тем не менее заимствовали у них сведения, стремились согласовать естественнонаучные представления античности с христианской религией. Работы Василия Великого и Георгия Писиды были написаны образно, живо и поэтично. Все это способствовало их огромной популярности и широкому распространению 42.
Нередко византийские авторы включали сведения о животном мире в свои исторические и географические произведения. Аммиан Марцеллин, совершивший путешествие в Египет, рассказывает не только о его населении и древних памятниках, но и о его природе. Он пишет о пассатах, дующих здесь, о тропических дождях, выпадающих в Эфиопии, у истоков Нила, и являющихся причинами его разливов, а также об обитающих в Африке животных: крокодиле, гиппопотаме, газелях, обезьянах, буйволах, птице-ибисе, о различного рода змеях (Hist., XXII, 15.1—31).
Описанию животных, населяющих южные и юго-восточные страны, посвящена 11-я глава третьей книги «Церковной истории» Филосторгия, дошедшей до нас в сокращенном изложении патриарха Фотия. {422}
Ценные сведения о животном мире Египта, Эфиопии, Аравии, Цейлона и Индии, т. е. стран, расположенных к югу и юго-востоку от Византии, содержатся в XI книге «Христианской топографии» Косьмы Индикоплова.
Дошедшие до нас памятники, в которых содержится описание животного мира Византии и соседних с ней областей, таким образом, довольно многочисленны и разнообразны. Это и специальные трактаты, в которых помещены практические советы по ведению хозяйства, и книги, в которых главное внимание сосредоточивается на описании загадочных явлений природы и приведено множество легендарных и фантастических подробностей, и парафразы работ античных писателей.
Появление произведений первого типа было вызвано насущными потребностями занятого в сельскохозяйственном производстве населения в необходимой ему информации по уходу и разведению домашнего скота.

Создание книг другого типа обусловлено было возросшим интересом читающей публики ко всему сказочному и чудесному.
Материал для составления своих трудов по зоологии византийские авторы черпали как из письменных источников, так и из жизни, используя собственные наблюдения и рассказы очевидцев. Основными источниками для них были биологические трактаты Аристотеля, которые продолжали изучать и переписывать, и сочинения других античных писателей, затрагивавших данную тему.
Нередко в появившихся в ранневизантийский период работах причудливым образом сочетались сведения, заимствованные у Стагирита, с сообщениями баснословного характера. В научном плане данные памятники далеко уступали произведениям Аристотеля. Хотя в них, как правило, не ставились теоретические вопросы, поднятые Стагиритом, тем не менее они также внесли свою лепту в общее развитие зоологии: в некоторых из них были описаны новые виды животных, собраны новые факты и наблюдения.
Ботаника, как и зоология, утратила в рассматриваемый период свой научный характер. Из науки, изучающей жизнь растений в их многообразии, она превратилась в простое описание отдельных их видов, произрастающих на территории империи и соседних государств. В Византии IV — первой половины VII в. получила преимущественное развитие практическая ботаника. Потребности сельского хозяйства и медицины заставляли обращать внимание прежде всего на те растения, которые служили продуктами питания и основными средствами для приготовления лекарств и различных снадобий.
Византийцы проявляли особый интерес ко всякого рода справочникам, в которых содержались сведения о полезных растениях, необходимых для жизнедеятельности человека, и их целебных свойствах.
Основным источником знаний о растительном мире были труды «отца ботаники» Феофраста (372—287 до н. э.) и военного врача в армии римского императора Клавдия Диоскорида (I в. н. э.).
В трактатах Феофраста «Об истории растений» и «О причинах растений», имевших огромное значение для становления научной ботаники, содержался богатый материал о флоре Греции и сопредельных стран. Наряду с научными данными Феофраст включил в свои сочинения много сведений практического характера: о хозяйственной ценности растений, их лечебных свойствах, способе их собирания и использования, об уходе за садовыми, огородными и полевыми культурами, их строении и размножении, о влиянии на них внешних условий. Практическая направленность трактатов Феофраста привлекала особое внимание византийцев 43.
Аналогичной особенностью отличается и труд Диоскорида «О врачебной материи», состоящий из пяти книг. В нем дано подробное и довольно систематизированное описание 600 растений, применяемых в медицинской практике, охарактеризованы их целебные свойства, указаны места произрастания и происхождения. Эта работа пользовалась в средние века непререкаемым авторитетом и оказала влияние на развитие ботаники в последующие столетия. Она была широко распространена в Византии. До нас дошло большое число манускриптов, снабженных, как правило, изображениями растений, о которых шла речь. Самым известным из них был иллюстрированный кодекс, переписанный в 512 г. для Юлианы Аникии, так называемый Венский Диоскорид, хранящийся ныне в австрийской Национальной библиотеке (Cod. Vindob. med. gr. 1) 44.
Помимо трудов Феофраста и Диоскорида, в Византии были известны и другие работы, описывающие флору империи и соседних с ней стран. В Венский кодекс наряду с сочинениями последнего было включено несколько памятников, содержащих сведения о растительном мире Византии: анонимное стихотворное произведение, появившееся на рубеже III—IV вв. и рассказывавшее о целебных свойствах растений, парафразы поэмы Никандра из Колофона (II в. до н. э.), в которой были собраны данные о средствах лечения от укусов ядовитых животных. Одна из них была составлена Евтекнием, жившим в IV—V вв. 45
Об отдельных растениях сообщается в богословских, исторических и географических сочинениях, аналогичные сведения встречаются и в законодательных памятниках. Василий Великий в своих «Беседах на Шестоднев» дает характеристику упоминаемым в них растениям. В Дигестах среди товаров, ввозимых в Византию и подлежащих таможенному обложению, названы и продукты растительного происхождения: перец, опиум, корица, мирра и т. д. (Dig., 39, 4, 16.7). {424}
В сочинении IV в. «Полное описание мира и народов» перечислены возделываемые в той или иной провинции растения, из которых, вырабатывают продукты питания и различные предметы быта. Среди них упомянуты полевые, огородные и садовые культуры и травы, используемые для приготовления тканей, писчего материала, канатов и др. 46
О флоре тропических стран рассказывают и Филосторгий, и Косьма Индикоплов. Они ведут речь о растениях, произрастающих там: кустарнике перца, гвоздичных и коричных деревьях, кокосовых и фисташковых пальмах, кунжуте, валериане, сахарном тростнике, алоэ, хлопке и т. п. Не ограничиваясь простым описанием названных растений, они указывают, что конкретно из них изготовляют (продукты ли питания, или пряности, или лекарства, или благовония) и что экспортируется в Византию 47.
О винограде, фруктовых деревьях, злаках и овощах и об уходе за ними весьма подробно говорят Винданий Анатолий и Кассиан Басс в своих работах по агрикультуре (см.: Геопоники, кн. 4—12) 48.
Наряду с указанными сочинениями сведения о растительном мире содержатся в широко распространенных в Византии так называемых ботанических глоссариях, ставших общепринятой формой передачи знаний по данной дисциплине. В большинстве своем это анонимные произведения, иногда приписываемые выдающимся медикам древности, прежде всего Галену.
С научной точки зрения ценность византийских книг по ботанике невелика. Как правило, материал для их написания был заимствован из античных памятников. Тем не менее они сыграли определенную роль в истории ботаники. Их составителями были изучены, переписаны и прокомментированы сочинения древнегреческих ученых, что способствовало их сохранению.
Кроме того, византийские авторы, будучи практиками, включали в свои работы и собственные наблюдения, нередко уточняющие описания отдельных растений и их лечебных свойств. Иногда у них встречались отсутствовавшие у их предшественников названия ряда растений. Часто сообщения о растениях сопровождались их рисунками, которые помогали составить более четкое представление о них и идентифицировать некоторые виды их. В трудах византийцев отразилось все разнообразие окружавшей их природы.

Особый интерес жители империи проявляли к лекарственным средствам, которые и изучались в первую очередь. И ботаника постепенно превратилась в отрасль медицины, в фармакологию, занимающуюся целебными свойствами растений 49.
В области медицины, как и в зоологии и ботанике, в ранневизантийский период на первый план выдвигается практическая сторона дела. {425} Развитие же научной теории приостанавливается, здесь скорее наблюдается некоторый упадок. Теоретические проблемы не только не разрабатываются, но даже и не ставятся. Однако в решении практических вопросов византийцы добиваются определенных успехов 50.
Главным источником знаний по данной дисциплине были труды величайших медиков древности Гиппократа (ок. 460—377 до н. э.) и Галена (129—199), пользовавшихся высоким авторитетом в средние века и оказавших огромное влияние на литературу и практическую деятельность византийских врачей.
В трактатах, включенных в так называемый «Свод Гиппократа», заложивших прочный фундамент науки, содержится наиболее полный свод знаний по медицине, анатомии, физиологии и эмбриологии классической Греции.
Сочинения Галена, признававшиеся непогрешимыми, касались различных разделов тогдашней науки. В них было приведено в порядок большое число данных и изложена в целостной системе вся совокупность достижений медицины после эпохи Гиппократа 51.
Наряду с усвоением основополагающих работ двух великих авторитетов древности большое внимание в Византии уделялось изучению приемов лечения, приобретенных в предшествующие столетия врачами-практиками. Все это усваивалось в школах и переходило от учителя к ученику, от отца к сыну, ибо занятия врачебной деятельностью нередко были наследственными. Так, Александр Тралльский, один из крупнейших медиков Византии, воспринял навыки врачевания от отца, который занимался лечением жителей своего родного города Траллы 52.
Медицина была включена в школьную программу. Ее наряду с предметами квадривиума изучали Василий Великий и Кесарий, брат Григория Богослова (PG, t. 35, col. 761—764).
В Константинопольском университете читали лекции по медицине приглашенный из Александрии Агапий, а в царствование Ираклия протоспафарий Феофил 53.
Обучали своих слушателей данному предмету и александрийские преподаватели философии: Елий, Псевдо-Давид, Стефан Афинский. Хорошо знал и нередко цитировал сочинения из Корпуса Гиппократа Олимпиодор.
Давид составил комментарий к «Прогностику» Гиппократа, а Стефан Александрийский — к трудам Гиппократа и Галена. Сергий Решайнский, завершивший свое медицинское образование в Александрии, перевел на сирийский язык ряд трактатов Галена и афоризмы Гиппократа 54.
Александрийская медицинская школа, учрежденная еще Птолемеями, в ранней Византии пользовалась огромной популярностью. Учиться в ней стремились все желающие стать врачами. Не только Сергий Решайнский но и другие знаменитые византийские медики: Оривасий, Кесарий, Иаков, {426} Аэций из Амиды, Павел Эгинский, Гесихий, Дамаский, Асклепиодот, Палладий, а также менее известные врачи получили свое образование в Александрии. Арабы, захватившие город, не закрыли медицинского училища, и оно продолжало функционировать до конца VII — начала VIII в.
Основным учебным пособием по медицине были отобранные еще в античности для школьных целей 12 трактатов Гиппократа и 16 работ Галена. Первоначально штудировали произведения последнего, а затем переходили к сочинениям первого. Свои лекции преподаватели обычно начинали с выяснения четырех главных, по их мнению, вопросов: существует ли медицина, что она собою представляет, каковы ее части и какова ее цель. После этого они приступали к изучению трудов античных медиков. От своих слушателей профессора требовали основательных знаний по математике, астрономии и философии. По словам Галена, первоклассным врачом может быть только философ, который приобрел истинно философское самообладание 55.
После завершения образования, сдачи экзаменов и предоставления соответствующих свидетельств окончившие медицинские школы могли получить государственные должности и звание старшего врача, архиатра. В большинстве своем они занимались частной практикой. Блестящую карьеру сделали Оривасий, Кесарий, Иаков, Аэций из Амиды, ставшие императорскими врачами, первый при Юлиане, второй — при Иовиане и Валенте, третий — при Льве I, последний — при Юстиниане I 56.
Некоторые из них прославились не только как лечащие врачи, но и как писатели, перу которых принадлежали популярные в Византии руководства по медицине.
Ряд медицинских трактатов оставил после себя уроженец Пергама, личный врач Юлиана, Оривасий (325—403). По поручению своего венценосного друга он подготовил не дошедшее до нас краткое изложение сочинений Галена, а также медицинскую энциклопедию, представлявшую собой собрание эксцерптов из произведений выдающихся медиков древности. Этот труд, озаглавленный «Врачебное собрание», состоял из 70 книг, из которых до нас сохранилось только 27. В нем в систематическом порядке была изложена вся сумма знаний по медицине, приобретенных предшественниками Оривасия, начиная с Гиппократа и кончая Галеном. «Врачебное собрание» пользовалось в Византии широкой известностью. Материал из него заимствовали многие авторы.
По просьбе своего сына Евстафия, занимавшегося медициной, Оривасий произвел сокращение этого обширного свода и создал пособие в девяти книгах для изучающих врачебные науки, так называемый Синопсис.
От Оривасия до нас дошла еще одна работа — «Общедоступные лекарства», в четырех книгах которой речь шла о лекарствах, изготовляемых в домашних условиях и используемых для лечения в отсутствие врача. Этот трактат, являвшийся кратким извлечением из Синопсиса, был предназначен для людей, не имевших специального медицинского образования 57.
В VI в. появилась большая медицинская энциклопедия, состоявшая из 16 книг. Она была написана Аэцием из Амиды, использовавшим массу {427} сведений из сочинений Гиппократа, Галена, Оривасия, Дионисия и других античных медиков. Работа отличалась ясностью изложения и содержала данные, необходимые врачам-практикам 58.
Младшим современником Аэция из Амиды был выдающийся врач своего времени Александр из Тралл (около 525—605), брат видного математика и знаменитого строителя св. Софии Анфимия. Им было написано несколько работ по медицине, в том числе сочинение по патологии и терапии внутренних болезней в 12 книгах, а также трактаты о глазных болезнях, лихорадке и др. Основной материал дала ему его собственная врачебная деятельность. Именно как врач-практик он иногда не соглашается с выводами Галена и даже пытается его критиковать. Точность в постановке диагнозов и стремление выяснить причины болезней выгодно отличают Александра от современных ему медиков. Главной задачей врача он считал профилактику. Труды Александра из Тралл пользовались громадной популярностью и на Западе, и на Востоке и служили источником и основным руководством многим поколениям византийских врачей 59.
Первой половиной VII в. датирован ряд медицинских трактатов по анатомии и физиологии человека, приписываемых в манускриптах Феофилу, носящему, однако, разные прозвища: протоспафария, протоспафария и архиатра, монаха, философа, исследователи полагают, что это одно лицо, а именно — врач, живший в царствование Ираклия. Анализ сочинений Феофила показывает, что он был врачом-христианином. В своих произведениях, основанных на трудах Галена и Гиппократа, он неоднократно упоминает бога-вседержителя, уповает на помощь Христа, приводит цитаты из Писания.
Некоторые из его работ написаны в форме вопросов-ответов. По всей вероятности, они были предназначены для обучения, что подтверждается простотой, ясностью и доступностью изложения материала 60.
Учеником Феофила был Стефан Афинянин, которого идентифицируют со Стефаном Александрийским, вызванным Ираклием из Александрии в Константинополь для преподавания предметов квадривиума и составившим толкования к трудам Гиппократа и Галена. Кроме того, ему принадлежит трактат о воздействии лекарств на больных лихорадкой.
Комментарий к произведениям Гиппократа и Галена был также составлен его современником Иоанном Александрийским, после захвата Александрии арабами оставшимся жить в ней. Своими работами он оказал значительное влияние на арабскую медицину 61.
Остался в Александрии и Павел Эгинский, знаменитый хирург и акушер, автор одного из лучших ранневизантийских руководств о болезнях и их лечении. Хотя его пособие, по сути дела, было сводом извлечений из античных работ, оно включало и сведения, полученные им самим в результате практической деятельности. Оно отличалось краткостью, ясностью и доступностью изложения. Предназначенное для учебных целей, оно в то же время содержало необходимую информацию и для врачей-практиков, особенно в разделе о хирургии, где Павел Эгинский делился собственным опытом. Труд его, переведенный на латинский язык, вызвал большой интерес у медиков Запада и Востока 62.
Помимо указанных трактатов, от этого периода до нас дошла масса текстов, в которых рассматриваются частные медицинские вопросы. Чаще всего это анонимные работы, однако некоторые из них принадлежат известным врачам: Палладию, Павлу Никейскому, Аарону и др. Как правило, данные сочинения опирались на труды античных медиков 63.
В большинстве своем ранневизантийские медицинские работы носят компилятивный характер, эклектичны, нередко весьма поверхностны, хотя и содержат подчас верные наблюдения, касавшиеся диагностики болезней и их лечения. Но, черпая материал из трактатов выдающихся ученых древности, византийцы таким образом спасли их от забвения и передали последующим поколениям, пусть и в сокращенном виде. Используя на практике достижения античной медицины, они доказали правильность ее основных положений. Собственный же опыт позволил им внести коррективы в изучение ряда вопросов (симптоматика болезней, фармакология и т. д.).

Если в сфере математики, астрономии, физики, зоологии, ботаники, медицины византийцы опирались на практические и теоретические достижения античности, то в отношении химии этого сказать нельзя. Химии как науки в древности не существовало — лишь изредка делались попытки осмыслить и объяснить наблюдаемые химические превращения. В основном же шло количественное и качественное накопление сведений практического характера в результате деятельности многих поколений ремесленников. Именно они сыграли прогрессивную роль в деле развития химико-технических знаний. Металлисты, красильщики, гончары, кожевники, меховщики, стекольщики, фармацевты совершенствовали старые и внедряли новые способы обработки материалов, способствовали созданию новых видов производства.
Опыт и знания, приобретенные в древней Греции, Риме, Сирии, Египте в металлургии, красильном и гончарном искусстве, фармакологии и т. п., были творчески усвоены византийцами и нашли применение в ремесленном производстве, характер которого претерпел существенные изменения. Наряду с ремесленниками-одиночками появились мастерские, в которых трудился не один десяток людей: мастера и подмастерья. Успешное использование химико-технических знаний на практике позволило византийцам превзойти предшественников.
Значительный прогресс был достигнут в области производства тканей, разработки новых приемов и методов крашения, изготовления различных красителей. Наравне с известными ранее минеральными и растительными красителями были обнаружены новые, в частности те, которые дают пурпуровую окраску. Был усовершенствован процесс закрепления красок. Дальнейшее развитие получила обработка металлов, их закаливание и очищение, улучшились методы плавки и шлифовки их, изготовления сплавов и подделок благородных металлов. Для сохранения и дубления кож стали применять не только известь, но и растительные дубильные вещества. Совершенствовались способы окрашивания стекла и приготовления медикаментов. Возрос объем знаний о таких химических процес-{429}сах, как брожение, свертывание, разложение и т. п., которые использовались в повседневной жизни в ходе приготовления хлеба, пива, вина, уксуса, масла и других продуктов питания.
Эти химико-технические знания, приобретавшиеся в процессе производства, передавались от мастера к подмастерью, от родителей к детям, которые нередко наследовали профессию своих отцов. Создавались и специальные руководства по производству разнообразных веществ, главным образом рецепты по изготовлению красителей и лекарств 64.
Накоплению определенных химических знаний способствовала алхимия, возникшая в первые века новой эры и достигшая наивысшего расцвета в эпоху средневековья. Эта лженаука интересовалась трансмутацией металлов с целью изготовления искусственным путем золота, серебра, драгоценных камней, занималась поисками философского камня — чудодейственного универсального средства, способного превратить в благородные металлы неблагородные, эликсира долголетия, который избавил бы от болезней и обеспечил не только долгую жизнь, но даже бессмертие. Теоретическое обоснование своим поискам алхимики нашли в учении Аристотеля о превращении элементов, разработанном в четвертой книге «Метеорологики». Базисом для их теорий служили сведения, добытые в ходе наблюдения за химическими процессами в ремесленных производствах, и прежде всего в металлургии и изготовлении предметов украшений. Непонимание истинной сути этих процессов породило мысль о возможности посредством надлежащей обработки превращать то или иное сырье в благородные металлы.
Теоретические положения алхимии были развиты в трудах представителей Александрийской школы, для которых самым важным было отыскание философского камня. Их не удовлетворяла концепция Аристотеля о 4-х элементах, и они выдвинули иные точки зрения на строение металлов.
Большое влияние на развитие алхимии оказал Зосима из Панополя (V—VI вв.), тесно связанный с Александрийской школой. В Византии его называли «божественным». Его обширное сочинение состоящее из 28 книг, пользовалось широкой популярностью. До нас оно дошло лишь частично в сирийских переводах и с большими искажениями. Используя достижения своих предшественников и собственные наблюдения, автор изложил основные принципы «тайного священного искусства», охарактеризовал приемы, употребляемые в алхимии, рассмотрел вопросы о «фиксации ртути», «божественной воде», способах изготовления золота и серебра, четырех элементах, философском камне, описал приборы, применяемые алхимиками: печи, перегонные аппараты и др. Значительное место в его труде занимают малопонятные рецепты мистического содержания, которые, по его утверждению, были разработаны в Египте и хранились жрецами в величайшей тайне. Зосима полностью разделял мнение своих предшественников о воздействии планет, и прежде всего Меркурия, на благоприятный исход алхимических процессов.
Это учение было развито в целую систему неоплатоником Олимпиодором, который соотнес семь известных в древности металлов с семью планетами: золото с Солнцем, серебро с Луной, медь с Венерой, железо с Марсом, свинец с Сатурном, олово с Юпитером, ртуть с Меркурием. Он {430} первым ввел обозначение металлов соответствующими, употреблявшимися еще в древности знаками небесных светил, связанных с ними.
От ранневизантийского периода до нас дошло много памятников алхимической литературы как целиком, так и во фрагментах. В большинстве своем это анонимные произведения, содержащие описание разнообразных приемов и операций по производству золота, серебра, их сплавов и всевозможных подделок драгоценных металлов и камней. Авторами многих из них называют либо мифических персонажей, либо императоров, либо античных философов, чаще всего Демокрита из Абдеры.
Под его именем до нас, сохранился со многими лакунами и большими искажениями трактат, названный издателем «Физика и мистика» Псевдо-Демокрита. В нем приведены как теоретические рассуждения о превращении вещества, так и практические рецепты, описывающие процессы изготовления золота и серебра, а также окраски в пурпур. В ранней Византии это произведение было весьма популярно. Его неоднократно комментировали. Самым известным был комментарий, составленный в VI в. Синесием Александрийским. В VI—VII вв. трактат был переведен на сирийский язык.
С именем Стефана Александрийского связывают девять лекций, в которых дано общее изложение теории алхимии, и оккультного содержания работу «Об изготовлении золота». Несмотря на заглавие, в ней нельзя найти сведений о наилучшем способе его производства. От этого периода до нас дошло 4 стихотворения алхимического содержания. Авторами их названы Илиодор, Феофраст, Иерофей и Архелай. Среди авторов алхимических сочинений встречаются имена императоров Юстиниана I и Ираклия 66.
Отличительными чертами указанных произведений являются религиозно-мистический характер изложения и использование труднопонимаемых выражений, аллегорий, заклинаний. Сочинения полны символики, туманных рассуждений и ложных выводов. Смысл их затемнен и непонятен непосвященным. Это объясняется с одной стороны, невысоким уровнем образования большинства их составителей, с другой — желанием скрыть секреты «тайного священного искусства».
По своему содержанию византийские памятники алхимической литературы довольно разнообразны. Это и унаследованные от поздней античности рецептурные сборники, дополненные новыми данными, и оригинальные произведения, в которых дана теоретическая разработка основных положений алхимии и отражены достижения ремесленного производства. Хотя посылка, из которой исходили алхимики, была ложной, но, стремясь к увеличению объема производства золота, серебра, они способствовали углублению и расширению знания химико-технических процессов в области металлургии (паяние, закаливание, очищение и обогащение металлов), изготовления бронзы, сплавов, красок, стекла и т. д.
Византия IV—первой половины VII в. важная веха в истории науки, ее вклад в мировую сокровищницу знаний довольно велик. Византийцы не только сохранили и передали будущим поколениям достижения древности, но сумели накопить новые данные, которые внесли коррективы в отдельные теоретические положения античных мыслителей. Это помогло существенно продвинуться в изучении старых, традиционных отраслей знания и разработать новые принципы научного творчества. {431}

В области географической теории, как и в прочих сферах культуры, византийская научная мысль обнаруживает прямую зависимость от античной традиции. Античная география прошла тысячелетний путь развития, имела целый ряд важнейших достижений, которые оказались в IV—V вв. в распоряжении ранневизантийских географов.
Безусловно, главным завоеванием античной географической мысли было представление о Земле-шаре. Мысль о шарообразности Земли, по-видимому, была впервые сформулирована в V в. до н. э., возможно, Парменидом или пифагорейцами, развита Евдоксом Книдским (ок. 406— 355 до н. э.) и нашла полное выражение в работах Платона и Аристотеля. Прежде всего, благодаря трудам этих двух крупнейших философов античности она стала достоянием раннесредневековой космогонической теории.
В то же время в античной науке существовало не менее стойкое представление о Земле как о плоском диске, идущее от Гекатея из Милета (ок. 546—480 до н. э.) и Демокрита и развитое в работах Эфора и Ктесия (IV в. до н. э.). Однако исследования географов этого направления были гораздо хуже известны в раннее средневековье, и идеологи христианства, придерживавшиеся плоскостной теории, исходили в своих умозаключениях не из трудов античных классиков, а из Библии.
В связи с идеей земной шарообразности стоит теория природной широтной зональности, сопутствовавшая античной науке на всем протяжении ее развития (начиная, видимо, с Евдокса Книдского). В общих чертах смысл ее в том, что земной шар делится в широтном направлении на ряд тепловых поясов. Как правило, считалось, что поясов этих — пять: северный холодный, северный умеренный, центральный жаркий, южный умеренный и южный холодный. Лишь оба умеренных пояса приспособлены для жизни людей: в холодных поясах царит слишком большая стужа, в срединном жарком — ужасный зной. Именно поэтому никто из жителей северного умеренного пояса, где была расположена древняя ойкумена, не побывал в южном. Однако в южном умеренном поясе также имеется населенная земля, где живут «антиподы». Гипотеза о земле антиподов стала в дальнейшем предметом дискуссий в раннесредневековой науке.
Античная география сформулировала понятие широты и долготы и умела определять местоположение точки на земной поверхности. Античные географы предпринимали попытки установить размеры Земли и от-{432}дельных крупных географических объектов (областей, островов и т. д.). Колоссальный античный опыт в области прикладной географии был обобщен Клавдием Птолемеем, чьи труды пользовались в раннее средневековье огромной популярностью как на западе, так и на востоке Средиземноморья. На них базировалась система средневекового обучения географии.
К сказанному необходимо добавить, что античная география установила и обобщила множество конкретно-географических реалий, связанных с местоположением различных земель и стран, направлением морских течений, тектоническими процессами, изменяющими форму земной коры, и т. д. Таким образом, географическая наука накопила к IV—V вв. значительный потенциал теоретического и конкретно-прикладного знания. Часть этого сложного комплекса географических идей, гипотез и фактов оказалась в распоряжении ранневизантийских географов и послужила основой для их собственных научных построений. Однако их теоретический арсенал не исчерпывался унаследованной от древности географической традицией.
Решающую роль в формировании раннесредневековой географической теории сыграли представители латинской и греческой патристики. В этой сфере, как и во всех иных, их главным исследовательским методом стада экзегеза — толкование Священного писания. Естественно поэтому, что содержавшиеся в Библии географические положения и выводы предопределили как особый интерес экзегетов к определенным аспектам географической проблематики, так и их основные теоретические заключения.
Следует отметить, что Библия не содержит сколько-нибудь определенной географической концепции и позволяет составить лишь самое общее и суммарное представление об устройстве мироздания. Так, в Ветхом завете часто (хотя и не повсеместно) земля предстает плоским кругом, ограниченным куполообразным небесным сводом. Впрочем, из некоторых высказываний следует, что земная плоскость имеет концы (т. е. она — не круг), а небо зиждется на опорах и столпах, но не лежит непосредственно на земле. По форме небо напоминает шатер (скинию) или тонкую ткань, распростертую над землей (новое противоречие!). При этом, говоря о небесах, Библия использует два термина — ου’ρανός и στερέωμα — и, очевидно, имеет в виду два разных неба. Нижнее — στερέωμα — «Твердь небесная». На ней снизу крепятся светила, ее противоположная плоскость служит дном небесного моря. Верхнее небо — ου’ρανός — крыша своеобразного двухэтажного здания, которое образует Вселенная. Впрочем, во втором Послании к коринфянам у апостола Павла есть упоминание и о третьем небе.
Воды, сосредоточенные над «твердью небесной», проливаются на землю в виде дождя через особые окна. Однако в другом месте говорится об облаках, как о хранилище воды. Земные же воды окружают всю сушу, но не способны ее затопить.
Протяженность земли и высота небес недоступны человеческому уразумению. В Ветхом завете декларируется принципиальная невозможность для человека установить их размеры, что заставляло в дальнейшем христианских богословов скептически воспринимать попытки античных ученых вычислить длину и ширину ойкумены.
Писание содержит несколько конкретно-географических постулатов, оказавшихся в центре внимания раннесредневековой географии. Это утверждение о том, что в середине земли находится Иерусалим, указание о земном местоположении Рая и о четырех райских реках: Тигре, Евфрате, Геоне и Фисоне, а также краткие и смутные упоминания о народах Гоге и Магоге. Перед христианскими географами вставали проблемы идентификации Геона и Фисона, разрешения противоречия между определением Тигра и Евфрата как райских рек и тем фактом, что все их течение от истоков до, устья было хорошо известно ученым средневековья, наконец проблемы локализации Рая и места обитания Гога и Магога.
Сказанным в основном исчерпывается содержащийся в Библии географический и космологический материал. Его крайняя противоречивость и фрагментарность предоставляли экзегетам широкие возможности для дискуссий, и не случайно раннехристианские географы с одинаковым успехом подкрепляли библейскими цитатами взаимоисключающие суждения. В то же время именно Библия заставила большинство деятелей патристики принять некоторые космогонические догмы (например, о двух небесах), не связанные с античной традицией и не вытекающие из непосредственного опыта, а также отвлекла интеллектуальные силы теоретиков географии на решение надуманных псевдогеографических проблем.
Бóльшая часть памятников, в которых христианские богословы разрабатывают проблемы космогонии — это «Гексамероны». т. е. комментарии к 1-й Книге Бытия («Шестодневу»). Приводимое в ней описание творения мира богом, весьма темное и непоследовательное, ставило перед комментаторами задачи доработки, доведения до конца, воссоздания картины мироустройства. С другой стороны, «Шестоднев» был единственной частью Библии, дававшей христианскому мыслителю повод поразмыслить об этих важнейших научных и философских проблемах. Неудивительно, что «Гексамероны» составили целый жанр богословской литературы и создавались с III по XVII в. в большинстве христианских стран (в настоящее время известно около 125 «Гексамеронов»). Однако расцвет жанра пришелся на время Поздней Римской империи и раннего средневековья (III—VI вв., на Востоке — до VIII в.), когда были написаны десятки «Гексамеронов» под самыми разными названиями («Гомилии на „Бытие“», «Комментарии к „Шестодневу“», «О творении мира» и т. д.) 1. В многочисленных иных произведениях патристики встречаются лишь частные высказывания по вопросам космогонии.
На протяжении IV—VII вв. в восточно-христианском богословии сложились две основные космогонические школы, которые ориентировочно можно обозначить как антиохийскую и каппадокийско-александрийскую. Их отличия определялись степенью зависимости от античного наследия (очень сильной в Александрии, незначительной в Сирии) и привязанностью богословов этих школ к разным методикам экзегезы: буквалистикой у антиохийцев, аллегорической у египтян, и частично у каппадокийцев.

Олицетворение Индии. Блюдо, 520—530 гг
.Стамбул. Археологический музей

Все без исключения представители антиохийской школы отвергали теорию шарообразности земли и считали ее плоской. Так, о Феодоре Мопсуэстийском Иоанн Филопон сообщает (III, 9, 10), что он представлял себе мир в виде рассеченного по оси цилиндра, так что в основании его находился плоский четырехугольник, длина которого была больше ширины. «Края неба», по мнению Феодора, лежали на земле. Противником учения о Земле-шаре называет патриарх Фотий Диодора Тарсского (PG, t. 103, col. 837). Идею сферичности земли отвергал в своих гомилиях {435} Иоанн Златоуст (PG, t. 52, col. 507). Ефрем Сирин (t. I, р. 121) считал землю плоским кругом (не прямоугольником, как большинство антиохийцев). С ним солидаризировался и Равеннский Аноним VI в. (р. 1—12).
Для теологов антиохийской школы признание земли плоской исключало идею ее вращения. О небе-скинии, лежащем на земле, как шапка, писал Диодор Тарсский (PG, t. 33, col. 837). Неизвестный малоазийский богослов IV в., обычно именуемый Псевдо-Кесарием, вновь напоминал читателям библейскую цитату о том, что небо распростерто над землей, как шатер. Но поскольку шатер не может быть распростерт над вращающейся основой, земля должна быть неподвижной. Отсюда следует, что небо имеет начало и конец и опирается о землю (PG, t. 38, col. 964). Последнее соображение содержит отрицание сферичности небес — положение, принципиально важное для антиохийских богословов. Примыкавший к ним в этом вопросе Лактанций пояснял, что если считать небо сферическим, то необходимо признать таковой и землю, «ибо невозможно, чтобы не было шарообразным то, что заключено в шаре» (De opificio Dei, III, 24).
Идея шарообразности земли была близко связана с важнейшей для античной географии концепцией существования антиподов. Тот же Лактанций прямо заявлял, что если земля — шар, то на противоположной ее стороне должны существовать горы, реки, поля, моря, звери, люди. Принять эту точку зрения — значит согласиться с тем, что существуют люди, которые ходят вверх ногами, кусты и деревья, растущие наоборот, моря и горы, висящие в воздухе, снег и дождь, падающие вверх. Кроме того, плоская форма земли согласуется с Писанием (Ibid.). Аргументацию Лактанция, направленную против антиподов, повторил в дальнейшем Косьма Индикоплов.
Все антиохийские богословы, за исключением Иоанна Златоуста, были уверены в существовании нижнего неба, расположенного под верхним и служащего для поддержания небесных вод. Весьма характерны в этом плане соображения их общего учителя Феофила Антиохийского (II в.). Он писал, что «твердь небесная» отличается от собственно небес: это небо, видимое человеческому глазу. Над ним находится вода, которая в виде дождя и росы выпадает на землю. Антиохийцы полагали, что «твердь небесная» состоит из воды, иногда отмечая, что это — отвердевшая вода 2.
Представление о плоской земле и распростертом над нею в виде шатра небе ставило перед антиохийскими и сирийскими экзегетами важную проблему: куда исчезает Солнце на ночь, пройдя свой путь с востока на запад, и как утром оно вновь оказывается на востоке? Мысль о том, что Солнце освещает противоположную сторону земли, исключалась антиохийской концепцией мироздания. Так впервые появляется в богословской географической литературе идея о высоких горах на севере земной плоскости. Заслоненное ими Солнце возвращается ночью с запада на восток, проходя свой путь близко к земной поверхности и невидимо для людей. О двух огромных кристаллических горах на крайнем севере говорил Ефрем Сирин (t. I, р. 121). Псевдо-Кесарий, проявляя на редкость узкий географический кругозор, считал, что эти горы расположены на севере Каппадокии (PG, t. 103, col. 904). В данном случае идеи антиохийцев странным образом перекликались с античной традицией, идущей еще от Анаксимена и утверждавшей, что земной диск приподнят к северу и опущен к югу. Мысль о Солнце, прячущемся за горами, привлекала в дальнейшем многих средневековых географов.
Привязанные к буквальному истолкованию Писания, представители антиохийского богословского направления воспринимали библейское «собрание вод», как единый океан. Этот океан, по их мнению, омывал землю со всех сторон. У Ефрема Сирина он окружает землю, «как стена — город» (t. I, р. 121). У Псевдо-Кесария он «по кругу опоясывает землю» (PG, t. 38, col. 932). Феодорит пишет о море, охватывающем всю сушу, которое одни зовут Океаном, другие — Атлантическим морем (PG, t. 80, col. 93). В этом вопросе с антиохийцами были солидарны и многие западные богословы (Амвросий, Августин).
До начала V в. космогонические представления антиохийских и сирийских теологов не были закреплены и выражены в виде целостной системы. Своеобразный итог предшествующему развитию антиохийской космогонии подвел Севериан из Габалы.
О нем известно немного. Лишь один период его жизни — конец IV — первые годы V в.— отражен в источниках. К этому времени честолюбивый и энергичный, наделенный ораторским талантом и, видимо, довольно молодой Севериан оставляет небольшой городок Габала в Келесирии, где он был епископом, и приезжает в Константинополь, рассчитывая прославиться на проповедническом поприще. Действительно, очень скоро Севериан становится модным при дворе проповедником, а главное — доверенным лицом патриарха Иоанна Златоуста. Симпатии Златоуста к Севериану были настолько велики, что, уезжая с инспекционной целью в Эфес, патриарх оставил Севериана викарием константинопольскою престола. В эти дни сирийский епископ близко сходится с враждебным Златоусту окружением императрицы Евдоксии, разрабатывавшим планы низложения патриарха. Севериан видит себя преемником Златоуста. Естественно, что после возвращения Иоанна из Эфеса его отношение к малоазийскому выскочке резко меняется. Вскоре пустячная оговорка Севериана в одной из проповедей вызывает против него обвинение в ереси, и хотя дело удалось замять, патриарх предписывает Севериану немедленно отбыть к месту службы в Габалу. Спустя некоторое время настойчивые просьбы императрицы Евдоксии заставляют Златоуста пойти на формальное примирение с Северианом, но никогда в дальнейшем последний не пользовался сколько-нибудь заметным влиянием в столице. Неудивительна ненависть к Златоусту Севериана, активно способствовавшего в дальнейшем осуждению и изгнанию патриарха и ставшего одним из главных инициаторов преследований Иоанна после низложения. О жизни Севериана в более позднее время ничего не известно.
Главный труд Севериана — «Шесть речей о мироздании» (PG, t. 56, col. 429 sqq.). Севериан считает, что мир можно уподобить дому (вариант библейского шатра). Плоским полом этого дома является земля, поэтому вращение земли исключено. Дом этот — двухэтажный, и перемычка образована нижним небом, созданным богом на второй день творения под верхним небом первого дня. На нижнем небе покоятся верхние воды, которые необходимы для того, чтобы кристаллическая основа верхнего неба не растаяла под воздействием солнечных лучей. Эти воды, которые господь первоначально создал солеными, а затем опреснил, способны проливаться на землю, но, для блага людей, не сразу, а по капле, в виде осадков. Нижнее небо — совершенно плоское, и по обращенной к {437} земле его стороне ходит Солнце и другие светила (Севериан не дает ответа на вопрос, как же в таком случае выглядит грань неба и земли). По словам Севериана, свет обладает свойством стремиться только вверх, а не вниз, поэтому Солнце должно было бы освещать только небосвод, оставляя землю во мраке. Однако верхние воды отражают солнечный свет на землю. Суша на земле омывается океаном, на севере океан ограничен высокой стеной. Прячась за этой стеной, а также — за морскими волнами, Солнце проходит путь с запада на восток, чтобы утром вновь взойти над землей. Севериан полагал, что зимою Солнце садится ближе к юго-западу и восходит ближе к юго-востоку, поэтому ночью оно вынуждено проходить более длинный путь, и ночи становятся длиннее. Обратная картина наблюдается летом.
Такова в общих чертах космогоническая концепция Севериана из Габалы, который, по верному замечанию И. Целлингера, «впервые представил нашим глазам сирийскую ученую традицию в осязаемом и подробном виде» 3. Легко заметить, что во всех своих основных чертах она соответствует более поздней космогонической системе Косьмы Индикоплова.
Следует остановиться еще на одной черте, отличавшей антиохийскую школу. Стремясь к буквальному истолкованию Писания, экзегеты-антиохийцы с особой тщательностью «исследовали» географические вопросы, непосредственно вытекающие из Библии. Так, именно им принадлежит инициатива в разработке проблемы местонахождения Рая. Антиохийцы настаивали на исключительно земном существовании Рая, исходя из библейской фразы: «И насадил господь Рай в Эдеме на востоке» 4. Севериан из Габалы впервые теоретически обосновал это положение тем, что жизнь человека подобна движению светил от восхода до заката, и если светила всходят на востоке и садятся на западе, то и человек должен был выйти с востока (PG, t. 56, col. 479). Ефрем Сирин (t. III, р. 562—568) полагал, что Рай находится на острове в океане. Здесь чувствуется связь с античной теорией «Островов блаженных» 5.
По-видимому, наиболее распространенное мнение выразил, со ссылкой на Афанасия Александрийского зависящий от антиохийской школы Равеннский Аноним, заявив, что Рай находится в дальней Индии, ибо ветры доносят оттуда запах ладана (р. 14—15). Эта идея о местонахождении Рая была воспринята конкретной географией средневековья и нашла отражение в итинерариях и картах. От остальной суши Рай отделялся непроходимыми горами или пустыней, перейти которую человек не в силах. Равеннский Аноним отмечал, что даже великий Александр не смог ее преодолеть (р. 19).

Мозаичная карта из с. Мадаба (Мадеба). VI в.
Палестина

Из четырех райских рек — Геона, Фисона, Тигра и Евфрата — две последние были хорошо известны. Геон большинство экзегетов иденти-{438} фицировало с Нилом, причем, как и в эпоху античности, считалось, что Нил берет начало в Индии (PG, t. 89, col. 359; t. 94, соl. 904). Так полагали и многие светские авторы, например Прокопий Кесарийский (В. G., II, 1, 6). Фисон обычно соотносили с Гангом. Лишь некоторые богословы (в основном сирийцы) связывали Фисон с Дунаем 6.
Антиохийские теологи и их последователи считали единую райскую реку источником всей воды на земле. Океан воспринимался как устье этой реки (PG, t. 94, col. 904). В мире происходило круговращение воды, и все реки, впадающие в океан, должны были по подземным каналам возвращаться к собственным истокам, чтобы снова начать там свой путь 7. Иоанн Дамаскин называл эти каналы «кровеносными сосудами» земли (PG, t. 94, col. 904). Что же касается четырех рукавов райской реки, то эти потоки невидимо струятся под землей, пока не появляются на поверхности в тех местах, которые люди привыкли считать их истоками (PG, t. 56, col. 479).
Малоазийские экзегеты не прошли мимо вопроса о местожительстве народов Гога и Магога. Если западные церковные писатели часто отождествляли их с готами или гетами (PL, t. 23, col. 1316), то на Востоке {439} их идентифицировали с гуннами 8. Часто богословы просто указывали, что Гог и Магог придут с севера 9.
Итак, антиохийская космогоническая школа, оперируя библейскими высказываниями, создала собственную фантастическую географию, не имеющую ничего общего с научным знанием. Ограничив географическую науку рамками христианской экзегезы, сирийско-антиохийское богословие сыграло реакционную роль в развитии географии.

Если для того, чтобы антиохийская космогоническая теория нашла свое полное выражение в трудах Севериана из Габалы, потребовалась долгая подготовительная работа многочисленных представителей этого богословского течения, то основные принципы противоположной школы были сформулированы в первом же крупном произведении данного направления — «Беседах на Шестоднев» Василия Великого (PG, t. 29, col. 5— 208). Причина в том, что, в отличие от антиохийцев, Василий Великий активно использовал наследие античной географии. Лишь Ориген (и то с большой долей допущения) может быть назван предшественником Василия в христианской космогонии, в языческой же науке его идеи имеют длительную традицию, восходя к Платону и Аристотелю.
В представлении Василия Великого земля — это шар, заключенный внутри другого шара — небесной сферы. Небесная сфера вместе со светилами вращается вокруг своей оси и вокруг земли, так как земля находится в самом ее центре. Василий считает бессмысленным вопрос о том, на чем стоит земля. Он отмечает, что сколько бы теоретики ни рассуждали о воде или воздухе, на которые опирается земля во Вселенной, они не смогут ответить на вопрос, на чем покоятся этот воздух и эта вода, и будут вынуждены придумывать до бесконечности новые и новые подпорки, не позволяющие земле устремиться вниз (PG, t. 29, col. 21—22). Их ошибка в том, что они ищут «низ» не там, где он находится в действительности. «Низ» для тел, находящихся в шаре, полагает Василий,— в его центре. «Куда стремятся части, туда стремится и целое. Если же камни, деревья и все земляные частицы стремятся книзу, то это самое положение будет свойственно и целой земле» (Ibid., col. 23—24). По мнению Василия, земля держится в центре небесного шара благодаря действию центростремительной силы, ибо «окружающее ее отовсюду равенство делает совершенно невозможным движение ее к чему-нибудь» (Ibid.). Объяснение срединного положения земли во Вселенной выдержано у Василия в чисто аристотелианском духе.
Значительная часть земли, по Василию Великому, покрыта водой. Моря образуют единую взаимосвязанную систему. Василий полагает, что внутри земли существуют каналы, по которым совершается круговращение вод. Однако этот круговорот никак не связывается им в «Гексамероне» с течением райских рек: данный вопрос вообще не привлекает к себе внимания экзегета (Ibid., col. 85—86).
Чисто светское объяснение дает Василий метеорологическим явлениям. Он считает, что частицы влаги, конденсируясь в облаках, образуют капли, под действием силы тяжести выпадающие на землю в виде дож-{440}дя. Будучи раздроблены ветрами и превратившись в пену, те же частицы затем замерзают и образуют снег (Ibid., col. 73—74).
Как видим, в основных своих чертах космогоническая система Василия Великого независима от Библии и построена по принципам античной науки (в основном — ее аристотелианской струи). В то же время, будучи экзегетом, Василий не мог, разумеется, пройти мимо некоторых проблем, прямо поставленных Писанием. Это прежде всего проблема небесных вод. Василий принимает положение Библии о водах, которые покоятся на небесном своде. Он оригинально решает вопрос, почему вода не скатывается вниз со сферической поверхности небес. «Если небо сферическое, т. е. вогнутое изнутри,— говорит Василий,— то это еще не значит, что его внешняя сторона также имеет форму сферы... его верхняя поверхность может быть плоской и гладкой» (Ibid.) Иными словами, у Василия Великого небеса образуют сферу лишь внутри, но он не знает, как выглядит их внешняя сторона. Верхние воды играют роль своеобразного буфера между землей и «высшим огнем, который иначе мог бы спалить всю землю» (Ibid), (общее место в патристической литературе).
Проанализировав ряд контрсоображений, Василий Великий в конце концов положительно решает вопрос о существовании второго неба, поскольку в Библии оно называется отличным от первого именем, и обладает иными функциями (PG, t. 29, col. 73—74). Впрочем, в этом плане Василий не противоречит и Аристотелю. Экзегет не склонен много распространяться о материале, из которого изготовлено второе небо «так как мы научены Писанием не давать себе свободы представлять умом что-либо, кроме дозволенного» (Ibid.).
Поскольку сердцевину космологической системы Василия Великого составили идеи Аристотеля, исследование проблем чисто библейских было, в сущности, для нее бесполезно. Именно поэтому полна умолчаний вторая гомилия Василия «О тверди небесной», поэтому он отмахивается от вопроса о природе этой тверди и т. д. В его картине мироздания осуществлен синтез греко-римской и библейской космогонии, но античность играет в нем ведущую роль.
Сходных представлений об устройстве мира придерживался брат Василия Великого Григорий Нисский. Убежденный сторонник идеи шарообразности земли, он признавал и сферичность небес. Небесных сфер, по его мнению, существует не две, а три (ссылаясь на послания апостола Павла, Григорий, по сути дела, отдает дань идущей еще от Евдокса Книдского теории множественности небесных сфер) 10. Первым небом для него является «предел более грубого воздуха, до которого возносятся облака, ветры и естество высокопарящих птиц» (PG, t. 44, col. 80). Стремясь строить картину мироздания в аллегорическом духе, Григорий считает, что второе небо — στερέωμα — это граница между миром материальным и духовным. По своей субстанции оно огненное («крайний предел чувственной сущности, по которому... круговращается естество огня»). Два мира изолированы друг от друга, и верхние воды, разлитые над перемычкой (нижним небом), никогда не могут смешаться с нижними и отличаются от них по природе (Ibid., col. 80). Именно особая их сущность не позволяет им испаряться от огня. В этом своем толковании {441} Григорий ближе, чем к Василию Великому, стоит к Оригену, считавшему верхние и нижние воды отображением небесных и земных сил 11.
Интересно, что верхний, духовный мир, видимо, подчиняется у Григория тем же физическим законам, что и материальный. По внутренней стороне нижнего неба ходят небесные светила, видные человеческому глазу. Внешняя поверхность небес изрезана, имеет горы и долины, похожие на земные; в этих долинах и заключается вода. Так как небесная сфера вращается, вода должна была бы стекать с нее. «Не предположить ли,— пишет Григорий Нисский,— что имеются в глубине шара сосуды, в которых она заключается?» (PG, t. 44, col. 89—90). Ясно видно, что в космогонии Григория Нисского идея о разграничении материального и духовного мира — лишь богословская фикция. По существу он рисует картину мира в традициях той же аристотелевской школы.
Космогонические идеи «великих каппадокийцев» не имели развития на протяжении полутора столетий (хотя их и воспринял Амвросий Медиоланский, дословно пересказавший «Беседы на «Шестоднев» Василия Великого в своем «Гексамероне») 12. Первым значительным продолжателем каппадокийской линии в космогонии стал Иоанн Филопон.
Иоанн Филопон, живший и работавший в Александрии в первой — начале второй половины VI в., был учеником Аммония — одного из последних представителей александрийского аристотелизма. Уже в зрелом возрасте Филопон порвал с аристотелизмом и выступил как богослов.
Иоанн поставил перед собой своеобразную задачу: показать, что все ценное в космогонических концепциях древних авторов в конечном счете почерпнуто ими из Писания. Разумеется, для решения этой задачи ничего не могла дать антиохийская космогоническая теория. В поисках предшественников Иоанн Филопон, естественно, обратился к Василию Великому.
Вслед за Василием Филопон признает землю шаром, а небо — вращающейся сферой. Ему кажется «смехотворной» попытка антиохийцев представить землю плоской (III, 10). Ошибка прежних толкователей Писания, по его мнению, заключается в том, что они принимали за все небо видимую его часть. Именно к видимой небесной полусфере относится библейское сравнение небес с шатром и скинией (III, 10).
Филопон исходит из воспринятой Василием концепции Платона и Аристотеля о том, что земля находится в центре Вселенной (II, 4). Он повторяет доводы Василия о равноудаленности земли от поверхности небесной сферы во всех ее точках как причине ее неподвижности. Он также выступает сторонником концепции двух небес — ου’ρανός и στερέωμα. На нижнем небе крепятся небесные светила, верхняя сфера лишена звезд Филопон знает, что Птолемей и Гиппарх развивали учение о беззвездной верхней сфере, но подчеркивает, что впервые эта мысль прозвучала в Библии. По мнению Филопона, небеса состоят из воды и воздуха, соединившихся в твердую субстанцию — твердь: ведь именно вода — единственный, кроме воздуха, элемент, обладающий прозрачностью.
Между двумя небесами находится вещество жидкое и прозрачное. «Поэтому вслед за Моисеем и мы можем, по типу омонима, называть {442} водой субстанцию, которая занимает пространство между двух небес». Филопон — единственный представитель восточной патристики, считающий, что «воды небесные» — не воды в собственном смысле слова.
Оригинальность Филопона проявилась и в том, что вопреки большинству раннехристианских теологов, он воспринял античное учение о зонности и о существовании антиподов. Обосновывая своеобразный взгляд, что ойкумена не может быть окружена морем со всех сторон, он пишет, что в противном случае хотя бы один моряк проплыл бы морем южнее Ливии. Некоторые утверждают, что это невозможно, так как человек не в силах перенести жару, царящую в срединном обитаемом поясе. Но ведь известно, что через срединный пояс протекает Нил, который берет начало у антиподов. Поскольку невозможно, чтобы он впадал в южный океан, а затем продолжал бы течь дальше под водой (или под дном океана), ойкумена составляет с землей антиподов единый материк (IV, 5).
В традициях классиков решает Иоанн Филопон проблему возникновения землетрясений. Как и Аристотель, он считает, что внутри земли бушуют подземные ветры, которые колеблют почву, стремясь вырваться наружу (IV, 10). Ветры же надземные возникают вследствие земных испарений, а в дальнейшем — вновь превращаются в воду (II, 10). И здесь Филопон следует за Аристотелем 13. Но, вопреки Стагириту, он правильно указывает, что земля внутри горячая. По его мнению, об этом свидетельствует существование вулканов и горячих водных источников типа гейзеров (II, 10).
Как видим, трактат Иоанна Филопона «О сотворении мира» представляет собой явление «антикизирующей» христианской мысли, произведение в основном христианское — по форме, в основном античное — по существу.
И в дальнейшем в Александрии создавались космогонические труды, лежавшие в русле античной, главным образом — аристотелианской традиции. Один из последних учеников Аммония Олимпиодор написал ок. 564 г. комментарий на «Метеорологию» Аристотеля 14. Его труд был составлен следующим образом: вначале автор приводил отрывок текста из «Метеорологии», затем в нескольких фразах формулировал основную идею этого пасссажа. Комментарий Олимпиодора был лишен оценочного элемента и представлял собою пособие для изучения Аристотеля. Характерно, что дошедший до нас текст — это конспект, составленный одним из студентов Олимпиодора.
Авторитетный астролог Стефан Александрийский был, по-видимому, учеником Олимпиодора 15. В Александрии он опубликовал две работы астронома III в. Феона — последователя Птолемея, развивавшего теорию шарообразности земли 16. Здесь же Стефан написал трактат «Астрологическое сочинение». В нем он исходил из античной концепции о циклическом движении солнца, Луны и планет вокруг Земли. Около 618 г. Сте-{443}фан был приглашен в Константинополь для преподавания в столичном университете и занял пост οι’κουμενικο`ς διδάσκαλος. Он был близок к императору Ираклию, как известно, увлекавшемуся астрономией. В соавторстве ими был написан комментарий к одному из трактатов Феона 17. Таким образом, была сделана попытка привить на столичной почве космогонические идеи александрийской школы.
Как Олимпиодор, так и Стефан Александрийский были представителями светской космогонической мысли 18. Их творчество не имело ничего общего с теологией. Однако в условиях христианского средневековья «мирская» астрономия и космогония имели шансы сохраниться только, если они включались в богословскую традицию. Светская александрийская школа исчезла в момент арабского завоевания Египта, но ее идеи мы можем встретить в дальнейшем в творчестве христианских богословов, живших на территории халифата. Не случайно хорошо знакомый с работами александрийцев Яков, епископ Эдесский, отстаивал в конце VII в. идею шарообразности земли 19. Что же касается деятельности в Константинополе Стефана Александрийского, то она во многом подготовила появление в столице империи нового крупного космогонического произведения, развивавшего античные представления о мироздании,— «Гексамерона» Георгия Писиды.
Известный эпический поэт Писида жил и творил в первой половине VII в. Он был хорошо знаком с античной философской и космогонической литературой, знал труды Платона, Аристотеля, Птолемея, Евклида, Гиппократа, Галена. Ему были известны работы александрийских астрономов 20.
Как и его предшественники, Писида исходит из сферичности земли и небес. Небесных сфер — две, и на нижней размещаются светила (Hexameron, 221—222). Она вращается вокруг неподвижной земли, и поэтому Солнце днем находится над землей, ночью — под землей. В стихотворном «Шестодневе» Писиды впервые в христианской литературе отчетливо прозвучала платоновская идея 21 (лишь упомянутая у Василия Великого) о том, что нижняя звездная небесная сфера вращается в направлении, противоположном направлению вращения всей Вселенной. Эти два вращательных движения взаимно уравновешивают друг друга, и лишь благодаря этому Солнце не сходит со своей орбиты и не сжигает весь мир (Ibid., 110).
Верхнее небо ограничивает Вселенную, удерживая в себе всю совокупность воды и воздуха и не давая им разлиться. Равномерным давлением своей массы на внутреннюю поверхность неба они обеспечивают его сферическую форму (Ibid., 155—161). {444}
Будучи хорошо знаком с творчеством каппадокийских экзегетов, Писида повторяет мнение Григория Нисского об огненной природе небес (Ibid.,165). Но в другом месте пишет, что небо состоит «из дыма» (Ibid., 94), отдавая дань буквальному пониманию текста Библии («небо словно дым»).
В «Гексамероне» Георгия Писиды находит отчетливое выражение стоическая идея о противоборстве в природе противоположных начал, в особенности влаги и огня (мысль, близкая также Григорию Нисскому). Развивая ее, Писида приходит к идее, популярной в античной философии еще со времен Анаксагора, творчество которого вряд ли было знакомо поэту. Он утверждает, что Луна не является самостоятельным источником света, а лишь отражает свет Солнца. Месяц у Писиды — влажный, Солнце — огненное. Их содружество не дает Месяцу затопить Вселенную водой, Солнцу — спалить огнем (Ibid., 250—258).
Естественно, что в ряде случаев при освещении сложных теоретических вопросов космогонии Писида просто ограничивается ссылкой на Писание. Сам жанр стихотворного «Гексамерона» зачастую не позволял ему быть более подробным; кроме того, не вызывает сомнения и христианская ограниченность его мировоззрения, проявлявшаяся в ироническом отношении к Евклиду и Гиппократу (Ibid., 1176, 941), попытке высмеять гипотезу Аристотеля о происхождении града (Ibid., 554) и т. п. Но в целом бесспорно, что Писида должен быть отнесен к «просвещенной струе „гексамеральной книжности“» 22, так как продолжает традиции «великих каппадокийцев» и Иоанна Филопона.
К тому же направлению в космогонии можно отнести и выдающегося армянского астронома и математика Ананию Ширакаци (ум. в 685 г.). Анания родился в Армении вблизи Ширака в первом десятилетии VII в., учился на родине, затем — в Феодосиополе и наконец в Трапезунде у греческого ученого Тихика, был хорошо знаком с трудами Птолемея и его александрийских последователей, работами греческих математиков. Анания — автор крупных трудов «Арифметика», «Теория календаря»; он впервые в истории математики составил арифметические сводные таблицы с четырьмя действиями, написал ряд астрономических сочинений. В 70-х годах прошлого века К. П. Патканов убедительно атрибутировал Анании анонимную «Географию», приписывавшуюся прежде Моисею Хоренскому 23. Вместе с его же фундаментальной «Космографией» «География» содержит важнейший материал для изучения космогонических представлений автора.
Основными источниками «Космографии» Анании — своеобразного учебника по космогонии и астрономии — послужили труды Птолемея, трактат «О мире» Псевдо-Аристотеля, сочинения Филона Александрийского, армянского богослова V в. Егише («Толкование бытия»), «Беседы на „Шестоднев“» Василия Великого, «География» составлена на основе компиляции из Птолемея, сделанной в III в. н. э. александрийским аст-{445}рономом Паппом. Уже из этого перечня видно, что если Анания вообще может быть отнесен к христианской космогонической традиции, то, конечно, к ее каппадокийской струе. Главным же материалом для обобщений ему служат работы античных мыслителей. Его «География» начинается словами: «Не найдя в Св. писании ничего обстоятельного о землеописании, кроме редких, разбросанных и в то же время трудно постигаемых и темных сведений, мы вынуждены обратиться к писателям языческим, которые установили географическую науку, опираясь на путешествия и мореплавания, и подтвердили ее геометрией, которая обязана своим происхождением астрономии» 24.
Анания определенно заявляет: «Чтобы изобразить Вселенную, следует устроить ее подобие в виде шара» 25. В «Космографии» говорится: «Если же кто пожелает получить от языческих философов наглядный пример, воспроизводящий положение земли, то мне кажется подходящим [пример] с яйцом: подобно тому как в середине [яйца] расположен шарообразный желток, а вокруг него белок и скорлупа заключает в себе все, точно так же и земля находится в середине, а воздух окружает ее, и небо заключает собою все» 26. Здесь Анания цитирует мнение язычников (Аристотеля), но относится к нему благожелательно. Это — мнение «добрых» космографов, в отличие от «злых». Собственного суждения о форме земли Анания в «Космографии» не высказывает, но тот факт, что он склоняется к идее шарообразности, не вызывает сомнений. Так, он не сомневается в том, что Солнце вращается вокруг земли. Будучи закреплено на небесной сфере, оно совершает вместе с ней один оборот за 24 часа, отчего зависит смена дня и ночи. Кроме того, Солнце само движется по сфере и описывает круг в течение года. Благодаря этому меняются времена года 27. Небо для Анании — это «самобытное единичное тело, твердое, несгибаемое, гладкое, ровное, без впадин, охватывающее все» 28. Он признает, как и большинство христианских мыслителей, и второе небо — небесную твердь. Как и Иоанн Филопон, Анания считает, что второе небо состоит из воды и воздуха 29. Впрочем, в небольшом трактате «Об астрономии» Анания вводит семь небесных сфер 30 (явно под влиянием Птолемея).
Склоняясь, по-видимому, к идее срединного положения земли во Вселенной, Анания не может принять библейский тезис о том, что земля держится на водах. «Я недоумеваю, если земля держится на водах, то каким образом на таком количества водяной природы, не погружаясь, держится безмерная тяжесть земли и она не погружается под воду» 31. Он полагает, что о «водах» говорится «по той причине, что вода смешана с преисподней» 32.
Как в связи с теорией шарообразности, так и сами по себе очень интересны идеи Анании о возможности существования антиподов. Анания {446} отмечает, что теория антиподов «противоречит божественному слову». Затем, однако, он пересказывает приснившийся ему сон, в котором он беседовал с Солнцем. На вопрос, имеются ли живые существа на противоположной стороне земли, Солнце ответило: «Не имеются, а свет я даю горам и оврагам и безжизненным пещерам» 33. Таким образом, если не существует антиподов, то существует «противолежащая земля». Идея «противолежащей земли» выдвигается и в «Географии», хотя здесь автор считает ее обитаемой 34. Возможно, в «Географии» следуя за компилятором Птолемея, Анания не считал необходимым приводить имеющийся в его распоряжении материал в согласие с христианской догмой. Автор «Географии» — сторонник античной теории климатических поясов, из которых первый расположен к югу от экватора, остальные — севернее 35. В жарком поясе «ничего не растет вследствие постоянного присутствия в нем Солнца». Вслед за ним располагается Океан, отделяющий ойкумену от противолежащей земли 36. Этот Океан — средиземный. Ни на крайнем севере, ни на крайнем юге суша не омывается Океаном, она сплошная, и площадь морей на земле значительно меньше площади материков. Анания знает, что Каспийское море — закрытое озеро, и использует этот факт как довод против идеи всемирного Океана.
На протяжении всей книги автор «Географии» делает лишь одну явную попытку пренебречь данными науки в угоду Священному писанию. Он отмечает, что Птолемей считал серединой обитаемой земли Счастливую Аравию, но это противоречит Библии, по которой центр земли — Иерусалим. «Следовательно,— говорит Анания,— необходимо при подсчетах по Птолемею считать к востоку от Иерусалима каждых два градуса за один, и тогда расстояние до краев ойкумены в обоих направлениях окажется одинаковым 37. В остальном армянская «География» — произведение вполне светское, в отличие от «Космографии», в которой Анания систематически подчеркивает свой пиетет перед Писанием. Однако основное теоретико-географическое содержание обеих книг не дает причин сомневаться в их принадлежности одному автору. Более благочестивый тон «Космографии», вполне вероятно, объясняется конъюнктурными обстоятельствами, прежде всего тем, что она была написана с учебными целями и эллинистическое свободомыслие, возможное в специальной научной работе, представлялось недопустимым в учебнике. Так или иначе, оба армянских научных трактата продолжают в христианской географической мысли линию Василия Великого и Иоанна Филопона, причем обнаруживают даже бóльшую близость к традициям античной науки, чем произведения родоначальников этой школы.
Дальнейшая история каппадокийского течения в христианской космогонии выходит за хронологические рамки данной главы. Следует все же отметить, что теории каппадокийцев, Филопона и Писиды не были забыты потомками. В последующие века их взгляды развивали Евстратий из Никеи, Михаил Пселл, Мануил Фил — мыслители пусть немногочисленные, но принадлежащие к наиболее образованной и творчески активной части византийской интеллигенции. Однако значение теоретико-географической работы школы Василия Великого значительно шире. Ее усилиями ряд важнейших положений античной географии был включен в христианскую культуру. На протяжении веков христианские читатели знакомились с ними по «Шестодневам» Василия и Иоанна Филопона. Но и это еще не все. Совершенно ясно, что античные географические теории, являясь языческими, не могли бы быть приняты византийским православием. И. лишь в той своей части, в какой они вошли в труды теологов, прежде всего «великих каппадокийцев», они избегли обвинения в паганизме и получили право на существование. Каппадокийцы повторили, неполно и сумбурно, некоторые постулаты античной географии, и их созидательная роль в истории географической науки очень невелика. Но, компилируя, они освящали взгляды античных ученых своим авторитетом, вторя древним, они сохраняли их идеи для последующих поколений. Поэтому их заслуги в передаче географам средневековья античной географической традиции невозможно переоценить.
Итак, в IV—VII вв. существовали две взаимоисключающие христианские концепции мироздания, в основе которых лежали различные представления о форме земли — шарообразной или плоской. Предпринятая в VI в. Прокопием Газским неуклюжая и неудачная попытка совместить в одной космогонии элементы обеих теорий на практике продемонстрировала их антагонистический характер 38. В чем причина популярности в средние века обскурантской космогонии антиохийской школы? При ответе на этот вопрос вряд ли могут что-либо объяснить ссылки на авторитет различных богословов, тем более что слава сторонников теории шарообразности — «великих каппадокийцев» — намного превосходила славу Севериана из Габалы и его сирийских и малоазийских предшественников. Широкая известность «Христианской топографии» Косьмы вполне уравновешивалась популярностью «Бесед на „Шестоднев“» Василия Великого, безусловно, самого читаемого из средневековых «Гексамеронов».
Обычно успех плоскостной теории в средние века объясняют тем, что для бытового, житейского мировосприятия она более понятна и естественна. Ум человека раннего средневековья с трудом воспринимал научные абстракции, и если земля представала человеческому глазу плоской, то именно как плоская она и осознавалась 39. Знаменитая инвектива Лактанция против антиподов («...невозможно, чтобы люди ходили вверх ногами!...»), как нельзя лучше иллюстрирует подобный стиль установления основополагающих мировоззренческих постулатов на основе обычного житейского опыта и так называемого здравого смысла. Однако такое объяснение явно недостаточно. Несомненно, что многие антиохийские экзегеты (и Диодор, и Феодорит, и Ефрем Сирин) были людьми весьма образованными, знакомыми с античной культурой и способными к теоретическому мышлению (что и доказывали в иных сферах богословия). Они выступали поборниками теории плоской земли не потому, что не могли себе представить землю шарообразной. Причина — в ином.
Как отмечалось выше, космогонические и географические идеи Библии крайне противоречивы. Священное писание не содержит сколько-нибудь цельной картины мироздания. Однако, комбинируя данные Библии и других современных ей источников (ряда библейских апокрифов, литературных произведений, надписей и т. д.), историки науки в общих чертах восстановили древнеиудейскую космогонию. Для нее оказалось характерным представление о плоской земле, куполообразном твердом небе, двух небесах, между которыми заключены небесные воды, суше, со всех сторон окруженной водой, едином подземном океане, земном Рае и т. д. Таким образом, в ряде важнейших характеристик антиохийская концепция мироустройства совпадает с древнеиудейской. Пытаясь вывести космогонию из Библии, антиохийцы опирались на определенную традицию понимания Писания, и, безусловно, стояли ближе к Библии, чем их оппоненты — каппадокийцы. Это обстоятельство должно было обеспечить им успех у значительной части населения империи, жившей в той же интеллектуальной среде, прежде всего — на Востоке: в Сирии, Палестине, Малой Азии. В настоящее время доказано, что библейская космогония, отразившая мировоззрение древних евреев, в то же время испытала сильное воздействие иных идеологических систем древних народов. Еще большее число старейших космогоний рисовало типологически сходную картину мироздания 39a. Характерно, что в представлении греков архаической эпохи земля являла собой плоский диск, со всех сторон окруженный Океаном (ср. описание щита Ахилла в «Илиаде», XVIII), над которым возвышалась небесная сфера, поддерживаемая Атласом 40. И здесь мы сталкиваемся с концепцией, близкой к антиохийской. К сожалению, в послегесиодовское время источники позволяют нам говорить определенно только об ученой, а не о народной греческой космогонии. Мы вправе, однако, предположить, что, несмотря на все успехи элитарной античной науки, космогонические взгляды большинства рядовых, малообразованных эллинов сохранили свою архаическую основу. Антиохийская теория мироздания была более доступна для восприятия чем каппадокийская, в своих главных чертах она уже существовала в сознании большинства людей поздней античности 41. В этом заключается важнейшая причина превращения ее в ведущую космогоническую систему средневековья.
Итак, в IV—VI вв. был осуществлен синтез античной и библейской традиций в области географической науки. При этом, если представители антиохийской школы следовали Библии во всех своих теоретических построениях, допуская античное влияние лишь в частностях и, как правило, бессознательно, то каппадокийцы, Писида и Филопон положили античную (аристотелевскую) концепцию в основу своих представлений о мироздании. Идея шарообразности земли, геоцентрическое строение мира, представление о широтной зональности — эти наиболее важные идеи {449} древней космогонии и географии были переданы ими средневековью и включены в христианскую культуру. Каппадокийская теория мироздания, разумеется, несла на себе и явный библейский отпечаток (представления о двойном небе, небесных водах и т. д.), но именно она в условиях раннего средневековья представляла прогрессивное направление в развитии географической мысли, так как, в отличие от реакционной теории антиохийцев, заключала в себе ядро позитивного научного знания, добытого античной древностью.

Географические памятники раннего средневековья часто вызывали разочарование у историков науки 42. В самом деле, за весь длительный период с IV по VIII в. не было создано ни одного произведения, в котором содержалась бы самостоятельная разработка крупной научной проблемы, отмеченного самостоятельным подходом к географическому материалу, заключавшего в себе научное открытие. Общий упадок образованности, характерный для переходного периода от античности к средневековью, кризис классической науки, церковная монополия на теоретическое знание осложнили и замедлили развитие географической теории.
И все же эпоху раннего средневековья нельзя считать бесплодной в истории географии. На всем ее протяжении создавались многочисленные географические памятники, имевшие практическое значение: учебные пособия и индексы, итинерарии и периплы, путеводители и карты. Это был период систематизации накопленного опыта, значительная часть которого стала доступной последующим поколениям лишь благодаря усилиям раннесредневековых географов. Важнейшая черта их трудов — зависимость прежде всего от античной традиции, ибо христианство, определив для себя некоторые общие теоретико-географические принципы, не имело собственной практической географии. Не случайно даже насквозь христианские географические сочинения вроде равеннской «Космографии» VII в. обнаруживают связь с трудами Птолемея. Не случайно целая семья памятников разных жанров от трактатов до карт берет начало от карты Римской империи, выполненной в I в. Агриппой и выставленной по приказу императора Августа в римском портике Полла 43.
Неудивительно, что основные типы географических памятников, распространенных в раннее средневековье, появляются в античности. Чаще всего это компиляции или просто конспекты географов классической древности (в первую очередь Птолемея), иногда — комментарии к их произведениям. Так, конспект Птолемея был составлен в III в. н. э. александрийским математиком Паппом и послужил основой для «Географии» Анании Ширакаци. Несколько позже другой александрийский астроном, уже упоминавшийся Феон, прокомментировал трактат Птолемея «Система астрономии». В том же III в. н. э. Агафемер составил компиляцию из трудов Птолемея под названием «Сокращенная география» 44. {450} До нас дошли два анонимных конспекта Птолемея, написанные примерно в то же время (GGM, I, col. 489—591).
Уже в византийскую эпоху эта традиция была продолжена Маркианом. Маркиан был уроженцем Гераклеи Вифинской, жил и работал на родине и, вероятно, в Константинополе, на рубеже IV—V вв., хорошо знал классическую географическую литературу. Будучи компилятором, Маркиан, однако, выгодно отличался от большинства своих коллег тем, что стремился придать каждой своей работе практическое значение. Так, дошедший до нас в немногих фрагментах его труд «Эпитома одиннадцати книг „Географии“ Артемидора Эфесского» является не просто конспектом, а вполне законченным периплом Средиземного моря, составленным на базе извлечений из Артемидора, и напоминает античные памятники этого жанра (ср. «Перипл Эритрейского моря», «Перипл Евксинского Понта» и др.) (GGM, II, col. 574—576). Более традиционна эпитома «Перипла внутреннего моря» (в трех книгах), принадлежавшего географу I в. н. э. Мениппу Пергамскому. В первой книге Менипп описывал Черное море, Пропонтиду и Геллеспонт, во второй — северный берег Средиземного моря от Геллеспонта до Геркулесовых столбов, в третьей — южный его берег до Геллеспонта. В данном случае Маркиан лишь несколько сократил перилл, уже написанный Мениппом (GGM, II, col. 563—573).
Значительно интереснее главный труд Маркиана «Перипл внешнего моря» (GGM, II, col. 515—562. Сохранился неполностью: недостает двух больших разделов, много значительных лакун). Во введении автор адресует работу морякам как практическое руководство и отмечает, что видит в ней продолжение труда Артемидора, написавшего «Перипл внутреннего моря». Он последовательно описывает океанское побережье, сперва от Ливии до Индии, затем от Геркулесовых столбов до Сарматии. Источниками Маркиану послужили «География» Птолемея и «Геометрия» Протагора. На протяжении всего перипла составитель выписывает информацию о географических объектах из Птолемея и приводит расстояние между ними по Протагору. При всей несамостоятельности этой компиляции она представляет собой ценное пособие для мореплавания. Маркиан снабдил его дополнением — небольшой работой «О расстоянии достопамятных городов ойкумены от города Рима» (к сожалению, утраченной). В творчестве Маркиана из Гераклеи нашли отражение наиболее характерные черты раннесредневековой географии: с одной стороны, несамостоятельность и зависимость от классических образцов, с другой — четкая практическая направленность и утилитарность.
Теми же свойствами характеризуется тесно связанный с Маркиановой эпитомой Мениппа «Перипл Евксинского моря» Псевдо-Арриана (конец V в.). Эта откровенная компиляция из нескольких периплов (Мениппа, Арриана, Скимна, Скилака) представляет собой полный и подробный обзор побережья Черного моря, который должен был пользоваться определенной популярностью среди ранневизантийских моряков (доказательство — три сохранившихся списка столь раннего памятника) (GGM, I, col. 402—423).
В конце IV — начале V в. была опубликована «Космография» Юлия Гонория 45. Ее автор был уроженцем Цезареи (Кесарии), (возможно, не {451} каппадокийской, а испанской или палестинской). Будучи педагогом-ритором (orator utriusque artis, magister peritus et doctissimus), он обучал школьников также и географии с использованием карты, а возможно, и глобуса 46. Для лучшего усвоения географического материала Юлий Гонорий диктовал ученикам перечни географических названий, помещенных на карте. Один из учеников, «не ставя в известность учителя», издал эту работу как учебное пособие. Оригинальность «Космографии» Гонория — в изобретенном им способе группировки географических наименований. Юлий Гонорий выделяет четыре океана, окружающих землю: Восточный, Западный, Южный (в сущности, Черное море) и Срединный (Средиземное море). К каждому океану примыкает какая-либо часть ойкумены. Соответственно и свое пособие Гонорий делит на четыре части и в каждой последовательно перечисляет относящиеся к данному океану моря, острова, горные хребты, провинции, города, реки (с указанием их устьев, истоков и протяженности), народы. Поэтому в каждой части семь разделов. При перечислении в восточной и южной частях автор движется с востока на запад, в западной и северной — с запада на восток. «Космография» состоит почти исключительно из этих перечней номенклатуры. Лишь в нескольких случаях автор сообщает какие-либо дополнительные сведения об упоминаемых объектах. Так, говоря о Ниле, Гонорий отмечает, что на его берегах расположены пирамиды и дворцы фараона (р. 51).
Разумеется, «Космография» Гонория — произведение сугубо учебное, но его научная ценность в том, что здесь впервые была выработана стройная система классификации географических названий. В сущности, «Космография» Гонория стала первым дошедшим до нас указателем к географической карте (или глобусу). Об ее достаточно широкой популярности в раннее средневековье (правда, главным образом на латинском Западе) говорят следующие факты: во-первых, до нас дошло три ее списка с рядом дополнений и интерполяций; во-вторых, «Космография» Гонория была известна Иордану и ирландскому географу IX в. Дикуилу, ее в качестве ценного пособия для изучения «Географии» рекомендовал читателям Кассиодор 47; в-третьих, в VI в. она с незначительными изменениями была воспроизведена компилятором Этиком из Истрии в его собственной «Космографии».
Значительную часть памятников раннесредневековой географии можно отнести к разряду учебной литературы. Огромная популярность античного стихотворного пособия по географии Псевдо-Дионисия Периегета (I в. н. э.), известного в Византии более чем в 100 рукописях, свидетельствует о том, насколько широко было поставлено в это время преподавание основ географии. Показательно, что тот же учебник Псевдо-Дионисия дважды переводился на латынь — в IV в. поэтом Авиеном и в VI в. константинопольским грамматиком Присцианом 48. Вероятно, для школьников была предназначена и «Космография» Этика. В этой работе, состоящей из двух частей, первая часть почти дословно воспроизводит {452} «Космографию» Гонория, вторая — вторую главу первой книги «Истории против язычников» Павла Орозия 49. Сама по себе «Космография» Этика не внесла в науку ничего нового. Показательно, однако, что Этик писал свою компиляцию по-гречески, и лишь впоследствии она была переведена на латынь. Следовательно, «Космография» Гонория была известна и в греко-язычной среде. Несравненно значительнее книги Этика анонимная «Космография», написанная в VI в. в византийской Равенне.
В теоретическом отношении «Космография» Равеннского Анонима — малооригинальная Работа, выполненная в традициях антиохийской школы. Картина мироздания, соответствующая ее основным принципам, рисуется в кратком введении. Затем следует основной раздел «Космографии», в котором автор приводит списки городов и рек по различным регионам мира. В каждом случае он сначала характеризует местоположение данного региона и дает ссылки на использованные источники. В данном разделе Равеннский Аноним применяет весьма своеобразный способ группировки географического материала. Он делит всю ойкумену на 24 сегмента (12 часов дня и 12 часов ночи) и последовательно описывает ее с запада на восток — от Германии до Гиркании по «странам дня», а затем — в обратном направлении — по «странам ночи». Радиусы, ограничивающие сегменты, исходят из Равенны (хотя центром земли для Анонима остается Иерусалим). Эта схема не имеет конкретно-географического смысла, но позволяет привести в систему колоссальное собрание географических наименований 50. «Космография» Равеннского Анонима содержит их многие сотни, выписанные из разных источников, частично до нас не дошедших. Равеннский Аноним использовал античных авторов — Птолемея (весьма редко), Ямвлиха, Ливания, христианских писателей — Павла Орозия, Василия Великого, Афанасия Александрийского и др., неизвестных по другим источникам готских и римских космографов (особенно часто — Кастория) 51. Он сознательно старается сохранить античную, географическую номенклатуру, чтобы «различные народы, пожелавшие из-за беспричинной гордыни чужих или лучших земель или теснимые другими племенами и покинувшие родные очаги, по варварскому обычаю не переименовывали бы города и реки страны, получившие названия в древности» (р. 4). Таким образом, Равеннский Аноним предлагает потомкам индекс географических названий, древних для них и близких ему самому, призывая их сохранить античную систему наименований. С этой же целью он дает в конце своей книги списки островов по различным морям и океанам. {453}
Несколько особняком стоит в «Космографии» третий ее раздел, в котором приводятся по порядку названия населенных пунктов Средиземноморья. Список начинается Равенной, ею же и заканчивается. Он разбит на части, в каждой из которых, называются селения, лежащие между двумя крупными городами. Сообщается расстояние между начальными и конечными пунктами каждого списка. Этот раздел «Космографии» — перипл Средиземного моря, сопоставимый со сходными периплами Маркиана из Гераклеи. Он пользовался определенной известностью в средние века и явился основным источником «Географии», написанной в XII в. известным ученым-энциклопедистом Гвидо из Пизы 52. Что же касается «Космографии» в целом, то и она не была забыта, и еще в XIII в. ее основательно изучал и конспектировал Риккобальдо из Феррары 53.
«Космография» Равеннского Анонима — труд, написанный с оригинальной целью, но по форме он чрезвычайно близко стоит к многочисленным раннесредневековым памятникам, так же как и он, заполненным бесконечными перечнями географических названий. Более того, именно он в наибольшей степени демонстрирует характерное для географов раннего средневековья увлечение систематизацией, каталогизаторством, полигисторством. По сравнению с Юлием Гонорием и Этиком из Истрии Равеннский Аноним сделал новый шаг на пути к выработке эффективной структуры географического справочника-индекса, и в этом его заслуга перед географией.
Очень сходным по форме является другой известный памятник ранневизантийской географии — «Синекдем» Иерокла. «Синекдем» содержит списки городов, расположенных в различных провинциях империи. В начале каждого перечня дается название провинции и указывается титул управляющего ею администратора. В историко-географическом отношении памятник представляет собой такой же индекс номенклатуры, как и равеннская «Космография». Однако «Синекдем» Иерокла — произведение официального характера. Это — составленный в начале царствования Юстиниана I справочник по статистической географии империи, предназначенный для византийских чиновников. Его главная задача — дать читателю информацию об административном делении империи. Предполагают, что это — не первое сочинение такого типа, и что его составитель Иерокл использовал более ранний индекс, составленный при Феодосии II или Маркиане. Сопоставление «Синекдема» Иерокла с латинскими географическими словниками Юлия Гонория, Этика и Равеннского Анонима позволяет подчеркнуть, что в этот период как на Западе, так и на Востоке Средиземноморья развитие географии осуществлялось в одном и том же направлении 54. От раннего средневековья сохранилось и несколько латинских и греческих текстов, представляющих собой списки географических наименований. Они составлялись либо с учебной целью, либо как пособия для государственных чиновников. Такова написанная по-{454}латыни в последние годы IV в. работа «Названия всех провинций». В ней перечисляются диоцезы и входящие в них провинции, затем дается список варварских народов, проживающих на территории империи, и отдельно — список городов, расположенных за Рейном (GLM, р. 127—132). В 449 г. некто Полемий Сильвий использовал этот каталог для написания собственной, еще более краткой работы под тем же названием (Ibid, р. 130—132).
Около 435 г. появился небольшой труд «Деление мира» («Divisio orbis terrae»). В традициях Павла Орозия земля делилась здесь на три части света, а затем перечислялись отдельные области и страны с примерным указанием их границ и протяженности (GLM, р. 15—20). Работа была выполнена по заказу Феодосия II, о чем говорится в небольшом стихотворении, помещенном в ее конце.
Очень близко к ней стоит другое небольшое произведение, принадлежащее некоему пресвитеру Иерониму,— «Измерение провинций» («Dimensuratio provinciarum») (GLM, p. 9—14). Однако, в отличие от «Деления мира», здесь иногда сообщаются и краткие сведения об описываемых областях. Например, об Индии говорится: «Там находится река Ганг и царство, где родится перец, а также [живут] слоны, драконы, сфинксы, попугаи». Как указал издатель А. Ризе, оба произведения обнаруживают зависимость от античной карты Агриппы (Ibid., р. XVIII).
В 1938 г. М. Шангин опубликовал русский перевод небольшого греческого географического текста из собрания Государственного Исторического музея 55. Текст начинается указаниями на то, что «древние разделили землю на три части: Азию, Ливию и Европу». Названы границы между частями света: Танаис (Дон) между Европой и Азией, Нил между Азией и Ливией, пролив Геракловы столбы между Ливией и Европой. Затем перечисляются области (в тексте — «епархии») Европы, Азии, и Ливии без каких-либо дополнений и пояснений. В целом документ отражает географическую ситуацию IV—V вв. и очень хорошо вписывается в традицию близких ему по форме и содержанию латинских манускриптов. Таким образом, подобные сводки названий областей были в раннее средневековье явлением не только латинской, но и греческой географической литературы.
Известный латиноязычный географический памятник «Expositio totius mundi» по форме напоминает перечни провинций типа «Divisio...» или «Dimensuratio...» и кажется лишь несколько более подробным. Однако, по существу, это документ несколько иного типа. Внимание его составителя было сосредоточено не на номенклатуре как таковой, а именно на дополнительных сведениях, главным образом экономического характера, из жизни различных областей империи. В дошедшем до нас виде «Expositio...» распадается на две части. Первая представляет собой пересказ раннехристианского греческого итинерария «Подорожные от Эдема» сокращенный вариант которых дошел до нас в греческой и грузинской версиях 56. Вторая часть «Expositio...» (§ 21—68), по-видимому, {455} принадлежит языческому автору. Весь текст написан на весьма неправильной латыни. Вероятно, оба памятника были переведены на латынь не очень образованным переводчиком и им же объединены.
Латинский текст «Подорожных от Эдема», вошедших в «Expositio...», подробнее и полнее сохранившихся греческого и грузинского вариантов. В начале его приводится описание Эдема, в основном согласное с Библией (райская река, ее четыре русла и т. п.). Затем рассказывается о жителях Рая — благочестивейшем народе камаринов. Они не знают никаких болезней и пороков, живут по 120 лет, никогда не трудятся, ибо хлеб падает к ним прямо с неба, а пьют они цветочный нектар. Они не умеют использовать огонь и не имеют одежды. Камарины не имеют государства и живут при полном безвластии. Их единственное несчастье — необходимость в течение дня сидеть в водах райской реки, ибо Солнце в Эдеме такое жаркое, что может спалить все живое дотла (§ 6—7). Рассказ о счастливом народе камаринов очень схож с античной легендой о жителях островов Блаженных. «Подорожные от Эдема» — первый известный христианский памятник, где древние μακάριοι превращены в жителей Рая. В дальнейшем легенда о камаринах получила широкое распространение в христианской литературе.
Последующие параграфы «Подорожных...» посвящены отдельным странам, расположенным по направлению от Эдема к границам империи. Это — типичная периегеза с указанием расстояний от одной области до другой и очень лаконичными характеристиками этих областей. Вслед за Эдемом идет Брахмания, далее — Индия, Персия и т. п. По своему географическому содержанию эта часть «Подорожных...» близко стоит к Певтингеровой таблице (см. ниже). Говоря о Брахмании и Индии, составитель «Подорожных...» явно пользовался устаревшими и часто — фантастическими источниками. Начиная с Персии его описания весьма реалистичны, хотя более кратки и сухи. «Подорожные от Эдема» — практический итинерарий для путешественников. Вместе с тем включение в него Рая свидетельствует об определенном пропагандистском значении этого документа. (Интересно, что от Рая до границ Брахмании — всего 70 дневных переходов.— § 7). «Подорожные от Эдема» дают хороший пример того, как христианство пыталось освоить, «теологизировать» вполне практические, светские по существу, области культуры.
Вторая часть «Expositio...» — это составленное в IV в. описание провинций Римской империи. Ее восточная часть охарактеризована значительно подробнее, чем Запад. Автор называет важнейшие города всех провинций, упоминает об их достопримечательностях. Однако главное содержание этой части — экономическая характеристика областей империи. Автор перечисляет основные продукты, производимые в них, непременно останавливается на предметах экспорта. Так, об Испании говорится, что она вывозит одежду, растительное масло, жир, скот, канаты (§ 59), Мавритания торгует одеждой и рабами (§ 60), Нумидия — конями (§ 60). Из провинции Азии вывозятся вино, масло, полба, ячмень, пурпур (§ 41). Автор упоминает о египетском папирусе (§ 36) и иерихонских фисташках (§ 31), сирийском вине (§ 29) и яблоках Аскалона (§ 31). Составленное им описание предназначено для «деловых людей», прежде всего купцов, ведущих дальнюю торговлю. Это — своеобразный справочник, который, бесспорно, был ценным пособием в практической деятельности ранневизантийских коммерсантов. Для современного исто-{456}рика это полезнейший источник по экономической истории империи 57. Безусловно, с практическими целями была составлена и компиляция из описания провинций и «Подорожных...». Ее составитель попытался объединить сведения об империи и странах, лежащих за ее пределами, создать свод необходимой купцам информации. Сугубая утилитарность трактата «Expositio totius mundi» позволяет оценить его как географический памятник, очень характерный для эпохи раннего средневековья.
Чисто утилитарный характер носит и небольшое сочинение «Град Константинополь — новый Рим», написанное в эпоху Феодосия II. Это в сущности, справочник, содержащий сводку необходимых приезжему сведений о столице империи. После краткого риторического вступления, восхваляющего город и императора, следует описание столицы по городским районам (regiones). В каждом случае указываются границы соответствующего regio, называются расположенные в нем церкви, общественные здания и сооружения, дома знатнейших горожан. Например, во втором regio названы «церковь Великая, церковь древняя, сенат, здание трибунала с пурпурными ступенями, термы Зевскиппа*, театр, амфитеатр» (GLM, р. 134). Затем дается количество улиц и переулков, домов, бассейнов, государственных булочных, рынков, размещенных в том или ином районе. Далее перечисляются представители районной администрации — кураторы, ночные стражники, пожарные и т. п. По этой схеме последовательно описываются все regiones Константинополя. Работа завершается разделом «Collectio civitatis», в котором вновь называются основные достопримечательности, на этот раз — по всей столице, подсчитываются дворцы, церкви, базилики, термы, форумы, портики, переулки и дома в масштабах города, приводится численность сотрудников городских служб и сообщается протяженность города в длину и ширину. Небольшая книжка «Град Константинополь — новый Рим» является первым дошедшим до нас городским справочником. Его можно считать предшественником современных изданий подобного типа, и по логичности построения, полноте и ценности сообщаемых сведений этот ранний опыт следует признать удачным.
Справочным изданием несколько иного типа является «’Εθνικά» Стефана Византийского (VI в.). Это — энциклопедия по географии народонаселения. В алфавитном порядке перечисляются в ней все известные в раннем средневековье народы ойкумены и каждому дается краткая характеристика. Составитель широко использовал сочинения древних авторов — Гекатея, Феопомпа, Александра Полигистора. Труд Стефана Византийского оригинален по содержанию (демографический справочник) и по форме (лексикон) и еще раз свидетельствует о серьезных и плодотворных поисках византийцев в разработке принципов систематизации географических знаний.
Говоря о византийских географических справочниках, следует вновь обратиться к «Географии» Анании Ширакаци. О его теоретико-географических взглядах уже говорилось выше. Но их изложение занимает сравнительно небольшую первую часть работы. Основное ее содержание, как и в «Expositio totius mundi»,— характеристика отдельных областей ойку-{457}мены, в данном случае — построенная по частям света (Европа, Ливия, Азия). Указываются размеры этих областей, определяется их местоположение. Описание их лишено четкого плана. В некоторых случаях называется количество городов, провинций, островов в том или ином регионе 58, в других эти данные опускаются. Иногда дается информация о хозяйстве области (например, о добыче ароматических смол в Ликии). О Китае говорится, что там «много шелка превосходного достоинства» 59.
Рассказ Анании пестрит фантастическими сведениями о достопримечательностях отдаленных от Армении частей империи (например, о Корсике говорится, что там есть гора, из которой «золото и серебро растут подобно спарже») 60. Много сообщений о чудовищных животных (живущий в Далмации бык — «баласос», который сжигает огнем преследующих его охотников 61, звери, имеющие вид людей, лошади-тигры, сатиры, человекоподобные звери с собачьей мордой, обитающие в Африке 62, драконы и гигантские муравьи в Индии 63 и т. д.; однако Анания отказывается верить Плинию 64, что в Неизвестной стране за Китаем — «Синэ» — водятся человекоподобные звери, звери с двумя лицами и другие; странные существа) 65. Как уже говорилось, «География» Анании в основном представляет собой конспект работы Паппа Александрийского (хотя армянский географ обнаруживает знакомство и с «Естественной историей» Плиния, возможно, в пересказе Солина) 66. Самостоятельный характер носит лишь раздел о Закавказье (прежде всего об Армении) 67. Здесь Анания особенно подробен. Он перечисляет многие мелкие области и владения, четко определяет их границы. По сравнению с окружающими территориями Закавказье описывается как бы в 4—5-кратном увеличении. Ясно, что здесь Анания Ширакаци активно использовал собственный опыт и не зависит от Паппа. Данный раздел его труда — ценнейший источник по исторической географии раннесредневековой Армении.
Из всех ранневизантийских жанров географической литературы нам хуже всего известны итинерарии. «Подорожные от Эдема» — единственный дошедший до нас византийский итинерарий в собственном смысле слова. Кроме него, мы располагаем лишь своеобразным памятником, который носит название «Итинерарий Александра». Он был составлен по заданию императора Констанция в преддверии очередной римско-персидской войны и содержит обзор походов против персов Александра {458} Македонского и Траяна, сделанный на основе трудов Арриана и Вегеция. Компиляция написана легко и занимательно, что обеспечило ей достаточно широкую известность. В дальнейшем она послужила одним из источников знаменитого средневекового «Романа об Александре». В то же время очевидно, что она не является настоящим итинерарием и принадлежит скорее художественной, чем научной литературе.
В раннее средневековье широкое распространение получил своеобразный тип итинерария — итинерарий пилигрима. Паломничества к «святым» местам приобрели популярность с начала IV в. (наиболее известное из ранних путешествий такого рода совершила Елена — мать императора Константина I). Некоторые пилигримы описывали по возвращении свои паломничества, и до нашего времени дошло несколько таких текстов, одновременно представляющих собою и рассказы о путешествиях их авторов, и путеводители по «святым» местам. Написанные непрофессионалами, они часто менее точны, чем старые римские дорожники, но значительно более подробны, несут на себе печать индивидуальности авторов и предназначены не только для справок, но и просто для чтения. Во многих из них не называются расстояния между отдельными пунктами, что позволяет считать их итинерариями лишь с большой степенью допущения.
Все сохранившиеся памятники такого рода — западноевропейского происхождения (Бордоский итинерарий 333 г., итинерарий Этерии Аквитанской 530 г., Аркульфа 670 г., Виллибальда конца VII в. и др.). В их числе есть, однако, один, формально принадлежащий византийской географии — итинерарий Антонина из Пьяченцы 68. Об его авторе известно лишь то, что он был жителем Пьяченцы в византийской Италии. По-видимому, его не звали Антонином, а заглавие «Итинерарий Антонина» он дал своей работе в честь мученика Антонина — покровителя его родного города. Путешественник из Пьяченцы отправился в путь около 570 г. Он побывал в Константинополе, Сирии, Палестине, на Синае, затем в Египте, снова в Сирии и в Месопотамии. Вернувшись оттуда на средиземноморское побережье, он морем возвратился в Италию. О виденном на всем протяжении пути автор рассказывает детально и очень красочно. Естественно, что прежде всего его интересуют библейские «святые» места. Путешественник подробно повествует о виденных на пути христианских реликвиях, иногда явно расцвечивая свой рассказ легендарным материалом (сообщение о подземных голосах на месте гибели Содома и Гоморры, о соляном столбе, в который превратилась некогда жена Лота и который теперь уменьшился, так как его лижут дикие животные, и т. п.). Приводимые в итинерарии описания важнейших христианских религиозных центров, таких, как Назарет, Иерихон, Иерусалим, содержат ценную информацию по церковной истории Ближнего Востока. Впрочем, итальянский пилигрим интересуется и светскими достопримечательностями посещаемых областей, их хозяйством и культурой, бытом и нравами жителей. Так, он описывает госпиталь на 3000 мест, виденный им в Сионе, рассказывает о празднике бедуинов-язычников, о нефтяном фонтане на острове в Красном море и т. д. Путник сообщает о своих встречах и беседах с разными людьми, от епископа Бейрута до раба-эфиопа, делится впечатлениями от всего уви-{459}денного. Итинерарий Антонина из Пьяченцы — это живые и увлекательные записки путешественника, интересные не только с научной, но и с художественной точки зрения.
От восточных областей бывшей Римской империи до нас не дошло ни одного отчета о паломничестве в «Святую землю». Вполне вероятно, что такие пилигримства были значительно менее распространены на Востоке, где поездку в Палестину или Египет никто не воспринимал как редкое и трудное предприятие 69. В то же время не следует исключать самую возможность греческих раннесредневековых паломничеств. Не случайно Евсевий Кесарийский составил специальный справочник «Ономастикон», в котором были собраны все географические названия, встречающиеся в Библии. Этот греко-язычный кодекс был предназначен прежде всего для пилигримов, посещающих «святые» места. «Ономастикон» Евсевия стал первым известным науке локальным византийским географическим справочником. По форме, однако, он во многом близок универсальным географическим каталогам вроде более поздней равеннской «Космографии».
Сравнительно небольшой группой памятников, связанных с паломничествами в «Terra Sancta», в сущности, исчерпывается фонд географических сочинений, которыми обогатило конкретную географию христианство в III—VII вв. 70 Все остальные географические документы этой эпохи принадлежат, как мы видели, жанрам, возникшим во времена античности, и зависят от античных традиций как по форме, так и по содержанию.

Непременной частью географической науки любого времени является картография. К сожалению, говорить о византийских раннесредневековых картах мира мы можем в основном в гипотетическом плане, так как до нас не дошло ни одного бесспорного их образца. Карты к «Христианской топографии» Косьмы Индикоплова сохранились в более поздних рукописях, и их соотношение с картами, современными Косьме, до сих пор неясно.
В Риме существовала собственная традиция составления сводных карт империи, идущая от уже упомянутой карты Агриппы (I в. н. э.). Имеется позднее (IX в.) сообщение о том, что «на пятнадцатом году своего правления император Феодосий (Малый.— О. Б.) приказал своим посланцам измерить в длину и ширину все провинции земного круга» 71 для приготовления более точной карты. До нашего времени сохранилась уникальная карта ойкумены, составленная около середины IV в. и известная как Певтингерова таблица. Она представляет собой длинный и {460} узкий свиток, состоящий из 12 прямоугольных сегментов. Карта дошла до нас в копии XI или XII в. и принадлежала в XVII в. немецкому гуманисту и антиквару Конраду Певтингеру, откуда и получила свое название. Как явствует из самой ее формы, эта карта почти полностью абстрагирована от реальных географических очертаний. Все страны и области, показанные на ней, предельно сужены с севера на юг и удлинены с запада на восток, а иногда развернуты в пространстве на 90°. Так, например, Испания, Италия, Греция ориентированы не в меридианальном, а в широтном направлении. Карта охватывает всю ойкумену от Геркулесовых столбов и фактически до Индии. Особенно тщательно показаны дороги, связывающие отдельные области и города, с непременным указанием количества дневных переходов от одного города до другого. Символически, в виде престолов с сидящими на них императорами, представлены Рим, Константинополь и Антиохия (последняя — особенно красочно). Автором Певтингеровой таблицы обычно считают Кастория — римского географа, труды которого послужили главным источником Равеннскому Анониму 72. В самом деле, совпадение большей части колоссальной номенклатуры Певтингеровой таблицы и Кастория (по Анониму) свидетельствует о весьма близкой взаимной зависимости (хотя некоторые расхождения и не позволяют окончательно решить этот вопрос в пользу авторства Кастория).
Певтингерова таблица — памятник практического назначения. Это своеобразный итинерарий на плоскости, предназначенный для путешественников и купцов. Разумеется, чаще такие деловые люди использовали более мелкие, региональные карты-итинерарии. Вегеций сообщает, что «рисованные итинерарии» вручались в римской армии перед походом командирам самостоятельно следующих частей. О таких итинерариях-картах мы знаем от Амвросия и Илария из Пуатье 73. Можно считать, что Певтингерова таблица — памятник не уникальный и принадлежит к обширной семье дорожных карт, распространенных в Поздней Римской империи.
В раннесредневековой Европе особой популярностью пользовались два типа карт мира. Первую группу составляют памятники, отражающие картину трехчастного деления ойкумены, данную Павлом Орозием. Они представляют собой круг, разделенный пополам по горизонтали. Нижняя его половина вновь делится пополам вертикальным радиусом. Такие карты именуются обычно «картами T-O-типа» и, действительно, напоминают букву «Т», вписанную в «O». Перекладину буквы «Т» образуют Танаис (Дон, левая часть) 74 и Нил (правая часть), основание — Средиземное море. Тогда верхняя часть карты, вдвое бóльшая, чем каждая нижняя, это — Азия, левая нижняя — Европа, правая нижняя — Африка. Верх карты соответствует Востоку, низ — Западу. Такие мелкие, примитивные карты чаще всего использовались как иллюстрации к Священному писанию 75. От раннего средневековья их сохранилось несколько десятков, но cpeди них ни одной византийской. Можно, однако, предположить, что и на {462}
Востоке они были известны. Во всяком случае, около 900 г. сириец Бар-Кефа, якобитский епископ Мосула, снабдил свой «Шестоднев» картой этого типа 76. Скорее всего, он использовал греко-византийские, а не западные образцы.
Вторую группу раннесредневековых карт образуют зонные карты с изображением климатических поясов и земли антиподов. Эта группа карт менее многочисленна, ибо представленная на них картина мира плохо сочеталась с христианскими космогоническими принципами 77. Значительную их часть составляют иллюстрации к известному комментарию Макробия на «Сон Сципиона» Цицерона, в котором нашла отражение античная зонная теория. Поэтому такие карты часто называют «картами Макробиева типа» 78. Сохранились очень древние их экземпляры, например три зонные карты в разных рукописях трактата Марциана Капеллы «Брак Меркурия с Филологией» (ок. 300 г.). Имеются и смешанные образцы, сочетающие Т-образную форму земли и зонность (подобная карта к «Энциклопедии» Исидора Севильского, изготовленная в конце VII в., сохранилась в библиотеке Сен-Галленского монастыря) 79. {463} Мы не располагаем зонными картами византийского происхождения, но это не значит, что таковых не существовало. Известно, что вплоть до VII в. в империи не прекращалось изучение античной географической традиции, в первую очередь идущей от Птолемея. В Х в. арабский географ аль-Масуди пользовался античными картами Марина Тирского, а аль-Батали знал карту Птолемея 80. Вероятнее всего, эти карты были унаследованы арабами от Византии. Не исключено, что уже в византийскую эпоху работал александрийский картограф Агатодемон, изготовлявший карты к Птолемеевым трактатам 81. Небезосновательна мысль английского историка Г. Кроуна, что «дальнейшее изучение конкретной роли византийской культуры в истории картографии может принести важные результаты» 82.
Что касается разнообразных частных карт, схем и планов, то в Римской империи они имели весьма широкое хождение. Мелкие топографические карты во множестве составляли римские землемеры. Ряд из них дошел до нас в средневековых копиях. Сохранилось несколько военных позднеримских карт (V в.), служивших приложением к тексту «Notitia dignitatum» (также в более поздних копиях) 83. Были известны карты отдельных стран и областей. Будущий император Юлиан Отступник, находясь в Галлии, просил своего друга Алипия, воевавшего в Британии, прислать ему карту, вероятно, этого острова (Ер., 30). В лондонском манускрипте Блаженного Иеронима «О местоположении и именах селений иудеев» (вольный перевод на латынь «Ономастикона» Евсевия Кесарийского) имеются две карты: Востока и Палестины. Обе они были предназначены для паломников и, по предположению К. Миллера, составлены самим Иеронимом, возможно, на основе доступных ему греческих карт, которые использовал Евсевий 84.
Великолепным образцом раннесредневекового картографического искусства является карта из Мадабы, единственный дошедший до нас несомненный памятник ранневизантийской картографии. Карта выполнена в технике мозаики на полу христианской церкви в городке Мадаба (Медеба) в византийской Трансиордании в 40—50-е годы VI в. 85 и обнаружена в 1884 г. при закладке нового храма.
Карта из Мадабы изображает Палестину и сопредельные страны. Она несколько вытянута с запада на восток, поэтому Нил изображен текущим в этом направлении, а Палестина и ее северные соседи растянуты по горизонтали. Карта достаточно велика (246 м). Ее составитель попытался представить на ней все географические объекты, упоминаемые в Новом завете и значительную часть мест, о которых говорится в Ветхом завете. Наименования, не фигурирующие в Писании, даются лишь тогда, когда на карте имеется свободное место. Часто рядом с названием города, {464} селения или реки приводится цитата из Библии, где о них идет речь. Большинство легенд согласовано с «Ономастиконом» Евсевия и, возможно, с зависимой от него картой. Почти все указанные на карте из Мадабы объекты соединены дорогами, и вероятно, ее автор использовал римские дорожные карты 86. Картограф не соблюдает масштабов, показывая более крупными одни области, мельче — остальные. Особенно крупномасштабно даны города. Здесь мы видим изображения наиболее важных общественных зданий и сооружений, церквей. Автор рисует подробный и точный план Иерусалима, причем, если масштаб всей карты в среднем около 1:15000, то Иерусалим дан в масштабе 1:1600. Представлены в изображениях некоторые отдельные загородные здания, особенно церкви. Вообще на карте из Мадабы немало мозаичных картин, представляющих художественный интерес (корабли в Мертвом море, рыбы в Иордане и в Ниле, пальмы вблизи Иерихона, лев, преследующий газель на равнине Моава, и т. д.). Карта очень красочна: из разноцветных смальт сложены долины и горы, синими, коричневыми и черными волнистыми линиями изображены морские волны, в мозаичном разноцветье предстают города. Карта из Мадабы была составлена из 2,5 млн. разноцветных кубиков смальты. К сожалению, сохранилась она не вся. Более или менее полно на дошедшей до нас части представлены области между Иерусалимом и Мертвым морем, на восток от Аскалона до Мертвого моря, дельта Нила и район Синайских гор. Кроме того, сохранилось несколько небольших фрагментов других частей карты.
Карта из Мадабы — географический памятник исключительного значения, единственный документ, позволяющий определенно судить об основных принципах ранневизантийской картографии. К таковым можно отнести зависимость формы изображаемых объектов от формы самой карты, перепад масштабов, сочетание картографического изображения сельской местности с планами городов, особое внимание картографов к дорожной сети, помещение на карте надписей, цитат и художественных изображений. То, что подобные черты могут быть отмечены у более ранних (Певтингерова таблица) и западных (лондонская рукопись Иеронима) карт, выполненных на мягком материале, позволяет заключить, что, во-первых, перечисленные принципы воплощались в разных картах независимо от материала изготовления, во-вторых, что они присущи раннесредневековой европейской картографии в целом, и берут начало в истории римской картографии.
Нет сомнений, что географическая наука в Византии и на латинском Западе развивалась первоначально как единый поток. Картография в этом плане не являлась исключением. Известно, что римский папа Захарий (741—752), живший в эпоху, когда Рим еще входил в состав Византийской империи, «изобразил круг земной на потолке своего триклиния» (Liber Pontificalis, II p. 34). На стене дома епископа Теодульфа Орлеанского (ок. 800 г.) была изображена карта мира, как о том сообщает ватиканская граффити 1055 г. (Monumenta cartographica..., tab. XVIII). У Карла Великого был серебряный столик с изображением «всего мира» (Einhardi vita..., 33). Несмотря на то, что от Византии мы не имеем подобных свидетельств, можно предполагать, что и здесь со-{465}здавались такие или сходные карты. Обнаружение в конце прошлого века мозаичной карты из Мадабы позволяет надеяться на новые открытия в области ранневизантийской картографии.
*
Эпоха с IV по VII в. в области географии, как и в других сферах культуры, была эпохой столкновения античного и средневекового мировоззрений. И в этой области средневековая идеология, окрашенная в христианские тона, одержала безоговорочную победу, а победив, на несколько столетий лишила человечество важной части интеллектуального опыта, накопленного классической древностью. Однако само христианство оказалось здесь творчески беспомощным. Примитивная космогония антиохийской школы (как мы видели, далеко не оригинальная) ничего не давала географической практике. Конкретная, утилитарная география вращалась в круге образцов, жанров, а часто и идей, выработанных античностью. Поэтому основная географическая продукция IV—VII вв. (компилятивные трактаты, учебники, справочники, итинерарии, периплы, карты) представляет собой единый комплекс произведений, не членимый на сугубо христианские и сугубо языческие. Для своих современников эти произведения являлись средством удовлетворения практической потребности в географическом знании. Для потомков они служили посредниками между античностью и современностью, источниками информации о географических достижениях древних. Ранневизантийская география напоминает «державу» или «сферу» — одну из важнейших инсигний византийских императоров. Эта сфера с утвержденным на ней крестом была моделью земного шара, и христианнейший василевс ромеев мог не подозревать, что держит в руках языческий «кратесов» глобус с изображением земли антиподов 87. Так и творчество географов ранней Византии, формально являясь христианским, несло в себе, часто вопреки воле авторов, накопленный античностью научный потенциал. В сохранении его для будущего и в дальнейшем развитии достижений античной науки — главное значение ранневизантийского периода в истории географии. {466}