а) сообщение арабского путешественника Абу Хамида ал-Гарнати, посетившего Киев в 1150 г. и встретившего в городе многочисленных печенегов (об этом сообщении подробнее далее);
б) сообщение Ипатьевской летописи от 1161 г. о пребывании в Киеве берендеев, которые, судя по контексту, являлись частью киевского гарнизона (об этом сообщении подробнее далее);
в) преобладание печенежских обрядов в черноклобукских захоронениях Поросья.

Ковуи (коуи) были еще одной этнической группой, входящей в состав черных клобуков, происхождение которой не ясно. Кроме Поросья они также упоминаются Ипатьевской летописью на Черниговщине, где выступают в роли конфедератов черниговских князей. Впервые ковуи упомянуты в 1151 г., затем в 1162 г. и в последний раз в 1185 г. По поводу их происхождения также было выдвинуто несколько предположений. Н.А. Аристов и К.Г. Менгес связали этот этноним с микроэтнонимом кобий у хакасов и шорцев, В.В. Бартольд, С.П. Толстов и Н.А. Баскаков с огузским племенем кайи, упомянутым у Рашид-ад-дина [Бушаков В.А. До ідентифікації деяких тюркських племен, згадуваних у «Літописі руському» (берендії, боути, ковуї, торки) // ХІ Сходознавчі читання А. Кримського / Тези міжнародної наукової конференції (м. Київ, 7-8 червня 2007 р.).Київ, 2007. С. 78-79]. На мой взгляд, трансформация кайи в коуи/ковуи в древнерусском летописном языке также представляется маловероятной в силу уже указанных причин. Кроме этого, при условии печенежского (или огузского) происхождения берендеев и огузского происхождения ковуев, половецкие погребения Поросья остаются не идентифицированными. В то же время, крайне редкое упоминание летописью ковуев в составе черных клобуков, а также небольшой процент половецких погребений, раскопанных в Поросье, позволяют предположить их половецкое происхождение. Исходя из того, что все упомянутые в летописях тюркские микроэтнонимы являются антропоэтнонимами, можно предположить, что имя кувуи/коуи также не является исключением и происходит от личного имени основателя этой этнической группы. Вероятно, параллели этому имени можно увидеть в ряде современных тюркских личных имен: Кобей/Кобий (казах.), Кави (татар.), Каваа (тувин.).

Длительное чересполосное проживание черных клобуков и русского населения, а также политическое и культурное русское доминирование не могли не вызвать ассимиляционных процессов. Особенно интенсивными эти процессы могли быть у черноклобукской знати и части клобуков, которая перешла к оседлости. По мнению С.А. Плетневой широкое распространение могильников у черных клобуков, появлявшихся, как правило, у постоянных поселений или у постоянных зимовищ свидетельствует о том, что в XII в. они перешли к полукочевому и оседлому образу жизни [Плетнева С.А. Древности черных клобуков // Свод археологических источников Москва, 1973. С.25]. Одной из причин оседания черных клобуков могла быть ограниченная территория для выпаса скота при растущем населении, что у кочевников приводит к оседлости и переходе к земледелию [Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Москва, 1966. С.199].

Вероятно также, что в среде отдельных групп черных клобуков получило распространение православие. Можно предположить, что в первую очередь это было характерно для черноклубукских аристократов, принимающих веру русских сюзеренов. Подтверждением этому может служить богатое черноклобукское захоронение у села Таганчи Каневского р-на Черкасской области, в котором был найден медальон с изображением Христа [Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. Санкт-Петербург, 2003. С.80; Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Москва, 1966. С.203]. Летопись упоминает имена всего лишь нескольких тюркских конфедератов, это: Каракоз Мнюзович (1159), Карас Кокей (1159), Тудор Сатмазович (1159), Воибор Генечевич (1161), Бастий (1170), Кулдюр (1184), Кунтувдий (1183-1192). Славянское имя Воибор, вероятно, свидетельствует либо о начале распространения русских имен у черных клобуков, либо о том, что мать его носителя была русской. Русское ассимиляционное влияние также очевидно в употреблении отчеств на славянский манер. Археологически ассимиляционные процессы зафиксированы наличием смешанных русско-черноклобукских могильников и трансформацией черноклобукских обрядов под воздействием русских в смешанном русско-черноклобукском могильнике у села Малополовецкое [Орлов Р.С. Разведка в Поросье // Археологические открытия 1986 года. Москва, 1988. С. 321-322; Квітницький М. Пороська захисна лінія: етапи формування та розвитку (у світі писемних та археологічних джерел) // Місце і значення Поросся в історії України (IX-XVII ст.). Корсунь-Шевченківський, 2007. С.31].

В 1169 г. Киев был взят штурмом и разграблен войсками Андрея Боголюбского, после чего он посадил на киевский стол своего брата. Эти события рассматриваются рядом исследователей как переломный момент в истории Киевской Руси, после которого Киев утратил свою роль общерусского политического центра. В 1203 г. Киев опять был взят и жестоко разграблен войсками Рюрика Ростиславовича. После 1169 г. и до захвата Киева монголами городом правили за редким исключением часто меняющиеся и малозначительные князья. Можно предположить, что после 1169 г. слабость и частая смена киевских князей способствовали росту самостоятельности черных клобуков. Одним из подтверждений этому, возможно, являются описанные летописью отказы черных клобуков выступать против половцев в 1187 и 1192 г., что никогда не встречалось ранее.

Данные топонимии свидетельствует о том, что часть берендеев была переселена во Владимиро-Суздальскую землю (слобода Берендеева, ст. Берендеево, Берендеево болото и др.). А.С. Плетнева считает, что эти берендеи вероятнее всего были переселены из Поросья Юрием Долгоруким и Андреем Боголюбским в период их обладания киевским столом [Плетнева С.А. Древности черных клобуков // Свод археологических источников Москва, 1973. С.25]. Целый ряд топонимов в Западной Украине позволяет также предположить переселение туда отдельных групп черных клобуков. Об наличии берендеев в войске волынского князя сообщает Ипатьевская летопись, о чем подробнее далее.

Последнее упоминание о черных клобуках в русских источниках встречается у Татищева, который сообщает об их участии в битве на Калке в 1223 г. в составе русского войска [Татищев В. История Российская. Т.2. Москва, 2003. С.525].. Последующее монгольское вторжение коренным образом изменило судьбу черных клобуков. После взятия Чернигова осенью 1239 г. один из монгольских военачальников Менгу хан подошел к Киеву, остановившись напротив города на левом берегу Днепра. Он прислал в город послов, предлагая добровольную сдачу, но, получив отказ, удалился в степи. Согласно сообщению Татищева киевский князь Михаил убил послов Менгу хана, что похоже на правду, поскольку после удаления монголов Михаил немедленно сбежал из Киева в Венгрию. Это свидетельствует о том, что неотвратимость монгольского нападения на Киев для киевского князя и соответственно для киевлян была очевидной. По этой же причине согласно летописи задачей посаженного вскоре в Киеве Данилом Галицким воеводы Дмитрия стала подготовка города к защите от монголов. В связи с этим можно также предположить, что, опасаясь монголов, город оставила какая-то часть его жителей. Несомненно, что черные клобуки также обладали всей вышеуказанной информацией, однако они в отличие от киевлян не располагали укреплениями, под защитой которых могли бы успешно противостоять монголам. В то же время сохранившие кочевую мобильность группы черных клобуков могли, по примеру половцев, уйти на менее опасные с их точки зрения территории западной Украины.

Информация о разгроме монголами Поросья в 1240 г. не отражена в русских летописях. Однако сообщение об этом встречается у персидского автора Рашид-ад-дина — придворного летописца монгольской династии Хулагуидов, который в начале XIV в. описывает взятие Киева следующим образом: «Царевичи Бату с братьями, Кадан, Бури и Бучек направились походом в страну русских и народа черных шапок и в 9 дней взяли большой город русских, которому имя Манкеркан [Киев] (выделено мной – В.Л.)» [Сборник материалов относящихся к истории Золотой Орды. т. II Москва, Ленинград, 1941. С. 37]. На мой взгляд, упоминание черных клобуков в данном контексте позволяет провести параллели с обсуждавшимся выше словосочетанием «вся земля Русская и Черные Клобуки».

Археологические данные свидетельствуют о том, что города Поросья подверглись монгольскому разгрому, и часть из них впоследствии не была восстановлена. Однако в некоторые места вернулись прежние жители, особенно это касается тех городищ, где в округе имелись хорошие условия для укрытия от кочевников [Довженок В.О. Среднее Поднепровье после татаро-монгольского нашествия // Древняя Русь и славяне. Москва, 1978. С.79]. После монгольского завоевания часть черноклобукского населения, сохранившая кочевой уклад, была переселена монголами в степи Поволжья и Поднестровья, о чем свидетельствуют археологические данные. В то же время значительная часть черных клобуков осталась в Поросье, сохраняя свои погребальные обычаи. В первую очередь это касается, перешедших к оседлости групп, которые не представляли интереса для монголов в качестве объектов кочевой эксплуатации [Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Москва, 1966. С.150-153, 161, 236, 238, 239].

По мнению П.П. Толочко ассимиляция славянами черноклобукского население, которая активно происходила в XI – начале XIII в. закончилась в период монгольского владычества [Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. Санкт-Петербург, 2003. С.88]. Одним из подтверждений этого процесса является большое количество тюркских топонимов в Поросье, сохранившихся до нашего времени. Поскольку этимология этих топонимов непонятна славянам, их широкое распространение, на мой взгляд взгляд, свидетельствует о преемственности населения в этом регионе.

Киев и Киевщина
Письменные источники свидетельствуют о том, что воинский гарнизон Киева, по крайней мере, в средине XII в. частично состоял из тюркских конфедератов. Так, арабский путешественник Абу Хамид ал-Гарнати, посетивший Киев в 1150 г., писал: «И прибыл я в город [страны] славян, который называют «Гор[од] Куйав». А в нем тысячи «магрибинцев» по виду тюрков, говорящих на тюркском языке и стрелы мечущих, как тюрки. И известны они в этой стране под именем беджн[ак]. И встретил я человека из багдадцев, которого зовут Карим ибн Файруз ал-Джаухари, он был женат на [дочери] одного из этих мусульман. Я устроил этим мусульманам пятничное моление и научил их хутбе, а они не знали пятничной молитвы» [Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати. Москва, 1971. С.39]. Подтверждение неожиданным сведениям ал-Гарнати мы находим в Ипатьевской летописи, которая описывает осаду и взятие Киева черниговским князем Изяславом Давыдовичем в 1161 г. Летопись сообщает, что во время этой осады заградительный частокол на Подоле защищали берендеи. Когда половцы, выступавшие на стороне Изяслава, прорубили этот частокол и ворвались на Подол, берендеи оставили свои позиции и, разделившись, побежали к Угорскому урочищу и Золотым Воротам. После того, как берендеи оставили свои позиции, дружина киевского князя Ростислава предложила ему отойти из Киева к Белгороду, мотивируя это тем, что на помощь Ростиславу не пришли ни его братья, ни берендеи, ни торки [ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стлб. 515]. Из этого сообщения можно сделать вывод, что находящиеся в Киеве берендеи являлись составной частью киевского гарнизона, в то время как берендеи и торки из Поросья не пришли на помощь Ростиславу. Таким образом, Гарнати в 1150 г. называет «киевских» тюрков печенегами, а Ипатьевская летопись в 1161 г. сообщает о берендеях, защищавших киевские укрепления, в связи с чем, мною выше было выдвинуто предположение о печенежском происхождении берендеев.

Из сообщения Гарнати также можно сделать вывод о том, что встреченные им в Киеве печенеги были мусульманами, хотя ислам и был усвоен ими весьма поверхностно. Подтверждение принятия ислама печенегами мы находим также у арабского автора второй половины XI в. Аль-Бекри, который пишет: «И рассказывали многие из мусульман бывших в плену в Константинополе, что Печенеги придерживались веры Маджусов. Но после 400-го года гиджры [после 1022 г.] случился у них пленный из мусульман, ученый богослов, который и объяснил ислам некоторым из них, вследствие чего те и приняли его. И намерения их были искренни и стала распространяться между ними пропаганда ислама. Остальные же, не принявшие ислама, порицали их за это и дело кончилось войною. Бог же дал победу мусульманам, хотя их было только около 12,000, а неверных вдвое больше. И они (мусульмане) убивали их и оставшиеся в живых приняли ислам. И все они теперь мусульмане и у них есть ученые и законоведы и чтецы Корана» [Известия ал-Бекри и других авторов о Руси и славянах. Часть 1 // Записки Императорской Академии Наук. Том 32. Приложение № 2. Санки-Петербург, 1879. С.59-60]. Возможно, что в связи с принятием ислама частью причерноморских кочевников можно также рассматривать и сообщение Ипатьевской летописи от 1096 г., в котором печенеги, торки, торкмены и половцы названы сыновьями Измаила – обычно так в средние века называли мусульман [ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стлб. 234; Любчанская Т. В. Средневековые кочевники Восточной Европы и Древняя Русь. Дис. канд. ист. наук Челябинск, 2004. С.166]. Распространение ислама среди черных клобуков имеет также археологические подтверждения. Так, С.А. Плетнева сообщает о встречающихся среди раскопанных Бранденбургом торко-печенежских погребений Поросья безинвентарных захоронениях с черепом погребенного, лежащем на правом виске лицом на юг, которые исследователь определяет как совершенные по мусульманскому обряду и делает следующий вывод: «Не исключено, что ислам стал проникать в кочевую европейскую степь, причем в непосредственной близости от Киева, значительно раньше образования Золотой Орды» [Плетнева С.А. Кочевники южнорусских степей в эпоху средневековья (IV-XIII века). Воронеж, 2003. С. 140].

Касательно присутствия берендеев именно на Подоле, можно отметить, что основные городские пастбища древнего Киева находились на оболонских лугах к северу от Подола [История Киева. Т.1. Древний и средневековый Киев. Киев, 1984. С.91]. Если эти воины были конными, естественно было бы предположить, что они нуждались в достаточных пастбищах для выпаса своих коней. Остается открытым вопрос, были ли «киевские» берендеи временно расквартированными в городе воинами, либо они постоянно проживали в Киеве или в окрестностях города со своими семьями.

В связи с «киевскими» тюрками также можно рассматривать бастиев, которых Ипатьевская летопись неоднократно упоминает, описывая события 1168 – 1172 гг. Летопись сообщает, что их предводителем носил имя Бастий и называет их «Бастеева чадь», из чего можно сделать вывод о том, что бастии выделились из какой-то более крупной этнической группы. Однако из какой - не понятно, поскольку летопись однажды называет их «Ковуи Бастеева чадь», а в другой раз «Берендычи Бастиева чадь». В любом случае, очевидно, что своим именем они обязаны предводителю по имени Бастий. Если термин берендычи по отношению к бастиям был применен в данном случае как нарицательный, а ковуи как родовой, можно предположить, что бастии являлись группой ковуев. Выше уже обсуждалось возможное половецкое происхождение ковуев и в дополнение к нему можно отметить наличие аналогичного имени Бастий у половецкого хана, упомянутого летописью в 1224 г. и некоторые особенности поведения бастиев, изложенные ниже.

В летописи бастии упоминаются четыре раза и исключительно в контексте Киева и киевских князей и ни разу в связи с Поросьем и черными клобуками. В первый раз бастии упомянуты под 1168 г. (в летописи ошибочно 1170 г.), когда они участвовали в походе киевского князя Мстислава Изяславича на половцев. Во второй раз они упомянуты под 1170 г., когда киевский князь Мстислав Изяславич послал их вместе с князем Михалком Юрьевичем в Новгород к своему сыну. Однако в результате предательства Бастия князь Михалко недалеко от Киева был захвачен князьями из коалиции Андрея Боголюбского, которые готовились к походу на Киев для смещения Мстислава, а бастии присоединились к этой коалиции. В третий раз бастии упомянуты под 1171 г., когда Киев был осажден многочисленными силами коалиции Боголюбского. Летопись сообщает, что тогда торки и берендеи, поддерживающие Мстислава, не пришли в Киев ему на помощь, поэтому после непродолжительной осады Мстислав вынужден был бежать из города. При этом бастии преследовали убегающего князя, стреляя его воинам в спину, и захватили в плен несколько его воевод и многих воинов. Подобные действия бастиев по отношению к Мстиславу Изяславичу не согласуются с традиционной симпатией, которую по отношению к нему и его отцу Изяславу Мстиславовичу питали черные клобуки, и которую неоднократно отмечает Ипатьевская летопись. В последний раз бастии упомянуты в 1172 г., когда Мстислав Изяславич, выступив из Волыни, предпринял попытку вернуть себе киевский стол. Для этого он со всеми своими силами сначала отправился в Поросье «к берендеям и торкам», откуда, соединившись с ними, двинулся на Киев. Киевский князь Глеб Юрьевич перед лицом преобладающих сил Мстислава вынужден был бежать из Киева. Мстислав после захвата Киева осадил Вышгород, где закрылся вышгородский князь Давид Ростиславович - союзник Глеба. Летопись сообщает, что торки и берендеи не захотели идти с Мстиславом на Вышгород и что войска осажденного в Вышгороде князя Давида состояли из его собственной дружины, дружин его братьев, воинов Глеба Юрьевича, половцев хана Кончака и бастиев. Очевидно, что бастии, сохраняя верность Глебу и/или враждебность к Мстиславу, отошли из Киева в Вышгород. Таким образом, дважды мы становимся свидетелями пребывания бастиев и черных клобуков в противоборствующих лагерях претендентов на киевский стол.

Присутствие отдельных кочевников среди населения Киева и окрестных городов подтверждается отдельными археологическими находками, однако следует признать, что такие находки очень немногочисленны. В Киеве это «торкско-половецкая» антропоморфная подвеска, датируемая ХI в. и найденная в одном из женских захоронений возле Десятинной церкви, захоронение кочевника по улице Владимирской и останки нескольких жителей Киева XIII в., антропологический облик которых имел монголоидную примесь, раскопанных на этой же улице [Івакін В.Г. Християнський поховальний обряд населення давньоруського Києва (ХІ-ХІІІ ст.) // Археологія. №3. Київ, 2008. С.63; Зоценко В. Скандинавские древности и топография Киева "дружинного периода", Альманах історії та археології Східної Європи RUTHENICA. №2. 2003. С.30; Козак О.Д., Потєхіна І.Д. Мешканці «Града Володимира» за даними антропології // Археологія. №1. Київ, 2003]. Также, по улице Паторжинского 14 было обнаружено шесть захоронений X – начала XI с южной ориентацией, не характерной для христианской традиции и встречающейся у отдельных групп кочевников. Антропологический тип погребенных является не характерным для славян, балтов, финнов и находит параллели у булгарского зливкинского типа [Рудич Т.О. Антропологічний склад населення могильника давньоруської доби на вул. Паторжинського, 14 у м. Києві // Археологічні дослідження в Україні 2003-2004 рр. Запоріжжя, 2005. С. 423].

В окрестностях Киева у села Витачев Обуховского р-на находится единственное известное древнерусское городище конструкция которого тождественна степным аналогам – городищу у села Холки на Осколе, которое по мнению С.А. Плетневой принадлежало алано-булгарам. На Витачевском городище археологами также были обнаружены останки юртообразного жилища [Квітницький М. Пороська захисна лінія: етапи формування та розвитку (у світі писемних та археологічних джерел) // Місце і значення Поросся в історії України (IX-XVII ст.). Корсунь-Шевченківський, 2007. С.24]. В городе Вышгороде Киевской области раскопано два кочевнических погребения древнерусского периода, вероятно, принадлежащие тюркским воинам одного из русских князей [Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. Санкт-Петербург, 2003. С.81, 83]. Любопытные данные также были получены в результате краниологического исследования черепов из погребений жителей Вышгорода первой половины XVII в., когда было установлено, что одна из двух основных выявленных антропологических групп по ряду признаков существенно отличается от древнерусских групп и сближается с булгарским зливкинским типом [Рудич Т.О. Про антропологічний склад населення Середнього Подніпров’я доби пізнього середньовіччя // Археологія. Київ, 2009. №1. С.20]. Возможно, эти данные указывают на ассимиляцию жителями Вышгорода группы тюркских поселенцев древнерусского периода.

После наступления удельного периода в истории Руси в конце XI в. организованное переселение земледельческого населения из других регионов на малозаселенные земли Переяславщины стало затруднительным или невозможным [Моргунов Ю. Ю. Посульская граница: этапы формирования и развития. Курск, 1998. С.56]. Вместе с тем значительные территории Переяславщины как и в Поросье занимали слабозасоленные грунты, малопригодные для экстенсивного земледелия, однако являющиеся превосходными пастбищами [Моргунов Ю. Ю. Посульская граница: этапы формирования и развития. Курск, 1998. С.87; Гриценко Н. Ф., Гудзеватий В. В. З історії вивчення ґалофільної рослинності в Україні на базі наукового фонду ДНСГБ УААН засобами бібліотечно-інформаційної роботи [Електронний ресурс] // Історія науки і біографістика. 2006]. Все это создало благоприятные условия для поселения здесь торков (возможно также печенегов), которые стали объектом половецкой экспансии.

В отличие от черных клобуков Поросья переяславские конфедераты достаточно редко возникают на страницах летописей. Впервые они упомянуты в 1080 г., когда Владимир Мономах усмирял бунт «переяславских торков». В 1126 г. летопись сообщает о походе половцев в район города Баруча (был расположен у современной Барышевки Киевской обл.) с целью захвата торков. Однако этот поход был безуспешным, поскольку торки укрылись за стенами Баруча и других городов. В 1150 г. на Переяславщине упоминаются турпеи, которых во время очередной схватки между претендентами на киевский стол, пытался привлечь на свою сторону князь Мстислав Изяславич. П.П. Толочко считает, что турпеи проживали на правом берегу реки Трубеж в бассейне реки Альты на полпути от между Киевом и Переяславом [Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. Санкт-Петербург, 2003. С.77]. Можно предположить, что турпеи является торкским микроэтнонимом, происходящим от личного имени Турпей или Турбей.

По мнению исследователя Ю.Ю.Моргунова основной массив переяславских конфедератов заселял пространство между реками Трубеж и Сула [Моргунов Ю.Ю. Посульская оборонительная линия Древней Руси: этапы формирования и развития. Автореф. дис... канд. ист. Наук. Москва, 1998. С.20]. Раскопанные погребения тюркских конфедератов концентрируются возле массива солонцеватых черноземов возле укреплений Городка, Воиня, Желни на Суле, а также возле Снепорода и Лубен [Мироненко К.М. Некрополь конфедератів Русі під Лубнами // Археологічний літопис Лівобережної України. Полтава, 2002. №1. С.99-102]. У Переяславля найден оставленный выходцем с востока клад XI в. и множество впускных погребений кочевников. “Степные” городища Посулья дополняли цепочку русских форпостов: на семи памятниках найдены типичные для степняков постройки, погребения, украшения, детали конской упряжи, медные котлы и керамика [Моргунов Ю.Ю. Фортификация Южной Руси X–XIII вв. (на правах рукописи) Москва, 2007].

Монгольское вторжение не сопровождалось значительными сражениями на Суле, кроме взятия монголами Воиня. Посульское приграничье было заблаговременно оставлено защитниками [Моргунов Ю.Ю. Посульская оборонительная линия Древней Руси: этапы формирования и развития. Автореф. дис... канд. ист. Наук. Москва, 1998. С.18]. Можно предположить, что по аналогии с Поросьем переяславские кочевники частью покинули свою территорию, частью были ассимилированы славянским населением в послемонгольский период.

Черниговщина

Ипатьевская летопись сообщает, что в походе новгород-северского князя Игоря Святославовича (героя Слова о полку Игореве) на половцев в 1185 г. принимали участие «черниговские ковуи», присланные черниговским князем Ярославом Всеволодовичем. Более «черниговские ковуи» в летописях не упоминаются. Также не упоминаются они и в «Слове о полку Игореве», которое подробно описывает этот поход Игоря Святославовича. Однако в Слове есть несколько строк о черниговском князе Ярославе Всеволодовиче, в которых, по мнению большинства, исследователей речь идет о его тюркских конфедератах:

А уже не вижду власти сильнаго, и богатаго

и много вои брата моего Ярослава

съ Черниговьскими былями, съ Могуты и съ Татраны,

и съ Шелъбиры, и съ Топчакы, исъ Ревугы, и съ ОлбЂры.

Тіи бо бесъ щитовъ съ засапожникы кликомъ полкы побЂждають,

[те ведь без щитов с засапожниками кликом полки побеждают]

звонячи в прадЂднюю славу

[Екатерининская копия конца XVIII века / Слово о полку Игоре†сына Святославля внука Ольгова. Москва, 1954]

Считается, что термин быля в приведенном отрывке означает знатного человека, вельможу, боярина и т.д. и является тюркизмом – от древнетюркского boila, buila «благородный», «знатный». В этом же значении данное слово не однократно встречается и в нескольких других древнерусских памятниках. Предполагается, что титул были (boila, buila) применен в данном случае к старшинам или главам родов черниговских ковуев, которые перечисляются далее: могуты, татраны, шельбыри, топчаки, ревуги, ольбыри [Малов С. Е. Тюркизмы в языке «Слова о полку Игореве» // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. Москва, 1946. С.129, 138; Прохоров Г. М. Быля // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Санкт-Петербург, 1995. Т.1. С.174-175]. Этот подробный перечень микроэтнонимов черниговских тюрков является уникальным, поэтому этимология этих этнонимов была проанализирована целым рядом исследователей: Л. Рашоньи, К. Менгес, Н.А. Баскаков, П.М. Мелиоранский, Ф.Е. Корш, С.Е. Малов, А. Заячковский.

Могуты. Считается, что этот микроэтноним может происходить от личного тюркского имени Mögü/Bögü или от слов mäg «хвала», möngü «вечный», bögü «сильный», «герой». С.В. Малов предположил, что слово могуты происходит от bögü, в котором начальная буква b могла чередоваться с m, что в тюркских языках является закономерным явлением. Примером этого чередования является слово mögö «сильный» в некоторых наречиях хакасского языка. Конечный же звук t в могут(ы) С.В. Малов считает окончанием старого тюркского множественного числа [Малов С. Е. Тюркизмы в языке «Слова о полку Игореве» // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. Москва, 1946. С.136; Творогов О. В. Могуты // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Санкт-Петербург, 1995. Т. 3. С. 264-265].

Татраны. К. Менгес и Н.А. Баскаков рассматривают Татран, как производное от тюркского слова tatyr, что означает «опытный советник», «старейшина». Печенег по имени Татран (Τατρανης) упоминается также у Анны Комнин в «Алексиаде» [Творогов О. В. Татраны // Энциклопедия "Слова о полку Игореве": Санки-Петербург, 1995. Т. 5. С. 98-99].

Шельбири. По мнению Н. А. Баскакова, этот микроэтноним может происходить от тюркских слов čelebi er «знатный», šylbur «бич», šylbyr «повод коня», šalbyr «беспечный, неосмотрительный». С.Е. Малов предполагает, что вследствии чредования č/š в кипчакских и булгарских языках слово čelebi er трансформировалось в šeleb ir ~ šelebir ~ šelbir в значении какого-то военного чина или антропонима [Творогов О. В. Шельбиры // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Санкт-Петербург. 1995. Т. 5. 230-31; Малов С. Е. Тюркизмы в языке «Слова о полку Игореве» // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. Москва, 1946. С.134-135].

Топчаки. Большинство исследователей пришли к выводу, что это имя происходит от тюркского topčaq «крупная лошадь». Предполагается, что этот микроэтноним восходит к имени собственному Tobyčaq или Tĕpčĕk. В дополнение к этому Л. Рашоньи и К. Менгес указали на существование киргизского рода каракула-тобычак [Творогов О. В. Топчаки // Энциклопедия "Слова о полку Игореве": Санки-Петербург, 1995. Т. 5. С. 128-129; Топчакы // Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Ленинград, 1984. С. 44]. Автору этой работы также встречалась информация об упоминании сеида Сибирского ханства по имени Тобычак у татарского историка Хади Атласи.

Ревуги. Поскольку буква Р в начале древнетюркских слов не встречается, это слово сопоставляется с искаженным антропонимом Ербуга, состоящим из двух корней är/er «мужчина» и buγa «бык» или bügü «герой», «мудрый». Личное имя Ербуга также упоминается в источниках у кыпчаков-мамлюков Египта [Ревугы // Словарь-справочник "Слова о полку Игореве": Ленинград, 1968. С. 30-31].

Ольбыри. Большинство исследователей считает, что эта форма передает тюркское личное имя и почетный титул alp-er «богатырь». Кипчакское племя ölberli ~ ölberlik ~ ölberi ~ ölberlü упоминается у целого ряда восточных авторов. Этот микроэтноним, вероятно, также встречается в Ипатьевской летописи под 1152 г. как половцы Оперълюеве. Кроме этого, в Ипатьевской летописи под 1159 г. упоминается тюркский приближенный (берендей?) князя Изяслава Мстиславовича Олбырь Шерошевич. Половецкое имя Alper также упоминаются в средневековых венгерских хрониках [Кляшторный С. Г., Творогов О. В. Ольберы // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Санкт-Петербург, 1995. Т. 3. С. 357-358].

Проживание тюркских конфедератов на Черниговщине подтверждается археологическими данными. Черниговские археологи Ю.Сытый и В. Коваленко считают, что ковуи были расселены в междуречье Остра и Десны, где находятся земли с солонцеватыми грунтами. Исследователи полагают, что одним из центров размещения ковуев являлось городище у села Ковчин Куликовского р-на, которое контролировало несколько дорог, ведущих из степи в Чернигов. Среди археологических находок из этого городища преобладают предметы вооружения и снаряжения всадника, а также верхового коня, датированные XII - срединой XIII в. Также здесь была найдена целая серия длинных боевых ножей, в которых археологи видят «засапожники», упомянутые в приведенном отрывке из «Слова о полку Игореве». У села Березанка Черниговского р-на раскопано несколько погребений конца XI – XII в., ближайшие аналоги обрядам которых можно найти в могилах кочевников у Саркела на Дону. Возле правых бедер погребенных были найдены большие боевые ножи. Эти погребения также идентифицируются упомянутыми археологами, как принадлежащие ковуям [Коваленко В., Ситий Ю. «Свої погані», або чернігівські ковуї // Чернігівщина incognita. Чернігів, 2004]. В городе Нежине Черниговской области было раскопано погребение богатого воина-кочевника в полном боевом снаряжении с конем. Это погребение датируется 1150-1240 гг. и также связывается с черниговскими ковуями. Ближайшими аналогами некоторых найденных в погребении предметов, являются находки из черноклобукских погребений Поросья [Кірпічніков А., Коваленко В. Орнаментовані та підписні клинки шабель раннього середньовіччя (за знахідками в Росії, Україні та Татарстані) // Ніжинська старовина: Історико-культорогічний збірник. Випуск 1 (4). Ніжин, 2005. С.13-19].

Анализ остеологического материала найденного при раскопках Чернигова свидетельствует о факте широкого употребления в пищу конины отдельными группами населения города в древнерусский период. Согласно летописям поедание конины после принятия христианства на Руси случалось только в экстремальных случаях и кроме этого, было запрещено церковными правилами (так называемым «Уставом Ярослава»). Однако согласно выводам археолога А.В. Потопова в Чернигове «конина являлась обыденной пищей определенного круга горожан». Кроме того, на черниговском Подоле удельный вес лошади в питании (30 - 41%) был наравне с крупным рогатым скотом, а в отдельных случаях значительно его превышал, притом, что стоимость лошади во времена Киевской Руси почти соответствовала стоимости двух коров. На основании этих данных А.В. Потапов сделал вывод о наличии на Подоле группы населения, имеющей традицию употребления в пищу конины и/или косвенное отношение к коневодству [Потапов А.В. Новые материалы к истории скотоводства и охоты в древнем Чернигове // Проблемы археологии Южной Руси. Киев, 1990. С.39-40]. Совершенно очевидно, что эта группа жителей Чернигова могла представлять собой кочевников, которые идеально соответствуют выводам А.В.Потапова – т.е. традиционно употребляют в пищу конину и занимаются коневодством. Вероятно, это могли быть тюркские воины черниговского гарнизона, по аналогии с берендеями в составе киевского гарнизона в средине XII в. Ближайшие аналогии с аномально высоким удельным весом конины в питании древнерусского населения мы находим в черноклобукском Поросье. Здесь в городище у с. Монастырек Каневского р-на сравнительный анализ остеологического материала показал рост особей коня в XII в. до 27,8% в сравнении с 8,2% в VIII – X вв., также высоким содержанием костей отличаются материалы летописного Чучина и Иван-города, расположенных в Кагарлыкского р-не Киевской обл. [Археология Украинской ССР. Раннеславянский и древнерусский периоды. Киев, 1986. Т.3. С.468; Моргунов Ю.Ю. Фортификация Южной Руси X–XIII вв. (на правах рукописи) Москва, 2007].

В связи с проживавшими в Чернигове тюрками можно упомянуть фаворита черниговского князя Святослава Всеволодовича по имени Кочкар, сообщение о котором содержится под 1180 г. в Ипатьевской летописи, а также у Татищева. Святослав Всеволодович занял киевский стол в 1180 г., однако Татищев отмечает, что его жена и его любимец Кочкар «более нежели он [князь] Киевом владели, и никто о том иной не ведал» [Татищев В. История Российская. Т.2. Москва, 2003. С.392]. Святослав с 1164 до 1180 г. являлся черниговским князем, занимая несколько раз киевский стол на не продолжительные сроки. Очевидно, что упомянутый Кочкарь, имя которого имеет, несомненно, тюркское происхождение, стал любимцем князя еще в Чернигове. Слово кочкар означает в тюркских языках «баран» и известно еще со средневековых уйгурских надписей [Древнетюркский словарь. Ленинград, 1969. С.451]. Личное имя Кочкар встречается в наше время у нескольких тюркских народов, в частности у казахов, карачаевцев и турков. Кроме этого, оно встречается в двух средневековых источниках: у арабского автора ал Марвази (Икинджи ибн Кочкар – правитель Хорезма, кун по происхождению) и золотоордынской летописи «Нусрат-наме» начала XVI в. (Ак Кочкар – один из отюреченных золотоордынских чингисидов). Под 1147 г. летопись упоминает воеводу новгород-северского князя Судимира Кучебича, отчество которого Г.И. Халимоненко выводит из тюркского антропонима образованного от köç «кочевать» + opa «род, племя» [Халимоненко Г.І. Давньотюркські антрропонімі в Українських літописах Х Х-ХШ ст. / Матеріали міжнародної наукової конференції «Спадщина Омеляна Пріцака і сучасні гуманітарні науки» (28-30 травня 2008 р.). Київ, 2009. С.282-295].

Черниговские тюрки оставили заметный след в региональной топонимии. Помимо упомянутого села Ковчина, название которого могло трансформироваться из Ковуйчин, в междуречье Остра и Десны расположено множество топонимов тюркского происхождения (см. главу XII). В их числе можно рассматривать село Топчиевка, название которого вероятно связано с микроэтнонимом топчаки, и село Олбин, название которого возможно происходит от олбыри.

Подолье, Волынь и Галиция
Описывая события 1097 г., летописи упоминают двух «отроков» волынского князя Давида Игоревича по имени Улан и Колча, которые охраняли ослепленного теребовлянского князя Василько. Вместе с этими отроками князя охраняли еще тридцать «мужей», однако их имена летописи не называют. Также под этим годом упоминается некий Кульмий, приближенный князя Василько, который занимает весьма высокое положение, поскольку выступает в качестве переговорщика с другими князьями. Тюркское происхождение имени Улан «юноша», «воин» не вызывает сомнений. Этимологию имени Колча украинский тюрколог Г.И. Халимоненко выводит из тюркского qоl «войско, отряд» и аффикса –çu и связывает с турецкими словами qolcu «воин в патруле» и qulcu «надсмотрщик» [Халимоненко Г.І. Давньотюркські антрропонімі в Українських літописах Х Х-ХШ ст. / Матеріали міжнародної наукової конференції «Спадщина Омеляна Пріцака і сучасні гуманітарні науки» (28-30 травня 2008 р.). Київ, 2009. С.282-295]. По мнению Г.И. Халимоненко, имя Кулмий также имеет тюркское происхождение. Кроме этого, автору данной работы встретилось упоминание огузского имени Кулмы в сочинении Абу-л-гази «Родословная туркмен», написанном в XVII в.

Под 1158 г. Ипатьевская летопись сообщает о том, что во время похода волынского князя Мстислава Изяславича на Киев в 1158 г. часть его войска составляли берендеи. Эти берендеи переговаривались с берендеями из войска киевского князя Изяслав Давидовича: «притворялись, что бьются приезжая к городу, а снашивались речами между собою». Затем предводители берендеев из войска Изяслава Давидовича (Тудор Сатмазович, Каракоз Мнюзович и Карас Кокий) послали Мстиславу записку, где пообещали перейти на его сторону при условии, что он будет любить их так же, как его отец, и даст им по «лепшему городу». Мстислав выслал на встречу с ними Олбыря Шерошевича (очевидно своего берендея), который передал им согласие Мстислава, после чего берендеи и торки из войска Изяслава перешли на сторону Мстислава [ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стлб. 501].

Исходя из этих сообщений, можно сделать вывод об определенном присутствии тюркских конфедератов на Волыни и о важном их значении в глазах волынских князей. Можно предположить, что «волынские» берендеи из войска Мстислава Изяславича были переведены на Волынь из Поросья его отцом Изяславом Мстиславовичем в период, когда он занимал киевский стол, также фактически контролируя Волынь. Ипатьевская летопись неоднократно отмечает, что Изяслав Мстиславович пользовался большой любовью у черных клобуков. Вероятно, что находясь в постоянной борьбе за Киев с Юрием Долгоруким и, дважды, будучи изгнанным, из Киева, Изяслав позаботился о переселении части черных клобуков на Волынь, по аналогии с упомянутым переселением берендеев во Владимиро-Суздальские земли. Таким образом, в случае утраты киевского стола Изяслав автоматически терял контроль над черными клобуками Поросья, однако в его распоряжении оставались «волынские» берендеи.

Российский археолог Ю.Ю. Моргунов выделил в защитных сооружениях Южной Руси три типа, которые отличаются от древнерусских и внутри которых наблюдается плотное переплетение необычных признаков. Указанные типы включают эскарпы, многорядные линии напольных преград и многорядно-концентрическую планировку. Аналоги этих сооружений известны среди древностей Казахстана, Западной Сибири, на Северном Кавказе, Волжской Болгарии, на салтовских окраинах Хазарии и маркируют преемственность степных строительных традиций, будучи расположенными на пути передвижения средневековых кочевников на запад. Территориально эти укрепления составляют 5 зон компактной концентрации: Поднестровье (Верхнее), Болоховская земля, Поросье, Переяслав и Посульский рубеж. По мнению Ю.Ю. Моргунова эти укрепления степных типов были привнесены на Русь кочевыми конфедератами. В Болоховской земле в середине XII в. началось применение характерных для Волжской Болгарии укреплений и другие признаки сходства с Поросьем, а на протяжении XII-XIII вв. здесь появилось 27 крепостей многорядно-концентрической планировки. По мнению Ю.Ю. Моргунова, это могло быть следствием того, что в состав болоховцев влилась группа половцев, которая сначала кочевала у Волжской Болгарии, а затем переместилась на Южный Буг. У села Колодяжина (юго-запад Житомирской обл.) найдено погребение кочевника, а из Изяславля (Хмельницкая обл.) происходит серия одноцилиндровых замков, массово бытовавших в Волжской Болгарии. Среди оружия ближнего боя там резко преобладали кавалерийские пики, а чуждые русскому населению очаги обнаружены в жилищах Губина и Городища (Хмельницкая область). Также, на небольших «степных» укреплениях Болоховской земли (Изяславль, Дорогобуж и Губин) встречено аномально высокое количество драгоценных кладов с вещами столичного уровня параллели которым Ю.Ю. Моргунов видит в аналогичных кладах из Поросья [Моргунов Ю. Ю. Фортификация Южной Руси X–XIII вв. Автореф. дисс. ... д-ра ист. наук. Москва, 2007].

Считается, что в 1230-х гг. Киев, потерявший свое былое значение, перешел под протекцию галицко-волынского князя Данила Романовича [Грушевський М. С. Історія України-Руси. Київ, 1992. Т. 2. С.10]. В 1239 г. он установил непосредственный контроль над Киевом, посадив здесь своего воеводу. Можно допустить, что при Даниле Галицком из Поросья в Галицко-Волынское княжество также были переселены отдельные группы черных клобуков. Об этом могут свидетельствовать многочисленные местные тюркские топонимы: с. Торки, с. Торчиновичи, с. Турка, с. Туркотин (Львовская обл.), п.г.т. Торчин (Волынская обл.), с. Печенежин (Ивано-Франковская обл.) и другие (см. главу XII). В этой связи также можно отметить село Узин Ивано-Франковской области, название которого аналогично городу Узин расположенному в Поросье. Еще одной возможной причиной переселения черных клобуков на запад Украины в преддверии монгольского вторжения была также монгольская опасность, которую они хорошо осознавали в связи с массовым исходом половцев, участием в битве на Калке и убийством монгольских послов в Киеве в 1239 г.

Можно предположить, что переселение тюркских конфедератов на запад Украины происходило также непосредственно из степей и его начало было синхронным началу расселения кочевников в Поросье и на Переяславщине. Археологические свидетельства пребывания кочевников на Волыни и в Галиции крайне немногочисленны, но они есть. На Волыни в этой связи могут рассматриваться упомянутые в V главе находки остатков трех половецких котлов в г. Владимир-Волынский, с. Новоугрузькое (Волынская обл.), и с. Жорнов (Ровенская обл.) [Мазурик Ю. До питання поширення половецьких казанів (тип – III за клясифікацією М. Шевцова) / Метафора спільного дому. Заславщина багатьох культур. Ізяслав-Острог, 2006]. В городище у села Старая Ушица, расположенном на территории летописного Галицкого Понизья, были раскопаны кочевнические очаги [Моргунов Ю. Ю. Фортификация Южной Руси X–XIII вв. Автореф. дисс. ... д-ра ист. наук. Москва, 2007]. В Западной Галиции на территории летописного Перемышля было обнаружено 16 погребений, совершенных по кочевническому обряду (черепа и конечности коня, глиняные горшки, снаряжение всадника и верхового коня), которые были определены польскими археологами как старовенгерские [Моця О.П. Карпати в X – XIV століттях / Етногенез та етнічна історія населення українських Карпат. Т.1. Львів, 1999. С. 358-359]. У автора отсутствует более подробная информация об этих захоронениях и их датировке, для того чтобы опровергнуть или согласиться с выводами польских археологов. Следует отметить, однако, что после принятия венграми христианства в конце X – начале XI в. голова и конечности коня перестали быть частью их погребального обряда. В то же время голова и конечности коня, горшки и снаряжение всадника являлись характерной частью обряда торко-печенежских черноклобукских погребений. Похожесть старовенгерского и печенежского обряда отмечает украинский археолог О.П. Моця [Моця О.П. Карпати в X – XIV століттях / Етногенез та етнічна історія населення українських Карпат. Т.1. Львів, 1999. С. 359]. В связи с возможной тюркской принадлежностью кочевнических погребений из Перемышля можно упомянуть село Торки, которое находиться в 10 км от Перемышля, а также упоминавшееся в V главе село Шегыни (Шегині), расположенное в 12 км от Перемышля.

В заключение этой главы две цитаты.

Историк конца XIX в. П.В. Голубовский, впервые серьезно занявшийся тюркскими поселенцами Руси, писал: «…[тюркское население] принесло новый тюркский элемент на Русскую землю, который с веками расплавился в славянстве и не мог не оказать влияния на славянское население в культурном отношении. Как на севере чистый славянский тип изменился под влиянием финским, так на юге не могло пройти бесследно влияние тюрков, не могло не отразиться на последующих поколениях южноруссов» [Голубовский П. В. "Печенеги, тюрки и половцы до нашествия татар. Киев, 1884. С.151-152]

Современный украинский историк и археолог М.В. Квитницкий об ассимиляции тюркских поселенцев: «Собственно, мы современные украинцы, как этнос появились в результате этой ассимиляции. Ведь сохраняя сильные славянские традиции, культура средневековой и современной Украины содержит сильный тюркский элемент.» [Квітницький М.В. Кочове населення Надчорноморщини в X-XIV століттях (у світі писемних та археологічних джерел) / Надчорномор’я у IX ст. до н.е. – на початку ХІХ ст. Київ, 2008. С.134].

Печенеги
Печенеги русских летописей (пацинаки или пацинакиты западноевропейских и византийских авторов, бажанак или баджинак восточных авторов, бечене по-тюркски) были очередным тюркским народом, судьба которого тесно переплелась с Древней Русью. Родиной печенегов считается бассейн реки Сырдарьи и Приаралье, где к VII веку в результате смешения потомков местного ирано-язычного населения и пришлого тюрко-язычного сложился этот народ [Кляшторный С.Г. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. Москва, 1964. С.161-179; Шаниязов К.Ш. О роли канглийского компонента в этногезе узбекского народа // Тюркология 88. Фрунзе, 1988. С.507-508]. Во второй половине IX в. часть печенегов под давлением огузов откочевала в междуречье Нижней Волги и Урала, а другая, оставшись на прежней территории, вошла в состав родственных им по языку огузов [Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. Москва, 1990. С.219; Абдуманапов Р.А. К вопросу происхождения кыргызского плмени кангды // Известия Томского политехнического университета. Тематический выпуск "Сибирь в евразийском пространстве". Томск, 2002. вып. 7. С. 3-19]. Та часть огузов, которая вслед за печенегами появилась в Северном Причерноморье в XI в., известна нам под именем летописных торков (т.е. тюрков).

Печенежский и огузский языки согласно современной языковой классификации относятся к огузской группе тюркских языков, куда также входят современные туркменский, азербайджанский, турецкий и гагаузский языки [Н. А. Баскаков. К вопросу о классификации тюркских языков // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. Т. XI. Вып. 2. Москва, 1952. С.125-127]. Считается, что древний огузский языковый пласт наиболее полно в наше время сохранился в турецком и гагаузском языках, а в азербайджанском и особенно туркменском он подвергся сильным изменениям под влиянием кипчакских языков [Еремеев Д.Е. Этногез турок. Москва, 1971. С.70]. Этническое родство торков и печенегов засвидетельствовано средневековыми письменными источниками, а кроме этого погребальные древности тех и других практически не отличимы [Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Москва, 1966. С.141]. Махмуд Кашгари писал во второй половине XI в., что «бажанак» является одним из тюркских племен, а также одним из двадцати двух родов огузов [Махмуд ал-Кашгари. Диван Луга тат-Турк. Алматы, 2005. С.94, 451].

Антропологический облик огузов, как и печенегов, являлся результатом смешения пришлых тюркских племен и субстратного местного европеоидного населения. В погребениях огузов в Средней Азии и Казахстане встречаются черепа, имеющие как монголоидные, так и европеоидные и смешанные характеристики [Агаджанов С.Г. К этнической истории огузов Средней Азии и Казахстана Известия. Ашхабад, 1977. №4]. Арабский автор Х в. Аль Масуди пишет о неоднородной внешности огузов, живущих на Сыр-Дарье следующее: «преобладают среди тюрок в этом месте гуззы (частью) кочевые, (частью) оседлые. Это племя из тюрок, оно (делиться) на три группы: нижние (гузы), верхние и средние; они самые храбрые из тюрок, самые маленькие из них ростом и у них самые маленькие глаза» [Цит. по Очерки из истории туркменского народа и Туркменистана в VIII – XIX вв. / Под редакцией Ю.А. Якубовского. Ашхабад, 1954]. Другой арабский путешественник Х в. Ибн Фадлан ничего не сообщает о монголоидности печенегов Северного Прикаспия, описывая их следующим образом: «они - темные брюнеты с совершенно бритыми бородами» [Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков, 1956]. К моменту появления торков и печенегов в Северном Причерноморье в их антропологическом облике согласно данным краниологических исследований превалировала европеоидность [Плетнева С.А. Кочевники южнорусских степей в эпоху средневековья (IV–ХIII в.). Воронеж, 2003. С.128; Алексеева Е.П. Карачаевцы и Балкарцы древний народ Кавказа. Черкесск, 1963. С.25; Сегеда С. Етногенетичні процеси на території Русі–України (за даними антропології) // «Істину встановлює суд історії» Збірник на пошану Федора Павловича Шевченка Т. 2 Наукові студії. С.74].

О европеоидном облике печенегов и торков свидетельствуют некоторые из обнаруженных археологами железных масок, которые изображают воинов с характерно выступающими горбатыми носами свойственные южным европеоидам [Федоров-Давыдов Г. А. Курганы. Москва, 1968. C.63; Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. Санкт-Петербург, 2003. С.85-86]. Характерную особенность антропологического типа печенегов отмечает византийская императрица Анна Комнина в ХII в. Описывая лицо своей матери, она сообщает следующее: «Лицо ее излучало лунный свет; оно не было совершенно круглым, как у ассирийских женщин, не имело удлиненной формы, как у скифянок [печенежек], а лишь немного отступало от идеальной формы круга» [Комнина А. Алексиада. Санкт-Петербург, 1996]. Длинноголовость (долихокрания) является отличительным признаком большинства современных туркмен, народа имеющего огузское происхождение. Советский антрополог П. В. Ошанин на основании результатов краниологических исследований и сообщений восточных авторов, пришел к выводу, что долихокрания у туркмен наблюдается уже в X в. и происходит от древнего Закаспийского европеоидного ирано-язычного населения [Ошанин Л. А. Антропологический состав туркменских племен и этногез туркменского народа / Труды ЮТАКЭ. Ашхабад, 1959. Т.9]. Несомненно, что кроме торков-огузов, это европеоидное население также принимало участие и в этногенезе печенегов. Так, краниологические измерения черепов из торко-печенежских могильников Поросья, исследованных Н.Е. Бранденбургом, показали, что значительную долю среди них составляют долихокраны [Журнал раскопок Н.Е. Бранденбурга. Санкт-Петербург, 1908]. Летописным подтверждением европеоидности причерноморских печенегов является рассказ из Повести временных лет об осаде Киева печенегами в 968 г. когда некий киевлянин сумел выйти из Киева и вызвать подмогу, притворившись печенегом. Этот случай описывается следующим образом: «он же вышел из города, держа уздечку, и побежал через стоянку печенегов, спрашивая их: «Не видел ли кто-нибудь коня?». Ибо знал он по-печенежски, и его принимали за своего» [Лаврентьевская Летопись. ПСРЛ. Т.І. Ленинград, 1926. Стлб. 66]. Безусловно данный рассказ предполагает, что внешним обликом киевлянин вполне мог сойти за печенега.

Печенеги в Северном Причерноморье так же, как и торки и рассматриваемые нами дальше половцы, не создали национальных государственных образований, пребывая на разных стадиях родоплеменных отношений. Их народы состояли из независимых племен или их союзов, во главе которых согласно терминологии Константина Багрянородного стояли «великие» князья. Племена в свою очередь разделялись на роды, возглавляемые «меньшими» князьями. Роды складывались из больших (патриархальных) семейств, которые в свою очередь состояли из малых семей, живущих в отдельных шатрах (отдельных домохозяйств). Основной ячейкой тюркского кочевого общества было большое семейство. Следует, однако, отметить, что в действительности родоплеменное деление кочевых народов, как правило, имело (и имеет) различного рода дополнительные подразделения, как в структуре племени, так и в структуре рода, поэтому вышеприведенное описание родоплеменной структуры тюркских кочевников дает лишь общее представление о ее принципах. Численность и состав племен, родов и семейств могла меняться, под воздействием различных причин, роды и семейства могли переходить из одних племен/родов в другие, как внутри одного этноса, так и к соседним. Племена и роды под воздействием различных обстоятельств могли распадаться, объединяться или создаваться с нуля. Основой нового племени мог стать усилившийся род или даже большое семейство. Во время кочевых стоянок малые семьи, входящие в большое семейство (аил, кош), располагали свои шатры (вежи русских летописей) в виде круга, ограждая его по периметру своими повозками. Одним из основных символов и атрибутов большого семейства являлся общий котел (тюрк. казан) для приготовления горячей жидкой пищи. Размеры и отделка котла свидетельствовали о достатке семейства его численности. Во время переселения на другие территории и для отражения нападения общего врага племена, объединенные общими целями, действовали согласованно и в политическом плане представляли собой племенные союзы. Однако по мере освоения новых территорий связи между племенами часто ослаблялись, и в дальнейшем они или их территориальные союзы могли вести независимую политику и даже жестоко враждовать между собой. Так, арабский путешественник Абу-Дулаф, проезжавший в 940-х годах по владениям печенегов в Северном Причерноморье, сообщает, что печенеги «производят набеги друг на друга» [Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. // Труды Восточного отделения Императорского русского Археологического общества. Ч.17. Санкт-Петербург, 1870. С.186].

Вторжение печенегов в восточное Причерноморье датируется около 889 г. [Плетнёва С. А. Хазары. Москва,1976. С.79]. Согласно Константину Багрянородному оно было связано со следующими событиями: «узы [торки], вступив в соглашение с хазарами и пойдя войною на пачинакитов, одолели их и изгнали из собственной их страны, и владеют ею вплоть до нынешних времен так называемые узы. Пачинакиты же, обратясь в бегство бродили, выискивая место для своего поселения. Достигнув земли, которой они обладают и ныне, обнаружив на ней турок [венгров], победив их в войне и вытеснив, они изгнали их, поселились здесь и владеют этой страной, как сказано, вплоть до сего дня» [Константин Багрянородный. Об управлении империей. Москва, 1991].

Не исключено, что печенеги появились в Причерноморье при определенной поддержке Руси, поскольку помогли ей избавиться от венгерской угрозы. По сообщению Венгерского Анонима переселению венгров в Паннонию предшествовала осада венграми Киева и война с русами и союзными им куманами (половцами). По мнению А.П. Новосельцева в венгерской летописи под куманами (т.е. половцами), которых на то время в Причерноморье еще не могло быть, на самом деле подразумеваются печенеги, поэтому Новосельцев допускает, что печенеги в 880-е гг. выступали союзниками Руси против венгров и Хазарии [Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. Москва, 1990].

Согласно Повести временных лет печенеги впервые появились у границ Руси в 915 г. и заключили тогда мир с Игорем. Таким образом, мы имеем приблизительно 20-летний перерыв между уходом венгров с правого берега Днепра и появлением здесь печенегов [ПСРЛ. Т. 1. Ленинград, 1926. Стлб.42]. Вероятно, что заселение печенегами опустевших после ухода венгров территорий растянулось на указанный период. Следующее упоминание печенегов в летописи датировано 920 г. и оно очень краткое: «Игорь воюет с печенегами». После этого сообщения летописец опять упоминает печенегов только в 944 г., когда печенеги в составе войска Игоря участвуют в походе на Византию. Перерыв между уходом венгров в Паннонию и появлением печенегов у Киева в 915 г., а затем отсутствие печенегов в летописи с 920 г. до 944 г. возможно объясняется тем, что их экспансия была в это время направлена на тиверцей и уличей. Археологические данные свидетельствуют о разгроме печенегами в этот период тиверских городов в Приднестровье и позволяют предполагать, что уличи и тиверцы в первой половине X в. под натиском печенегов покинули прежние места обитания и продвинулись в более западные и северные районы [Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Москва, 1966 С.137].

Тиверцы, после летописных событий 855 г., когда Олег воевал с ними и уличами, упоминаются в летописи дважды и оба раза в качестве воинов (очевидно наемников) в составе русского войска, предпринимавшего походы на Византию в 907 и 944 гг. Однако повесть временных лет не сообщает о подчинении тиверцев Руси и наложении на них дани, хотя летописец в отношении таких событий очень скрупулезен. Очевидно, тиверцы, как племенное образование, исчезли под ударами печенегов, так и не став данниками Руси. Остатки тиверцей ушли за Карпаты, положив начало русинскому населению Закарпатья и Семиградья и вверх по Днестру к среднему его течению. [Нидерле Л. Славянские древности. Москва, 2001. С.173; Юрасов М. Влияние поисков венграми новой родины на освоение восточными славянами междуречья Днестра и Прута // Международный исторический журнал Русин. 2007. №2(8). С.24].

В отношении уличей ситуация сложилась иначе, в их разгроме кроме печенегов также приняла участие Русь. Согласно русским летописям в 940 г. русские дружинники после трехлетней осады взяли приступом столицу уличей город Пересечень и наложили на уличей дань. Новгородская летопись также добавляет, что после взятия Пересеченя уличи переселились на новые территории: «…и беша седяше Углицы по Днепру вниз и посемь приидоша межи Бог и Днестр и седоша тамо…» [Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Москва-Ленинград, 1950. С.109-110]. После событий 940 г. уличи в летописях уже не упоминаются. Археологические данные также свидетельствуют, что уличи продвинулись в лесостепные области бассейна Южного Буга, где смешались с местными славянами, утратив свой этноним [Седов В. В. Восточные славяне в VI-XIII вв. С.130,132]. С археологическими данными согласуется сообщение Константина Багрянородного, который в средине Х в. помещает уличей по соседству с древлянами и в стороне от непосредственной границы между печенегами и Русью, т.е. Киевщиной (тиверцы у Багрянородного уже не упоминаются).

Таким образом, переселившиеся на новые места уличи и тиверцы, смешавшись с местным славянским населением, в значительной степени стали основой формирования населения соответственно Болоховской земли и Галицкого Понизья. Как известно обе эти территории долгое время сохраняли обособленность от остальных регионов южной Руси, что, вероятно, также может быть связано с кочевническим влиянием на тиверцев и уличей на протяжении нескольких веков в период их проживания на прежних территориях. Кроме этого столицы этих земель – города Болохов и Бакота вероятней всего являются тюркизмами.

Константин Багрянородный сообщает, что в средине Х в. печенеги занимали территорию от реки Сирет и низовьев Дуная до хазарской крепости Саркел (т.е. до Дона) и разделялись на восемь племен, четыре из которых кочевали на левом берегу Днепра и четыре на правом [Константин Багрянородный. Об управлении империей. Наука, Москва. 1991]. По всей видимости, печенеги к этому времени максимально расширили свои владения на правом берегу Днепра, поскольку согласно описанию Багрянородного здесь они граничили на юго-западе с Болгарией, на западе с Венгрией, на северо-западе с уличами, древлянами и другими славянами, а на севере с Русью. Давление печенегов на южные рубежи Руси в Х в. привело к тому, что население юга правобережной Киевщины, в массе своей было вынуждено покинуть свои жилища [Квітницький М.В. Кочове населення Надчорноморщини в X-XIV століттях (у світі писемних та археологічних джерел) / Надчорномор’я у IX ст. до н.е. – на початку ХІХ ст. Київ, 2008. С.128]. Согласно Багрянородному расстояние от Руси до ближайшего к ней племени печенегов составляло всего один дневной переход, из чего можно сделать вывод о том, что печенеги занимали степной анклав между реками Рось и Стугна (т.н. Перепетово поле), возможно их кочевья также заходили на левый берег Стугны.

После 944 г. очередной факт военного сотрудничества печенегов и Руси косвенно засвидетельствован летописным походом Святослава против хазар в 965 г. Так, Константин Багрянородный писал о печенегах и военных походах Руси: «против удаленных от их пределов врагов росы вообще отправляться не могут, если не находятся в мире с пачинакитами, так как пачинакиты имеют возможность - в то время когда росы удалятся от своих [семей], - напав, все у них уничтожить и разорить» [Константин Багрянородный. Об управлении империей. Москва, 1991]. Принимая во внимание то, что печенеги и хазары с конца IX в. были непримиримыми врагами, а продвижение войск Святослава проходило также и через территории, контролируемые печенегами - вполне вероятно наличие русско-печенежского, направленного против хазар. В связи с этим А.С. Плетнева также допускает и непосредственное участие печенегов в хазарском походе Святослава [Плетнева С. А. Половцы. Москва, 1990. С.17-18].

В 970 г. согласно сообщениям византийских историков Иоанна Скилицы и Льва Диакона печенеги участвуют в военном походе Руси на Византию. Скилица пишет, что войско Святослава состояло из трех этнических частей: русские + болгары, венгры и печенеги. Для печенегов этот поход закончился неудачей - в одном из боев под Аркадиополем византийцы заманили их в засаду и практически полностью уничтожили [Лев Диакон. История, Москва. 1988]. Однако во время византийских походов Святослава печенеги не выступали единым союзным Руси фронтом, и отдельные печенежские племена действовали независимо друг от друга. Так именно в этот период во время отсутствия Святослава в 968 г. печенеги впервые попытались захватить Киев, а вскоре после этого в 972 г. убыли Святослава у днепровских порогов.

Как мы видим, факты военного сотрудничества Руси и печенегов в Х веке имеют неоднократное подтверждение. Возможно также, что на первых порах военное сотрудничество Руси и печенегов было гораздо шире и не ограничивалось известными нам из письменных источников случаями. Во второй половине Х в. арабский путешественник Ибн-Хаукаль, характеризуя взаимоотношения Руси и печенегов, пишет, что печенеги являются боевым «острием» русов и их силой [В.В.Каргалов. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. Феодальная Русь и кочевники. Москва, 1967, C.25.] Это сообщение наряду с неизвестными нам случаями военного сотрудничества Руси и печенегов может быть еще одним вероятным свидетельством участия печенегов в хазарском походе Святослава.

Характеризуя взаимоотношения Руси и печенегов, Багрянородный пишет: «росы озабочены тем, чтобы иметь мир с пачинакитами. Ведь они покупают у них коров, коней, овец и от этого живут легче и сытнее, поскольку ни одного из упомянутых выше животных в Росии не водилось» [Константин Багрянородный. Об управлении империей. Москва, 1991]. Кроме этого, Багрянородный сообщает, что крымские подданные Византии нанимают печенегов для выполнения поручений в Руси, из чего следует, что некоторые печенеги знают славянский язык, либо на Руси знают печенежский. Таким образом можно сделать вывод о том, что между печенегами и Русью происходила активная торговля, а также, что печенеги часто посещали Русь и по другим делам.

Таким образом, начиная с появления печенегов в Причерноморье в начале 890-х гг. и до убийства Святослава печенежским ханом Курей в 968 г. источники неоднократно сообщают о мирных и союзнических отношениях между печенегами и Русью, за единственным исключением войны 920 г. Возможно одним из важнейших результатов мирного сосуществования Руси и печенегов в этот период было начало функционирования днепровского речного пути, связавшего Киев с Византией, которое, по мнению ряда исследователей, припадает на первую половину или первую четверть Х в. (см. главу III).

Никоновская летопись сообщает, что в 979 г. на службу к Ярополку перешел печенежский князь Илдея, которого киевский князь «принял милостиво, дал ему место к построению города и волостей, и имел его в чести великой и во владение города и волости» [Цит. по Сочинения императрицы Екатерины II на основании подлинных рукописей. Т. 9. Hildesheim-Zürich-New York, 1998. С.318]. В 980 г., когда против Ярополка выступил брат Владимир, и звал Ярополка на переговоры, воевода Ярополка Варяжко говорил ему: «Не ходи, князь, [к Владимиру на переговоры] убьют тебя; беги к печенегам и приведешь воинов». После того, как, не смотря на этот совет, Ярополк пошел к Владимиру и был убит, Варяжко убежал к печенегам и долго воевал вместе с ними против Владимира, пока наконец Владимир с трудом не привлек его на свою сторону [ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стлб. 66].

Можно предположить, что после захвата Киева Владимиром и убийства Ярополка отношения между Русью и печенегами значительно ухудшились. В период княжения Владимира столкновения Руси и печенегов упомянуты летописью в 988, 993, 996, 997 и 1015 гг., однако возможно это не полный перечень, поскольку летописец сообщает, что войны с печенегами были «беспрестанны». В дополнению к этому Татищев сообщает об успешном походе воевод Владимира против печенегов в 1001 г., когда был захвачен в плен их князь Родаман с тремя сыновьями [Сочинения императрицы Екатерины II на основании подлинных рукописей. Т. 9. Hildesheim-Zürich-New York, 1998. С.351]. Также Татищев отмечает, что главной трудностью для Владимира в умиротворении печенегов было наличие у них множества «владетелей» [Сочинения императрицы Екатерины II на основании подлинных рукописей. Т. 9. Hildesheim-Zürich-New York, 1998. С.336]. Однако также возможно, что у Владимира кроме врагов среди печенегов были и союзники – Татищев и Степенная книга сообщают о том, что в 988 г. на праздновании бракосочетания Владимира в Крыму крестился печенежский князь Метигай (Мешимагак) [Карамзин Н.М. Исторія государства россійскаго т.I. Санкт-Петербург, 1918. С.179].

В связи с этим Владимир Великий начал в 980-х гг. активно укреплять южные малозаселенные рубежи Руси, строя здесь крепости и закладывая города. Повесть временных лет сообщает: «И сказал Владимир: "Нехорошо, что мало городов около Киева". И стал ставить города по Десне, и по Остру, и по Трубежу, и по Суле, и по Стугне. И стал набирать мужей лучших от славян, и от кривичей, и от чуди, и от вятичей, и ими населил города, так как была война с печенегами. И воевал с ними, и побеждал их» [Повесть временных лет. Москва, Ленинград, 1950]. Упоминание реки Стугна в данном контексте подтверждает ее пограничный статус.

Приблизительно в 1008 г. католический епископ Бруно Кверфутский, путешествуя через Киев к печенегам проповедовать христианство, помог Владимиру заключить с ними мир. Бруно принимал непосредственное участие в переговорах с печенегами в качестве посланника киевского князя. Из рассказа Бруно следует, что Владимир и печенеги были очень заинтересованы в мире, но относились друг к другу крайне враждебно и недоверчиво. Бруно сообщает, что после заключения мира Владимир отдал печенегам в заложники своего сына. Также он описывает оборонительные сооружения, которые по всей границе с печенегами начал строить Владимир и сообщает, что путь из Киева до границы Руси с печенегами занял у него 2 дня Упомянутые монахом Бруно оборонительные сооружения являлись частью грандиозной системы земляных валов, остатки которой известны сегодня как «Змиевы Валы» [Ключевський В.О. Русская история Москва, 2002. С.128; Моргунов Ю. Ю. Посульская граница: этапы формирования и развития. Курск, 1998. С.31; Плетнева С. А. Половцы. Москва, 1990. С.20; Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. Санкт-Петербург, 2003. С.55]. Начало строительства этой системы относиться к периоду княжения Владимира и вероятно синхронно упомянутому в летописи закладыванию новых городов Владимиром. Ближайший к Киеву вал, защищающий Киев с юга, был проложен от реки Днепр до реки Ирпень, приблизительно посредине между Древним Киевом и рекой Стугна. Один из его хорошо сохранившихся участков можно и сегодня увидеть у села Иванковичи на расстоянии около 25 км южнее центра Киева. Вторая линия валов проходила вдоль реки Стугна, затем две лини валов проходили в междуречье Стугны и Роси, и вероятно одна из них соответствовала границе, пересеченной Бруно в 1008 г.

С.А. Плетнева предполагает, что после заключения мира с печенегами Владимир отдал им в заложники нелюбимого сына Святополка (который согласно летописи на самом деле был сыном Ярополка) [Плетнева С. А. Половцы. Москва, 1990. С.21]. Согласно ПВЛ именно Святополк после смерти Владимира в 1015 г. использовал на своей стороне печенегов в четырехлетней войне за киевский престол со сводным братом Ярославом. Также в 1018 г. Святополк после очередного поражения какое-то время скрывался у печенегов. В 1019 г. Ярослав (позже получивший прозвище Мудрый) окончательно избавился от соперника, разгромив войско Святополка, значительную часть которого составляли печенеги. После этого о набегах печенегов на Русь ничего не слышно до 1036 г., когда они предприняли последнюю попытку захватить Киев. В этот раз Ярослав Мудрый нанес им столь сокрушительное поражение, что набеги печенегов на Русь прекратились окончательно. В память об этой победе на месте битвы с печенегами был построен Софийский собор.

Разгром печенегов под Киевом и последующее давление на них переправившихся через Волгу племен торков-огузов привели к переселению в средине XI в. группы печенегов в Венгрию и вытеснению основной части печенегов в степи на левом берегу нижнего Дуная. Отсюда они еще с 1026 г. начали совершать периодические набеги на Византийские провинции. В 1041 г. одно из печенежских племен в результате междоусобной вражды переселилось с разрешения Византии на ее территорию на правом берегу Дуная. В 1046 г. это племя втянуло Византию в конфликт с другими печенежскими племенами, которые в результате вторглись на ее территорию. Византия разгромила вторгнувшихся печенегов, расселив захваченных в плен в своих балканских провинциях. В дальнейшем эти поселенцы и другие печенеги, вторгавшиеся из-за Дуная, с переменным успехом воевали с Византией до 1091 г., когда Византия с помощью половцев окончательно разгромила их и опять расселила уцелевших печенегов в своих провинциях. В 1122 г. произошло последнее нападение задунайских печенегов на Византию, которое закончилось их разгромом, после чего часть этих печенегов бежала в Венгрию, а остальные были частично уничтожены или проданы в рабство, а также опять расселены в византийских провинциях.

Из русских летописей и византийских источников следует, что, начиная со средины ХI в. остававшиеся в степях Причерноморье печенеги обитали здесь рядом с торками и половцами. Те печенеги, которые не переселились в Византию, частично влились в состав этих народов и частично расселились на южных рубежах Руси в XII в., и со временем печенеги начинают упоминаться в русских летописях исключительно как русские конфедераты. В последний раз они в этом качестве упомянуты в Ипатьевской Летописи в 1161 г.

Торки

Торки (огузы по-тюркски, гузы арабских авторов, узы византийских) являлись родственным печенегам народом. Исходным ареалом огузов были степи Восточного Казахстана, откуда их предки в средине VIII в. были вытеснены в бассейн Сырдарьи и в Приаралье, где столкнулись с печенего-кангарскими племенами. В ходе многолетней борьбы предки огузов победили кангаро-печенежское объединение и захватили степи Западного Приаралья и Северного Прикаспия, где в IX-Х вв. произошло окончательное сложение огузского этноса. В начале ХI в. огузы населяли обширные области Северного Прикаспия, среднего течения Сырдарьи и Приаралья, однако к средине ХI в. под давлением кипчаков они в массе своей покинули эти территории. Обитавшие в северном Прикаспии огузы, переправились через Волгу и ушли в Северное Причерноморье, появившись в русских летописях под именем торков. Часть южных огузов под именем сельджукидов, обогнув Каспийское море с юга, расселилась на территориях нынешнего Азербайджана, Турции и Северного Ирана [Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Москва, 1966. С.141; Агаджанов С.Г. К этнической истории огузов Средней Азии и Казахстана // Известия АН Туркменской ССР. 1977. № 4]. Оставшиеся в Средней Азии и Казахстане огузы, влились в состав кипчаков и других тюркских народов, прежде всего туркменов.

Повесть временных лет впервые упоминает торков в контексте военного похода князя Владимира в 985 г. на Волжскую Булгарию. В этом походе торки участвовали в качестве союзников Руси, хотя вероятно основная часть их народа еще кочевала за Волгой. Возможно также, что начало военного союза Руси и торков было положено еще при Святославе, поскольку по свидетельству арабского историка конца Х - начала XI вв. Ибн-Мисхавейха, огузы напали на Хазарию в 965 г., т.е. синхронно с хазарским походом Святослава [Плетнева С.А. Хазары, Москва, 1976. С.70].

Появившись в Северном Причерноморье в первой половине ХI в. торки частично подчинили печенегов и частично вытеснили их к Дунаю. Первое военное столкновение Руси и торков произошло в 1055 г., когда переяславский князь Всеволод Ярославович, предприняв поход против торков, разбил их у места впадения реки Сулы в Днепр. В 1060 г. объединенные силы трех князей Ярославовичей (киевского князя Изяслава, черниговского Святослава, переяславского Всеволода) и полоцкого князя Всеслава Брячиславича, опять выступили против торков, однако согласно летописи торки, прослышав о силе русского войска, испугались и разбежались кто куда. Впрочем, к этому времени торки уже были тесными половцами, наступавшими с востока и впервые напавшими на Русь уже в следующем 1061 г.

В 1064 г. стесненные на правом берегу нижнего Дуная торки в огромном количестве (600 тысяч по оценке византийского историка Атталиата) вторглись в Византию и дошли практически до самого Константинополя. Однако в результате военных успехов Византии и эпидемии болезней они были разбиты. Атталиат пишет, что часть уцелевших торков перешла на службу Византии и была расселена в Македонии, а часть возвратилась на левый берег Дуная [Князький И.О. Русь и степь. Москва, 1996. С.38]. Торки, которые остались в Северном Причерноморье, а также возвратившиеся сюда из Византии вскоре частично расселись на правах конфедератов в южных княжествах Руси и частично влились в состав половцев.

Согласно русской летописи в 1080 г. князь Владимир Мономах усмирил восстание торков, расселенных в окрестностях Переяславля, что предполагает их проживание здесь какое-то время до этих событий. В 1093 г., когда половцы напали на Киевское княжество и осадили город Торческ, его защищали живущие там торки. В дальнейшем летопись упоминает торков исключительно в контексте их переселения и проживания на Руси в качестве конфедератов. Так, в 1103 г. после победного похода русских князей на половцев, в плен к русским кроме половцев также попала группа торков и печенегов с семьями, которые были приведены на Русь. В 1116 г. согласно летописям произошло очередное переселение печенегов и торков на Русь, после того как на верхнем Дону они подверглись нападению половцев, и после этого пришли к Владимиру Мономаху, «он же их поселил по России во многих городах» [Сочинения императрицы Екатерины II на основании подлинных рукописей. Т. 9. Hildesheim-Zürich-New York, 1998. С.457] Ипатьевская летопись сообщает, что в 1117 г. под натиском половцев на Русь переселилось население города Белая Вежа на Дону (бывшая хазарская крепость Саркел). Эти переселенцы заложили в Черниговском княжестве новый город на реке Остер под старым названием Белая Вежа. Согласно археологическим данным гарнизон Белой Вежи на Дону состоял из печенегов и торков, могильник которых после ухода беловежцев на Русь прекратил свое функционирование [Плетнева С. А. Половцы. Москва, 1990. С.22]. Таким образом, можно предположить, что беловежские торки и печенеги переселились в Черниговское княжество вслед за гражданским населением.