Димитриада есть приморскийгород Эллады, хорошо защищенный морем и окрестными болотами. Им овладел Делиан: это был топарх Болгарский. А овладел он им таким образом, он послал туда старого и опытного в военном деле вождя — на болгарском языке стратиг называется чельником — по имени Литовоя Диаволита, дав ему и отряд для охраны города. Пришедши туда, он вновь выстроил стены, которые были в небрежении, поставил (оборонительные) метательные и другие орудия, какие прилично было поставить стратигу. Укрепив город, он впал в беспечность, не боясь нападения извне и не подозревая какого-либо злоумышления изнутри, так как туземцы были совсем простые люди и совершенно неопытные, да притом он закрепил их присягою. Но беспечность обыкновенно приносит печали и неожиданные опасности.
Успокоившись и не имея подозрения к находящимся внутри, воевода предался роскоши и распутству. Между тем туземцы хотя и были неопытны, но так как сама природа есть наставница во всякой проделке и хитрости, они дали знать дуке Солунскому, чтоб он послал кого-нибудь взять крепость и принять(?) их . Дука посылает некоего панфеота Зепе с кораблями илюдьми. Когда корабли пристали вблизи гавани в скрытом месте, об этом сообщено было тайком местным жителям. Они пошли, тотчас захватили воеводу, и связав его, а также и стражу, передали в руки Ромэям.

Есть город Фессалоника (Солунь); Алусиан с большою толпою Болгар пришел воевать его; но он не укрепил с начала своей палатки, не расположил на удобном месте свое войско лагерем, а так, как пришел, приблизился к стенам со своим ополчением и начал воевать. Между тем люди его были истомлены трудом и тягостями похода; ибо это уже обыкновенное дело, что большие утомительные переходы расслабляют и делают вялыми даже людей, выдающихся пред другими крепостью и силою телесною. И вот, не разбив лагеря, они разбрелись кто в ту, кто в другую сторону; один хотел напиться воды, другой хотел попасти своего коня, иной сам желал отдохнуть от усталости. Когда находившиеся внутри (городского) замка заметили, что они разбрелись так беспорядочно, то внезапно выскочив, напали на них и сейчас же обратили Болгар в постыдное бегство. Одни из них были убиты, другие умерли от жажды и от усталости; остальные, загнанные как овцы в ограду (загон), были взяты в плен. Сам Алусиан, этот удивительный воин, бежал одинокий, сбросив с себя латы.
Будь к этому внимателен!

Расскажу тебе такой случай:Есть крепкий болгарский город Боян. Царь Михаил, вступив в Болгарию во время войны и направившись к Средцу (Софии), достиг и Бояна. Там были именитые и воинственные люди из Болгар; начальствовал над ними некто именуемый Ботком. Кичась своею храбростью, они выходят из города на бой, как будто стыдясь оставаться внутри укрепления. Когда завязалось сражение и разыгрался сильный бой, эти именитые Болгаре дали тыл, и когда они хотели войти в городские ворота, то вместе, с ними подоспели и Ромэи. Взяв город, они произвели большую резню.

Гаральд был сын царяВаряжского; он имел брата Олафа, который после смерти их отца получил отеческое царство, предназначая Гаральда, своего брата, вторым после себя (преемником) на царстве. Но Гаральд, будучи молод, пожелал придти и поклониться блаженнейшей памяти царю кир Михаилу Пафлагонянину, и при этом лично увидеть ромэйские порядки. Он привел с собою и отряд в пятьсот храбрых мужей. Когда он прибыл, царь принял его, как приличествовало, и послал его в Сицилию: ибо там находилось греческое войско, ведя войну на острове. Отправившись туда, он показал там большие подвиги; и после покорения Сицилии, возвратился с своими людьми к царю, и тот удостоил его званием манглавита. После этого случилось восстание Делиана в Болгарии, и отправился Гаральд в поход вместе с царем, имея с собоюсвой отряд; и совершил при этом против врагов дела, достойные его благородства и мужества. Покорив Болгарию, царь возвратился.
Я сам сражался тогда за царя, сколькобыло в моих силах, и тут присутствовал. Когда мы пришли в Мосинополь, то царь, в виде вознаграждения за военные труды, возвел его в спафарокандидаты. После кончины кир-Михаила и племянника его Калафата, при царе Мономахе он попросил позволения возвратиться на свою родину, но ему это не было дозволено, и (всякий) выход был ему стеснен. Тем не менее он тайно ушел и воцарился в стране своей вместо брата своего Олафа; и он не изъявлял неудовольствия на то, что его пожаловали манглавитом или спафарокандидатом: напротив, и будучи царем, он сохранил верность и любовь к Ромэям.

Если ты разумный человек, недумай лгать пред царем и правдоподобными словами обманывать его, чтобы получить подарки; ибо это не кончится добром для тебя.
Расскажу тебе, опустив многих других, об одном топархе, что с ним случилось. Задр и Солин суть города Далмации; был в них правителем и топархом некто Добронья, человек умный и способный. Однажды он пожелал прийти и поклониться блаженной памяти царю Роману Аргиру: тот благосклонно принял его (осыпал) дарами и почестями, и отпустил домой с большим богатством. Обнадеженный этими благодеяниями, он сделал это в другой раз, и опять нашел благосклонный прием хотя не такой щедрый, как в первый раз, но несколько скудный и воротился домой. Когда умер император Роман, воцарился блаженной памяти царь кир Михаил Пафлагонянин: топарх опять явился в столицу, но сделавшись уже привычным (гостем), был встречен пренебрежительно; когда же попросил позволения удалиться, не получил его, и огорченный начал роптать. Узнав, что он ропщет, придворные донесли об этом царю, и предлагали следующий совет: так как он сам уже находится в наших руках, то мы можем завладеть, без всякого сопротивления, его страною. И действительно, заключивши его в темнице претория, они без труда захватили его землю, а жену его и сына выселили и привели их в преторий; и оставались они в темнице все время их жизни; в царствование Мономаха Добронья умер в преторие, а сын его, презираемый и считаемый ни во что, хотя с трудом, но все-таки успел спастись бегством.

О том, что не следует вступать в дружбу с соседним тебе топархом.
(до 1040г)

Расскажу тебе и другую хитрость иноплеменника.
Катакалон Клазоменийский был стратигом в Рагузе(Дубровнике). Стратиг захотел поставить себе трофей (отличиться) посредством притворной дружбы. В далматинских городках Зете и Стамне был топархом Воислав Диоклеец (родом из Дукли). Стратиг хотел схватить его, и что же он предпринимает для этого? Он вступает с ним в дружбу, начинает ему посылать почаще подарки, думая обмануть его. Но тот хотя и был варвар (иноплеменник), все-таки имел ум от природы и опытность. Он принимал подарки и притворялся, что будто вследствие благосклонности и милостей стратига он сделался (покорным) слугой императора. Так как у топарха был новорожденный сын, то стратиг вызвался быть его восприемником от святого крещения. Тот отвечал, что с удовольствием (на то согласен), если ему это угодно, и что пусть он придет к нему в дом. Стратиг не пожелал того; но они условились оба, что они заключат кумовство посредине между округом воеводы (стратига) и волостью топарха. Стратиг приготовил на этот случай и скороходные суда на море (место было приморское), чтобы, когда он подаст знак, можно было схватить топарха и втащить его на судно. Но такой же план имел и топарх; у него были приготовлены в тайном месте храбрые люди, чтобы, когда он подаст сигнал, о каком он с ними условился, они выскочили и схватили стратига вместе с его спутниками.
Так и случилось. Они сошлись в одном месте, разменялись приветствиями и сели. Но когда они садились, подан был сигнал; стратига окружили, связали по рукам и по ногам и отвели его в узах, а равно и сына его и всех его спутников, и наконец, самые дромоны (быстроходные суда) в город Стамн. В те самые сети и мрежи, которыми он хотел уловить другого, он попался сам — к великому поношению Ромэев.
Заботься о том, чтобы хитрость, тобою придуманная, не обращалась в торжество для других; ибо (большая) ловкость других обращается во славу и выгоду другим. Посему ты должен поступать обдуманно. Я привожу тебе не старые примеры, то, что случилось незадолго до наших дней. Всего чаще воеводы страдают от мнимых друзей.

О набегах и горных проходах. (1042г.)

Когда ты вступишь в (соседнюю) землю землю и разоришь ее, то если есть клисуры (тесные горные проходы) там, где ты вошел, не возвращайся тем же путем. Ибо, зная о неудобопроходимости клисур, враги займут их заранее и на возвратном, пути сделают тебе большой ущерб.
Так сделал Требиньский Серб с катапаномДрача Михаилом, сыном логофета в Диоклее (Дукле), и уничтожил его войско свыше 40 тысяч. Названный стратиг, вступив в Диоклею, разорил ее и на возвратном пути обрел клисуры, чрез которые он вошел, занятыми и попался в плен. Хотя и был, кажется, у него другой путь для безопасного отступления, но вследствие необдуманности, а еще более — неопытности он дал себя полонить.

(1049г.)

Когда, вследствие Божьего попущения явились Печенеги и вступили в ромэйские пределы, то благочестивым царем Константином Мономахом выслан был Константин Ректор с войском и большою силою воевать их. Вышедши с отвагою против бесчисленного
их войска, он не раскинул лагеря, не поставил палатки, не дал отдыха утомленным воинам своим, но сейчас же устремился на битву со врагами. А Печенеги, успевшие отдохнуть, с бодростью доскочили вперед и стали строем. Ибо пища и отдых обыкновенно делают более смелыми даже и очень робких людей. Ромэи и кони их, впав в уныние частью от труда и совершенного пути, частью от истомы и жажды, не могли выдержать даже малейшего натиска, но тотчас обратились в бегство; и произошло большое их избиение. Здесь пали самые сильные и храбрейшие из Ромэев, погибли целые десятки тысяч, и почти вся Ромэйская страна наполнилась плачем.

(1053г.)

Монах Василий (Синкелл), волостель Болгарии, отправлен был покойным царем Мономахом воевать Печенегов.
Он выступил против них и вышел к ним на встречу, имея помощником аколуфа Михаила: у обоих было много войска. И вот, как сказано, выступив и приблизившись к врагам, они, вследствие неопытности, не захотели тотчас же вступить в сражение, но откладывали (бой) со дня на день. Между тем стал ощущаться недостаток в припасах для войска и скота. Враги же, приходя от своей невоздержной трапезы,
подступали близко к войску, поднимали вопль и снова удалялись. Ромэи, частью бедствуя от недостатка припасов, частью оробев вследствие необходимости видеть их ежедневно и слышать их крики, дали тыл даже без боя. Ночью они сели на коней и побежали, но только не избегли рук супостатов; и таким образом вследствие неопытности произошло самопроизвольное распадение армии. Ибо если люди страдают от труда, утомления и недостатка в пище, то хотя бы существовало ожидание сражения, все-таки удрученное их положение поселяет смятение в душах и приводит к отступлению.
Вождь, избегай удовольствий, чтобы не попасть, как птица, в сети.

Если (иноплеменный) народ сделает нашествие на твой город и заключит с тобою любовь и даст тебе клятву, не верь ему, но тогда еще более берегись; и если он пожелает, чтоб открыт был рынок для купли и продажи, сделай это. Но только вот что: не устраивай рынка вблизи города; ибо стоить помнить о том, как пострадал в недавнее время город Димитриада.
В первый час дня подплыли к нему пять агарянских разбойничьих судов; жители города, предуведомленные об их приходе, были наготове. Когда Агаряне приблизились, то от них пришла весть: «мы не пришли воевать, но открыть рынок, продать пленных и вещи, которые мы добыли в экспедиции, и если вы требуете, мы даем присягу, выдаем заложников и тогда уже открываем торговлю».
Жители по неопытности поверили им; с той и другой стороны принесена была присяга.
Неопытность имеет то свойство, что если ее неожиданно постигнет что хорошее, то она впадает или в неумеренную радость, или в неприличную дерзость; а если душе вообразится что худое, то впадает в отчаяние. И так, давши взаимно друг другу клятвенное слово и заложников, успокоились. Но был там один человек, родом из Византии, жительство имеющий в Димитриаде, чрезвычайно пронырливый; имя этому человеку было Ной. Он всяческими ухищрениями старался отобрать у местных жителей имущество их и сделать его своим собственным.
Считаясь тогда властелем (династом) в Димитриаде и желая поживиться чем-нибудь и от Сарацин, он не дал им уйти далеко от города и открыть рынок, но заставил их совершать продажу подле самой стены: он соображал, что если продажа будет совершаться вдали от города, то ему нельзя будет пойти туда и видеть — что они продают, а если вблизи стены, то из замка он может высмотреть, — что ему понравится, и взять себе как будто с целью покупки; а когда наступит вечер, то они уйдут с пустыми руками. И вот, немного поторговав, они (Сарацины) притворно удалились на суда, так как разразился сильный дождь. Горожане также сошли со стен и ушли ради дождя по домам, оставив немногих стражей, которые по неопытности тоже не были внимательны. Не заставив себя долго ждать, Агаряне сделали пробу, спустили с каждого из пяти судов по пяти человек вооруженных: зашедши наискось от города, откуда местные жители не подозревали ничего худого, они взобрались на бастионы городских стен по прилегающим к стене домам и кровлям и тотчас без всякого бою овладели городом, который отличался крепостью и обиловал всяким добром.

Я расскажу тебе, что случилосьс Никулицею Лариссейским при покойном царе Дуке. Этот государь был к нему расположен и верил словам его. В один день, он сказал ему: «Благой господин, готовится мятеж в Элладе, и если повелишь, я расскажу тебе, как это должно произойти». Но царь повелел ему молчать. Он подумал, что такое повеление последовало от царя ради посторонних предстоявших, и что дело отложено только на тот раз. Когда прошло много дней, он отправился к протосинкеллу Георгию Коринфскому и доложил ему, чтобы он сказал царю о своем желании беседовать с ним наедине об имеющем быть мятеже. Но тот откладывал со дня на день. Проведя ради этого своего дела тридцать дней в столице и не получив ответа, он с неудовольствием удалился.

В это время явилась комета, которую знающие в этом деле называли докидою и говорили, что это не к добру. Комета была большая, очень похожая на перекладину, и шла на запад, подобно луне. В то время были слухи, что Франк Роберт приготовляется идти на нас. Отчасти огорченный тем, что царь не соизволил с ним беседовать, отчасти
испуганный слухами и появлением звезды, Никулица удалился. Прибыв домой в Лариссу и узнав подробнее о заговоре, он написал царю о всех замыслах заговорщиков; а царь — как это случилось, я не знаю, — не дал ему никакого ответа. Между тем те лица, которые задумали весь заговор, не решались высказаться перед ним хотя сколько-нибудь. Не получив ответа от покойного царя, он опечалился. Он хотел было захватить виновников злого умысла, но рассудил так: если он схватит их, но не ослепит или не обезглавит тотчас же, то неизбежно поднимутся на него друзья их, ибо они вступили в заговор с Влахами и Триккалитами, — пожалуй возьмут над ним верх и сотрут его (с лица земли). А если б он захотел противостать им, и возникла бы война между ним и ими, и он убил бы некоторых или даже, схватив их, ослепил, то царь всячески сказал бы ему:
«Мне принадлежит страна, а не тебе; об этом ты мне докладывал и раз и два, и если бы я хотел, то послушал бы тебя: как же ты, не имея моего приказания, осмелился ослеплять или убивать людей? ты сделал это из зависти к
их благосостоянию!»
Покойный царь был весьма щекотлив в таких делах. Рассудив все это и поняв, что если он то сделает, то не будет от того добра ему — так как он поступил бы против царского повеления, и что во всяком случае мятежники сожгут его дом и убьют обоих его сыновей и обоих братьев, Феодора и Дмитрия, и дочерей его, а его самого, заставив удалиться в город (столицу), доведут до необходимости терпеть всяческие бедствия и умирать с голоду, — он остался дома, как будто ничего не зная, хотя на самом деле у него было много соглядатаев, посредством которых он узнавал их планы.
А они относительно его совещали такой совет: «Если мы захотим действовать без него, то мы не в состоянии будем привести к концу свое намерение; если решимся его убить, то и в таком случае не в состоянии будем ничего сделать; напротив он еще нам наделает много хлопот, ибо он имеет людей и собственное войско, а город и страна послушаются всего, что бы он ни сказал. Лучше откроем ему свои решения».
Так они и сделали. Они послали к нему вождей своих — протоспафария Иоанна Гримианита и Григория Амвака, которые и открыли ему все. Он притворился ничего незнающим, и сказал им:
«Во всяком случае, что предпримете вы, то и я». Между тем думал только о том, нельзя ли будет, когда соберутся все вместе, как-нибудь расстроить их. Они имели свое сборище на следующий день в доме некоего Боривоя Влаха. Когда они объявили влахам, что протоспафарий Никулица Делфина — он был тогда протоспафарием — пристал к нам, те сильно обрадовались, и все захотели идти к нему. Но он, не замедлив, предупредил их, и пришел туда, где были все собраны. Увидев его, присутствующие повскакали со своих мест и встретили его рабски почтительно. Когда он сошел с коня, они приняли коня, а его ввели в среду свою и говорили ему: «Ты нам отец и господин; без тебя мы не хотели ничего делать, ибо это было бы не хорошо; теперь, когда ты пришел к нам, скажи нам о нашем замысле, что нам следует предпринять».
Он им отвечал, что задумано дело не хорошее, ибо, во-первых, мы идем против Бога и восстановляем его против
себя, во-вторых, идем против царя, который поднимет на нас многие языки и истребит нас; сверх того, теперь уже июнь месяц: как же мы соберем жатву, если начнется смятение? Обращаясь к Влахам, он спросил их: «Где теперь ваш скот и где ваши жены?»
Они отвечали: «в горах Болгарии», ибо у них такое правило, что скот и семьи их от апреля месяца до сентября
пребывают на высоких горах и в самых холодных местах.
«Ну вот», сказал он, — «как бы не захватили вашего скота тамошние жители, которые теперь держат сторону царя».
Влахи, выслушав это, сдались на его речи, и сказали: «Мы отступаемся от того замысла и согласны с этим».
Вместе с тем все ушли и расположились обедать. Когда же они встали от обеда и отдохнули в полдень, то опять все
вместе пришли к нему, между прочим — Влахи и Болгаре, опять совращенны Лариссейцы, сограждане Никулицы, сказали им: «Замысел этот отныне уже не тайна; только потому, что два его сына, Григора и Панкратий, находятся в столице, он всячески мешает нам, дабы царь, узнавши все, мог схватить нас».
Убежденные этими речами, они (Влахи) говорят ему (Никулице): «Все, что ты говоришь — это очень хорошо, но только нам нельзя оставитьто» (свой замысел о восстании). Вместе с тем они побежали все вдруг, схватили его и сказали: «С нынешнего дня ты наш глава и господин! Тебя мы ставим во главе настоящего восстания, чтобы ты приказывал нам, что мы должны делать».
Он отрицался от них и один, и два раза, и многажды, ссылаясь на свою любовь к миру. Потом приходят к нему некоторые из друзей его, и поклявшись пред Богом, сообщают ему следующее: «Если не пристанешь к их замыслу, ты умрешь от рук их». Вследствие того, против своего желания, он сделался их главой, и желая уловить их, сам был уловлен: возложивши на него злой свой умысел, они сделали его чуждым в отношении Божиих заповедей. Но для того, чтобы не погибнуть и не погубить всей земли их, предупредить избиение людей и порабощение, он встал как будто на какое дело и принял на себя заботу о всем. Он отправился из дому своего к Фарсалам, к реке Плирису — эта река Плирис имеет большую долину в обе стороны и протекает посредине между Влахами, разделяя их на две части. Раскинув там палатки, он стал собирать Влахов и Болгар, живущих там по соседству, и собралось к нему много народа. Он послал один отряд и в Китрос, приказав разрушить этот укрепленный город, что и было исполнено. Он написал к царю: «Я говорил тебе своими устами, что должен произойти бунт, и потом, пришедши домой, я писал тебе об этом; и вот теперь еще раз объявляю твоей кротости — поверь хотя ныне, — что они взбунтовались и сделали меня главою; возблагодари же Бога, что именно я держу под своею властью людей, так как я постараюсь расстроить восстание, если ты послушаешь меня и отменишь наложенные на них (податные) надбавки, и объявишь об этом».
А сделаны были большие надбавки.

А он (то есть, царь) прислал самые страшные клятвы в том, что он прощает все прибавки, сделанные с того дня, как он воцарился и до сего дня, и что никто не будет сослан в ссылку из приставших к нему, никто не подвергнется описи (имущества) или казенному и частному взысканию, но что он все прощает со страхом Божиим. Прежде получения
этой клятвы Никулица устремился против города Сервии: этот город находится на очень высоких скалах и окружен самыми дикими и глубокими расселинами. Он пришел туда; но ни тамошние жители не хотели воевать с ним, ни самые бунтовщики — с ними. И так, расположившись насупротив их на равнине лагерем, он пригласил их спуститься к нему: они все приехали, и сошедши с коней своих, стали пред лицом его — посредине лагеря со связанными руками и говорили: «Мы — твои рабы, и если повелишь, мы сейчас провозгласим тебе многолетие».
А он сказал им: «Я знаю, что если отпущу вас, и вы уйдете, то сейчас, как придете в крепость, вы не будете соблюдать, в чем со мною условились; следовало бы мне задержать вас здесь; но есть такой старинный военный закон, по которому всякий пришедший по собственной воле к царю или тирану, или воеводе, не может быть задерживаем против своей воли, но свободно уходит домой: ради этого закона и я отпускаю вас. Идите с радостью в домы свои; а если вы обманете, то я не пощажу вас».
Они же, надавав ему тысячи обещаний, удалились.

Когда он сделал им увещание, они воротились в город и начали браниться так, как это обычно необразованным
людям. Огорченный их поведением, он начал против города враждебные действия за их обиды. У него не было желания воевать их, так как он не принял участие в мятеже добровольно и не хлопотал о том, чтобы его провозглашали (главою), а сделал это ради народа, дабы соблазнившись не убили его, как злодея. Но теперь вследствие обиды со стороны их и наглости их, он пошел на них, и воевав их три дня, на третий овладел ими.

После этого пришла клятва покойного царя и царский образ вместе с клятвами, обещаниями чинов и многого другого. Только вот что: служащие царям говорят согласно с их желаниями, но нет в них прямоты; ложь и неправда на устах их и коварство на губах их. Они не желали, чтобы тогда был мир, но хотели, чтобы земля осквернилась убийствами и
кровью христиан. А сват мой, хотя и попал неожиданно в такую беду, все-таки молил Бога, чтоб он освободил его из нее и привел все к миру. И всеблагий Бог помиловал его, и по благодати его, он получил возможность все успокоить, как хотел того. Он принял клятвы и святую икону Христа Бога нашего, Богородицы и других святых, изображенных вместе, и возблагодарил Бога, утверждающего мир.

Призвав народ, он вынес пред лицо всех иконы и показал им; затем прочитал им клятву и убеждал их умириться и
воротиться каждому восвояси. Они не хотели, говорили: «Как скоро поднял войну, не ищи мира». Когда же он настаивал на мире, они не соглашались, поднимая громкий крик, как обыкновенно делает необразованный народ. Тогда он приказал взять под стражу — из среды Влахов главного их вождя Славоту Кармалаки, а из среды Лариссейцев Федора Скривона Петаста. Остальные, увидев, что ведут их на смерть, испугались, и пав пред ним
на колена, все молили, чтоб он помиловал их, говоря: «Будем делать все, что ты прикажешь нам».
Склонившись пред их увещаниями, он помиловал схваченных, и взяв с собою отборных людей из среды Влахов и Лариссейцев, пошел к катапану Болгарии, Андронику Филокалесу, который прислал ему царскую клятву. Он нашел его в Петериске упавшего духом и среди большого страха, так как он не ожидал, чтобы (мой сват) искренно хотел мира.

Отсюда он отправился к царю в столицу, и царь принял его хорошо, и он гулял по городу в продолжение четырех
дней безбоязненно в сопровождении своих, когда прибыли в город лучшие люди из Влахов и Лариссейцев. После этого царь послал его к покойному патриарху Константинопольскому Кир Иоанну Ксифилину, с тем чтобы разделаться с ним и с его людьми, если бы тот осудил клятву и отверг скрепленное ею соглашение. Но святейший патриарх подтвердил клятву, простив его и всех его соучастников и освободив их от обвинения. Царь тогда явно разгневался и сослал его в Армениакский округ, в город Амасию, повелев его заключить в тюрьме, в так называемой «Мраморной». Сидя в ней, он написал к отцу моему Кекавмену обо всем, что с ним приключилось в этой жизни.

По смерти царя (Константина Дуки), воцарился вместо его Роман Диоген, муж, памятующий дружбу. Вместе с провозглашением его, в тот же самый день он написал протосинкеллу и претору Армениаков Георгию Коринфскому, чтоб он не препятствовал (Никулице) отправиться в столицу; ибо покойный император Диоген был его другом исстари, когда еще был катапаном. Он писал также и ему самому (Никулице) следующее: «Радуйся и веселися, ибо Бог возвысил меня и дал царскую власть; приходи скорее, чтобы быть облагодетельствованным от моей царственности»
Он так и сделал, скоро прибыл в столицу, поклонился ему и поблагодарил его за то, что вспомнил о нем. Но только царь не сделал ему ничего хорошего, кроме того, что сына его Григория,спафарокандидата, произвел в протоспафарии, а брату его Панкратию увеличил содержание. Вследствие людской зависти он велел ему удалиться домой и делать там, что хочет, ибо все-таки он имел в отношении к нему доброе расположение. И вот он оставался дома в продолжение четырех лет, наслаждаясь спокойствием и воздавая благодарность Богу и царю. Хотя и много было клевещущих на него, но царь никому
не верил. Когда же покойный царь (Роман) был взят в плен Турками, он опять прибыл в столицу. Тогда уже был там превосходительнейший и августейший кир-Никифор, судья Пелопонниса и Еллады, муж во всем превосходный и разумнейший, очень близко ознакомленный с военным и гражданским опытом; он был евнух великой души, в высшей степени острый, очень ловко соображавший и говоривший. Он видел Николицу, беседовал с ним и теперь пожелал воздать ему хвалу. Ибо он проходил чрез Лариссу и посоветовал ему явиться в столицу — ради того, что недавно
воцарился кротчайший и благодушнейший кир Михаил. Рассудив и сам, что это совет добрый, он явился на поклон к царю, и царь его принял. В продолжение многих дней он оставался однако без дела и скучал, вследствие того,
что царь был занят необходимыми делами. По истечении же этих дней он назначил его вождем и писцом над сухопутными и морскими отрядами.

Ибо Бог, увидев, что вследствие его ловкости не произошло мятежа, вложил в сердце благочестивейшего царя кир-Михаила сжалиться над ним и помиловать его. Никогда не бывало, чтобы кто-нибудь осмелился поднять бунт против царя и Романии, пытаясь нарушить мир, и не погиб бы сам.

Поэтому увещеваю вас, дети мои возлюбленные, которых мне дал Бог, стоять всегда на стороне царя и быть его
слугами; ибо царь, сидящий в Константинополе, всегда остается победителем.

Частные советы и рассказы

О друге, чтоб ему не останавливаться в твоем доме.

Если имеешь друга в ином месте, и он проезжает городом, в котором ты живешь, не помещай его в своем доме, но пусть он пристанет в другом месте, а ты посылай ему все нужное, и он еще более будет тебе благодарен. Если же ты остановишь его в своем доме, то послушай, сколько из-за этого родится неприятностей.
Во-первых, ни жена твоя, ни дочери твои, ни снохи твои не будут иметь свободы выходить из комнаты своей и распоряжаться в доме как
следует. А если уже им будет необходимая нужда выйти, то друг твой вытянет шею и устремит на них свои глаза; когда ты стоишь вместе с ним, то конечно, он притворно потупит свою голову, но все-таки будет подсматривать, какая у них походка, как они поворачиваются, как подпоясаны, и какой у них взгляд; просто сказать: будет их оглядывать с головы до ног, а после станет передразнивать пред своими домашними и осмеивать.
Точно также он найдет дурными твою прислугу, твой стол, весь порядок. Еще будет расспрашивать о твоем имуществе: есть ли у тебя то, есть ли другое. Но что много об этом говорить? Если он найдет удобный случай, он будет делать любовные знаки твоей жене, будет на нее смотреть бесстыдными глазами; если может, то и соблазнит ее; если ж и нет, то все-таки, когда уйдет, похвастает, чем не следует; а если он не скажет, то враг твой в ссоре с тобою будет о том кричать.

О дочерях, как их следует воспитывать

О женах, как им должно вести себя, мы хотим написать после; здесь я должен говорить обо всем, и потому ты удовольствуйся сказанным. Но вспомнив об одном случае, я сведу мою речь к тому: хорошо будет, если ты всегда будешь внимательно смотреть за дочерью твоею и за женой твоею.
Один богатый человек из знати, отличавшийся высоким саном и благородством происхождения, имевший жительство в столице — имени его я нарочно не называю, потому что он еще находится в живых — имел супругою женщину хорошего рода, у которой брат был стратигом, красивую лицом; но еще более привлекательна была она душою, ибо была украшена разумом и добродетелью, научена и в Священном Писании. Услышал о ней царь и часто присылал к ней, желая иметь с нею связь, обещая ей и мужу ее всякие чины и многие другие блага; впрочем, муж ее этого не знал. Потом царь послал его судьею в одно воеводство (фему); но не успев склонить ее, умолк. Воротившись чрез несколько лет из своего воеводства, муж веселился в дому своем.
Между тем один юноша тоже хорошего рода и красивой наружности притворно заявил притязание на родство с нею (женою), и говорит во дворце ее мужу: «я состою в родстве с твоею госпожой судейшею»; сверх того, наговорил ему еще много другого и навязался ему в дружбу, так что судья позвал его к себе. Он подделался к нему и стал их домашним человеком.
Что много говорить! Он вступил в связь с этою некогда блаженною, а теперь несчастною женщиной. Когда это сделалось известным, то мужем ее и родными ее овладело уныние и печаль, или даже отчаяние; а юноша хвалился тем, как будто каким подвигом Геркулеса, и чего не могли сделать обещания чинов и богатства, то сделали близкое знакомство и друг.

О страсти к наживе.

He входи в излишние спекуляции, и вовсе не бери на себя казенных откупов (служб), — иначе погубишь хлеб твой и наследникам твоим вместо доброго наследства оставишь заботу, и они будут находиться в постоянной тревоге. Я расскажу тебе историю, которую видел и передал мне отец мой .Он имел племянника, протоспафария и стратига Иоанна Маия, умного и деятельного человека, богатого деньгами и многим имуществом.
Заблагорассудилось ему взять на себя податной откуп округа Аррависса; отец мой, когда он у него спросил совета, стал его удерживать. Тогда он указал ему на домы граждан и сказал: «Все эти домы выстроены на счет казенных служб». Отец мой удалился на родину, а он взял откуп и отправился в свой округ. По истечении немногих лет (отец мой) воротился в столицу и отправился с приветствием (к племяннику), но не нашел его дома, а отведен был управителем (вестиаритом) к св. Павлу, в богадельню, и увидел там его в темной комнатке сидящего в заключении, что называется в колодках, проливающего слезы и проклинающего самую жизнь. Ибо у него была недоимка в 60 литр, которые с него и взыскивались. Но этим он не избавился, а остался должником даже и по смерти.
Равным образом ты знаешь, чему подверглись многие другие из-за этих податных откупов: они лишились своего сана и своих имений.

О коварных должниках.

Остерегайся тех, которые с коварством хотят у тебя сделать заем ибо многие таким образом потеряли хлеб свой. Послушай как (это бывает). Не с первого раза попросит у тебя одолжения тот, кто хочет занять таким образом: он пошлет тебе сначала что-нибудь съестное, зайца, либо куропаток, либо рыбы и еще что, пожалуй — даже благоуханий; потом и во второй, и в третий раз сделает то же. Затем он пригласит тебя к себе, как будто любя тебя, и раз, и два. Он покажет тебе много золота, которое он занял тоже у кого-нибудь другого, и скажет тебе, что это он приготовил для такого-то и такого-то предприятия, но только не хотят брать такой монеты (такого чекана), а требуют вон такой-то, той, которая, по его мнению, есть у тебя. «Я знаю», скажет он, — «что ты имеешь такую, и если меня любишь, дай мне, чтобы мне не потерять хорошей сделки, которая может принести мне много барыша: завтра или вечером воскресенья ты получишь свои деньги обратно с прибавкою больших подарков». А если он не скажет этого, то скажет что-нибудь другое, например: что у него есть под руками такие, какие видишь, деньги, но что либо потерялся ключ от ларца, либо пришел вчера его друг, и он отдал ему столько-то литр, и вот теперь сам нуждается: дай ему, с ним, де, ничего не потеряешь. Когда он наговорит тебе таких речей, увлечет, или лучше, размягчит тебя, ты с большою готовностью дашь ему взаймы, так как ты вспомнишь и о присланном тебе от него съестном, и о тех роскошных трапезах; и притом еще будешь надеяться на обещанное. А он возьмет и сочтет за свой выигрыш; он скажет: «благословенны те зайцы и прочие блюда, которые я посылал ему, благословенны обеды, которые доставили мне это золото». Потом мало помалу он начнет отдаляться от тебя; а если ты напомнишь ему об отдаче, он отделается словами. Затем он будет скрываться от тебя; если же ты постучишься у его калитки, то он не даст тебе ответа; ты уйдешь с унынием. Если же войдешь нечаянно и захочешь с ним побеседовать, то он заставит отложить разговор, либо потому, что он, де, теперь находится в раздраженном состоянии против кого-то другого, либо потому, что у него есть такое-то горе. А если, уже вынужденный, ты ему что нибудь заметишь, то он скажет тебе: «Как тебе не стыдно мучить меня из-за таких дурных и неполновесных монет: поверь, если б я знал, что ты таков, то никак не взял бы у тебя. Притом», скажет он,— «я еще не продал своего товара». И наговорив еще разных подобных благовидных речей, он заставит тебя уйти с пустыми руками. После этого он скажет тебе и то: «Поверь, что блюда, которые я тебе присылал, обеды, которые ты потреблял, и наконец, курения, которые ты получал и жег, стоили довольно дорого: а зачем мне было о тебе заботиться?» И вот он поставит это в счет (уплаты) капитала. Ты захочешь получить хотя половину, и не дано будет тебе. Он будет еще бранить тебя и клеветать на тебя; да что много говорить!
Он превратится в твоего заклятого врага, будет изрыгать против тебя огонь и пламя. Будь осторожен.