Вой. В подавляющем большинстве случаев вой выступают, как войско князя, но в ряде случаев из контекста ясно видно, что «воями» названа совокупность всех воинов вообще. «Игорь и Олег пристроиста воя многы, и варягы и поляне и словене и кривичи» . «И собра вой 4000: Варяг бяшет тысяща, а новгородцов 3000» . Таким образом, термин «вой» часто используется как обобщающий, включающий в себя и княжеских воинов, и иностранных наемников, и земельное ополчение.

Дружина и двор. Рассматривая возникновение в XII в. такого явления, как княжеский двор, А.А. Горский вынужден отметить, что «относительная узость двора, по сравнению с дружиной отразилась, в частности, в появлении унифицированного термина для обозначения его члена - «дворянин», в то время как подобного обозначения для отдельного члена дружины («дружинник») в древнерусском языке не было: члены дружины обозначались различными терминами, что отражало ее неоднородный состав...».
Слово «дружина» является общеславянским. Оно образовано от слова «друг», первоначальное значение которого — спутник, товарищ на войне. Следовательно, дружина — это боевые спутники, товарищи. Не исключено, впрочем, что слово «дружина» означало вначале просто группу товарищей, спутников, домочадцев, челядь, а также общину, членов общины, товарищество, артель, компанию. Со временем к этим значениям присоединились новые: родовая или племенная дружина во главе с местным вождем, княжеская дружина, войско вообще.

Княжеская дружина в летописях не является устоявшейся организационной структурой. Это обобщенное название княжеского окружения. Но, в одном случае (война с болгарами, 971 г.), в ситуации крайней опасности, требующей сплочения всего войска, князь Святослав называет дружиной все свое войско: «Уже нам пасти зде; потягнем мужскы, братье и дружино» . В другом же случае, при описании Любечской битвы 1016 г. Новгородская четвертая летопись сообщает, что «Святополк стояше межю двемя озерома и всю нощь пил бе с дроужиною своею» . Если под «дружиной» понимать все войско, то получится, что Святополк перед лицом врага пьянствовал вместе со всеми своими воинами. Однако, это мало вероятно. В данном контексте «дружина» - это ближайшее окружение князя. Софийская первая летопись, описывая тот же эпизод, подтверждает такую трактовку: «...Святополк стояше межи двема озерома и всю нощь пил с боляры своими».

В летописях встречается использование термина «дружина» и по отношению к святым мученикам: «а от Пскова целовал крест князь Григореи и Сысои посадник и Роман посадник и дроужина их к Новугороду за Псков за пригороды и за все свои волости, месяца июня в 18, на память святого мученика Леонтиа и дружины его» . Об этом же событии в другом летописном сообщении читаем: «а от Пскова целовал крест князь Григории и Сысои посадник и Роман посадник и дружина их к Новугороду за Пъсков и за пригороды и за всю свою область, месяца июня во 18 день, на память святых мученик Леоньтия и Еоупатия и Феодула» . Таким образом, святых Евпатия и Федула летописец называет «дружиной» святого Леонтия.

В псковских летописях дружиной часто называется посольство, в которое входят люди не военные: дипломаты, дьяки, уполномоченные представители государственной власти. Они, конечно, в военное время, могли участвовать в военных действиях. Но в ходе посольства их функции сугубо мирные: «Оубиша Немцы в Лотыголе, на селе на Опочьне, псковъских послов пять муж, Михаля Любиновича и с ним дружину его на миру»

Дружиной называют и отряд «охочих людей», отправляющихся во время войны пограбить противника: «Юрьи посадник Козачкович, поимя с собою мало дружины, охвочих людии, пскович, изборян, острович, вороначян, вельян, и шедше повоеваша Ржову и Лоуки» . Дружиной в летописи Авраамки названа ватага ушкуйников: «О Прокопьи, о войне, его, и о концене его, и о дружине» - так озаглавлен в летописи рассказ о походе новгородских ушкуйников в 1375 г.
Неоднократно упоминается в источниках и боярская дружина: «и иде Даньслав Лазутиниц с дружиною Кыеву к Мьстиславу по сыне» ; «Иде Даньслав Лазутиниц за Волок даньником с дружиною»124; «Иде Нездила Пьхциниц на Лукы воеводою; иде с Лук с малом дружины в Лотыголу на тороне» . То есть, дружиной военачальника летопись называет в одном случае лично ему подчиняющихся воинов (в окружении таких воинов -отроков, кметей - данщики ездили собирать дань), а в другом случае - отряд ополченцев, жителей Великих Лук, которых присланный из Новгорода воевода поднял в поход.

Термин «дружина» в первую очередь показывает отношение человека к своему окружению. Он синонимичен современным терминам «друзья», «соратники», «единомышленники» . Таким образом, княжеская дружина -это те, кому князь оказал честь, назвав их своей дружиной. То же самое можно сказать и о боярской, и о промысловой, и об ушкуйной дружине.

Признавая, что ХП-ХШ вв. был периодом разложения и упадка «дружины», как дружинного союза окружающих князя воинов, надо, однако, иметь в виду, что в военном сословии древней Руси никакого упадка не было. Просто военное сословие древней Руси перестало быть «дружинным». При описании княжеского военного окружения на смену «дружине» в летописных текстах приходят «двор» и «дворяне». Появление новых, более конкретных и узких по значению терминов говорит не о разложении личного княжеского войска, а о его укреплении, о более четком разделении полномочий и социальных ролей в правящем классе древней Руси. Из общности социально активных, входящих в княжеское окружение людей, именуемых в источниках «княжеской дружиной», постепенно вырастает государственная организация, состоящая из бояр, дворян, гридней, отроков, детских, огнищан, тиунов, посадников, тысяцких, и т.д. Каждый из этих терминов в той или иной мере конкретизирует обобщенное понятие «княжеская дружина», характеризуя тех или иных представителей правящего класса, как с точки зрения социальной значимости, так и с точки зрения выполняемой в сложившейся государственной системе функции.
На примере рассмотрения значений летописных терминов «вой» и «дружина» достаточно ясно видно, что эти слова нельзя воспринимать, как современные научные термины, имеющие четкое определение и границу применения. Конкретное значение этих и многих других древнерусских терминов сильно зависело от контекста и могло варьироваться в довольно широких границах.
Кроме того, летописные термины «вой» и «дружина» являются обобщающими. Термин «вой» - обобщающий по принципу отношения к военному делу, а термин «дружина» - обобщающий по отношению к тому лицу, о чьей «дружине» идет речь. Термины «вой» и «дружина» не указывают на группу лиц с определенными правами, обязанностями и социальными функциями. «Вой» применялись для указания на воинов вообще, а «дружина» -для указания на любых приближенных, в основном на приближенных князей и других военных лидеров, так как летописи освещают в первую очередь их деятельность.

По своему происхождению новгородское войско состояло из двух частей: собственно, жителей Новгородской земли и иноземцев, в новгородской летописной традиции именуемых «шестниками». Шестники могли быть союзными войсками, приглашенными специально для ведения планируемых военных действий. Однако приглашенная крупная армия была явлением нечастым и, скорее, исключением, чем правилом. Такие временные контингенты нельзя считать составной частью новгородского войска. В то же время, в составе новгородского войска фактически постоянно находились контингенты шестников, возглавляемые князем.
Окружение князя, как и все княжеское войско, порой именовалось в летописях «дружиной». Но далеко не всякая летописная «дружина» была княжеской, и не всякая «дружина» была военной. Военной «дружиной» князя летописец мог назвать как ближайшее военное окружение князя, так и все возглавляемое им в данный момент войско, от княжеских телохранителей до местного ополчения.

В берестяных грамотах Старой Русы №№ 6, 7, 8, 15 упоминаются «отрок» и «детский» в качестве судебных исполнителей, обеспечивающих взимание установленных законом штрафов. Возможно, это просто другое название тех же княжеских дворян. Так в новгородской берестяной грамоте № 222: «Я даю княжескому детскому гривну серебра и еду с ним, потому что они поставили меня (своим запирательством) в положение вора».
И.Я. Фроянов обратил внимание на различие в социальном положении отроков и детских: «Следует признать оправданным стремление историков разграничить детских и отроков, ибо, несмотря на принадлежность и тех и других к младшей дружине, между ними не было полного тождества. Если отрокам приходилось выступать в роли заурядных домашних слуг князя, то детские, насколько явствует из источников, службы по княжескому дому не несли. Использование отроков в качестве слуг в быту объясняет тот факт, что ими обзаводились и бояре. Любопытно при этом отметить отсутствие детских у бояр. Больше того, некоторые детские сами даже имели собственные дома, чего не скажешь об отроках. О наличии домов у детских говорит владимирский летописец, повествуя о волнениях, последовавших за убийством Андрея Боголюбского: «И много зла створися в волости его (Андрея), посадник его и тиунов его домы пограбиша, а самех избиша, детьцкые и мечникы избиша, а домы их пограбиша». Сближаясь в области военной, детские и отроки заметно расходились в сфере общественной деятельности. Дальше элементарного участия в суде с вытекающим отсюда правом сбора судебных пошлин отроки не пошли. Детские же порой занимали высшие правительственные должности, получая «посадничества». Владимирский летописец рассказывает: «Седящема Ростиславичема в княженьи земля Ростовьскыя и раздаяша бяста по городом посадничьство Русьскым дедьцким».

В летописях встречаются также «мечники» - судя по контексту, так называли младших воинов. После перечисления всевозможных штрафов, взимающихся с преступивших закон, в Русской правде указывается доля от штрафа, которую получает мечник взимавший штраф (или охранявший взимающего штраф): «А от гривне мечьнику куна» . «Мечник» упоминается в одном ряду с «детским»: «а железнаго платити 40 коун, а мечнику 5 коун, а полъгривне детьчкому» ; «И много зла створися в волости его, посадник его и тиунов его домы пограбиша, а самех избиша, детьцкые и мечникы избиша, а домы их пограбиша» . Судя по тому, что мечники упоминаются после детских, и получают меньшую сумму вознаграждения за работу (пять кун против полугривны, то есть двадцати пяти кун «детскому»), они и в военной иерархии занимали более низкое положение. В грамотах «детские» часто упоминаются, как судебные исполнители. Мечники, видимо, выполняли при них функции помощников, охранников, и, соответственно, получали меньшую плату. В качестве младших служивых воинов упоминаются порой и «кмети». В то же время, кметями древнерусские источники именуют не только воинов, но и крестьян-оброчников . Статус воинов кметей, видимо, был близок к статусу отроков. Возможно, отроки, кмети и мечники это названия одной и той же группы младших воинов, но характеризующие их с разных сторон, но, возможно, разница названий отражает разницу в социальном положении или в функциях этих категорий младших воинов.

Самым древним обобщающим названием для всего служилого сословия является, видимо, «гридень». «Гридити» - стоять на военной службе, служить в войске . Понятие «гридни» включает в себя все множество детских, мечников, отроков, кметей и прочих профессиональных воинов: «Ярославу же живущу в Новегороде и уроком дающю дань Кыеву 2000 гривен от года до года, а тысящу Новегороде гридем раздаваху» . Гридница - это помещение, предназначеное для воинских пиров. В источниках XIII в. и в более поздних «гриди» не встречаются.

В волостях, отданных «в кормление» служилым князьям, роль судей и судебных исполнителей, видимо, выполняли дворяне служилых князей -шестники, в то время как в остальных новгородских волостях эти должности во всех случаях, кроме указанных выше, выполняли сами новгородцы.
Понятия «шестник», «отрок», «детский» и «дворянин» могут относиться к личным воинам князя. Однако каждый из этих терминов указывает на множество персон с одной определенной стороны. «Шестник» - это в первую очередь иноземец. «Отрок» - в первую очередь, «рядовой», младший в воинской иерархии, несвободный воин. «Детский» - воин, находящийся на гарнизонной службе в крепости - детинце. «Дворянин» - личный воин князя, находящийся при князе, или, в более широком смысле, любой воин, подчиняющийся лично князю.

Основным видом деятельности, работой княжеских воинов-дворян, была война. Средства для содержания княжеского войска в Новгороде дворяне получали непосредственно от своего князя, либо выполняя функции судебных исполнителей, или еще каких-то «чиновников» в княжеском аппарате управления. В то же время, система судебных исполнителей, судя по Новгородской судной грамоте, вполне могла обойтись и без «шестников». Они, по крайней мере, к XV в. являлись уже не столько военной силой, принуждающей к исполнению закона, сколько княжескими представителями в системе судебных приставов. Дворяне следили за получением причитающейся князю доли судебных пошлин.
Той «работой», за которую князю и его дворянам в первую очередь шла доля от судебных и иных пошлин, была военная деятельность. Почти каждый год, а то и по несколько раз в год практически любой князь средневековой Руси ходил со своим двором в походы. Организовать обеспечение своих дворян пищей, жильем, одеждой, справедливо вознаграждать их за труд (то есть за ратные подвиги и успешное выполнение других поручений) было обязанностью военного вождя - князя.

В Новгород князья приходили со своим двором. Возможно, со временем в личное войско новгородских князей могли влиться и жители Новгорода. Однако князья в Новгороде сменялись довольно часто. Так, за два столетия, с 1095 по 1304 гг., князья менялись 58 раз, а некоторые из них задерживались в Новгороде лишь на несколько месяцев.
В 1304 г. «преставися князь великыи Андреи Олександрович, внук великаго Ярослава, месяца июля 27, на память святого мученика Пантелеймона, постригъся в скиму, положен бысть на Городци; а бояре его поихаша в Тферь» . То есть с тверским князем служили не новгородцы, а тверичи. По смерти князя им нечего стало делать в Новгороде, и они уехали на родину.
Учитывая, что князь уходил из Новгорода «со своим двором», мы можем с уверенностью утверждать, что подавляющее большинство княжеских дворян в Новгороде были шестниками - выходцами из других земель.

Развитие взаимоотношений князя и пригласившего его города происходило в Северной Руси иначе, чем на юге. Легенда о восстании жителей Новгородской земли против варягов и о призвании Рюрика на княжение прямо показывает особый статус Северной Руси. Если южные земли были завоеваны наследниками Рюрика, то в северные князей пригласили сами жители. И разница в положении князей на севере и на юге, еще не столь заметная в первые столетия русской государственности, с течением времени все возрастала.
С развитием общественных отношений князья Южной Руси все больше расширяли круг своей деятельности, получая при этом дополнительные права и обязанности, последовательно наступая на права самоуправляемых племенных, а позже городских и деревенских общин.
В то же время, в Новгородской земле в руках князя остались лишь самые древние военные и судебные функции, восходящие к временам Рюрика. Попытки князей расширить круг своих полномочий, а, следовательно, и свою власть в Новгороде, неизменно наталкивались на сопротивление, порой выливавшееся в народные волнения и изгнание князя.

Однако Новгород нуждался в князе. Изгнав неугодного князя, на его место тут же приглашали другого. Ситуация, когда Новгород находился без князя, самим новгородцам казалась ненормальной, опасной, бедственной, и была возможна лишь в течение короткого периода.
Мало того, с момента, когда изгнание одного князя и призвание на его место другого стало в Новгороде постоянной практикой, новгородцы приняли ряд специальных мер, направленных на то, чтобы не оставлять город без князя. Сложилась практика ареста прежнего князя и содержания его под стражей до прихода в город нового князя. Причем, арестовывали «уволенного» князя со всеми его родственниками и «с мужи его». Арестованный князь не мог активно противодействовать призванию нового князя, не мог устроить гражданской смуты в Новгороде, не мог уехать в свой удел и, подняв там крупные военные силы, напасть на Новгород, пока город оставался без князя.

В 1136 г. «новгородьци призваша пльскович и ладожаны и сдумаша,яко изгонити князя своего Всеволода, и въсадиша в епископль двор, с женою и с детьми и с тыцею, месяця майя в 28; и стражье стрежаху день и нощь с оружием, 30 муж на день» .
В 1142 г. «и услышаша Новегороде, яко Святопълк идет к ним с всеми людьми их, и яша Ростислава, и въсадиша в епископль двор, седевъша 4 месяци. В то же лето въниде Святопълк Новугороду, 19 априля; и пустиша Ростислава к отцю».
В 1160 г. «Прияша новгородци Святослава Ростиславица, и послаша его в Ладогу, и княгыню впустиша в монастырь святыа Варвары, а дружину его в погреб всажаша» . Тут князя не только подвергают аресту, но и высылают из города. Заметим, что в погреб заточена вся «дружина» князя. Видимо личное войско Святослава Ростиславича было крайне немногочисленным, если их всех уместили в погребе - наверняка одной из построек владычного двора. В 1210 г. «Святослава посадиша в владыцьни дворе и с мужи его, донеле будет управа с отцем».

Из приведенных цитат видно, что личное войско князя, находящегося в Новгороде было немногочисленным. В проекте договора Новгорода с польским королем и литовским князем Казимиром за 1471 г. оговаривается численность княжеских сил, которые должны находиться в непосредственной близости от Новгорода: «А наместнику твоему, и дворецкому, и тиуну быти на Городище в пятидесяти». Видимо, на протяжении всего исследуемого периода нормой было постоянное присутствие при князе, или при его наместнике в Новгороде только такого небольшого отряда.
В «Предисловии к Начальному своду конца XI в.» новгородский летописец с ностальгией описывает порядки, существовавшие «прежде»: «теи бо князи не збираху многа имения, ни творимых вир, ни продаж въскладаху люди; но оже будяше правая вира, а ту возмя, дааше дружине на оружье. А дружина его кормяхуся, воююще иные страны и бьющеся и ркуще: «братие, потягнем по своем князе и по Рускои земле»; глаголюще: «мало есть нам, княже, двусот гривен». Они бо не складаху на своя жены златых обручей, но хожаху жены их в сребряных» . Выделенный фрагмент явно нарушает образ идеальных воинов прошлого и скорее всего относится к современным летописцу дворянам новгородского князя. Именно полемике с современными, «корыстными» княжескими воинами посвящен данный летописный отрывок. Нам он интересен тем, что в нем упоминается сумма, бывшая, видимо, обычной платой, которую Новгород выделял на содержание княжеского войска во время написания приведенного отрывка.
Судя по следующему пассажу «Предисловия» («За наше несытоство навел бог на ны поганыя, а и скоты наши и села наша и имения за теми суть, а мы своих злых дел не останем» ) этот отрывок был написан в XIII в., вскоре после татаро-монгольского нашествия. В то же время, в новгородской берестяной грамоте № 788, датируемой XII в., говорится о жаловании «гридям»: «А гридям две с половиной гривны жалования же...».

Численность княжеских воинов - гридней в ХП-ХШ вв. можно примерно вычислить исходя из формулы 200/2,5 = 80. Учитывая, что двухсот гривен княжеским воинам XIII в. было уже мало, и что за 100 лет стоимость услуг воинов, скорее всего, могла только вырасти, мы можем утверждать, что двор князя в Новгороде XIII века содержал не более 80 дворян. Вероятно, численность княжеских дворян, находящихся при князе на Ярославле дворе или в Рюриковом Городище была еще меньше - порядка 50 человек - это согласуется с уже приводившимся текстом договора 1471 г.

Смещенного князя и его дворян держали под арестом (порой по несколько месяцев) на владычном дворе, причем у новгородцев было достаточно военной силы, чтобы сторожить пленников. В эпизоде 1136 г. говорится о сменной страже день и ночь, по 30 мужей в день. Вряд ли в более поздних эпизодах арестованный князь и его двор охранялись меньшим количеством стражей.
Заметим, что организовать такую многомесячную сменную стражу можно силами не менее сотни профессиональных воинов (каждый страж должен иметь хотя бы двух, лучше трех сменщиков - на случай болезни, срочной отлучки и просто, чтобы стража не переутомлялась от слишком длительных и частых дежурств).
В ходе развития общественных отношений в Новгороде князь постепенно утрачивал часть своих полномочий. У него оставалось все меньше рычагов для управления и все меньше способов сбора с новгородцев денежных средств. Так в 1229 г. новгородцы предъявили князю Ярославу ультиматум: «поеди к нам, забожницье отложи, судье по волости не слати; на всей воли нашей и на вьсех грамотах Ярославлих ты наш князь; или ты собе, а мы собе» .
То есть они потребовали от князя отмены определенного налога и отказа от княжеских судов в волости. Этот ультиматум был следствием всплеска народного возмущения. Видимо, Ярослав злоупотреблял своими полномочиями, и именно это вынудило новгородцев поставить князю такие дополнительные условия.

Таким образом, князья и их двор, с одной стороны, были необходимы Новгороду, как профессиональные воины и как символ легитимности власти, но с другой стороны, борясь с постоянными попытками князей усилить свою власть, новгородцы были вынуждены создавать параллельные княжеским структуры, как юридические, так и военные: Для того чтобы иметь противовес немногочисленному, но профессиональному княжескому двору им приходилось содержать постоянную стражу, хотя бы на период ареста князя. Для того чтобы заменить княжеских судей в волостях они создали аналогичный институт судей и судебных приставов, не подчиняющихся князю.
Некоторые походы из Новгорода в XI-XII вв. совершаются силами князя и его двора, но все чаще в летописных упоминаниях говорится об участии в таких походах «новгородцев», как наряду с князем, так и вовсе без князя. Однако, несмотря на постепенное и закономерное усиление местной составляющей новгородского войска, несмотря на ослабление роли князей в общественной жизни Новгорода, приглашение князя и его двора на военную службу остается неизменной традицией на протяжении всей истории Новгородского государства.
Княжеская составляющая была крайне немногочисленной, часто меняющейся, но необходимой частью новгородского войска. Только этим можно объяснить то повышенное внимание, которое Новгород уделяет княжеской составляющей своего войска.
Борьбу за право называться новгородским князем и получать, на правах сюзерена, дань с богатой Новгородской земли вели сильнейшие князья древней Руси. Но постоянное личное присутствие таких князей в Новгороде было опасно для новгородских вольностей. Да и сами князья уже в XIII в. предпочитали жить не в Новгороде, а в собственных родовых владениях, где они были полновластными хозяевами. Вместо себя великие князья все чаще оставляют в Новгороде своих братьев, сыновей или просто наместников-бояр.

Военные силы князей в составе новгородского войска можно назвать профессиональными и наемными, поскольку они постоянно находились в состоянии боеготовности, а Новгород на постоянной основе выделял определенные средства на содержание этих сил. В то же время, большую часть местной составляющей новгородского войска, с точки зрения способа ее набора и содержания, можно считать ополчением. Крупные военные силы новгородцев собирались каждый раз заново для конкретной военной цели и распускались после завершения военных действий, а иногда, в случае необходимости, и раньше.
Однако известно, что лучшим способом поддержания профессионализма на высоком уровне является постоянная практика, поэтому можно смело утверждать, что значительная часть новгородского ополчения достигла высокого уровня военного профессионализма, так как участвовала в военных действиях наравне с профессиональными княжескими военными силами. В летописях при упоминании о военных действиях во многих случаях сообщается об участии в войне и новгородцев и князя. И это касается не только оборонительных мероприятий, но и дальних походов.

Так, если за XI в. в Новгородской первой летописи встречается упоминание об участии новгородцев в пяти походах, и об участии новгородского князя в шести походах,
то в XII в. соотношение уже в пользу новгородцев: упоминается об участии новгородцев в 38 походах, и об участии князя в 29.
В XIII в. упоминается о 52 походах новгородцев и лишь о 35 походах новгородских князей.
В XIV в. соотношение уже 43 к 11. Причем с XIV в. в летописи чаще упоминается об участии в походах служилых князей, а не князей-сюзеренов Новгорода.
Так как Новгородская первая летопись заканчивается 1445 г., общее число упоминаний походов за XV в. меньше. Однако и тут соотношение участия новгородцев и их князей в походах 13 к 3.

Следует оговориться, что походов было совершено, несомненно, больше, и в летописи упоминаются далеко не все. Однако соотношение летописных упоминаний об участии в походе тех или иных сил может, тем не менее, дать достаточно полное представление о процессах, происходивших в военном деле Новгорода.
В данном подсчете не учитывались походы, направленные на строительство крепостей. Рассматривались лишь походы, связанные с риском боя на открытой местности. Причем в расчет брались и те походы, которые завершились сражением, и те, которые окончились обычным разорением вражеской территории или просто демонстрацией силы, переговорами и примирением сторон.
Итак, судя по упоминаниям в Новгородской первой летописи, начиная с XII в. новгородское ополчение участвует в походах чаще, чем новгородские князья. Причем, ополченцы участвовали в походах в течении XII, XIII, XIV вв. в среднем каждые 2-3 года. Впрочем, тенденцию регулярного участия новгородского ополчения в походах можно проследить уже с XI в. Многие походы новгородцев XI в. просто не упоминаются в Новгородской первой летописи, однако о них сообщают Новгородская Карамзинская, Новгородская четвертая летописи и другие источники.
Таким образом, среди новгородских ополченцев уже с XI в. формируется слой профессиональных с точки зрения опыта и экипировки воинов, остающихся при этом ополченцами по способу призвания их на военную службу.

Вызывает интерес сам термин «новгородцы». Современному человеку кажется само собой разумеющимся, что «новгородцы» - это все жители города Новгорода. Однако анализ контекста новгородских летописей позволяет нам увидеть совершенно другую картину.

Так, в 1134 г. «ходи Всеволод с новгородьци, хотя брата своего посадити Суждали, и воротишася на Дубне опять; и на том же пути отяша посадницьство у Петрила и даша Иванку Павловицю» . То есть, во время похода собралось вече, правомочное смещать и ставить посадников. Если бы в этом походе не участвовало подавляющее большинство имеющих право голоса на вече, или если бы сама процедура сбора вече вне Новгорода казалась новгородцам сомнительной, то решение о смещении посадника наверняка было бы оспорено. Однако ничего подобного не происходит. Смена посадника в походе летописцем воспринимается как явление законное.

В 1214 г. «Мьстислав же созвони вече на Ярославле дворе и поча звати новгородци к Кыеву на Всеволода на Чермьнаго. Ркоша ему новгородци: «камо, княже, очима зриши, тамо и мы главами своими вержем»» . Таким образом, Мстислав Удатный пригласил в поход все новгородское вече: «И поиде князь Мьстислав с новгородци к Кыеву месяця июня, на святого Феодора; и доидоша Смольньска, и бысть распря новгородьцем с смолняны, и убиша новгородци смолнянина, а по князи не поидоша. Князь же Мьстислав в вече поча звати, они же не поидоша; князь же человав всех, поклонивъся, поиде; новгородьци же, створивъше вече о собе, почата гадати. И рече Твьрдислав посадник: «яко, братие, страдали деди наши и отчи за Русьскую землю, тако, братье, и мы поидим по своем князи»; и тако поидоша и Смольньска, и постигъше князя».

Из этого эпизода отчетливо видна тождественность новгородского веча и новгородского ополчения. Ополчение собирается или не собирается на вече. Вече, приняв решение, тут же отправляется в поход. «Новгородцы», которые «гадают» (принимают решение) на вече и «новгородцы», которые выполняют это вечевое решение - одни и те же люди. Вече - это орган самоуправления новгородского ополчения. Новгородское ополчение часто является непосредственным исполнителем своих собственных вечевых решений.

Однако, если «новгородцы» - это полноправные граждане, и одновременно - воины-ополченцы, то таковыми же являются и «смоляне», «полочане», «черниговцы», «псковичи», «ладожане», «рушане», «лучане» в новгородских, а возможно, и в других русских летописях. По крайней мере, такя тракатовка термина подходит к городам, в которых сохраняется древний институт вечевого самоуправления.

В 1211 г., в то время, когда «посла князь Мьстислав Дмитра посадника на Лукы с новгородци город ставити, а сам иде на Торжок блюсти волости», в Новгороде произошел пожар. «Того же лета без князя и без новгородцов в Новегороде бысть пожар велик; загореся на Рядятине улици и сгоре дворов 4000 и 300, а церквии 15» . Здесь совершенно отчетливо видно, что «новгородцы» - это не все жители Новгорода, а только та их часть, которая участвует в ополчении и ходит в походы.

В «Уставе Всеволода о судах, и о людях, и о мерилах торговых» упоминается специальная норма, которую необходимо было соблюдать при разделе наследства между детьми от разных жен. При разделе небольшого имущества дети от третьей и четвертой жен должны получить: «из мала живота како робичичю часть (то есть такую же часть, какую получает «робич» - сын от рабыни - А.Б.): конь да доспех и покрут, по рассмотрению живота» . То есть, даже дети от 3-й и 4-й жен «новгородцев» и «робичи» должны были в наследство получить хотя бы коня и доспех.
Конь и доспехи, таким образом, являются непременными атрибутами полноправного гражданина - «новгородца», который участвует и в вечевом собрании и в походах новгородского ополчения.

Однако, если «новгородцами» летописи называют не всех жителей Новгорода, то возникает вопрос: кто именно считался «новгородцем»?
Ответ могут дать отрывки из летописей, в которых перечисляются «новгородцы». В 1166 г. «на зиму, прийде Ростислав ис Кыева на Лукы, и позва новгородци на поряд: огнищаны, и гридьбу, и купце вятыпии» . «Огнищанин», по Русской правде, - это слуга князя, отвечающий перед князем за сохранность княжеского имущества. Таким образом, огнищане, -это княжеские сборщики дани (даныцики), тиуны, другие управляющие княжеским имуществом или сбором княжеских податей чиновники. Возможно, огнищанином в ХІ-ХІІ вв. могли считать и посадника, ведь посадники в это время ставились именно князем. Лишь позднее должность посадника становится выборной на вече. В Новгороде функцию княжьих огнищан выполняли новгородские бояре.

«Гридьба» - это профессиональные воины, те самые, которым с X в. платится жалование за службу. А «купцы вятьшии» - это наиболее состоятельные из новгородских торговцев. Все вышеперечисленные входят в число летописных «новгородцев», но это не означает, что ими список новгородцев исчерпан. Вспомним, что в приведенном отрывке князь вызывает «новгородцев» «на поряд», то есть для заключения договора, возможно, для какого-то отчета или разбирательства. То есть, он вызывает наиболее знатных представителей, которые могут говорить от имени всего Новгорода.

Наиболее полно социальный состав новгородского ополчения можно выяснить, рассмотрев списки убитых в походе «новгородцев», которые порой приводятся в летописях. В 1200 г. «Литва взяша Ловоть и до Налюча, с Белей и до Свинорта и до Ворча середу; и нагнашася новгородци по них и до Чернян, и бишася с ними и убиша у них муж в клине 80, а новгородец 15: Рагуилу Прокшиница с братом Олексою, Юрья Сбыщиница, Ратмира Нежатиница, Страшка серебряника весца, Внезда Ягиница, Луку Мирошкин отрок, Микиту Лазоревица, Жирошку Огасовица, Осипа подвоискаго, Романа Потка, инех 4 муж; а полон всь отяша, а избыток убежа» . В числе «новгородцев» летописью названы Осип подвойский - то есть судебный исполнитель, Страшок - специалист по взвешиванию серебра и «Мирошкин отрок», то есть военный слуга некоего Мирошки. Заметим, что перечисленные «профессии», видимо, были довольно доходными. «Новгородцы», участвовавшие в 1200 г. в битве с литовцами были «силами быстрого реагирования». Они выступили из Новгорода и догнали литовцев, уходивших после разграбления южных волостей Новгорода. Эти «новгородцы» были хорошо вооружены, имели своих лошадей и свои доспехи, могли собраться и выступить в поход в один день.
Итак, самая мобильная и боеспособная часть «новгородцев» - это бояре, их отроки, и «государственные служащие» (судебные исполнители, «весцы» и т.п.).

Более широкий состав «новгородцев» представлен в описании Липицкой битвы. В 1216 г. речь шла не об отражении грабительского набега на окраину, а о сохранении независимости Новгорода, поэтому в поход отправилось, видимо, все новгородское ополчение. Описывая победу в Липицкой битве летописец перечисляет погибших: «на том победищи Гюргевых и Ярослалих вой паде бещисла, а новгородьц убиша на съступе Дмитра Пльсковитина, Онтона котелника, Иванъка Прибышинипя опоньника; а в загоне: Иванка поповиця, Сьмьюна Петриловипя, терьскаго даньника» . Ремесленники «котельник» и «опоньник» названы «новгородцами» наряду с государственным служащим -«терским данником».

Под 1234 г., описывая битву с литовцами на Дубровне, летопись сообщает о погибших в бою: «А новгородцов ту убита 10 муж: Феда Якуновица тысячкого, Гаврила щитника, Негутина с Лубяници, Нежилу серебряника, Гостилца с Кузмодемьяне улице, Федора Ума княж дечькои, другое городищанин, и иных 3 мужи».

Таким образом, в число «новгородцев» входят высшие должностные лица Новгорода, бояре, данщики, подвойские, городищане и другие чиновники и выборные магистраты города, а также простые ремесленники - опонники, котельники, щитники, серебрянники. Обратим внимание на то, что в последней цитате «новгородцем» назван и княжеский детский. В то же время, летопись сообщает, что в походе, о котором идет речь, участвовал и князь. Это упоминание дает нам основание предположить, что Федор был уроженцем и полноправным гражданином Новгорода, участвовал в новгородских вечевых собраниях и ходил в походы в составе новгородского ополчения.

Известие 1342 г. дает нам основание утверждать, что участвовали в ополчении и считались «новгородцами» все лица, занимающие выборные должности в Новгороде: «прислаша плесковици послы к Новугороду с поклоном: «идет на нас рать немечкая до полна ко Плескову; кланяемся вам, господе своей, обороните нас». Новгородци же, не умедляще ни мала, поехаша вборзе в великую пятнипю, а и иныи в великую суботу, а обьчины вси попечатав».
Новгородцы отправились в поход за день до пасхи. При этом они вынуждены были опечатать все собранные для праздничных братчин продукты и деньги. Следовательно, в поход отправились все участники этих братчин и все, кто эти братчины возглавлял, - все свободное взрослое мужское население Новгорода, включая выборных должностных лиц (уличнских и кончайских старост, церковных старост, попов и т.п.). Дело в том, что пасхальные братчины проходили, как правило, при церквях. Если бы попы не уходили в поход вместе с остальными «новгородцами», то не было бы смысла опечатывать все «общины».

Общепринятым является мнение о том, что в новгородское ополчение «не входили только несвободные жители и священнослужители». Анализ источников позволяет утверждать, что до конца XV в. в Новгородской земле попы входили в состав ополчения наравне с другими полноправными гражданами. Поп упомнается в числе «вятших людей», среди новгородцев, ходивших в 1193 г. на Югру: «и приидоша (новгородцы - А. Б.) к другому городу, и затворишася в граде, и стояша под городомъ 5 недель; и посылаху из города к ним с льстивою речью, ркуще тако: яко «сбираем сребро, и соболе, и иная узорочиа, а вы не губите нас, своих смердов и своей дани», а в то время копяще войско. И яко уже скопишася вой и выслашася из города к воеводе, рекши тако: «пойди в город, поемши со собою 12 мужа»; и йде в город, понявши с собою попа Иванка Легена и иных вячыпих; и иссекоша я на канун святыя Варваре».
В 1234 г.: «изгониша Литва Русь (Старую Русу - А.Б.) оли до търгу, и сташа рушане и засада, огнищане и гридба, и кто купьц и гости, и выгнаша я ис посада опять, бьющеся на поли; и ту убиша неколико Литвы, а рушан 4 мужа: попа Петрилу, Павла Обрадиця, а ина два мужа» . Заметим, что поп Петрила перечислен среди погибших во время сражения в поле, после того, как литовцы были изгнаны из Русы. Он не только оказал сопротивление напавшим, находясь в Русе, но и преследовал литовцев, сражался с ними в поле.
В 1343 г. во время одного из сражений с Ливонцами «некто Руда, поп борисоглебъскыи, поверг вся ороужия побеже с побоища, и прибежа к Изборскоу и поведа, глаголя: наших Немци всех побили; тако же и во Пскове поведа» . Таким образом, попы в Новгородской епархии не только ходили в походы, но и участвовали в сражении с оружием в руках. Поп Петрила (Рушанин) погиб, сражаясь с литовцами под Русой, а поп Руда (Пскович), думая, что битва проиграна, бежал с поля боя, бросив оружие.

Случаю, связанному с участием священника в военных действиях посвящен ответ Патриаршего синода в Константинополе епископу города Сарая Феогносту от 12 августа 1272 г. Епископ, очевидно, затруднявшийся найти правильное решение канонического казуса, спрашивал патриарха: «Аще поп на рати человека убиет, льзе ли ему потом служити?» Авторитет греческого епископа был непреклонен: «Се удержано святыми канонами!» Следовательно, священник, совершивший убийство во время боевых действий однозначно запрещался в священнослужении. Но раз был такой вопрос, значит, были на Руси и такие проблемы. Это каноническое правило сохранилось в составе многочисленных рукописных сборников. Поразительно другое. Несмотря на вполне ясный ответ, в большинстве списков вплоть до XVI в. это правило читается следующим парадоксальным образом: «НЕ удержано есть святыми канонами»... По сути, древнерусское сознание, исказив канонический текст, наделило духовенство «правом на убийство» во время официальных военных действий без поражения в священнических правах.

До XV в. привлечение попов в ополчение, как полноправных граждан, было обычной практикой в Новгородской земле, в том числе и во Пскове, который, хотя и приобрел статус независимого государства в XIV-XV в., все же входил в состав Новгородской епархии и имел массу общих обычаев и порядков со своим «старшим братом» Новгородом.

Под 1497 г. в Псковской летописи впервые зафиксирован отказ попов от участия в «розрубе» - сборе ополченцев на службу. «Князь великой Иван Васильевич прислал гонца своего во Псков, что отчина моя послужила бы мне на немцы, а яз отпустил воевод своих, Якова Захарьина с новгородцкою силою да князя Данила Щенятева с московскою силою. И псковичи рклися на помоч итти и срубилися с 10-ти сох человек конной. Да хотели и с попов взяти сильно; Ивана и Андрея рожественских попов хотели кнутом бити, и наги стояли двое их, и бесчествовали многих; и нашли в правилах святых отец о попех написано, и не взяша с них ничего в помоч» . То есть, хотя церковные правила, запрещающие попам участвовать в военных действиях, и существовали, до конца XV в. в Новгородской земле о них просто не знали, либо их игнорировали. Новгородский владыка никаких распоряжений и уточнений по этому поводу не давал, иначе псковским попам не пришлось бы терпеть насилие со стороны сограждан и доказывать свои права, ссылаясь на «правила святых отец». Видимо, в качестве доказательства попы продемонстрировали светским властям какие-то церковные книги, присланные им из Москвы, а, возможно и из Константинополя.

Таким образом, мы можем с уверенностью говорить о том, что «новгородцами» именовались и ходили в походы все (кроме монахов, женщин и детей) лично свободные жители Новгорода, от самых состоятельных до самых небогатых. В случаях, когда не было необходимости в участии всех «новгородцев», происходил набор по какому-то пропорциональному принципу - например, определенное количество бойцов от каждой улицы. Уличанское ополчение было достаточно самостоятельной военной единицей, способной быстро вооружиться и принять участие в бою. Такой же пропорциональный принцип мог применяться и в отношении сельского населения. Каждый сельский житель «тянул» налоговое бремя вместе с жителями своего погоста. Распределение налогового, в том числе и военного бремени как внутри сельского погоста, так и внутри городской улицы, происходило на уровне местного самоуправления.

В то же время, нельзя не обращать внимания на указания источников о несении военной повинности «каждым десятым» или «каждым четвертым и пятым». Аналогичный принцип призыва на военную службу применялся в исследуемый период в Испании, Швеции, Германии. Ганс Дельбрюк в своей «Истории военного искусства» пишет, например, об австрийском ополчении: «Тотчас же после начала гуситских войн (1421 г.) герцог Альбрехт V приказал составить список всех годных к военной службе от 16 до 70 лет. Согласно одному призыву от 1431 г., в основе которого лежали, очевидно, прежние, более ранние подобные призывы, каждые 10 хозяйств должны были выставить одного человека, отличающегося ловкостью и телосложением, а 9 остающихся должны были снабдить его всем необходимым и во время его отсутствия следить за его хозяйством» .

На Руси в основе набора ополчения из сельской местности могла лежать «соха». Соха в Древней Руси была единицей налогообложения. В грамоте Новгорода о предоставлении на год черного бора с новоторжских волостей Великому князю Василию Васильевичу подробно перечисляются средства производства, приравненные к сохе: «а в соху два коня, а третьее припряж; да чан кожевничскои за соху; невод за соху; лавка за соху; плуг за две сохи; кузнец за соху; четыре пешци за соху; лодья за две сохи; црен за две сохи. А хто сидит на исполовьи, на том взяти за полсохи...».
Скорее всего, для распределения военной повинности использовались оба метода: представительный - определенное количество от каждой самоуправляемой единицы (улицы, села), и пропорциональный -определенное количество с десяти человек (с десяти дворов, с десяти сох). Возможно, за каждой самоуправляемой единицей было записано определенное количество «сох». Пропорционально этому количеству сох происходил как сбор налогов, так и призыв ополченцев на военную службу или связанную с военным делом повинность - строительство стен, дорог, мостов, службу в обозе.

Способ сбора ополчения на войну в псковских летописях именуется «разруб»: «Срубилися с 10-ти сох человек конной» . Впервые в русских летописях «разруб», как набор воинов-ополченцев на службу упоминается под 988 г.: «И рече Володимир: «не добро есть мал город около Кыева», и нача ставити городы по Десне и по Въстри и по Трубежю и по Суле и по Стругне, и нача порубати мужи лучыции от Словен и от Кривиц и от Чюди и от Вятиц и от всех град; бе бо рать от Печениг; и бе бьяся с ними и одоляя им.»197 В 992 г. «Володимир заложи Белъгород, и наруби во нь от иных град, и много людии сведе во нь: бе бо любя град ть» .

В Новгородских источниках «разрубом» называют вообще любую государственную повинность. Так, в Правой грамоте посадников Якова Федоровича и Иева Тимофеевича и сотского Ивана о включении Власа Тупицина в волостной разруб княжеостровцев «разрубом» называется распределение любых государственных податей внутри общины между ее членами: «...посадники, обыскав судом, Вячеслава и всих княжьостровчев оправиша, а Уласка обиниша и даша Вячеславу и всем княжьостровчем грамоту судную правую: потянет Уласке с княжьостровци в старину, как отец его тянул; а потом тяжа не надобе» . Но ведь и военная служба - это государственная повинность, то есть, обязанность в случае необходимости каждому выходить на бой или нескольким соседям снаряжать бойца на войну.

В Новгороде для военных повинностей применяется другой термин: «покручать».
Под 1430 г. в летописи упоминается, что «пригон был крестианом к Новугороду город ставити, а покручал 4 и 5го» . Дело в том, что военную повинность, как правило, несли не все поголовно, а отдельные представители общины. И этих, несущих повинность, их соседи «покручали», то есть снабжали всем необходимым для несения службы. Интерпретировать сообщение 1430 г. можно так, что из каждых пяти, проживающих в окрестностях Новгорода крестьян, двое - 4-й и 5-й прибывали для проведения работ по строительству городской стены, а остальные трое из этих пяти их «покручали», то есть снабжали необходимым продовольствием, инструментом, телегами, лошадьми. Такой «пригон» крестьянам упоминается в Новгородской первой летописи всего один раз. Видимо, в остальных случаях Новгородские стены ставились и рвы копались силами самих «новгородцев», либо «пригон» крестьян проходил по более щадящей норме и поэтому воспринимался как явление обычное, само собой разумеющееся и не достойное того, чтобы быть занесенным в летопись.

По этой же причине в летописи не упоминаются и стандартные процедуры сбора (по новгородски - покрута) ополченцев на войну. А вот случай, произошедший в 1137 г. нашел свое отражение в летописи: «и мятеж бысть велик в Новегороде: не въсхотеша людье Всеволода; и побегоша друзии к Всеволоду Плескову, и взяша на розъграбление домы их, Костянтин, Нежатин, инех много, и еще же ищуще то, кто Всеволоду прияет боляр, то имаша на них с полторе тысяце гривен, и даша купце крутитися на воину» . Обычно разграбленное имущество «врагов Новгорода» делилось и присваивалось как военная добыча, однако, в данном случае, вече сочло, что необходимо на эти средства вооружить «купцов», то есть мелких новгородских лавочников и торговцев. Многие из этой категории «новгородцев», видимо, не могли сами обеспечить себя необходимыми для военного похода доспехами и лошадьми, поэтому их вооружение было оплачено из конфискованного у изменников имущества.

В 1200 г. новгородский воевода Нездила Пыхциниц «иде с Лук с малом дружины в Лотыголу на тороне, и засташа я в одринах, и убиша их 40 муж, а жены их и дети поимаша, а сами придоша на Лукы сторови вьси; а кто бе не пошьл по них Столбовиця с некольком дружины, а у тех кун поимаша, бивъше» . То есть, воевода ходил в поход во главе городского ополчения Великих Лук. А те лучане, которые уклонились от участия в походе, по возвращении были наказаны битьем и штрафом. Видимо, подобный способ принуждения к участию в ополчении был нормой права в Новгородской земле.

Размер собираемого ополчения каждый раз определялся в зависимости от серьезности ситуации. Так, чтобы отразить пограничный набег могли быть призваны только самые боеспособные, уже имеющие коня и доспехи, готовые быстро выступить «передние мужи» - бояре со своими отроками, данщики, судебные приставы, то есть профессиональные воины - те, кто по роду службы и так тесно связан с разъездами и применением военной силы. Но чем серьезнее была опасность, тем более широкие слои населения привлекались к ополчению. Это могли быть, по нарастающей:
- «вятшие люди» Новгорода, то есть все, имеющие уже для похода коня и доспехи;
- все «новгородцы», включая «молодших людей», то есть ремесленников, мелких торговцев и прочих небогатых новгородцев;
- «вся Новгородская земля», то есть ополчения Новгорода, Пскова, Ладоги, Русы и других новгородских пригородов и волостей.

Численность «новгородцев» можно оценить по следующему факту. В 1215 г. князь Ярослав «новогородци съзва на поле за Рожество, в мясопустную суботу, вси мужи и гостебнице, и изыма вся, и искова и посла их по своим городом, а товар их раздая и коне; а всех новгородцов беаше болши 2000» . Причем после такого вероломного поступка Ярослава в Новгороде осталось еще достаточно много «новгородцев». Новгород сумел выставить ополчение, достаточно многочисленное, чтобы разгромить огромную Суздальскую армию в Липицкой битве.

Готовясь к отражению вторгшихся в Суздальскую землю новгородцев, «Юрьи с Святославом и с Володимером вышел беше из Володимеря с всею братьею, и беаху полци сильни велми: Муромци, Бродници, и Городчане, и вся сила Суздальской земли, беше бо погнано ис поселен до пешца», - сообщает летописец. Таким образом, мы видим упоминание о поголовном ополчении со всей Суздальской земли, включая сельское население «до пешца», то есть до последнего безлошадного крестьянина.

Новгородская земля, видимо, также могла призвать в ополчение всех своих жителей, включая сельских, до последнего «пешца», однако, в летописях нет прямых указаний на такое поголовное ополчение. Нет никаких оснований для того, чтобы трактовать случаи, когда говорится о том, что собралась «вся земля Новгородская» как набор в ополчение всего городского и сельского населения. Скорее, под «всей землей Новгородской» имелись в виду ополчения Новгорода и всех его пригородов - Пскова. Ладоги, Русы и т.д.

Набор в ополчение сельских жителей до последнего пешца, видимо, был для XIII в. явлением редким, экстренным. И, как показала практика, такой набор сельчан в ополчение себя не оправдывал. В Липицкой битве превосходящее по численности и находящееся в удобной позиции войско суздальцев не выдержало атаки меньшего по численности войска новгородцев и их союзников. Одной из причин поражения, несомненно, была «рыхлость» суздальского войска - его непрофессиональный состав.

Пожалуй, поход, завершившийся Липицкой битвой, был последним дальним походом, в котором участвовало все новгородское ополчение. В описании связанных с Липицкой битвой событий летописцы уже четко разделяют «новгородцев» на «старших» и «молодших», однако, «новгородцы», участвовавшие в походе на Суздальскую землю, были конными. Готвясь к атаке на противников новгородцы «съседавъше с конь и порты съметавъше, босии, сапогы съметавъше, поскочиша; а Мьстислав поеха за ними на коних; и съступися пълк новгородьскыи с Ярослалим пълком».

Выделение «старших», «вятших» из общей массы новгородцев отмечалось летописцами и до XIII века.
С 1154 г. летопись неоднократно упоминает «переднюю дружину» или «передних мужей».
Так в 1154 г. «послаша владыку Нифонта с передними мужи к Юрьеви по сын, и введоша Мьстислава, сына Юрьева, генваря в 30».
В 1191 г. «ходи князь Ярослав на Лукы, позван полотьскою княжьею и полоцяны, и поя с собою новъгородьц передьнюю дружину».
В 1193 г. новгородский владыка отправляется на поставление «с передними мужи» .
В 1197 г. «Идоша из Новагорода передний мужи сътьскии и пояша Ярослава с всею правьдою и чьстью» .
«Передними мужами» летопись могла назвать как передовой отряд, идущий в авангарде войска, с целью разведки, так и всех тех, кто шел непосредственно в бой в первых рядах. И в том и в другом случае это наиболее опытные, хорошо вооруженные воины на лучших конях, то есть самые знатные и состоятельные.

В тех сражениях, которые были наиболее тяжелыми и кровопролитными для новгородского войска (битва на Ждане горе 1134 г., Раковорская битва 1268 г., битва под Торжком в 1315 г.) в списке погибших непременно стоят посадники, тысяцкие, бояре. Это свидетельствует о том, что они активно сражались в первых рядах ополчения, и именно поэтому погибли, несмотря на лучшее вооружение, больший профессионализм и помощь, несомненно, окружавших их во время боя отроков. То, что знатные и хорошо вооруженные воины сражались в передних рядах, было общепринятой практикой феодальных войн и в Западной Европе.
Однако, начиная с середины XIII в. мы уже не встречаем термина «передние». Лучше вооруженные, конные, более знатные все чаще именуются «вятшими», или просто «новгородцами», которым противопоставляются «молодые», «молодшие», как правило, более бедные и, все чаще выступающие на войну пешими, либо на ладьях, если речь идет о дальнем походе.

Сохранился ряд летописных упоминаний о походах, в которых часть войска движется верхом, а часть пешком, либо в судах.

Так, в 1234 г., в ответ на внезапное нападение литовцев на Старую Русу «князь же с новгородьци, въседавъше в насады, а инии на коних, поидоша по них по Ловоти; и яко быша у Моравиина, и въспятишася лодьиници оттоле в город, и князь я отпусти: недостало бо у них бяше хлеба; а сам поиде с коньникы по них» .
Здесь прямо указана причина, по которой ехавшие в ладьях не смогли продолжить поход - недостало хлеба. Видимо, ехавшие в ладьях были более многочисленной и менее боеспособной частью ополчения, если князь принял решение вернуть именно их. Стоит упомянуть о том, что отправившиеся против 7000 литовцев конные новгородцы разгромили противника и без помощи «пешцев», шедших на ладьях. Этот эпизод позволяет представить себе, насколько многочисленной и сильной была конная составляющая новгородского ополчения в 1234 г.

В 1269 г., отправляясь на помощь псковичам против немцев «новгородци же с князем Юрьем погонишася по них, иней на конех, а иней в носадех поехаша вборзе; и яко уведаша Немци новгородскыи полк, побегоша за реку. Новгородци же приихаша в Плесков и взяша мир чрес реку на всей воле новгородчкои» . Из Новгорода во Псков нет прямого водного пути. Тем кто ехал в «насадах» пришлось делать изрядный крюк, чтобы добраться до места боевых дествий: либо на юг, по Ильменю, Шелони, Судомере, по мелководным речкам, местами волоком, а затем по Черехе в Великую , либо далеко на север, по Волхову, через Ладожское озеро, Неву, Финский залив, Нарову, Чудское и Псковское озера в р. Великую. Видимо, один из этих маршрутов был более быстрым и удобным, чем перемещение крупной массы ополченцев пешим ходом из Новгорода во Псков.

В Псковской земле в ополчение входили как жители города и пригородов, так и жители сельской местности. Географическое положение Псковской земли вынуждало псковичей к повышенной военной активности, которая в XIV-XV вв. только возросла, поскольку к конфликтам с немцами и Литвой добавились военные столкновения с Новгородом, периодически пытавшимся вновь подчинить обособившуюся Псковскую землю. В сложившейся стратегической ситуации Псков был вынужден для защиты своей территории применять все имеющиеся у него военные ресурсы «до последнего пешца».
Разделение городского ополчения на конное и пешее было свойственно не только Новгороду и Пскову, но и другим городам Новгородской земли. Так, 1323г. «Остафии князь изборьскыи, подъимя изборян конников и пешец, и подъехавше озреша Немец за Великою рекою и оудариша на них; и овех избиша, а инии в реце истопоша; и тако полон весь отъяша».

Если считать профессиональным воином любого человека, живущего на средства, полученные от участия в военных действиях, то профессиональными воинами можно назвать всех регулярно ходивших в походы новгородцев. Новгородцы рассматривали военное дело, прежде всего как прибыльное, хотя и опасное, предприятие. Основой прибыли было ограбление земель противника. Успешное завершение военного похода новгородские летописи отмечают стандартной формулой: «полона бес числа приведоша; а сами придоша здорови в Новъгород» .
Но для большинства новгородцев война была не основным средством к существованию, а, скорее, общественно полезным рискованным приработком. В ходе развития производственных отношений, по мере хозяйственного освоения окружающих Новгород земель, основной акцент в получении дохода постепенно перемещался с военной деятельности на доход от эксплуатации освоенных территорий.
В приведенной ниже таблце подсчитано количество упоминаний в Новгородской первой летописи военных походов новгородского войска и количество упоминаний нападений соседей на новгородские земли.

Соотношение агрессивности новгородцев к агрессивности их соседей с течением времени неуклонно падает. Вряд ли этот показатель говорит об упадке «боевого духа» новгородцев. Мы имеем дело с летописью, а в летопись заносились только те события, которые казались составителю значительными. Незначительные, по мнению летописца, военные инциденты просто не упоминались.
Таким образом, в таблице представлено не столько соотношение реально происходивших военных столкновений, сколько то, как изменялось отношение летописцев, а значит, и всего новгородского общества, к войне. Мы видим, какого рода события составители летописи считали наиболее важными и достойными занесения в летописный свод в каждом из столетий.

Отчетливо виден неуклонный рост интереса новгородцев к собственной безопасности и падение интереса к походам против соседей. Если многочисленные пограничные набеги соседей и конфликты XI в. в Новгородской первой летописи просто не фиксировались, то в XIII в. они, видимо, причиняют Новгороду наибольшее беспокойство. Общее уменьшение агрессивных действий соседей против Новгорода в XIV-XV вв. по сравнению с XIII в., видимо, связано с тем, что наряду с уменьшением «агрессивности» Новгорода уменьшилась и «агрессивность» его соседей. Мелких набегов и стычек становится меньше - им препятствуют выстроенные межгосударственные отношения Новгорода с соседями и созданная цепь оборонительных сооружений, защищающих новгородские границы. Межгосударственные отношения переходят на качественно иной уровень. Частые набеги небольших отрядов сменяются более редкими, но более разрушительными и опасными походами крупных, хорошо организованных армий.

Боярам и другим состоятельным новгородцам с течением времени все выгоднее становилось вкладывать силы и средства не в войну, а в торговлю, земледелие, развитие промыслов. Если «новгородец» XII в. - это воин, в свободнее время занимающийся ведением собственного хозяйства, то «новгородец» XIV-XV вв. - это, администратор-управленец, в первую очередь уделяющий свое внимание развитию собственного хозяйства, а уж во вторую очередь - войне.

Первое упоминание о профессиональных воинах-новгородцах относится к 1014 г.: «Ярославу же живущу в Новегороде и уроком дающю дань Кыеву 2000 гривен от года до года, а тысящу Новегороде гридем раздаваху». Гриди это новгородские воины, которым платил гривнами княжеский наместник Ярослав. То есть, это наемные профессиональные солдаты.

В новгородской берестяной грамоте № 788, датируемой XII в., говорится о жаловании «гридям»: «...А гридям две с половиной гривны жалования же...» . Если предположить, что с начала XI в. плата гридням-гридям не изменилась, то получится, что на 1000 гривен Ярослав содержал в Новгороде 200 наемных воинов. Впрочем, плата воинам с течением времени имеет свойство увеличиваться. Если предположить, что «гридни» Ярослава получали меньшее жалование, чем «гриди» берестяной грамоты №788, то получится, что Ярослав содержал в Новгороде 300 или 400 наемных воинов.

Возможно, гридни вместе с Ярославом ушли в 1015 г. в Киев, и остались там с князем. Однако ни в одной летописи не говорится о собственном военном отряде - дворе Ярослава. Во всех летописных рассказах о событиях 1015-16 гг. фигурируют только новгородцы и варяги. Скорее всего «гридни», о которых летопись упоминает под 1014 г. были новгородцами. Они участвовали в победоносном походе Ярослава на Киев в составе новгородских «трех тысяч», а затем вернулись в Новгород. Впрочем, даже если Ярослав оставил в Киеве своих новгородских гридней, вряд ли новгородцы прекратили имевший место при Ярославе сбор дани с подконтрольной территории. Следовательно на место гридней, оставшихся с князем, немедленно были набраны новые - из новгородцев.
В более позднюю эпоху «гридни» из письменных источников пропадают, однако, им на смену приходят другие термины. Их появление отразило развитие института наемной военной службы.

Той задачей, которую выполняли профессиональные, оплачиваемые на постоянной основе воины, был, в первую очередь сбор дани. Даныциком или даньником письменные источники называют человека, занимающегося сбором и доставкой дани с подконтрольной ему территории.
В 1169 г. «иде Даньслав Лазутиниц за Волок даньником с дружиною; и приела Андреи пълк свои на нь, и бишася с ними, и беше новгородьц 400, а суждальц 7000 (тут явное приеувеличение; суздальцев было, видимо, значительно меньше - А.Б.)» . Здесь во главе отряда в 400 воинов стоит даныцик, а возглавляемый им отряд назван дружиной. Однако, такие же, ходившие за данью воины в других местах летописи называются «кметями» или «отроками».

Так, под 1071 г. в Новгородской первой летописи помещен рассказ о Яне Вышатиче и волхвах: «приключися прийти от Святослава Яневи, сыну Вышатину, сбирати дане. Янь же поиде сам без оружья, и реша ему отроце его: «не ходи без оружья, исъсоромят тя». Он же повеле отроком своим взяти оружие, и бе с нимъ 12 отрок, и се пакы поиде к ним к лесу.» Отроки, ходившие с Янем, - это военный отряд, служащий сборщику дани.

Под 1187 г. сообщается о том, что «изьбиени быша Печеръскыи и Югорьскыи даньници, а друзии за Волоком, и паде голов о сте кметеи.»

Про данщиков сообщается, что в 1149 г. «идоша даньници новгородьстии в мале; и учюв Гюрги, оже в мале шли, и посла князя Берладьскаго с вой, и бивъшеся мало негде, сташа новгородьци на острове, а они противу ставше, начата город чинити в лодьях; идоша новгородьци к ним на третий день, и бишася; и много леже обоих, нъ суждальц бещисла».

Из приведенных цитат видно, что сбором дани занимались отряды профессиональных военных. Как показывают описанные летописцами столкновения данщиков с суздальцами, по своим военным качествам отряды новгородских воинов-данщиков превосходили военные формирования своих противников, или, по крайней мере, не уступали им в профессионализме. Во главе такого, собирающего дань, отряда стоял боярин. У него в подчинении находились воины, именуемые отроками или кметями. Летописец мог назвать их «дружиной» данщика. Данщик и подчиненные ему воины были «новгородцами», то есть полноправными гражданами Новгорода. Содержались такие отряды, видимо, за счет доли от собранной дани. Военные формирования данщиков были первыми профессиональными местными воинами Новгорода. Лично свободные воины, входившие в отряды даныциков, видимо, входили в состав новгородского ополчения на правах полноправных «новгородцев», а боярские отроки и наемные слуги входили в состав новгородского ополчения, как военная свита своих бояр.

В договорах Новгорода с князьями отдельно оговаривалось, что дань с новгородских вотчин могут собирать только «новгородцы», даже если эта дань идет потом в княжескую казну. Так в грамоте Новгорода Тверскому Великому князю Михаилу Ярославичу (1304-1305 гг.) записано: «А за Волок ти, княже, своего мужа не слати, продаяти ти дань своя новгородцю» . Из этой цитаты ясно виден механизм сбора дани. Дань продается - «на откуп». Князь «продает», а боярин-данщик «покупает» право сбора дани с определенной территории. То есть, боярин-даныцик отдает князю крупную сумму денег, а взамен получает документы, удостоверяющие, что именно он, данщик, имеет право собирать с определенной территории установленую дань. Затем данщик, во главе собственного военного отряда, объезжает территорию и, собирая дань в соответствии с установленными нормами, возмещает свои убытки - уплаченую князю сумму и расходы на содержание своего военного отряда, а также получает прибыль. Видимо, таким был механизм сбора любой дани, не только княжеской, но и идущей в новгородскую казну. Особо крупные военные отряды для сбора дани направлялись в Двинскую землю и другие северные территории, что было связано с повышенной опасностью, которой подвергались данщики во время этих походов.

Численность войска, отправлявшегося ежегодно для сбора дани в Двинскую землю, известна нам из летописного сообщения о том, что в 1169 г. «новгородци совещашеся на Двину данника своего, дани собирати, яко же бе им обычай, и с ним послаша от пяти конец по сту мужу» .
В Новгородской первой летописи сообщается об отправке в 1169 г. в Заволочье за данью 400 воинов . В более обжитых землях сбор дани тоже не был совершенно безопасным делом и требовал определенных военных навыков и довольно крупных военных отрядов.

К местным профессиональным военным, таким образом, можно отнести всех гридней, кметей, отроков, находящихся на постоянной службе у новгородских бояр, а также на службе у владыки и его наместников, у других представителей церковной и светской власти. Согласно нормам средневековых отношений любая знатная, обличенная властью, персона окружала себя вооруженной свитой. В эту свиту могли входить младшие родственники знатной персоны, лично свободные воины, служащие по найму, а также вооруженные холопы. Так, в 1342 г. «Лука Валфромеев, не послушав Новаграда, митрополица благословенна и владычня, скопив с собою холопов збоев, и поеха за Волок на Двину, и постави городок Орлиц; и скопивши Емцан, и взя землю Заволочкую по Двине, все погосты на щит».
Перечисленные выше местные, профессиональные воины на постоянной основе служили не Новгороду, как государству, а частным лицам (боярам, данщикам, наместникам и т.п.) или работали судебными исполнителями. В то же время, они, безусловно, входили в состав новгородского войска либо как военное окружение нанявших их господ, либо как свободные граждане. Именно бояре, сами имевшие достаточно высокие военные навыки, и их окружение, состоящее из профессиональных воинов, составляли костяк новгородского ополчения, были самой деятельной и эффективной его частью.

Достоин упоминания еще один вид вооруженных сил Новгородской земли - новгородские «молодцы». Они не находились на постоянной военной службе у Новгорода, но та периодичность, с которой упоминаются походы новгородских «молодцев» (в низовских летописях именуемых «ушкуйниками») в XIV - начале XV вв. говорит о том, что для многих из них военно-грабительские походы на долгое время сделались основным заработком и основным видом деятельности.

Дружины «молодцев» не входили ни в ополчение, ни в княжеское войско. Это были добровольно собравшиеся в поход воины, целью которых было получение наживы от ограбления территории противника.

Во Пскове в 1463 г. во время очередной войны с немцами, упоминается участие в боевых действиях кроме войска ополченцев отряда таких «молодцев»: «Ивашко диак скопи около себе нерубленых людей охвочих, и ходиша за Изборско в слободу в Немецкую землю»
Требовать от такой ватаги выполнения каких-то стратегических военных задач власти не могли. Бояр, видимо, устраивало подобное рвение сограждан - ведь ватаги «молодцев» во время войны наносили серьезный ущерб противнику, не требуя за это никакой платы и никаких усилий от официальных властей.

У нас есть все основания называть таких «молодцев» профессиональными воинами, так как они шли на войну исключительно ради добычи и, следовательно, существовали и даже наживались за счет своей военной деятельности. В то же время, ватаги «молодцев» не были постоянными военными формированиями. Как видно из летописных сообщений, крупные военные походы собирались не каждый год. Видимо ватаги молодцев, в случае, когда планировался такой поход, каждый раз создавались заново. Такая ватага могла быть создана на основе, например, артели рыболовов, уже имеющих промысловое судно и опытную команду, либо на основе другого устойчивого объединения людей, и в мирное время занимающихся достаточно опасной профессией, требующей навыков близких к военным. Пополняться такие ватаги могли как за счет представителей городских низов, не включенных в разруб и поэтому не призванных в ополчение (но достаточно воинственных и желающих за счет грабежа поправить свое положение), так и за счет младших детей из боярских семей (они могли изъявить желание отправиться на войну, но не войти в ополчение, поскольку от их семьи уже принимали участие в нем старшие родственники). В источниках эти категории именуются «молодшие» и «боярские дети», соответственно. Большинство участников ушкуйных походов после прекращения военных действий возвращалось к своим мирным занятиям.

Упоминание о такого рода войске можно найти в Новгородской первой летописи уже под 1186 г.: «ходиша на Емь молодьци о Вышате о Василевици и придоша опять сторови, добывшие полона» . Скорее всего, этот поход был частной инициативой группы лиц и ставил целью месть за какую-то несправедливость (возможно убийство, или ограбление), совершенную по отношению к боярину Вышате Васильевичу. «Придоша опять сторови» -значит, ходили в такие походы и прежде, и, также, удачно.

Возможно, походом молодцев-ушкуйников был и поход, упоминаемый в летописях под 1035 г.: «Оулеб иде на Железная врата из Новагорода, и опять мало их прийде» . Судя по слову «опять» это был не первый поход Улеба, закончившийся неудачно. Видимо Улеб отправлялся в походы с собственной дружиной, и эти походы были его частной инициативой, как частной инициативой организаторов были и другие походы молодцев-ушкуйников.

С полным основанием можно считать походом «молодцев» (правда, не новгородских, а союзных Новгороду - карельских) набег на Сигтуну в 1187 году.
В 1191 году «ходиша новгородци в лоивах на Емь с Корелою, и воеваша землю Емьскую и пожгоша и скот исекоша» . Эти походы были звеньями в цепи согласованных военных действий Новгорода и его союзников - карел - против Швеции. Дело в том, что основное финское племя Емь, населявшее центральную Финляндию, в XI—XIII вв., до шведского завоевания находилось в политической зависимости от Новгорода. В 50-х годах XII в. началось шведское завоевание Финляндии, которому пытались препятствовать новгородцы и их союзники - карелы. Вторая половина XII в. отмечена серией военных столкновений между Швецией и Новгородом. Упомянутые выше походы «молодцев» - составная часть войны Новгорода со Швецией за контроль над Финляндией.

С точки зрения официальной власти такие ватаги «молодцев» должны были создаваться в начале войны, действовать, разоряя противника в ходе войны и, по окончании войны, прекращать свое существование. Многие из этих ватаг, видимо, существовали именно по такому принципу. Для организации силами таких ватаг крупных походов (как в 1338 и 1340 гг.) Новгород назначал воевод, руководящих добровольцами, и, возможно, выделял какие-то средства для вооружения «молодцев».

Возникнув в XI-XIII вв. новгородские ватаги «молодцев» к XIV в. стали важной частью новгородского войска. Они действовали самостоятельно, но, как правило, находились под контролем новгородских властей. Подавляющее большинство так называемых «ушкуйных», «разбойничьих» походов происходило с одобрения новгородских властей. В большинстве случаев «молодцы», именуемые в низовских летописях «ушкуйниками», воевали за Новгород на столь же законных основаниях, как и новгородское ополчение или новгородские князья.

Высшим органом власти в Новгороде являлось вече. Оно же, как мы уже показали, было главной частью новгородского войска - ополчением «новгородцев». Военная дисциплина и подчинение руководителю в войсках такого рода строятся в первую очередь не на принуждении и наказании, а на гражданской ответственности и уважении подчиненных к своим лидерам. Новгородское ополчение могло подчиняться лишь тем, кого само выбрало своим руководителем.
Вече приглашало князя, выбирало посадника и тысяцкого. Причем, во всех официальных документах Новгорода посадник упоминается раньше тысяцкого. Стало быть, роль посадника в управлении войском тоже была по значимости выше, чем у тысяцкого. Высшим авторитетом среди «новгородцев» - воинов пользовался, безусловно, их главный выборный вождь - посадник, а следующим по значимости был тысяцкий.
Однако князь всегда приглашался в Новгород не только как верховный судья и символ законности, но и как военачальник, приходящий с отрядом высококвалифицированных воинов-дворян. Приглашение князя в Новгород на княжение всегда означало не только венно-политический союз с ним, но и признание его, как военного специалиста.

Таким образом, посадник и тысяцкий могли руководить войском в силу своего политического авторитета, а князь - в силу своей репутации военачальника.

В 1134 г. «ходи Всеволод с новгородьци, хотя брата своего посадити Суждали, и воротишася на Дубне опять; и на том же пути отяша посадницьство у Петрила и даша Иванку Павловицю» . Здесь поход возглавляет князь Всеволод, однако, вече, собравшееся прямо в походе, смещает посадника. Посадник, как мы знаем, руководил всей Новгородской землей. Быть может, он не смог обеспечить строительство переправ или сбор продовольствененых запасов для похода? Если «новгородцы» вынуждены были отказаться от похода, а значит и от предполагаемой военной добычи, по вине посадника Петрилы, то это объясняет, почему они тут же, в походе, его переизбрали. Можно, конечно, предположить, что смещение посадника не связано с вынужденным отказом «новгородцев» от похода. Однако, тогда, переизбрав его, они продолжили бы поход. Либо, если бы вина лежала на ком-то другом (например, на князе, или на тысяцком), то это вызвало бы попытки смещения тысяцкого или князя. Князю, как мы увидим далее, по результатам походов 1134-1135 гг. также предъявлялись претензии, однако в неудаче первого похода 1134 г. он обвинен не был, хотя явно его возглавлял.
Стремление «новгородцев» отправиться в поход на Суздаль было так велико, что поход все же состоялся. После окончания летней и осеннй распутицы (на сухопутном пути из Новгорода в Суздаль расположено множество рек, озер и болот), видимо, дождавшись, когда новый посадник сделает необходимые приготовления к походу, «на зиму, иде Всеволод на Суждаль ратью, и вся Новгородьская область, месяця декабря в 31; и сташа денье зли: мраз, вьялиця, страшно зело. И бишася на Ждани горе, и много ся зла створи: и убиша посадника новгородьскаго Иванка, мужа храбра зело, месяця генъваря в 26, и Петрила Микулъциця и много добрых муж, а суждальц боле; и створше мир, придоша опять».
Бывший посадник Петрила Микульчич упоминается в списке погибших сразу следом за посадником Иванком, хотя другие знатные мужи по именам не названы. Летописец как бы подчеркивает, что, несмотря на организационные промахи первого похода Петрилу нельзя подозревать в симпатиях к врагам. Бывший посадник пошел в поход, которым руководил его политический противник - Иванко и до конца выполнил свой долг гражданина - «новгородца».

В 1136 г. «новгородьци призваша пльсковичь и ладожаны и сдумаша, яко изгонити князя своего Всеволода... А се вины его творяху:
1, не блюдет смерд;
2, «чему хотел еси сести Переяславли»;
3-е, «ехал еси с пълку переди всех, а на то много; на початый велев ны, рече, к Всеволоду приступите, а пакы отступити велит»».

Нас сейчас интересует третья, самая незначительная из «вин» князя, которая сама по себе не привела к его немедленному смещению после зимнего похода 1134-1135 гг., но и не забылась - при случае была присовокуплена к списку «вин». Итак, князю не вменяют в вину неудачный поход в начале 1134 г. За то, что поход не состоялся, был наказан посадник Петрила Микульчич. Но князя обвиняют в неумелом руководстве боем во время зимнего похода 1134-1135 гг. Князь, судя по предъявленым обвинениям, осуществлял непосредственное руководство войсками во время боя (несмотря на то, что в войске присутствовал выборный глава Новгорода - посадник). Причем, в ходе боя приказы князя не обсуждались - они безоговорочно выполнялись. Претензии были предъявлены лишь потом, и то не как основные, а как дополнительные. Таким образом, именно князь безоговорочно признавался верховным главнокомандующим новгородского войска.

В одном случае в источнике сообщается, что отправленным в поход войском новгородцев руководил один воевода, а в другом - несколько - три, пять, даже тринадцать. Формально воеводой можно назвать любого руководителя более-менее крупного военного отряда. С этой точки зрения воеводой является любой боярин, выступивший в поход в окружении своей военной свиты: родственников, телохранителей, вооруженных слуг. Поэтому, описывая любой крупный поход, летописец мог указать то количество воевод, которое счел необходимым. Если в источнике указано определенное количество воевод, то из этого вовсе не следует, что войско двигалось или участвовало в военных действиях именно таким количеством отдельных самостоятельных отрядов. В то же время нельзя считать число упоминаемых воевод явлением случайным и произвольным. Очевидно, существует какая-то связь между количеством упоминаемых воевод и реальной организационной структурой войска, но только на основании числа указанных в летописях воевод восстановить организационную структуру новгородского войска невозможно.

Чаще всего в летописях говорится о том, что новгородцы выступают в поход «одним полком», даже когда в поход идет все новгородское войско. Так, например, в 1262 г.: «идоша новгородци с князем Дмитрием Александровичем великым полком под Юрьев; бяше тогда и Костянтин князь, зять Александрову и Ярослав, брат Александров, с своими мужи, и Полотьскыи князь Товтивил, с ним полочан и Литвы 500, а новгородьского полку бещисла, толко бог весть» . Здесь все «бесчисленное» новгородское войско - это один полк.

М.Г. Рабинович утверждает, что «в начале XIII в. мы имеем уже вполне достоверное летописное известие о кончанской военной организации в повествовании о распре князя Всеволода с посадником Твердиславом в 1220 г. Когда разногласия дошли до вооруженного столкновнения города с князем, вокруг Твердислава «скопившася пруси и Людин коньц и загородници, и сташа около него пълком, и урядише 5 пълков» (НПЛ. С.212) соответственно пяти концам города» . Однако эта циатата, при внимательном ее рассмотрении, не подтверждает, а опровергает тезис М.Г. Рабиновича. Ведь вокруг Твердислава собрались представители всего двух концов и одной Прусской улицы, а не представители всех пяти концов. Выходит, они должны были, следуя логике М.Г. Рабиновича, «урядится» на 2 или на 3 полка, а не на 5 полков. Видимо, упомянутое в летописи разделение сторонников Твердислава на полки было продиктовано текущими тактическими соображениями и не имело отношения к кончанскому делению.

В источниках упоминаются также «сотни» и «тысячи», как элементы организационной структуры новгородского войска и новгородского общества в целом. Как считает подробно рассматривавший этот вопрос А.А. Горский: «То, что зарождение десятичной системы относится к доклассовому обществу, не вызывает сомнений... Для германцев и славян была характерна ломка племенной структуры накануне складывания раннесредневековых государств. Представляется, что именно с этой ломкой, в ходе которой «старые» племена (с кровнородственными связями в основе) сменились территориальными образованиями — племенными княжествами и союзами племенных княжеств, связано появление десятичного деления общества. По-видимому, «тысячей» именовалась военная организация племенного княжества. О связи «тысяч» именно с военной организаций говорит тесная соотнесенность этого понятия с понятием «воевода»: «воеводьство держащю Кыевьскыя тысяща Яневи»; «воеводьство тогда держащю тысящая Кыевьскыя Ивану Славновичю»

Первое упоминание о новгородской тысяче относится к восстанию новгородцев против варягов в 1015 году: «князь Ярослав разгневася на гражаны, и собра вой славны тысящу, и, обольстив их, исече, иже бяху Варягы ти исекле; а друзии бежаша из града».

Наиболее развернутое упоминание о сотнях мы встречаем в «Уставе о мостех», причем, сотни там явно не привязаны к местности. Названия сотен связаны с именами - видимо, с именами сотников. Однако, несмотря на экстерриториальность новгородских сотен, на них, наравне с улицами, возложена обязанность по поддержанию в порядке мостовых. В договорной грамоте Новгорода с Тверским князем Михаилом Ярославичем порядок освобождения княжеских «закладников» в Торжке определяется следующим образом: «А что закладников в Торжьку или инде, или за тобою, или за княгынею, или за мужи твоими: кто купец, пойдет в свое сто; а смерд придет в свои погост; тако пошло в Новегороде, отпусти их прочь.» Это прямое указание самих новгородцев на то, что в Новгороде купцы платили налоги по сотням, также, как смерды платили по погостам.

Таким образом, сотня это экстерриториальное объединение купцов. Собственно, любого воина, распродающего полученные в походе трофеи, можно считать купцом. В то же время, любого купца, отправляющегося в путешествие и соответственно вооруженного и снаряженного, можно считать воином. Новгородский тысяцкий часто упоминается в связи с решением торговых вопросов и вопросов налогообложения купечества. В то же время, иностранцы в своих документах слово «тысяцкий» часто переводят, как «hertogh», то есть воевода, глава земельного ополчения . Таким образом, «тысяча», состоящая из «сотен» - это экстерриториальное объединение, имеющее одновременно и военные и торговые функции. Такое объединение функций для средневековья не выглядит чем-то противоестественным. Война и торговля в средние века шли бок о бок. А «новгородцы», как уже отмечалось выше, видели в войне, в первую очередь выгодное коммерческое предприятие. Новгородские воины-купцы «покручаются» на войну так же, как на торговое предприятие.

Тысяцкий при описании походов новгородцев упоминается гораздо реже, чем посадник и князь. Так, среди десятков сообщений о походах в Новгородской первой летописи встречается всего три упоминания о том, что тысяцкий отправился в поход в качестве воеводы:
В 1293 году «посла великыи князь Андреи князя Романа Глебовича и Юрья Мишинича, Андреяна тысячкого, в мале новгородцов к городу свеискому...»
В 1350 году «Ходиша новгородци воевать на Немечкую землю, с Борисовым сыном с наместьницим, с тысячкым с Иваном с Федоровичем, с воеводами с Михаилом с Даниловичем, с Юрьем с Ивановичем, с Яковом с Хотовым, и приидоша к городу к Выбору»
В 1435 году «Ездиша воеводы новгородчкыи в зиме: посадник новгородчкои Иван Васильевиц, и посадник Григории Кюрилович, и тысячкой Федор Олисиевич, Есиф Васильевиц, Онанья Семенович, Остафеи Есифович, и бояри новгородский и новгородчов много, а с рушаны Федор Остафьев, Михаила Буйносов и порховице; и идоша триима путми, и казниша ржевиц, и села вся пожгоша по Ръжеве, по плесковьскыи рубеж, божиею помощью приидоша в Новъгород вси здрави и с полоном.»

Во всех процитированных отрывках тысяцкий возглавляет не новгородскую тысячу, не все городское ополчение, а какую-то его часть, и таким образом, выступает не в качестве тысяцкого, а в качестве назначенного воеводы, который к тому же, является (а, возможно, в прошлом являлся) новгородским тысяцким.

В то же время, в стандартном описании отправляющихся в поход новгородцев тысяцкий не упоминается. Но ведь и сотские вовсе не упоминаются при описании походов новгородского ополчения, хотя они, безусловно, возглавляли сотни ополченцев.

Тут следует принять во внимание, то, что летописцы стремились зафиксировать необычные события, а в событиях обычных отмечали именно особенности, отличия. Участие тысяцкого в походе в качестве главы новгородского ополчения было для современников явлением обычным, очевидным, и само собой разумеющимся. Там, где сообщается, что в поход пошли новгородцы, уже имеется в виду, что они пошли во главе с тысяцким. Необычо, и достойно примечания участие тысяцкого в походе в каком-то ином качестве, чем глава городского ополчения, что и отражено в приведенных выше примерах. В 1293 году - тысяцкий выступает во главе малой части новгородцев, а не всего новгородского ополчения. В 1350 и 1435 гг. он выступает в качестве одного из воевод.
В то же время, участие в походе князя и даже посадника не было обязательным, само собой разумеющимся явлением. Именно поэтому об их участии в походе летописцы исправно сообщают.

В 1234 году отражая нападение литовцев «князь же с новгородьци, въседавъше в насады, а инии на коних». Мы видим стандартную формулировку, многократно использующуюся в летописях при описании выступления новгородцев в поход. Отдельно упоминается князь, но тысяцкий среди отправившихся в поход не упоминается. В то же время, среди погибших в бою, которым увенчался поход, летопись называет «Феда Якуновича тысячьского» . То есть тысяцкий участвовал в походе, как всегда выступал во главе новгородского ополчения. Это было обычно, и об этом летопись не упоминает. Но гибель тысяцкого в бою - явление редкое, и именно поэтому о нем сообщается в летописи.

В 1268 году «сдумавше новгородци с посадником Михаилом, призваша князя Дмитрия Александровича ис Переяславля с полкы, а по Ярослава послове послаша; и посла Ярослав в себе место Святъслава с полкы.» Летопись сообщает, что в поход отправляются новгородцы, посадник и ряд князей. В то же время, в Раковорской битве не только погиб посадник Михаил, но и без вести пропал тысяцкий Кондрат. Здесь мы опять видим, что тысяцкий не упоминается при выступлении новгородцев в поход, хотя на самом деле он в походе участвует, возглавляя новгородское ополчение.

В 1228 году «князь Ярослав... поиде в Пльсков с посадником Иванком и тысячьскыи Вячеслав». Псковичи испугались, что князь собирается расправиться с ними, и просто не пустили его в город, что князя глубоко оскорбило. Вернувшись в Новгород Ярослав выступил на вече, упрекая псковичей: «не мыслил сем до пльскович груба ничегоже; н везл есмь был в коробьях дары: паволокы и овощ, а они мя обещьствовали» . Таким образом, здесь летопись фиксирует участие тысяцкого с заведомо мирной поездке. В летописях зафиксированы десятки упоминаний об участии новгородского тысяцкого в посольствах и прерговорах. Летописцы всегда отмечали подобное участие, так как оно не было само собой разумеющимся -дипломатическая деятельность не была непосредственной обязанностью новгородского тысяцкого.

Исходя из всего вышесказанного, можно утверждать, что новгородский тысяцкий возглавлял новгородское городское ополчение - тысячу, которое, собственно, и «покручалось» в походы, добывая «богатый полон». В начальный период развития новгородского войска - в XI-XII вв. в походы ходило все новгородское ополчение, а значит, возглавлял все ополчение именно тысяцкий. К XIII в. произошло расслоение новгородского войска на «вятших» - имеющих достаточное снаряжение для дальних походов и «молодших» - не имеющих такого снаряжения. Все чаще в походы ходят только «вятшие». В этом случае «вятших» новгородцев возглавляет, безусловно, тысяцкий. Однако у нас нет никаких упоминаний о специальной должности отдельного руководителя всех «молодших» ополченцев. Скорее всего, и они подчинялись тысяцкому в случаях, когда собиралось новгородское ополчение в полном составе.
Итак, тысяцкий стоял во главе всех «новгородцев», объединенных в один полк, в новгородскую «тысячу». В то же время, посадник был «главнее» тысяцкого. Именно посадник был главой новгородской администрации в пределах всей Новгородской земли. Видимо он возглавлял объединенное ополчение «новгородцев» и жителей пригородов.

Это предположение подтверждается тем, что посадник не упоминается в сообщениях о выступлении в поход всякий раз, когда речь идет об участии в походе всей Новгородской земли. Для современников было очевидным, что если в поход отправляется ополчение всей Новгородской земли, то его возглавляет посадник. Так, зимой 1135-1136 года «иде Всеволод на Суждаль ратью, и вься Новгородьская область, месяця декабря въ 31; и сташа денье зли: мраз, вьялиця, страшно зело. И бишася на Ждани горе, и много ся зла створи: и убиша посадника новгородьскаго Иванка...» . В формуле, описывающей отправление новгородского войска в поход, посадник не упоминался, однако он участвовал в походе, и упомянут среди погибших. В то же время, посадник часто упоиминается в случаях, когда в поход идет не «вся Новгородская область», а только одни «новгородцы». В этом случае участие посадника в походе не было очевидным, само собой разумеющимся, и поэтому возникала необходимость отдельно о нем упомянуть.

Организационное устройство новгородского войска не было результатом воплощения в жизнь какой-то умозрительной схемы или системы. Это устройство складывалось стихийно и изменялось, дополнялось по мере возникновения новых составных частей. К сожалению имеющиеся у нас сведения не позволяют подробно проследить развитие организационной структуры новгородского войска. Более или менее уверенно мы можем говорить об организационном устройстве новгородского войска только начиная с XIII в.

О более раннем периоде можно высказать только ряд соображений:
1) Верховным военачальником новгородского войска считался князь.
2) Княжеский двор с самых первых десятилетий не был основной военной силой новгородского войска, но всегда считался его важной, жизненно необходимой составной частью. Отсутствие в Новгороде князя и его двора воспринималось новгородцами как явление опасное и временное, которое необходимо исправить, пригласив нового князя.
3) Основной составляющей новгородского войска, как по численности, так и по военной силе всегда было новгородское ополчение, которое могло участвовать в военных действиях и самостоятельно, без княжеского войска и без княжеского руководства.
4) Решения об участии ополчения в военных действиях принимались на вече, причем новгородцы XI-XII вв. считали нормальным явлением участие всего новгородского ополчения или его значительной части в качестве приглашенной наемной силы в заграничных (за пределами Новгородской земли) войнах.

Опираясь на имеющиеся у нас письменные источники для XIII-XV вв. можно построить связную модель организационного устройства новгородского войска в поздний период его существования.

Основу новгородского войска составляло конное, хорошо вооруженное новгородское ополчение, состоящее из профессиональных военных (занимающихся в мирное время деятельностью, близкой к военному делу -сбор дани, охранная служба, судебные приставы и т.п.). Непосредственно к ним примыкали полупрофессионалы, не выполняющие в мирное время военных задач, но способные в кратчайший срок выступить на собственных лошадях, с собственным оружием и снаряжением в поход и имеющие богатый опыт военных действий в составе новгородского конного ополчения. Выше перечисленные категории «новгородцев» были поделены по сотням. Возможно, в «сотни» входили вообще все «новгородцы». Вместе эти сотни составляли новгородскую «тысячу». Возглавлял «тысячу» новгородский тысяцкий.

В случае необходимости на помощь новгородскому конному ополчению выступали ополчения пригородов - такие же полупрофессиональные конные воины, владеющие собственным конем, доспехом и оружием. Каждое из пригородских ополчений возглавлял свой воевода (пригородский посадник). Руководство над объединенным ополчением Новгорода и его пригородов, то есть над ополчением «всей земли Новгородской» осуществлял новгородский посадник.

В то же время, судя по сведениям о внутриновгородских смутах, каждая улица и каждый конец Новгорода имели собственную военную организацию. Смуты возникали, как правило, по поводу того, представитель какого конца, какой стороны получит должность посадника, тысяцкого. Даже если формально в момент смуты имеются выбранные посадник и тысяцкий, сам факт смуты говорит о том, что их авторитет пошатнулся, их права подвергаются сомнению, часть «новгородцев» им не подчиняется.

Таким образом, во внутриновгородских конфликтах мы, чаще всего, имеем дело с временно обезглавленной военной организацией Новгорода. При этом новгородская «тысяча», как правило, оказывается расколотой на несколько враждующих частей, влившихся в соответствующие уличанские и кончайские военные структуры. Руководят этими структурами кончанские политические лидеры. Кончай екая и уличанская военная организация существовали одновременно с общеновгородской - тысячной. В то же время кончанская организация в первую очередь создавалась для самообороны и решения политических вопросов. Военная организация улиц и концов - это логичное продолжение уличанского и кончанского гражданского, хозяйственного самоуправления. Значение уличанской и кончанской военной организации значительно возрастало в периоды временной анархии.

В то же время, новгородская «тысяча» и «сотни» - это, в первую очередь, элементы военной организации всего Новгорода. Значение «тысячи» и «сотен» возрастало в ходе противостояния с внешним врагом, когда, «новгородцы» чувствовали себя уже не представителями отдельных, соперничающих концов, а представителями всего Новгорода. В мирной жизни тысячная и сотенная администрации также взяли на себя экстерриториальные функции. Купеческие сотни объединяли в себе представителей всего Новгорода, занимающихся определенной торговой деятельностью (например, оптовой торговлей воском, как Иваньковская сотня). Тысяцкий отвечал за общеновгородские вопросы, которые новгородцы не могли решить в рамках улиц и концов - суд по имущественным делам, управление и взимание торговых пошлин на общеновгородском торгу. Торгово-административная составляющая функций тысяцкого выросла, видимо, из его обязанностей во время военных походов. Мы имеем все основания для того, чтобы считать, что именно на тысяцком лежала обязанность после похода производить справедливый раздел военной добычи между участвовавшими в походе «новгородцами».

В ХП-ХШ вв. произошло расслоение новгородского ополчения и ополчений пригородов. Результатом стало отделение конного ополчения -«вятших» от хуже вооруженной, но более многочисленной массы «молодших», «пешцев». Призыв на военную службу «пешцев» был экстренной мерой и происходил лишь в случаях крайней опасности. Для дальних походов силы «пешцев» применялись редко, так как требовались большие затраты на прокорм многочисленного, медленно передвигающегося войска в походе. Основным применением «пешцев» становится защита родного города в случае нападения на него или в случае угрозы нападения. «Пещцы» активно учавствуют и в столкновениях при внутриновгородских конфликтах. Пешим ополчением, видимо, руководят уличанские и кончайские старосты. Общее руководство и над «пешцами» и над конными «новгородцами» осуществляет тысяцкий. Общее руководство над «новгородцами» и присоеденившимися к ним ополчениями новгородских пригородов осуществляет посадник. Общее руководство над всем новгородским земельным ополчением, над собственным «двором» и над приведенным собственным войском осуществляет новгородский князь. В случае отсутствия новгородского князя, его функции военачальника может исполнять его наместник или специально приглашенный служилый князь.

Такие структуры, как постоянные гарнизоны, ополчения пригородов, не выступившие в общий поход, отряды «молодцев» - «ушкуйников» действуют, как правило, самостоятельно, вне общего новгородского полка, однако подчиняются приказам посадника, князя. Зачастую посадник или князь (возможно, совместно, возможно, с одобрения веча) назначают таким отдельным отрядам воевод.