Бурей и младенец - Красницкий Евгений. Форум сайта

Бурей и младенец

Ульфхеднар

Дата: Среда, 10.02.2010, 18:54 | Сообщение # 1

Сотник

Витязь

Группа: Наместники

Сообщений: 4881

Награды: 1

Репутация: 5055

Статус: Оффлайн

Излом судьбы Бурея.
В непролазном лесном массиве один из отрядов наткнулся на капище. Казалось, оно было заброшено, но когда вои начали его рассматривать, кто-то услышал странный писк. Затем из кустов вылез Фаддей Чума.
– Смотрите, что я нашел! – крикнул он. Все развернулись к нему и, как по команде, дружно застыли. И не мудрено. В руках Чума держал клетку, в которой сидел годовалый младенец.
– Она там стояла, в неглубоком схроне, – пояснил Фаддей.
На поляну уже выбирались обозники.
– И мы с добычей, – заявил Бурей, одновременно толкая вперед волхва и его служку. – Они недалеко отсюда дорогу перебегали, вот мы их и схватили.
– Интересно, – протянул Харальд. – Что вы нам хотите сказать, служители божьи, напоследок, перед лютой смертью.
Служка мигом бухнулся на колени.
– Пощадите!
– А ты что, что-то такое знаешь, что может сохранить тебе жизнь – улыбнулся Арсений.
– Да, да! Я вам все отдам.
– Ну смотри, иначе мигом окажешься в муравейнике, – сказал Егор.
Служка бросился к идолу и опустился перед ним на колени. После непродолжительной возни он достал из ямки деревянный сундучок и раскрыл его – там было золото.
– Неплохие пожертвования, – хмыкнул Арсений.
– Я думаю, что это далеко не все, – произнес Харальд. С этими словами нурман направился к низенькому идолу. Присев, он ковырнул ножом землю и тут же служка с пронзительным воплем и зажатым в руке клинком бросился вперед. Сзади щелкнул лук Бурея и служка рухнул пронзенный насквозь. И тут неожиданно подал голос волхв.
– Отдай мне мальчишку! – крикнул он голосом законченного фанатика и одновременно протягивая руки к клетке. – Я принесу его в жертву.
Услышав такое откровение, Чума взвыл, выхватил из-за пояса секиру и могучим ударом рассек волхва надвое от лба до паха.
– Я был прав, – выпрямился Харальд, вытягивая из ямы увесистый мешок. – Тут утварь, но она достаточно дорого стоит, а если покопаться как следует, то мы еще и не такое найдем.
– Там, в кустах возле клетки я видел полузасыпанную деревянную крышку, – хрипло проговорил Чума.– Напоминает подпол.
С этими словами он вручил Бурею клетку с ребенком и исчез в зарослях. За ним двинулись нурманы. Вскоре из кустов раздалась ругань Чумы, причем в выражениях он ничуть не стеснялся. Вои насторожились, но тут же все стало ясно – в яме оказались четыре девчушки, старшей из которых на вид было не более десяти лет. После того как их успокоили и расспросили, картина оказалась достаточно жуткая.
Оказывается, их готовились принести в жертву богам, для их высокой помощи в отражении христианского нашествия. Будущие жертвы выбирались исключительно из христиан, для чего были по хуторам разосланы служки. Однако кое-где служители языческих богов наткнулись на ожесточенное сопротивление и понесли немалые потери. Судя по всему, совсем недавно они отправились к старому острогу, где иногда проходили христианские собрания.
– Ну тогда ясно, откуда тут появились эти двое, – сказал Егор. – По-видимому, в остроге все закончилось далеко не мирным путем, к тому же там вскоре должен был оказаться десяток Луки Говоруна, вот волхв и поспешил сюда заметать следы.
Девчонки поведали, что все они из разных поселков, но откуда был взят младенец не имели ни малейшего понятия.
Тем временем Бурей решил извлечь мальчишку из клетки, чтобы рассмотреть его поближе. Неожиданно малыш вцепился ему в бороду и, радостно засмеявшись, взглянул оторопевшему обозному старшине прямо в глаза. Тот даже не шелохнулся, просто стоял с ребенком на руках, как дурень с писаной торбой. Наконец, он несколько опомнился и, бросив клетку наземь, вспрыгнул на телегу, где и уселся с совершенно безучастным видом. Он не обращал внимания ни на разорения капища, ни на рысканье воев и обозников в окрестных зарослях. Таким умиротворенным его из ратнинцев еще никто никогда не видел.
Вечером Бурей сидел возле костра, убаюкивая найденыша и предаваясь воспоминаниям. Сколько он себя помнил маленьким, его оскорбляли, насмехались над ним, били. Его никто никогда не любил, лишь некоторые жалели. Такими были его отец и дядька, такой была Настена, так сейчас к нему относится Юлька. Когда Бурей подрос, он понял, что вырваться из этого ужаса он может только задавив в себе все чувства человечности, когда его начнут бояться, а имя будут произносить со страхом – только тогда он сможет добиться какого-то уважения к своей личности. Никто не знал, чего ему это стоило. И вот сейчас, впервые через столько лет, он, наконец, задумался – а зачем? Зачем он старался выжить, если не способен даже дать продолжение собственному роду. Зачем он собирал золото, строил добротный дом, заводил крепкое хозяйство и холопов, зачем? Затем его взгляд упал на сопевшего мальчишку и он неожиданно понял – именно для этого дня! И тогда Бурей, так же как когда-то много лет назад, дал новую страшную клятву – воспитать малыша, как собственного сына, сделать из него если не десятника то обозного старшину, любой ценой, даже ценой собственной жизни. Он еще не знал, как именно он будет это делать, но понимал одно – назад возврата уже нет и не будет.

Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.

viki

Дата: Среда, 10.02.2010, 18:55 | Сообщение # 2

Воин

Группа: Ушкуйники

Сообщений: 52

Награды: 0

Репутация: 46

Статус: Оффлайн

Наконец, он несколько опомнился и, бросив клетку наземь, вспрыгнул на телегу, где и уселся с совершенно безучастным видом.
*****
... так и сидел на телеге как пыльным мешком по голове шибанутый. Между тем вои и обозники занялись делом обычным и привычным, добычу там порыскать, врагов недобитых посмотреть… Бурей осмотрелся по сторонам, нет ли ненужных глаз, и бочком, припадая на левую ногу, трусцой направился к телеге, где лежал младенчик. Ребёнок отыскался в телеге, под охапкой сена (и кто только накрыл заботливый?) исключительно по странным, с точки зрения Бурея звукам. Малец кряхтел и похрюкивал, не плакал, не пищал! Впрочем, причина звуков скоро прояснилась по запаху. Совершенно не брезгуя, а чего брезговать лекарю то, и не такого чай видал, Обозный старшина сгрёб мальца обоими лапищами, и так, держа на вытянутых руках, то приближая к себе, то отдаляя, стал разглядывать. Найденыш выглядел смугленьким, толь от грязи, толь от родителей смуглая кожа досталась, крепкое тельце, короткие ручки, кивенькие ножки, малец как малец. Волосенки черные, что вороново крыло, тож наверно от грязи. Глазки круглые, блестят, носик, носик вроде небольшой, но крючком, Бурей скосил глаза на свой огромный крючковатый нос, тоже чтоль у маленького такой был? Бурей разглядывал младенца, младенец так же сосредоточено разглядывал Бурея.
- Неча на меня пялиться! – обозный старшина вернул ребёнка на телегу, не бросил, а положил, и можно сказать осторожно. Развернулся и пошел к своей телеге, вразвалочку, но на пол пути словно что то забыв, с прискоком двинулся обратно, ребенок так и лежал на спине, суча ножками, и что то себе под нос гукая. Бурей с интересом мальчишки сунул ему палец в рот, и тут же отдёрнул.
- Ого! Паря, да у тебя зубов-то полон рот! И кусаться ты горазд!
Словно желая развеять его последние сомнения, ребёнок улыбнулся, показывая два рядка мелких, беленьких зубов. Желая еще раз в этом убедиться, как неверующий Фома, на ощупь, Бурей осторожно сунул палец мальцу в рот, На этот раз зубов даже не почувствовалось, плотно схватив палец ротиком, младенец стал причмокивать.
- Ах ты шельма! Как теляти матку! Сосёт! Я бывало мальцом, ну постарше тебя конечно, к теленку подойду, он мордочкой тычется, ему палец дашь, он сосёт! Ну, прям как ты! – доверительно сообщил ему Бурей. Младенец словно в ответ отпустил палец, загукал, потянул к обознику ручки.
- Э! Ты паря это…- Бурей огляделся по сторонам, словно кто-то мог подслушать их с мальцом разговор. – Дай-ко я тебя еще рассмотрю.
И снова взял ребенка, неуклюже держа полусогнутыми руками, малец же опять заулыбался, загукал, потянулся ручонками к бороде. Бурей придвинул его ещё ближе.
- Эко паря от тебя воняет!
- Г-у-у, - радостно ответил малец, пуская на богатырскую грудь обозного старшины мощную струю.
Такую картину и застали неожиданно подошедшие обозники - Бурей с ребенком в руках мокрой грудью и идиотским выраженьем на лице, и довольный младенец пускающий пузыри.
- О! Эко он тебя, Бурей, осмородил! Гулять теперь тебе на его свадьбе! – заявил (наверно не подумавши) не ко времени подошедший обозник Илья. И глядя удаляющемуся в сторону речки Бурею, с ребёнком под мышкой глубокомысленно добавил:
- Если, оно, конечно, доживёт, - обернувшись в сторону товарищей, решил пояснить, - малец, до свадьбы то…
Спустя четверть часа, два обозника, Илья, да Фаддей Чума направлялись к реке:
- Я тте говорю-ж, Фаддей, тот его обоссал малец-то, а этот медведь так и поволок его, мальца-то, к реке…- и со вздохом добавил, - топить, наверное. Как кутёнка слепого…
- Как это! Живого мальца топить?! - громыхал Фаддей, не смотря на своё прозвище, относившийся к деткам трепетно, – ты Илюха думай, что городишь! А ежели так было, что стоял, зенками хлопал?
- А я чё?.. - беспомощно разводил руками тщедушный Илья, даже в бреду пьяном не мог он себе представить, как преградил бы дорогу «озверевшему» Бурею. Да пожалуй, не он один, двое других обозников, да и всё Ратное не могло бы помыслить такую картину.
Между тем вышли к реке, сначала услышали попискивание мальца, да Бурея голос, потом предстала вся картина целиком: На отмели, по пояс в воде сидел младенец, а вокруг него, согнувшись в три погибели, кряхтя и приговаривая, поворачивался Бурей.
- Чо, чо, топит он его там? Или чо делАТ-то? - шепотом (не буди лиха, пока оно тихо) осведомился Илья, осторожненько выглядывая из-под руки Чумы
- ЦЦыть! Он его моет. – Так же сиплым шепотом ответил Фаддей
- Чоооо?!!! - в голос спросил обалдевший Илья, и тут же получил смачный подзатыльник.
- Да цццыть ты кобыльник!
Но предосторожности были излишни. Бурей сосредоточено тер мальца пучком травы
- Ну, эко ты, паря, чёрен, ну право басурЬманин! И нос у тебя… - Бурей снова покосился на свой нос. – Нос как нос! Красавец! И достоинство мужское, будет справное. Хе, девкам на беду! Ну, чё орёшь то? Вода холодная? До Ратного приедем надо тебя в баньку. Отмыть. А может ты это, голодный? Ну, Щас в обозе дам тебе корочку, пососёшь, я видал, бабы мальцам дают корочки помызгать, да паря ты не помызгаешь, ты погрызЁшь! О! а у нас же Аринка, холопка, что родила от меня намедни, мёртвого конечно, - добавил с лёгкой грустью, что дело привычное, рожают, да мёртвых, – Ох, даже маялась девка, жАлела, я тут видал кормила грудям мальца чужого. Ага. И тебя покормит. А ежели чё, мы её оглоблей поучим… А чего оглоблей?.. Она тебя кормить станет, оглоблей нельзя…
Бурей застыл на месте, словно обдумывая, чем же «можно» будет кормилицу Аринку поучить, так ничего подходящего не подобрав, сплюнул в сторону.
– А ну её, чего её учить, сама баба знает…
- Чего она, Фадеюшка, знает? - прошелестел превратившийся вслух Илья, и тут же получил ещё один крепкий подзатыльник от Чумы.
- Чего чего, - счёл нужным всё таки пояснить недогадливому обознику Фаддей на обратной дороге к лагерю, – видать решил Бурей Мальчонку к себе взять, Вишь, кормилицу ему наметил. И взять то решил видать не холопом! Ишь ты! МЫ!
Илья слушал молча, и хлопал глазами. Бурей решил себе мальчонку взять? А зачем ему кормилица? Не холопом, а как? И что это за «мы»? И вообще чего он с мальцом там говорил что ли? Но вопросов решил не задавать, во избежание новых подзатыльников, а то и так вон, мошки перед глазами бегают, и голова не варит, толи с похмелья вчерашнего, толи рука тяжела у Фадеюшки…

***

Между тем подъехали к слободе. Бурей сидел на первой подводе с видом словно кол проглотил. Молчал, всё внимание сосредоточив на вожжах да заду серой кобылы, будто важнее ничего вокруг небыло. Всю дорогу с разорённого капища обозный старшина вёл себя словно ничего не произошло. Словно это не он в одних подштанниках вокруг мальца скакал, намывал его в речке, а потом требовал от несчастного Ильи, да когда уж этот день закончиться! Все он, Илья, не вовремя где-то обретается, и как раньше удавалось незаметным держаться?! Да Да требовал от несчастного Ильи найти ему корочку. Хлебную. Бурею. Илья приволок сухарей, Но нужна была горбушка! Да кто её, прости Господи, горбушку хлебную брать с собой в поход будет?
- А мне до муды! – грозно сообщил ему Бурей. – Где взять! А хоть роди! А то гляди, и помогу, родить-то!!
Горбушка сразу как-то нашлась, видно старые боги любили таки Илью ( ведь дело то на капище было) не зря тайком требы Велесу клал, прости Господи. Потом выяснилось что корочка нужна не Бурею, а мальцу, который к тому времени неловко завернутый в исподнюю рубаху старшего обозника, и накрытый сверху его же поднёвой, надрывался истошным басовитым воплем, извиваясь что уж, а старшина сидел и лупился на него, словно кот на крынку со сметаной. Вобщем как то тот неблагодарный день закончился, а вечером нашлась наливочка, а теперь, въезжая в слободу, главное было ускользнуть по тихому в свою сторону, а то что то подсказывало Илье что на этом причуды Бурея не закончатся, а все Ратное знает, что когда Бурей Начинает чудить, лучше сидеть дома, а ещё лучше где нибудь на выселках…
Предчувствия Ильи оправдались только отчасти, да причуды не закончились, но наблюдать их могли только буреевские холопы. А распространяться за пределами усадьбы о нестандартном поведении хозяина было мягко говоря не принято, зато внутри усадьбы пересудов хватало.
Въехал Бурей через дубовыё ворота молча, хотя раньше еще на подступах можно было его слышать, и делать выводы о его настроении, или делать ноги, это уж кому что… А тут молча, но едва миновали частокол из плотно пригнанных брёвен, хозяин потыкав пальцем куда то слева от себя, в сено, каким то непривычно рокочущим, протяжным ( ну как отец Михаил право!) голосом загудел на весь двор:
- А вот, паря, смотри, эттт наша усадьба, во смотри какие хоромы, – при этом неуклюже вытаскивая из сена ребёнка, чернявенького, явно мужского полу, - Во смотри, две избы, терем над сенями, как положено со светёлкой! Смотри, смотри паря, а над теремом то петушок, петушок над теремом то, и вертится! - При этом у Бурея получилось что то вроде улыбки, от которой по кучке плотно прибившихся к друг другу холопов пробежала рябь, а мальцу хоть бы хны, загукал радостно, Бурею улыбается, и на петушка ручкой кажет. – Ага милок, вертится…- и потише так, словно мальцу одному сказать хотел, но дворовые холопы на то они и дворовые холопы, что бы привыкнуть каждый шелест хозяйского голоса ловить, а то неизвестно как долго прожить сможешь. – Я ить, мальцом всё думал такого петушка…
- Да, вот горница, как положено, а что думаешь к нам никто не ходит?! Да вот Сучёк намедни приходил… Грм. Да. Уж… Хорош мужик, ещё придёт! А вот смотри внизу подклеть, и медуша, там всякие припасы, а вот там – на газах у изумлённой до столбняка челяди, Бурей слез с телеги и с ребенком в руках пошёл по двору, словно именитому гостю показывая палаты, - вот там одрица (спальня, в зажиточных и богатых усадьбах 12-13 века одрица, или ложница была отдельностоящим помещением). А вот там слева мовница, а рядом Матрёна кашеварит, а как-же, мы-ж не смерды какие, в избе варить! – глянул на мальца, а тот гордо так головенку к верху вскинул, не смерды мол. - А то пожар?! А вот овины смотри, конюшня, Здесь птицу держат. - Между тем продолжал расхваливать свое хозяйство Бурей, – там, - кивок породой в право, руки то заняты, непривычно, и черные бусинки глазок следуют за бородой тоже как то непривычно…- там холопы живут.
Глядя на срубы без окошек, на половину врытые в землю, жилище холопов, и неплохое жилище между прочим, вон некоторые и в землянках живут, на лице Грозы Ратного отразилась отчаянная работа мысли, и выродилась грозным рыком: «Аринку-птичницу! Сюда, живо!!!»
Кучка холопов всколыхнулась волной, оставляя впереди себя хрупкую светловолосую девушку, годов восемнадцати, в сбившемся набок платочке, перебирая босыми ногами, она как бы старалась сжаться, а лучше вообще уменьшиться до размеров лягушки, чтоб прихлопнул, так сразу, хоть бы не мучиться.
По отхлынувшей назад толпе пролетел вздох облегчения, кажись на сегодня жертва есть, чудище насытится, авось остальных пронесёт.
Между тем Бурей-чудовище широким шагом прошествовал ко примёзшей от страха к земле, холопке. Сунул ей в руки мальца, которого и держал всё время в полусогнутых руках, как чашу. Серая, как плохо выбеленное полотно Арина едва подхватить его успела, прогрохотал близкой к обмороку холопке прямо в лицо:
- Чо зенки то выпучила, как Евлампиева коза? Не зНАшь ЧЁ с дитёнком делать?! Титьку ему дать!
Ошелевшая от страха Арина ловко поддерживая одной рукой мальца другой судорожно пыталась вытащить грудь из ворота рубахи
- Ну чё баба, совсем с ума сбрендила?! Ты ещё на площадь выйди, там покажися! – уже не кричал, а как то злобным шипением выдохнул Бурей. – В избу иди! Да скажи этим, – кивок бородой в сторону окончательно застывших соляными столбами холопов. Чего это, кивает, а не размахивает граблищами, руки затекли, или привычка уже такая образовалась? – пПусть мовницу топят, мальца помыть надо, одеть как то и это, кормить теперь него будешь, смотреть за ним, а не за птицей, с птицей без тебя разберуться, И это, смотри у меня!!!
… - и слыш, Зось, - рассказывала поздним вечером кухарка Матрёна мужу своему, конюху Изосиму, который пользуясь своим положением, едва въехал Бурей во двор, быстренько распряг коняшек, и скрылся с ними в дальнем углу двора, под широким навесом, от греха подальше. И по сему не видел этой чуднОй сцены, странное возвращение Бурея из (от кода то, куда они там ходили не помню).
– И вот, слыш Зось , ты не спи, я еще не всё тебе сказала (какое спать, у конюха глаза были как блюдца). И вот гаркнул так, смотри мол у меня, замахнулся… И не ударил!!! Кулаком помахал так перед носом. У Аришки. А потом у меня, и грит, корми её с МОЕГО стола! Ты слышь, Зось? Не спи ты!!!
- Да не сплю я, неча меня локтем в бок всё время тыкать, я это, от удивленья молчу, ты сказывай, сказывай, не томи, а дальше то что?
- Да, вот, говорит, с моего стола, чтоб, говорит, мясо во щах было, да репку давай с мёдом, да творог! Ты слышь Зось?! Творог! Ему видишь ли говорил Михайла, Лисовин, что кости мол крепче ежели творог есть.
- Эт чо, он велит кормить Аринку творогом, чтобы у неё кости не ломались, когда он ее бить будет?
Матрёна аж от возмущенья подскочила на лавке
- Ну дочего ж вы мужики в делах домашних тупы! Я те чё вначале сказала?! Что привёз он мальца.
- Ага.
- Что показывал ему усадьбу, словно сам воевода из Турова пожаловал!
- Ага.
- И что Аринке велел Мальца титькой кормить.
- Ага.
- Что ага, что ага! Ну ты спишь чтоли, Зось! Не для Аришки он это распорядился, а для мальца, пооонял?!
- ААА!!!! Понятно! А это зачем?
- Что зачем?!!!
- Для мальца? Зачем ему малец?
- А вот это, Зозя, - Матрёна подпёрла круглым кулачком румяную щечку, еще отливающюю фингальной синевой последствия того, что хозяину суп пресным показался, слава Богу, только показался, – а вот это Зося, мне самой жуть как любопытно…

viki

Дата: Суббота, 13.02.2010, 04:05 | Сообщение # 3

Воин

Группа: Ушкуйники

Сообщений: 52

Награды: 0

Репутация: 46

Статус: Оффлайн

Где-то четыре-пять месяцев спустя …
В усадьбе Бурея жизнь своим чередом, в Крепости своим, а у обозника Луки своим. Умный надеется на голову, сильный на силушку, а на что надеяться бедному Луке, коли Господь если уж и наделил его чем, так плодовитостью. К своим неполным сорока годам Лука имел двенадцать ребятишек, старшему пятнадцать сравнялось младший едва ходить начал, да ещё троих дочерей старших уже, слава Богам, замуж выдали. Да жена, дай Макошь, и Пресвятая Богородица ей здоровья, опять на сносях…
Этим ранним утром Лука уже успел побывать в церкви у отца Михаила, свечки поставить, истово помолиться, а теперь потихонечку крался старым богам требы положить. Ничего зазорного! Это они, боги, пусть там, на верху разбираются, кто выше, а он, Лука человек маленький, на всякий случай и тех уважит, и этим помолиться. Тем более что видно боги как то не сталкивались промеж собой, и Луку ещё до сих пор не уличили в двуличии, а наоборот, усиленно помогали с обеих сторон – дети здоровы, да и из всех рождённых не умер никто, тоже дело небывалое. Сыновья опять таки, помощники и в поле, и в обозе. Скотина не болела, урожай были добрые. Вадька только вот, стервец в крепости, у Лисовина.
Дело тайное, суеты и лишних глаз не терпящее, но сегодня в лесу прям как вече на площади! Сначала Манька Лисовинова бесстыдно задрав подол, сверкая белыми коленками как коза пронеслась в сторону городской ограды. Уж не гнался ли за ней кто? На всякий случай обозник посидел в кустиках, заодно и нужду справил. И не зря посидел, так как словно дух лесной, бесшумно проплыл по лесу урманан. У-у-у вражина! Напугал то! Только двинулся дальше, треск веток, медведь что ли? Господи и все Святые Заступники! На свои с детства больные ноги Лука не надеялся, поэтому присел опять в кусты, поминая всех старых и новых богов вперемешку, не передерутся! Но вместо медведя увидал только удаляющуюся спину, да крутящийся во все стороны нос бабы Варвары. А далее Лука уже и удивляться перестал, чего удивляться то, главное в кусты сигать вовремя. За три четверти часа, пока шёл до заветного камня с отметиной, увидал он двух холопок, кажись тех-же Лисовиновых, Листвяну, из той же усадьбы.
- Может они тоже требы клали? Всем домом? А чего ходят друг за другом, а не кучно? Таяться что ль? И опять еле успел присесть в кусты, мимо по звериному принюхиваясь пронесся Волчёк, Юлькин выкормыш, но не к городищу, а напротив, в лес, в Ратном его, Волчка, не очень привечали, но Лука всех мальцов любил, и звериных, и человеческих - да, малец то от и есть малец…
Далее последовала холопка Буреева - Арина кажись, ох не в себе девка эко как решительно вышагивает, и лицо такое, ну совсем не смиренное, даже как-то… как будто хозяина только что прибила… и ли не, к городищу идёт собирается только… Прибить-то.
Потом еще раза два слышал треск веток, но кто там был уже не видал, да и не больно любопытствовал то,
- Не баба Варвара чай, вот та бы, да мышь проглотила лишь бы на моём месте оказаться. Ну вот на конец и полянка!
Бережно прижимая к груди тряпицу с курником да колосьями Обозник двинулся к опушке, но наученный опытом этого утра, потихонечку, стараясь не шуметь. Кроме курника была припасена и баклажечка с винцом, но зачем Макоши вино? Верно, поэтому вот пенечек удобный, и с полянки не видно, и винцо очень правильно приживется.… Подумал, да так и не донёс фляжку до рта, со стороны поляны донёсся трубный рык раненого зверя, а потом как будто рыданья человеческие, уже обученный не хуже собак, или отроков из крепости, Лука бесшумно схоронился в кустах, так, одним глазком, не баба Варвара чай, выглянул на поляну:
У заветного камушка, (ну как знал, не один он там требы кладет) стоял на коленях сам обозный старшина Буреюшка, и бился буйною головушкой о камень
Лука одним махом осушил фляжку, положил пирог на пень, аккуратно развернув тряпицу, и совершенно трезвёхонький двинулся в сторону городища.
Утром того же дня
…Взяв себе мальца в дом, Бурей особо и не задумывался, в отличии от своих холопов, зачем он это делает. Просто расположил как-то малец. Не пищит, не орет, не боится, его, Бурея, даже внимает речам, так по взрослому. Обозный старшина много успел поведать пострелу маленькому, про детство своё, про батюшку, про дядюшку, доброго конечно, но непутёвого, про свои два брака несчастных, как плакакл он, взрослый мужик, над не рожденными детьми своими. Рассказывал и про лошадей, про привычки их да болезни. Как в людях себя вести надобно. Малец пошёл ножками, говорил слова первые, вот из-за слов этих, да ещё конечно из за занозы этой Арины, совсем распоясалась девка!
Как пошел малец ножками, как то расчувствовался он, старый пень, да кувшинчик винца (не один, по совести) распитый с дружком Корнеюшкой, сделал своё дело, да и малец, зараза, к нему-же, Бурею пошёл, «тятя, тятя» лопотать начал, и идет. Ну в общем расчувствовался старый дурак, позвал Арину, и дает ей целую гривну. А молодка то как за мальцом стала ходить, преобразилась вся, прям волчица! Бывало пьяный Бурей берёт мальца на руки, начинает его тешкать и подкидывать, а эта так и зыркает, так и зыркает глазищами своими , жёлтыми (и как раньше не замечал) не случилось бы чего! От курва! Сколько раз руку поднимал проучить холопку заносчивую, но та как глянет, и рука сама собой опускается. И молчком всё, молчком, слова лишнего не проронит.
- Ну вот, значит даёт он ей енту гривну, слышь, Зося, не спи, слушай, что сказываю…
По обычаю, недавно сложившемуся Матрёна рассказывала мужу своему новости, за которыми охотилась не хуже бабы Варвары, но только в пределах Буреевской усадьбы.
- Даёт он ей енту гривну, значит, а она ему грит, прям громко так, я в сенях притаилась, кажНое слово слыхала! А мы уж думали мож онемела девка от счастья то, с землянки да в хоромы, пряжу сучить, да за мальцом ходить, можно ж тут и онеметь?! А Зось? Как ты помыслишь, можно?
- Ты давай Матрёна по делу сказывай, я вот иногда мыслю, ох неплохо было б чтоб ты онемела, от счастья, али исчё от чего…
- Ну так вот, дает он ей эту гривну, - смакуя каждое слово в третий раз начала Матрёна, – а она ему грит, ну, и на что мне твоя гривна хозяин?! Пойти украшенье что ль купить? Али может платье как у боярышень Лисовиных? Мне, холопке то?
- Да ну! Она ему так? Хозяину?
- Да, да, и не так ещё, ты слушай! Наш то зенки свои бычьи вытаращил, на неё пялиться, вино мимо рта течет, а ента дурища не останавливается, и дальше ему, во ты мальца тоже в шелка рядишь! Сапожки ему справил! По слободе с ним ходишь, а кто он?! Кто он я тебя спрашиваю?!! У нашего глаза уж вылезли, что у твоих раков, и кровью уж наливаться стали, а эта все частит и частит: Холоп! Звонко так, аж блюдца звякнули, и хозяин вздрогнул. Холоп, говорит, и доля его холопская будет, если ты, хозяин, дай Бог тебе здоровья, часом упьёшься до смерти, или вон родимчик тебя хватит, от бешенства твоего звериного, не приведи господи! Или стрелой какой отравленной ненароком в обозе зацепит?! Что с ним будет?!! Я тебя спрашиваю?! Ну а вырастет, КЕМ вырастет? Или ты жить вечно собрался? А?! Кем он будет после?! Я тоже у папеньки с маменькой на серебре ела, а потом вот курей у тебя стерегла, да портки холопские стирала, знаю каково это!!!
Дитя сколько уж у тебя живёт, "тятей" тебя басурмана, зовёт!!! А у мальца даже имени нет, всё Паря, да Паря!!! Окрестить мальца надо, шепчет, и вольную, слышь Зося? Вольную! Грит, дать! прям нагнулась так к хозяину и прямо в глаза его красные глядит! Потом выпрямилась так, ну прям боярыня, и лепит, а то, что тебя КОЗЛА старого, в твои сорок то лет кто ещё тятей-то звал? Ну наш-то тут конечно не стерпел, с лавки подскочил, лавку из стены выворотил, и на неё, лавкой! А она мальца в охапку, и вон из избы, уж не знаю, где дурища отсиживалась, а я вот до утра в чулане, в сенях, наш-то всю горницу разворотил! Все новые буфеты, да кресло это, в щепы разнёс, долго бушевал, всю ночь, а я в чулане сидела, как мышь. А ты бы Зось, что не сидел? То-то! По поутру только куда то отправился, ну как ушёл, так я сразу шмыг, до дому, и ни у какого Антипа я не была! Вот.
- Да- а-а, - протянул Изосим, – вот козла то, старого, он и не стерпел…

Ульфхеднар

Дата: Суббота, 13.02.2010, 17:17 | Сообщение # 4

Сотник

Витязь

Группа: Наместники

Сообщений: 4881

Награды: 1

Репутация: 5055

Статус: Оффлайн

Вечером к Бурею подошел Харальд.
– Итак, Серафим Ипатьич, ты решил оставить его себе.
– Да, – процедил Бурей.
– Ну и прекрасно, – ответил Харальд. – Значит, вопрос с тем, кто поведет основной обоз с добычей решен. Я думаю, что тебе надо уладить кое-какие домашние дела и ты в полной мере воспользуешься этим моментом. Нам в тылу нужен опытный человек, который бы принимал прибывающие обозы и следил за скоростью и качеством разгрузки, а также за тем, чтобы обозы долго не задерживались. Понимаешь, о чем я говорю.
Бурей не ответил, но по сверкнувшему из-под бровей мрачному взгляду Харальд понял, что хоть и на щенячью радость тут рассчитывать нечего, но его собеседник на предложение ответит согласием.
Утром Бурей, уже сидя на возу, пробормотал.
– Харальд, у тебя дети есть.
– Конечно есть, четверо. Три сына и дочь.
– У меня этот будет первый.
– Первый всегда хочет походить на отца, – усмехнулся Харальд. – И порой их невозможно отличить друг от друга. Характер, походка, манера разговора, владение оружием и мирным ремеслом – сын старается перенять все.
Бурей в ответ ничего не сказал, но подумал о многом.

Пока ратнинцы и нурманы двигались к Горке, сметая на своем пути любое сопротивление, Бурей обустраивал домашний уют. Холопов из лесу брали не навечно, а на пятнадцать лет с правом последующего выкупа самими холопами. Были и иные возможности получить свободу – через Младшую Стражу, получение воином звания десятника и службы на этом поприще не менее одного года, волей хозяина, а также тех, кто сумел особо отличиться и иные исключения из общих правил.

viki

Дата: Воскресенье, 14.02.2010, 01:49 | Сообщение # 5

Воин

Группа: Ушкуйники

Сообщений: 52

Награды: 0

Репутация: 46

Статус: Оффлайн

Настёна убрала с очага горшок с варевом, пошевелила подвешенные под крышей пучки трав, чтоб просохли равномерно, посмотрела на брошенную на стол рубаху, надо починить. На лавке, укрытый Юлькиным тулупчиком посапывал Репейка.
Когда накануне вечером к ней прибежала Арина, Буреева холопка, и сверкая глазищами то ли попросила, то ли потребовала чтобы Настёна, оставила у себя мальца, что его, мальца надо спасать от Буреева гнева.
Глядя на холопку можно было скорее предположить, что это Бурея надо спасать. Арина не кричала, не билась в истерике, не посылала проклятий в адрес хозяина-супостата. Только вот сверкающие глазищи, да напряжённые как при падучей, жгуты жил на длинной шее, движения отрывистые резкие – наводили на очень прозаические мысли. Любого кто только помыслит, не благо, какое этому мальцу, убьёт. Вцепиться в горло зубами сдохнет, но не отпустит. Ну чисто волчица. Она и на Настёну то позыркивала,
- Ага, девка, именно так и есть, днём я лекарка, а по ночам у беззащитных глуздырей кровь пью.
Холопка миг ощёрилась, дёрнулась всем телом, и с дулась как пустой мех из под вина.
- Ну выбора то у тебя другого нету, как здесь его оставить, ты присядь, присядь, вона сена мне тут в избу какого то натащила, ты что, босая ходишь? (а в чем ещё холопке то ходить?) а ну, убери ноги, сейчас я тебе взвару налью, для Антиповой жены готовила.
Настёна говорила и говорила, про Антипову жену, про Варвару, с её длинным языком, про диковинного зверя, что переполошил всю слободу, про бабу Варвару с обваренными ногами, и Арина сама не заметила, как расслабились сжатые в кулаки пальцы, и губы сами в улыбке растягиваются…
…- Ну так он же мужик, мужики, они ж вообще по-другому устроены – Настёна вздохнула, словно что то своё припомнила – это ты, баба, сразу к дитю сердцем прикипела, а мужику время надобно. И то ещё не этот, не факт!
Лекарка незаметно нахваталась от Лисовина заморских словечек. Арина слушала молча, сжимая побелевшими пальцами плошку с отваром.
- Но с Буреем то как раз и факт, разбередила ты, ему девка, то, что он и так в себе думал…
- Он что говорил?!
- Не, зачем МНЕ -говорить? Я и так всё по нему вижу.
- Привязался он тоже к мальчонке, крепче чем к родному, поверь, но он же мужик, говорю, сомневается, боится…
- Боится?! Бурей?!!!
- да девонька, боится, ведь дитя поднять, не теляти вырОстить…
- Ну что вы, тётка Настёна, а как другие то мужики не бояться?
- Эко девка ты глупа ещё, за других мужиков Макошь решает, детей им даёт, они их растят, таков порядок. Али жену брата погибшего с деткам, за себя брали меньшицей, ранее можно было и двух. То обычай решал. А тут Он решить должен, он решение принять, и ответственность перед богами нести, потому как не они ему ребеночка послали, а он сам решил. Им, кстати, наперекор.
- А не боги разве ему ребёночка послали, тётка Настёна?
Арина была не местная, и в хитросплетениях местных богов не разбиралась
- Велес ему ребёночка послал, его, бог, скотий. А Макошь потомства ему не давала, всё мёртвые рождались… Ах, прости девка, ты ж не хуже знаешь – глянув в помертвевшее лицо холопки опомнилась Настёна. – думал, он, девка, думал. Ведь он, Бурей, от первого сотника род свой ведет. И наследника своего хочет ого -го каким видеть! А вот справиться ли? Воспитает ли из него мужа славного, или чудовище злобное? Ведь каково ему, Буреюшке, ласки не видевшему, терпению не обученному, другому это дать? А люди? Людей то он много обидел, да и дальше, кто ведает, ему то не посмеют, а на мальце ведь и отыграются.
- Да Бурей любого приструнить может!- даже с какой- то тайной гордостью, как показалось лекарке, заявила Арина
- Э, девка, глупа, ты глупа. Ну приструнит. Но ведь не страх перед собой ценно, а уваженье. А уваженье, его силой лишь не получишь. Вот так то. Это и с людьми ему надо, самому сначала уваженье получить.
- Это ж себя в бараний рог свернуть надо!
- Так я о том и толкую тебе девка…
Стоит на столе плошка, потрескивает в ней горящее масло (свечи, которыми в избытке снабжал её Лисовин, бережливая лекарка хранила для немощных) потрескивает масло освещая женские лица. И идет промеж ними вечный бабий разговор, о любви, о материнстве, о радостях и печалях, обо всём что в избытке дарит женскому племени Макошь…
Ранним утром Арина отправилась обратно, уверенная в том что с неё то хозяин точно шкуру спустит, живьём. А вот за Репейку она уже не боялась, и насчет крестин убедить Бурея Настёна обещала
Арина подходила к забору усадьбы. Забор дышал. Забор трепетал. Забор изнывал от любопытства висящих на нём по ту сторону усадьбы холопов. В утренних сумерках хорошо различался каждый вздох, всхлип приглушённые ругательства – реакция любопытных на придавленные руки ноги уши.
- Аркашка, Аркашка, ну что там?!
- Да ничё вроде…
- Да как ничё, куды вы там глядите?! Вона идёт птичница!
-Аркашка!
- Чииво?
- Идет птичница?
- Нееааа
- Да идёт, идет, вона слева, со стороны леса! - это уж с другой стороны подсказали
- Аркашка! Слева со стороны леса, глянь одна идет? Своим ногам?
- Чииво?
- Чиво чиво! Чивочки с хвостиком! Посмотри со стороны леса, сама идёт?
- Аагаа
- Аркашка! Мать твою за ногу! Ты смотришь либо как? Все уши мне стоптал навозник неуклюжий!
- Да мене горшки тут мешают, дядько Неждан
- Муды тебе мешают! Возьми да подвинь их!
- Каво?
- Горшки!!!
С левой стороны донёсся более качественный комментарий глазастой Матрёны. Плотно стоя ногами на плечах у своего мужа, Матрена для удобства просмотра, опустила голову между сужающимися к верху кольями забора, держась по бокам руками.
- Ну вот, идет, одна, своим ногам. Репейки нету с ней, нашего тож не видать
- Можо она нашего то прибила где?
- Да что ты мелешь, его прибьёшь, тем паче бабой!
- Да ты знаешь что баба может, какой силы от Мокоши может взять, когда дитенка свого защищает!
- А она его чего…
- Да цыть вы там, смотрите, щас хозяин явиться, он вам устроит тут судный день
- Ага, дядько Аким, а вы яко ангел на небо скоренько вознесетесь, пока он НАМ тут судный день устраивать будет!
- Хватит скалозубить, тише…
- Ох чур мня, чур….
- Ага к воротам идёт!
- Вы там, хозяина смотрите!!!
В то самое время, незадачливый Аркашка примерился, наконец, как ему освободить обзор. Опустив одну руку, он осторожненько взял один горшок и пристроил его подмышку, потом с трудом удерживая равновесие, под возмущенный шёпот Неждана «Да какого ляда ты там топчешься, падла!!!», второй.
Арина вошла в ворота, щелкнула железная щеколда, Неждан дернулся, Аркашка молча, но шумно (помогли горшки) рухнул в низ придавив Неждану то самое место, которое по его, Аркашки мнению, дядька велел ему подвинуть. Неждан взревел нечеловеческим голосом. Холопы с воплями «спасайтесь! Хозяин!!!» кинулись в рассыпную. Не отстал от дворовых и конюх Изосим, совсем забыв про свою любопытную жёнушку. Матрёна от неожиданности отпустив руки, со всего маху приложилась подбородком между кольев, прикусила язык, чуть не застряла, и теперь сидела у забора потрясая простоволосой головой. Платок то на заборе остался, как флажок на крепости…

viki

Дата: Понедельник, 15.02.2010, 04:03 | Сообщение # 6

Воин

Группа: Ушкуйники

Сообщений: 52

Награды: 0

Репутация: 46

Статус: Оффлайн

- Я дурак?! Нет, ты прямо скажи , Кондраш, я дурак?!!!
- Ну, что ты, Серафимушка, ну кто ж тебе, так вот, скажет?
- Как вот? – Бурей покривился паясничая как скоморох на Туровской ярмарке
- Ну вооот так! – Сучёк для наглядности сначала ткнул Бурея в грудь, потом себя
- А! Значит в глаза бояться! а за глаза недоумком считают!!! – на выдохе зашипел обозный старшина, поднимаясь с лавки и рискуя опрокинуть новенький стол, производства сучковой артели.
Сидели у Алёны в доме.
В лесу, на тайном месте почитания Макоши, Бурей просил у богини прощения за себя, и всех своих предков, клялся, рыдал, чуть ли не требовал: сделать Репейку его сыном. Ведь ей, великой богине предков многое подвластно.
В селе Сучка встретил, уж очень надо было с кем то поделиться, а с кем как не с недавно обретённым товарищем? Пошли в дом к Алене, по дороге Бурей сказал: «Пить не буду»
Сучёк обомлел, сглазили, что ли? Ну вот и результат воздержания в трезвости, совсем умом помешался обозный старшина.
- Да кто боится, Серафимушка, кто боится? Я вот к примеру, не боюсь, да дурак. Алёну давай позовём, она тебе тоже скажет – и не давая гостю опомниться, высунулся в окно (новое, широкое, на ночь ставенками закрывается!)
- Алена, Алена, да оторвись ты от своей репы, поди сюда!
- Дела мне больше нет, как по твоему зову бегать словно Жучка, - не разгибая спины ответила Алена
- Ну ладно, так скажи – громко выкрикивая, всё таки огород то не у самого дома, Сучёк изо всех сил вытягивался в окошко – так скажи, вот Серафим Ипатьевич у нас дурр…
Конец фразы замер где то на подоконнике, хорошо о него приложился подбородком, когда Бурей его за ногу обратно, в горницу дернул.
- Ладно, Серафимушка, ладно, я на тебя не серчаю! –потирая ушибленный подбородок подделывая голос юродивого попел Сучек
«Серафимушка» злобно сверкая глазами грузно опустился на лавку.
- Вот, Кондрашка. Ты передо мной не робеешь.
- Не, Серафим Ипатьевичь, не робею – тряхнул лысой головой Сучёк
- А вот по чему?
- По кочану, чего робеть то , друг ты мой.
- Гррм. Дрруг. – какбы перекатывая слово на вкус, аж глаза закатил, проурчал Бурей.- а я вот так мыслю, что ты душу мою видишь, как вот красоту в дереве. Эко ты мне тогда про цветок! Настёна душу мою видит, Ягодка… и этот малец видит. Я чувствую, чувствую это Кондратушка! Как око мне тянется, видит меня улыбается, и как то смущённо потупив глаза добавил – тятей зовёт…
Сучёк слушал очень внимательно, накручивая ус на палец. Что Бурей взял найдёныша в дом, уж давно знало всё село. Что малец в Бурее души не чаял, тоже знали, стараниями Варвары. Даже прозвали его Репейкой за то что если случалось Бурею взять его на руки, отцепить было практически невозможно, как только тот мальца отпустить пытался, Репейка вцеплялся намертво, в одежду, а то и в бороду, молча без слёз и хныканья, только к Арине и шёл, и то с неудовольствием. Сучёк там тому свидетелем был.
- Да, Серафим, любит от тебя. Это так называется.
Бурей что то хотел сказать, посопел, прокашлялся, и выдал новое откровение:
- Я, Кондрат, отцом стать хочу…
Как то странно сегодня начинается день, пространно думал Сучёк, Бурей всколоченный, с красными глазами, то ли с перепою, толи с недосыпу, вон, штаны в траве испачканы, валялся, или искал что? Тащит его «поговорить», с придыханием сообщая , что к нему мол нельзя, это когда это старшине обозников было что то «нельзя»? и первым делом вопрошает не «дурак» ли он, потом про отцовство мелет. Нет, с пьянки надо отходить потихонечку, помаленечку, а то ведь разное приключиться может. Вот он, яркий пример сидит на против
- Ну, это понятно, Серафимушка, муж ты в годах, хозяйство имеешь справное, денег подкопил, как тут не думать о наследнике?
- Я, Кондрат, ему, Репейке, отцом хочу быть.
- Ааа! Вон оно значит как! – только и сумел молвить Сучёк
Нет, конечно что Бурей к мальцу привязался это он замечал конечно, но вот такого поворота событий явно не ожидал.
- Так!
- Таки в чём же дело, Серафим? Ты ему и так за отца!
- За отца, да отец вещи разные. Да ты друг Кондрат, не посетуй, давай хоть кваску, а то говорить посуху как то не привычно
- А то и дело, непривычно. Давай хоть кваску!
Когда на столе появился жбан с квасом, да чарки, Буреей обстоятельно начал:

- Со времён основания в Ратном сотни, прямой счёт колен ведут четыре рода: то род Лисовинов, Корней, сотник наш нынешний; род Репьёв, Аристарх, наш староста; род Притечей, Лука Говорун потомок рода того; и род Стужей, Филимон, наставник в Крепости. Мой же предок сюда поздней пришёл, с дружиной погибшего князя Мстислава Тьмутараканьского, но был он не дружинником князя, а варягом Киевским, Харальдом его звали, Александром в крещении. Был поставлен князем Ярославом воеводой. И хоть был он чужим и тем и другим, но сумел быть сотником достойным. Вот от него то, Александра Харальда, мы род свой и ведём…
Только вот измельчал род-то, после Харальда ни одного путного сотнику небыло. Да не то что сотника, ратника путного небыло, всё хилые, рождались, нискорослые, вобщем к ратному делу способные мало. Умом только и выживали. Мой отец-то ещё в ратниках был, а вот дядюшка Савватий и этого не сподобился, батюшка то нравом лютый был, а Савватий тихий, так в обозе и обретался. Дядюшка бездетным помер, у батюшки один я был, мать родами и померла. Плесни кА кваску Кондратушка, что то в горле пересохло…
- Давай, Серафимушка, хоть кваску, вместо бражки по чарочке…
Бурей залпом выпил чару, утёр тщательно усы и бороду, и продолжил:
- Вобщем в роду никого окромя меня и не осталось.
- Да как же так, друг ты мой? Неужто совсем никого? Даже родни какой дальней?
- Никого. Говорю ж, предок мой Александр, и Черниговским, и Киевским ратникам человек посторонний был, а потомство его выродилось
Бурей скривился делаясь ещё более неприглядным. Только Сучёк не замечал ничего, от души сочувствуя другу, как вот жить-то так на свете, без роду?
- Вот один я остался. И у меня как ты знаешь, наследников нет. И не надеюсь я, положа руку на сердце, их получить.
- И ты решил Репейку…
- Да я-то решил! И поверь мне, такого ратника из него сделал-бы!
Глаза Бурея сверкнули тщеславно, и снова спрятались под нависающими надбровными дугами. «Да уж, тебе дай волю, - подумал мимоходом Сучёк – ты сына меньше чем в сотники метить не будешь… Иш как про предка то разглагольствовал!»
- Так в чём же дело Серафимушка?
- А в том, друг ты мой, – ах, понравилось Бурею это слово! – что малец то в бою захвачен, стало быть холоп.
- Ну это уж тебе решать, Серафим Ипатьевич, холоп, али не холоп – вставил слово уж совсем запутавшийся Сучёк.
- Да не мне. Не берут чужих в Ратное. Обычай таков. Девок, да, женятся, детей берут, Но! Только родственников.
- Подожди, Серафимушка, а как же я слышал историю как Лисовины пришлым крёстными стали и с ними породнились?
- То Лисовины. Минька, молокосос, змей хитрый, не иначе он выдумал Пробурчал обозный старшина ругательство, но так, беззлобно. И продолжил:
- Этим-то наследовать нечего у Лисовиных своих наследников хватает, и скоро еще добавиться. А если я и крёстным мальцу буду; да, будет он свободным мужем, а вот наследником?
Сучёк озадачено молчал, почесывая бороду. Между тем Бурей заурчал дальше:
- А наследником? Нет такого обычая, чтоб за крёстными наследовали
- Да если ты, Серафим, воспитаешь из него доброго ратника…
- Воспитаю! Если доживу, я вот так и думал… а вот если не до живу? Все под Богом ходим. Как тогда будет? С кем он останется? И кому добро моё отойдёт?
- Ну – развёл руками Сучёк, - не знаю, сход наверно решит?
- Сход! – Бурей прямо зверем ощерился – Вот ты, хотел бы, Кондраш, что бы судьбу сына твоего решал сход? Да еще зная, что никакого сородственника, там уж точно не будет? А?
- Не,- энергично замотал головой Сучёк – точно не хотел бы!
-Воот. То-то. И я давно уж думаю, как то всё устроить; а энта язва гривну мне кидать, да ещё соли подсыпать:- «Вееечно жить собрааался..?» - Передразнивая «язву», по козлиному проблеял потомок Харальда-Александра.
Про «язву» Сучёк уточнять не стал, хотя не понял ни черта, про гривну да про соль. Чутка понял, об ком речь, но если в дело замешена баба, по опыту догадывался, что быть тут может что угодно, тем паче что гость без злобы как то, даже с обидой о ней, бабе говорит…
- Вон оно что… Надо тут подумать… - сучёк почесал бороду
Бурей сидел сгорбившись, даже как то уменьшившись в размерах
- Незнаю, я что и надумать тут…
- Послушай, Серафимушка, а давай кА кмы вот с тобой, сейчас к отцу Михаилу пойдем, и с ним чинно посоветуемся, муж он достойный, умом не обижен, дай ему Бог. Обратно таки, все записи, что о крещении, что о смерти, в церкви ведутся, и когда крестят младенца в церкви запись делается (Сучёк был сведущь в бумажных вопросах) – кто отцом является, кто матерью. Думаю он нам подскажет, как тебе мальца признать.

Вот, тут немножко, но продлжение следует:)

Но сразу отправиться к отцу Михаилу, неполучилось. Как не презирал Бурей все авторитеты, но церковь есть церковь, а настоятель есть настоятель, и отправляться к нему в таком виде, не переодевшись, было недозволительно даже для Бурея.
Подходя к своей усадьбе, а площадь она занимала не малую (чем Бурей явно гордился). Третья по размерам в селе, больше только у Лисовиных, да у Аристарха конечно. Конечно, надо и телеги где-то разместить, и лошадей, и холопов само собой. Опять таки амбары, овин. Гордость хозяина недавно отстроенные хоромы. Строили по новому, красиво, с белыми печами, широкими лавками. Две избы пятистенки на подклети, разделяли холодные сени, а над сенями терем, украшенный красивой резьбой. Высокое крыльцо, опять таки всё резное… Бурей ещё издали заметил платочек на заборе, бабский. На дворе было подозрительно тихо, понятно дело, попрятались, мыши. «Бояться хозяина» Привычно подумал Бурей, знакомо ощущая тепло внутри от таких мыслей.
- Ты Кондратушка, сюда, в горницу заходи. Матрёна! А ну быстро сообрази гостю дорогому, другу моему сердешному… Да не бражки!!! Дурра!
Матрёна застыла на месте с раскрытым ртом и кувшином бражки в руках. Бурей с размаху влепил ей по нижней челюсти, рот с лязгом прихлопнулся, чуть зубы не посыпались
- Квасу неси с подполу, холодного! Да шевелись мне там! Да куда все подевались?!! Грррммм!!!! Вымерли что ли?! Дык я вас и на том свете достану! Поганцы!!! Дарррмоеды!
- Там ОНА – желая отвести жданную беду, от себя, да и от всех разом, показал на правую сторону дома не ковремени появившийся с охапкой дров, холоп Силантий.
Кто она, Бурею объяснять было не нужно и он как бык сорвавшийся с привязи рванул через сени, сокрушая на своём пути бадьи, вёдра многострадальную лестницу, и несчастного Силантия с дровами.
Арина с ребенком жила в правой горнице, служившей ранее спальней самому Бурею, потом он велел срубить позади дома одрицу, отдельно стоящую, подглядел как у Аристарха заведено (а мы чем хуже? Тоже, чай рода не захудалого), а мальца разместил здесь; ну и Арину с ним конечно. Как Бурей ввалился туда, слышал наверное не только Изосим, на дальнем конце усадьбы, но и кое кто проходящий по улице. У Сучка аж чарка в руках подпрыгнула!
Не слышала только Арина. Она стояла посреди комнаты спиной к дверям. Простоволосая, босая, в одной нательной рубахе через ветхую ткань которой угадывались худенькие, торчащие лопатки, словно крылышки у птенца неоперившегося. Ссутулившись у пустой люльки, она комкала в руках пёстрое лоскутное одеяльце, то и дело поднося его к лицу и шумно вдыхая воздух. Бурей затормозил аж со скрипом, как будто на каменную стену напоролся. Холопка обернулась встретившись глазами с Буреем.
Обозный старшина видел много глаз отражающих боль, страдания. И у безнадежно раненых, которым помогал перейти в мир иной, и у жестоко казнённых им, видел и горе матерей детей своих оплакивающих. Но таких глаз он. не видел. Вся вселенская скорбь была в глазах этой женщины, всё горе, невзгоды скопившийся за её недолгий век, и как будто не только её, но и всех сестёр по нелегкой бабьей доле, годами и столетиями копившимися, чтобы тут вот выплеснуться из этих бездонных глаз прямо ему под ноги.
- Что с ним?
Даже не спросил, просто прошевелил побелевшими в миг губами, но она услышала, не ухом сердцем наверное, и с легкой улыбкой ответила
- У Настёны он, уснул маленький, умаялся…
Бесшумно, словно привидение Бурей вышел в сени.

viki

Дата: Вторник, 16.02.2010, 03:58 | Сообщение # 7

Воин

Группа: Ушкуйники

Сообщений: 52

Награды: 0

Репутация: 46

Статус: Оффлайн

Несколько позже, в горнице за столом с Сучком.
На столе уже бражка, закуска…
- И вот понимаешь, Кондратушка, Меня, ХОЗЯИНА! Перед моими же холопами, так мордой вывозить! Пришел, думал, всё, убью. Вот на одну ногу встану, за другую дёрну! До печёнок достала язва! И так ей воли много дал, как за мальцом ходить стала, веришь – пальцем не тронул! Ну так может словестно, да, могу приложить, а так чтоб рукоприкладствовать: ни-ни!
- Словееестно! – передразнил хозяина захмелевший Сучок. – Ты вот Серафим ей грудью мальца вскормить дал.
- Да, и кормила, пока я не сказал: «Репейка! Взрослый парень уж, скоро на лошадь тебя сажать буду – уж очень он лошадей то любит, ну вот, говорю – скоро на лошадь тебя сажать буду, а ты всё титьку сосёшь!» А он то всё понимает, только говорит плохо, это пока. Так вот и перестал…
И доверительно наклонившись к Сучку добавил.
– Только она и сейчас ему грудь даёт, тайком, перед сном наверное. Дурра , а то думает я не знаю, ходит по дому, а поднёва нет нет да и мокреет на титьках, значит кормит, да я так, - Бурей махнул лапищей чуть не задев кувшин с бражкой, – как не знаю.
- Я и говорю Серафимушка, грудью ты ей мальца вскормить дал, а ведь не даром то говориться: «с молоком матери…»
- Ты чо говоришь-то Кондратий?
- То и говорю, Друг ты мой сердешный, что всё мы впитываем с молоком матери, и хорошее и плохое. От них, от баб по первоначалу то всё идёт. Вот гляди, Серафимушка, нраву ты лютого, характеру скверного, а от кель это?
- От батюшки.
- Нее, Серафимушка,- Сучек помахал пальцем перед самым носом Бурея, - если б только от батюшки, был бы ты смел, зол, но не лют. Имел бы может характер заносчивый, но отходчивый. А так ты не просто зол, но в злобе своей - радуешься.
Бурей слушал, молча, насупившись, между тем Сучёк поерзав на лавке, ковром крытой, продолжал.
- А вот от чего это? Знаешь? Нет, так вот я тебе расскажу: от того, что мало того что батюшка твой ну, недобросердечным был, и в селе его не очень любили, так и ты младенец был не богообразный, прям скажем. И кормилицы твои, кроме страха и неприязни ничего к тебе не испытывали. Вот и скажи мне, что мог ты с молоком впитать?!
Бурей так и застыл недонеся соленый грибочек до рта.
- Да, Серефимушка, она мальца любит крепче чем мать родная, всю любовь ему через себя отдаёт, а ты хочешь это загубить?
Хозяин замотал мохнатой башкой так и держа грибочек на пол дороги
- Не хочешь, это уже хорошо, говорю-ж, ты человек Серафим, наливай по чарочке, а то горло пересохло.
Выпили, закусили, Сучёк продолжал вещать:
- Ну и вот ведь, дело какое, она ему мать, а мать не только любовь даёт, но и любви учит. Первую любовь дитя даёт матери.
Бурей ревниво бернул бровью.
- Матери, Серафим. Через это человек давать миру любовь давать учиться. А ты если только словеестно!
- Что словестно? – от выпитой бражки а больше от откровений которые сейчас от Сучка услышал, Бурей потерял нить разговора.
- «Словесно могу приложить», ты вот обижаешь её при мальце, словесно, конечно, а он видит, что человек, с которого его мир начинается, оказывается ничего не стоит, ниже грязи. Как он мир свой видеть будет?

viki

Дата: Вторник, 16.02.2010, 16:44 | Сообщение # 8

Воин

Группа: Ушкуйники

Сообщений: 52

Награды: 0

Репутация: 46

Статус: Оффлайн

Забегая вперёд, уже после крестин и венчания…[/size]
Рослее похода (какого не знаю…) Бурей привозит Настёне раненых. Сопровождает обоз Фаддей Чума, по идее не должен сопровождать до избушки лекарки, но пусть в обозе среди раненых будет его родственник, может даже сын. По дороге Чума и Фаддей смачно, по мужски чуть ли не до драки спорят на какую-то мужскую тему., итак подъезжая к домику лекарки…
… - Эт что там? – внезапно прервав «увлекательную» беседу, Фаддей махнул рукой с зажатым в ней кистенём (чтоб придавать вес словам наверное) в сторону полянки
- Надысь? – Бурей опустил кнут.
Чуть поодаль плетня, на полянке , катался, издавая странные звуки, клубок из двух человеческих тел, точнее детских. То распадался, то вновь соединялся вместе, при приближении можно было рассмотреть что это Волчёк и Репейка. Вокруг носился Ворон, так и желая сунуть свой мокрый нос в свалку, но его не брали, и тот обиженно повизгивал то и дело поворачиваясь к смотрящей на действо поверх плетня Настёне, умильно заглядывая ей в глаза и виляя хвостом: «ну хоть ты то, скажи им, пожалуйста…»
- А ты не лезь, не лезь, а то отдавят ещё чего, ценное, хвост например.
Ненайдя в лице Настёны никакого взамопонимания, Волчёк снова переключился на мальчишек. Сейчас Репейка сидел сверху, сосредоточенно сопя и придавливая к земле Волчка, другое время ране, Бурей и разбираться бы не стал, а тут побормотал что то под нос, пошевелил волосатыми пальцами, и наблюдает, аж голову набок склонил, ну чисто ястреб.
- Смотри, смотри Бурей, поддается твому–то Волчек, хоть и крепкий у тебя парень, но не почём бы ему Волчка не завалить, тот ведь годков на пять старше твого сына-то?
После крестин да оглашения, что перед лицом господа и односельчан Бурей признаёт Репейку, в крещении Александра, сыном своим, рожденным от холопки Ирины, уж достаточно времени прошло, и народ привык считать Репейку сыном обозного старшины. К слову сказать, гораздо больше волнения и пересудов вызвало венчание его Ариной, к которой село теперь относилось с почти большей опаской, чем к самому Бурею, знамо ли дело такого зверя укоротить! Жена того же Чумы, Варвара, прям проходу той не давала, «дорогая ты моя!», всё мечтала рецепт зелья, или слово какое выведать, что б и своего, мужа бешенного, так же приручить.
Сам же Бурей, гордился отцовством, словно его Воеводой в княжьем войске поставили.
- Не, не нАпять, поменьше, мелкий он из себя, Волчёк то.
Между тем Волчек очень медленно, как бы желая дать почувствовать движение своего тела «противнику», изогнулся волну делая, и сидящй сверху, и мнивший себя победителем, Репейка, кубарем перевернулся через голову. Волчёк же, одним прыжком оказался не просто на ногах, а сверху Репейки. Теперь видно была очередь того освобождаться, малыш пыхтел, сопел, даже порыкивал, но ничего не получалось. Ворон нарушая все запреты кинулся к «дерущимся» тихонько потявкивая, сечас, сейчас я помогу! Но тут же, словно получил оповедь тихонько присел на траву, и только бешено молотящий во все стороны хвост выдавал его волнение, Весь его вид прям кричал, ну дайте мне! Я знаю как! Ну дайте покажу!!!
Волчек тоже в ответ порыкивал, но тут вдруг издал короткий, скулящий звук, Репейка насторожился, видно не в первой так играли, и чуть-чуть повторил движение волчка. Тот еще раз скульнул, Репейка начал действовать уверенно, и вот, Волчек переворачивается через голову. На ноги так же ловко у мальца конечно вскочить не получилось…
- А ты посмотри, Бурей, а ведь волчий выкормыш твоего сына, всяким премудростям учит!- более опытный Чума ткнул Бурея кистенём в бок.
- Каким премудростям, шалят мальцы, балуются.
- Да не, Бурей, тут не шалость и баловство – вот тока, да вот смотри, опять заново повторяют; обучает он его борьбе рукопашной, как я понимаю, или чему то такому, чему в крепости, али у волков своих выучился.
- Да кАго учить – то, мальцу едва два лета сравнялось!
- А чего? Если у него выходит! Ты смотри , смотри как ловко он его сбросил! Твой-то!
Слова «твой-то» по отношению к Репейке, уж давно стали для Бурея сладкой музыкой.
- Ага – ощерился в улыбке обозный старшина – сам уже! Ловко! Добрым воем вырастет! Эт точно! А видел бы ты Чума, как он на коне держится! И без седла, промеж прочим!
- Скачет? – Выпучился Фаддей
- Да ну, скачет, убьётся еще, так шагом вожу, рысью тихонько…
- Да, Бурей, воина рОстишь… ну давай, в сторону избушки заворачивай
- Гррр- хм- гы – Бурей посмеиваясь ткнул кнутом Фаддея в бок, ну, так что ты там говоришь по поводу ……(мужская тема).

Сообщение отредактировал viki - Вторник, 16.02.2010, 23:25

viki

Дата: Вторник, 16.02.2010, 22:13 | Сообщение # 9

Воин

Группа: Ушкуйники

Сообщений: 52

Награды: 0

Репутация: 46

Статус: Оффлайн

Неделю спустя после описываемых ранее событий.

Обозный старшина лежал на пуховой перине, укрытый куньими одеялами, рядом на сундуке стоял жбан с квасом и чарка с каким то отваром, верно Настёна приходила. «эх ничего не помню…» подумал Бурей, и во всю мощь, как ему казалось, гаркнул, а на самом деле на пределе хриплого шёпота молвил: - «эй есть в доме кто? – и ещё уж тише – или надеятесь, что я сдох тут». Может кто и надеялся, но это так и осталось неизвестным для хозяина, дверь отворилась тихонечко впуская в одрицу Арину, в руках плошка с чем то горячим, пар понимается, «молоко»- определил по запаху Бурей
- Ну что, очнулся Серафим Ипатьевичь?
После того как в прошлое воскресенье Бурей справил ей обельную грамоту, она звала его только так, и заглазно, и так сказать при личной встрече.
- доброго здоровьица, тебе Серафим Ипатьевичь
- Долго я тут так лежу?! – не отвечая на приветствие, буркнул тот в ответ
- Да уж неделю как.
Мысли Бурея понеслись вскачь. Зерно не обмолочено, на гумне так и лежит, а если обмолочено, то кое-как, что эти холопы сделают, без догляду-то? Не своё-же добро! А по амбарам рассыпать, да посмотреть, что на посев, что на мельницу. Да огород прибрать, проследить, что бы упряжь проверили, что надо к шорникам снести, впять таки, скоро колёса на полозья менять надо, а всё ли там ладно? Кто доглядит? Кобыла каурая жеребиться должна была, уж больно ладный должен быть от неё жеребёночек, Репейке подарить собирался, но жеребиться-то первый раз, всё ли там ладно? Эх ну надо так угораздиться, в горячке свалиться в такую пору! Бурей порывисто попытался встать с кровати. Но был решительно, (ну прям Настёна!) остановлен рукой бывшей холопки
- Лежи, лежи, тебе полежать надобно – и добавила для убедительности – Настёна не велела Вставать.
-Гррм ! – возмутился болящий, даже грозно получилось, только Арина даже бровью не повела, даже повелительные какие то нотки в её голосе появились
- Ляж, тебе сказано! Что совсем угробить себя хочешь?! – и тут же ласково, как с мальцом разговаривала – ну, что ты право Серафим Ипатьевичь как маленький, давай, я вот тебе молочка горяченького, вот, понемножечку, вишь как хорошо, а то тебя горячка свалила, уж думали зараза какая, но Настёна сказала что не страшно, а отец Михаил сказал, что это зверь в тебе с благостью борется. Вот так, ты пей, на подворье у тебя всё ладно: зерно обмолотили, по амбарам ссыпали, Упряжь Изосим к шорникам снес, что истлела да стёрлась, сани проверили, сама смотрела, всё готово, хоть счас на телеги ставь, огород прибрали, и каурая жеребилась…
Бурей сидел на кровати упираясь горбом в стену, а глазами в Арину, словно только что разглядел, что не бывшая холопка, а сама княгиня Туровская его молоком поит. Почему-то всплыли в голове слова отца Михаила: «Церковь молится, чтобы Господь подал брачующимся жизнь мирную, единомудрие, «единомыслие душ и телес», друг ко другу любовь в союзе мира, и тогда исполнятся «домы их пшеницы, вина и елея и всякия благостыни, да преподают и требующим» …
Единомудрие, значит. Вот это как выглядит оказывается «Единомыслие душ и телес»
Арина неправильно истолковав его взгляд, поспешила успокоить ,что она по уму всё сделала, не дай Бог родимчик хватит, во как глаза вытаращил
- Ты Серафим Ипатьевич не беспокойся, я не всю жизнь в холопках то ходила, С хозяйством управляться обучена! - Арина выпрямилаь, - до четырнадцати годов у батюшки жила, а батюшка у меня роду славного, и хозяйство у него было поболе, чем у тебя, и меня управлять и счёт вести всему учили.
- Разорили наверное хозяйство то? Ты ж полонянка?
- Не знаю, далеко это очень, может, и разорили, хотя наврядли, в нашем роду и мужчины и женщины воевать умели. Меня то не из батюшкиного рода в полон взяли, а из земель (не знаю, не придумала из каких земель) сама то я из вальхов.
Арина поднялась, прошла в другой конец горницы, плавно так степенно, поставила на подоконник пложку, и вернулась к сундуку взять отвар между тем Бурей, оживившись наблюдал за её передвижениями:
- А вот отец Михаил говорил про единомыслие душ и телес, в браке, единомыслие душ у нас с тобой ладно, а вот насчёт телес сейчас посмотрим, и ухватил наклонившуюся Арину пониже спины. Та ловко вывернулась, да, после болезни не те силы…
- Ай ты охальник, Серафим Ипатьевичь – строго так, но пряча улыбку – только что одной ногой в гробу стоял, а тут ему «единомыслие телес» подавай!
- Ты это, девка, говори, да не заговаривайся, Во первых, не забывай кто ты, и кем была, во вторых, - Бурей крякнул, словно поперхнувшись чем-то – Мне отец Михаил разъяснил, и можно сказать условие поставил, так что как встану, до Покрова повенчаюсь с тобой, как положено! Так что неча тут, кобениться! – И, премного довольный собой, благодетелем (приятно тож кстати, благодетелем то побыть) откинулся на подушки и глазки прикрыл в ожидании когда подойдёт, покорная.
Только время затягивалось, но шагов не слышно. Для уверенности Бурей даже по кровати пошарил, не открывая глаз. Пусто. Пришлось гласа открыть и узреть следующую картину: Арина стояла посреди комнаты и смотрела на него насмешливо:
- Значит ты за меня решил? Решил да? А кто тебе сказал, что я за тебя пойду? Я свободная людына, и сама теперь решаю, идти мне замуж али нет. И за кого идти!
Какая буря чувств отразилась на лице Бурея, не передать. Все пронеслось: и как батюшке с дядюшкой на полонянках жениться пришлось, девки их шарахались, и лица жён, своих несчастных, кроме страха и отвращения на лицах их ничего не видел, и даже бабы деревенские вспомнились, какими взглядами они его провожали. И тут он её глаза увидел Арина как бы к нему дёрнулась, да встретившись взглядом так и замерла в полупоклоне, «какими глаза у неё могут быть, разными… как тогда в горнице, нет не так…» Тогда боль была, она ж с мальцом на веки прощалась, а тут сострадание, понимание, прощение. Любовь? Что бы нибыло, но никто ТАК на Бурея, в полных его сорок лет точно не смотрел. Разве что Богородица с иконы.
Рык окончательно застрял в горле, закашлялся, женщина подошла, отвар поднесла ко рту, и тихонько заставляя пить маленькими глоточками, заговорила:
- Ты Серафим Ипатьевичь не бушуй. Убить меня можешь, знаю. Но не боюсь, отбоялась уж. Кем я бала тоже помню, так что с того, не гулящей девкой чай! И не в том дело, что противен ты мне, привыкла уже, – Арина залилась краской, опустив глаза долу добавила - и не противен вовсе…
Присела на краишек кровати и окрепшим голосом:
- А еще отец Михаил говорил на проповеди: «брак не может быть разрываем никакими неприятностями и случайностями супружеской жизни, кроме смерти одного из супругов и вины прелюбодеяния. Последнее по своему действию на брак равносильно смерти и в самом корне разрушает брачные узы.»
Бурей опять застыл с открытым ртом, сейчас еще святое писание начнет цитировать, не хуже отца Михаила! Вот те и холопка! Так и вышло:
- Ибо сказано в святом писании: «Жена есть общница жизни, соединяемой в одно тело из двух, и кто снова разделяет одно тело на два, тот враг творчества Божия и противник Его Промысла». И ещё говорил настоятель: «Брак в христианстве имеет в основе чувство любви и высокого взаимного уважения (без последнего и не может быть любви).»
Зглянула в глаза так внимательно:- Вот ты Серафим Ипатьевич, готов ли ты не прелюбодействовать? Готов ли ты уважать жену свою, тоесть меня, - и опять покраснев снова блеснула образованием – «муж должен любить жену, как Христос возлюбил Церковь; а со стороны жены должно быть повиновение мужу, как Церковь повинуется Христу» вот так вот я мужа своего вижу, а ты… «Повенчаюсь с тобой до Покрова».
Это что это получается, это она ему так аккуратненько условия ставит? Не прелебодействуй значит, уважай… Ох чего то голова кругом пошла, не ожидал «жених» такого поворота событий.
- ты дев… Арина, это, иди к мальцу, я устал чего то, вздремнуть хочу…
Арина плавно поднялась с кровати, медленно прошествовала к двери, нарочно, что-ли? Потом от дверей обернулась, хитро так, в глазах аж чёртики прыгают:
- А ещё, отец Михаил, настоятель наш, на тебя епитимию наложил, пост и молитва тебе, Серафим Ипатьевич, а не плотские утехи, так что девок не зови, всё равно не пущу…
Последние слова Арина договорила уже в сенях, из за полузакрытой двери, в которую ударился брошенный Буреем сапог. Хихикнула из-за двери? Или послышалось? «Вот огнь девка!!!» - подумал растягиваясь на перине. А холопок и правда небыло, спал Бурей в одиночестве, и снилось ему что стоит в церкви под венцом рядом с Аленой (подругой Сучка) и страшно робеет.

viki

Дата: Четверг, 18.02.2010, 00:33 | Сообщение # 10

Воин

Группа: Ушкуйники

Сообщений: 52

Награды: 0

Репутация: 46

Статус: Оффлайн

Матрёна страдала. От всей души. И причин было сразу две, первая: прикушенный по время последнего переполоха язык ныл, болел распух во весь рот. Типун - констатировала Лекарка, и велела прикладывать на язык припарки, Ну припарки, а есть? «Не схуднёшь» - окинув взглядом крепкую фигуру кухарки заметила Настена. А говорить? Говорить то как!
Ах сколько интересного могла поведать Матрёна односельчанам, но увы, немогла. Даже с собственным мужем, была вынуждена объяснятся лишь мычанием и знаками. Но тот был к этому непривычен, и размеренное течение семейной жизни было нарушено, она «говорила», муж не понимал что от него хотят, вместо воды нёс в дом дрова и наоборот, злился, Матрёна не получала желаемого. Да еще тут закралось подозрение, энергично подкрепляемое всеми дворовыми бабами усадьбы, что спутался её муж с Сипачихой, бабой вдовой, но еще не старой, еще и тридцати лет неминуло, да ещё и язычница некрещёная кто знает какие привороты она творит на бедного Изосима. Даром что ли её, жену свою, с которой шестнадцать лет в согласии прожили, понимать совсем перестал? Вот и то-то без приворота не обошлось не иначе. Прямых доказательств для укора не было, но кто - ж признается? Значит надо было уличить, в прелюбодеянии, а за одно уж и в ворожбе, да рассказать, (КАК рассказать то помоги Богородица) рассказать хозяину, а тот, зверюга сердешный, дай ему всеблагая Макошь, если оступиться так сразу шею свернуть, чтоб не мучился. Тот, не будет особо раздумывать, хоть сам и охоч до баб то, но у себя на подворье непотребства не потерпит, сразу выгонит лахудру непутёвую на дальний хутор, да ещё плетьми постегает, благо если не до смерти. А как уличить, только подкараулить. Хоть усадьба и большая, но живет кучно, а за ворота, холопам, без разрешения хозяина нельзя под страхом смерти. Значит где то в усадьбе шишкуются, а где? Везде народу полно. Единственное место конюшня. Там небывает никто окромя Изосима, и самогО, хозяин боится сглазу на своих любимых лошадок. Сказано сделано, в углу холодного амбара, служившего конюшней густо навалено сено, в него то и закопалась вздыхая и приговаривая Матрёна, живописуя себе как поймает за пятку незадачливых полюбовников.
- Эх, Златка ты моя, тварь бессловесная, - Судя по шагам, и по голосу на конюшню пожаловал Хозяин – только ведь с тобою и поделишься сокровенным
Матрёна под сеном покрылась холодным потом, конечно, Хозяин сквозь сено видеть не может, но уверенности нет. Были случаи, и сквозь стену видел, как лакомилась Матрёна хозяйской сметанкой (на кота свалить хотела) и как вот увидел змий! Аж теперь зачесалось промеж лопатками, долго заживали следы от хозяйской плети.
- Бабы они как и вы, кобылы, разные, и масть и норов. Вот взять к примеру Арину, хорошая она баба, хозяйка хорошая, мать Репейке моёму будет славная, да мне жена послушная да ладная. Но вот, не ёкает в груди то, всё ладно, ндравиться она мне, даже руки на неё не поднимаю, но вот здесь,- Бурей положил на грудь волосатую лапищу-не ёкакт. Проста она.
Посопел, расседлал кобылу сложил всё аккуратно
Златко, Златко, кому скажешь, кто поймёт. Зазнобушку хочу, да полюбовно, но не просто зазнобушку, а так, чтоб кровь у неё кипела, чтоб ногтями, как рысь, плоть рвала. Что бы очи сверкали, а меж персей пот струился… Чтоб желала она меня. Что мне эти. Как утопленницы, смиренно и покорно на постель как в гроб ложатся, а сами дрожат, дрожат и пахнут страхом. Мерзко. Что холопки, что жёны мои, одинаково. Вот знаешь златка, однажды в Турове, Еше годков на на ярмарку ездил, расторговался как положено, да и в кабак пошёл. В кабаке мы с урманиным одним медок пили, урманин не простых, Эриком звался. Ну и понимаешь, люди случайные, разговор у нас зашёл очень задушевный, по чарочке, по чарочке, хорошо. И тут значит дело: открывается дверь и заходит баба. Знаешь Златка, крупная из себя такая, не первой молодости, лицом наша, одета но нурманскому обычаю, ярко так, поясок на талии повязан с кистями, и идет через весь кабак к нашему столу, важно так, степенно, голову вЫсоко держит, мужи почтенные, да и молодые тож, аж шеи посворачивали, как она прошла. Ну да, думаю, не редко в кабаке бабу то увидишь, у видно что не девка гуляща. Ну подходит к нашему столу, смотрит на мово сотрапезника, и грит так, спокойненько, « и когда вы Олав Фалафович, но дому собираетесь идти?» ярмарка то уж давно расторговалась. Баба! Ему мужу славному! Я удивился слегка, ну думаю, совсем отстали мы в углу своём, медвежьем, вона скока воли у баб то туровских! Тем временем он молвит, ты бы Василиса до дому шла, негоже так.» - Она тут руки в бока уперла и: «А я баба свободная, и нет такой правды, что нельзя свободной бабе в кабак зайти!» Я, Златка аж глаза выпучил, это ж надо! Баба такое, щас, думаю зубы то он ей пересчитает! А тому хоть бы хны, крякнул только, вздохнул тяжелёхонько, и молвит ей: «Я Василисушка вот с торговым человеком разговариваю, хотел вот тебе убор заказать»Василиса недоверчиво на меня, не больно то на торгового человека похож, я гыкнул для острастки, но та даже не вздрогнула: « Убор, значит, говоришь?» Убор, кивает нурман, та опять: «С каменьями?» «С каменьями, кудаж без каменьев» А она знаешь зыркнула на него, Вот так
Бурей попытался показать как зыркнула та баба, привычная ко всему кобыла чуть не шарахнулась
- И игриво так, прям гуляща девка! Ему молвит: «Ну ладно, Олав Фалафович, вечерять то не буду стряпать, в кабаке чай сидишь, но спать не буду, САМА ворота тебе открою…» И пошла так
Бурей покрутил бёдрами изображая как пошла Василиса.
Матрёна в сене успела уж немного успокоиться, и ловила каждое слово, уж больно интересно хозяин рассказывал, про туровских баб то. Между тем Бурей переместился к заду кобылы, и принялся расчесывать ей хвост.
- Ну я энтому Эрику и говорю, ничего себе, у тебя жена позволяет! А он мне в ответ: «да не жена вовсе…» Полюбовница? « да уж давно с ней, невенчанным живу и не туда и не сюда. Детишек нет. Я в море часто хожу, кормчий я, она здесь, я там , венчаться она не хочет, зачем говорит тебе бесплодна, найди молодую…» А ты чегож? «а я не могу!» Нурман прям задышал часто. «Где бы нибыл, всё равно возвращаюсь, ноги сами к ней несут.» Присушила! «ага, присушила, энтим самым делом» себя по чрёслам хлопает, и посмеивается «сколько баб видел, ну квашня квашнёй, а моя Василиса – огонь! И рычит зверем, и царапается, и стонет, а то и плачет как моло дитя. Во, а всё от того что ей нравится, со мною кувыркаться» Так мы посидели немного, да пошёл нурманин, говорит надож ещё убор заказать; а я так и просидел до утра с думками, надож какие бабы то бывают! А я вот ещё…
Договорить он не успел, Матрёна сидящая в сене, крепилась из последних сил, но природа не терпит издевательств, и в конюшне раздался громкий раскатистый звук: Т-р-ррррррррррр. Хозяин потянул носом… оглядел полутемную конюшню.
Бедная кухарка поняла: вот он, час смертный. Куда деваться? В мышь не оборотишься, что б из амбара выскочить, а сидеть в сене, так и так найдёт. Кто надоумил Матрёну светлые боги или враг рода человеческого, но она быстро быстро зашептала: «дедушко овинник, дедушко, помоги мне, а я ужо сметанки тебе, и яичко…» Матрёна не творила какое заклинание, да и не знала, просто душа почуяв насколько близка к гибели сама нашла какие то слова…
Тем временем Бурей потянулся за вилами, шугнуть, а лучше прибить сразу, татя в сене притаившегося.
- Кхе-кхе – из дальнего угла послышалось, хозяин оглянулся на звук да так и обомлел, в углу, возле красивой в пегих отметинах кобылы, сидел невысокий человечек в мохнатой шубе с высоким воротом. Его и не
разглядеть было - только посверкивали из темноты глаза да скользили по конской шерсти ловкие руки, заплетали в косички серую гриву... « Вот значит кто твоя любимица… А я то думал, вот что Пеструха такая холёная, сам дворовый её лелеет.» - скачками понеслись у Бурея мысли – «маленький-маленький, а вонько то как!»
- Маленький, да удаленький, да. Ну чего вылупился, ты ещё перекрестись! – мягкий такой чуть шепелявый голосок – ну посмотри,
Человечек вперёд чуть двинулся, не особо разглядеть что удалось, только, что весь волосами заросший, да уши большие, без шапки.
- Вот ведь вытаращился, - дворовый ни на секунду не прекратил своего занятия – Ну чего уставился? А то не знаешь кто твою скотину холит?
Сзади довольно отчетливо послышался шум, зашуршало сено, Бурей попробовал повернуться, но был резко одёрнут дворовым:
- Неча там тебе смотреть, - душа одна добрая там копошиться, кое чего хорошего мне обещала, не тронь её.
Сзади снова послышался шорох, потом дробный топот, как будто пробежала крупная мышь. Бурей сразу вспомнив как на том самом месте два лета назад повесилась холопка, размашисто перекрестился.
Дворовый исчез, на конюшне только лошаши пофыркивали да мял шапку (и когда в рукаъх оказалась?) Бурей. Хозяин постоял ещё немножко потом поклонился в темный угол «бывай, дедушко…» Со словами «чудно! А махонький какой!» вышел прочь.
--

Страница 1 из 1 1
Модератор форума: nekto21, Rada