Сказки от наших форумчан (не по миру Отрока)

donalex

Дата: Вторник, 17.06.2014, 20:48 | Сообщение # 2

Десятник

Группа: Огнищане

Сообщений: 141

Награды: 0

Репутация: 613

Статус: Оффлайн

Кибер-панк. Совместное творчество donAlex и Lagunа

Сказ о Сабире и Гульбадиян.

О том как Саня повстречал белого лебедя и что из этого вышло.

Давно это было. Степь была полна. Полна табунами диких коней. Полна шорохом трав ковыльных, и метанием шаров перекати-поля. Полна ветром и солнцем жгучим.
Скакал воин Саня по степи. Три дня и три ночи скакал. Загнал одного коня, другого. Искал Саня башкырт. Хотел он их на честный бой вызвать и победить. Да не суждено, видимо было. Не мог он башкырт найти умаялся уже, весь пылью покрылся и потом лошадиным пропах. Чу, смотрит он, лебедь летит - сама белая вся, глазами зыркает, а на голове прядь черная смоляная развевается. И показалось что-то Сане такого в ней нехорошего, схватил он лук кленовый русский и пустил стрелку вострую в лебедь ту.
И прикидываете, ну, не попал. Промазал.
И тут понял он, что странные дела в степи башкыртской творятся, происходят. И лебедь, летит, крылами машет, как орел степной, и песни еще ноет и степь эта пыльная, бесконечная, и башкырт все никак найти не может, на бой вызвать. И сильно Саня на всех обиделся, прямо в душе. Схватил лук кленовый вдругаря, дедовский, слился с ним весь и пустил душу свою стрелой в полет, лебедь ту странную поганую замочить.
И прикидываете, попал, наконец!
Схватила Лебедь стрелу лапами, к Сане повернула. Видя такое дело непонятное Саня всем дедам помолился, всех богов светлых помянул, к смерти приготовился. Ответ держать за гнев, злобу свою минутную. Подлетела к нему лебедь та, да грянулась с разбегу оземь.
И смотрит Саня, и не верит: это - девица прекрасная, но лицом черна как ночь, а волосы белые как лунь, глаза голубые, как небо, стан тонкий как тростинка, и так ничего себе, симпатичная очень. Жаль, блондинка только. Говорит тут Саня ей, с придыханием так как обычно, чтобы на девицу эту впечатление произвести, в душу запасть :
- Кто ты, девица ясная, ответь, и как мне уже башкырт злобных найти, что бы жизнь наладить?
А девица ему голосом тонким да гневливым ответствует:
- Гыр быр тыр, батыр! Тыр тырле найромдал!
- Да не понимаю я нихрена, языка вашего не разумею! - крикнул Саня и за меч острый в сердцах схватился, да девицу ту ясную конем своим хотел затоптать.
- Дурак, - закричала она! - Если не понимаешь нифига языка нашего башкыртского, зачем смерти ищешь в степи бескрайней!
Усомнился в себе Саня, оставили силы его, бешеные Перуновы, спустился с коня, припал к ногам ее, сапожкам сафьяновым сиреневым, узорами разными изрисованным и промолвил.
- Прости меня, миссис, не знаю - не ведаю как звать-величать тебя, возьми в обучение, научи ты мя и языку башкыртскому и нравам ихним степным, и про верования все обскажи, чтобы ни обмишурился я, еще раз так же нехорошо. И нашел бы я земли тогда башкыртские, племена боевые конноармейские.
И молвила девица-лебедушка губками полными, мягкими, соблазнительными своими:
- Хорошо, Сабир-богатур. Быть по-твоему, обучу я тебя башкыртской мове, да обычаям предков их. Но придется тебе, богатыр, в услужении у меня побыть три дня и три ночи. Пока еще халат запахивать правильно выучишь. А зовут меня, - несравненная Гульбадиян. Так и звать меня будешь. - Сказала и глазками своими так озорно повела - стрельнула, что сердце Санино екнуло, в груди подпрыгнуло и в голове помутилось.
Не подумал он о том спросить, что за служба такая ему предстоит. Согласился сразу. О том и суслики в степи все знают. Что пролетел он немного. Но стал с той поры Саня в услужении у Гульбадиян языку башкыртскому учиться, халат правильно носить, и душу башкыртскую свою на гамбале изливать. И стали звать его Сабир-богатур, что на языке руссов Саша Могучий значит.

А про то, что дальше было ворон-отец и сорока-мать Вам расскажут в другой сказочке.

Путь в стойбище Гульбадиян.

Вскочил на коня Саня и только хотел руку прекрасной и несравненной Гульбадиян протянуть, а она уже впереди летит, путь-дорогу показывает.
Обломался он, короче, за девичий стан подержаться, да в ушко фигню всякую попеть, непруха у него с этим делом сегодня пошла. Ну, нет так нет, на нет и суда нет. Затянул он пояс свой воинский, шелом на затылок сдвинул, да коня взнуздал. И полетел за Гульбадиян как камень, из пращи пущенный.
Прошел день, наступила ночь, долго ли коротко ли, устал Саня, боец русский, устал конь его, а лебедь, та хитрая не устает ни в какую, так дальше и летит, крылами своими изящно машет. Совсем кисло ему стало, глаза закрываются, голова коню на гриву падает, и у коня ноги-то же стали заплетаться, копыта об копыта стали постукивать. Стал думать он как лебедь эту противную побороть и вспомнил песню добрую, которая его всегда во всех делах выручала, и запел он на всю степь ночную голосом богатырским:
- Броня крепка и танки наши быстры,
Пойдут машины в яростный поход…
Глаза сразу открылись, душа развернулась, да и конь железо в голосе хозяина почувствовал, подобрался весь.
Тут свет у него перед очами и померк, рухнуло небо на голову.
Очнулся Саня от воды, которая ему за ворот хлынула, рука к мечу метнулась, а нет его и пояса нет с волшебной баклажкой, в которую сбитень целительный налит был, руками искусницы знатной, еще там за Итиль-рекой, в другой жизни. Открыл он глаза, а это все она - злодейка и красавица его в чувство приводит из мешка кожаного, что бурдюк называется, на него воду льет.
- Что это было? – прошептали губы его, ветрами иссушенные.
- Ты, никак, решил всю степь против себя настроить Сабир-богадур? – вопрошала его Гульбадиян, с гневом в своих синих озерах.
- Даже суслики все толпами к змею Сыбарчуку ломанулись, еще немного и вся степь бы против тебя восстала от таких песен твоих поганых. Вспомни, зачем ты здесь, не ты ли, Сабир-богадур, башкырт искать хотел, не ты ли, егет, хотел обычаи и нравы башкырт изучить, чтобы стать одним из них, а так не пойдет, Сабир-богадур, песни латной рати в чужом краю да в одиночку петь. Совсем все понятия попутал!
- Вставай, давай иди в порядок себя у реки у Уралеэ приведи, да коня обиходь, а потом урок тебе будет первый, ученье твое пришло.
Достала она из недр халата своего пластинку костяную, тонкую, да разными узорами дивными изукрашенную.
- Вот, - говорит, - тебе первый урок. Это, - подняла она пластинку в воздух как номисму злату Цареградскую, - душа башкырта и коня его и степи его. Богадур рождается с гамбалом и умирает тоже с ним. Делают его один раз, из кости слонов земляных бешеных Башротов, и когда играет он в устах башкырта вся сила их, все бешенство в него и коня его переходит, и плещутся там, как Уралеэ -река наружу просятся. Поэтому нельзя слова петь силу терять и выходит души башкырта только один звук, в котором и сила его и покой первозданный. И звук этот - ЕЭР. Вот смотри, как им пользоваться надо.
Показала она Сабиру-богадуру все как с этой чудной костяшкой обращаться надо и как звук ЕЭР душу башкырта наружу выпускать.
Вскочил Саня на коня и помчал дальше за Гульбедиян в сторону хутора ее. Так и летели они дальше как Хумай и Шульген.

А что его там дальше ждет, не знал Саня и не догадывался даже. Но о том следующий рассказ мой.

Сказ о Сабире-богадуре и сурке - берильме Милимхан.

Долго ли коротко ехал Сабир-богадур по-над вдоль Уралеэ-реки, отца всех коней башкыртских, летела рядом с ним Гульбедиян, лебедь белая, путь ему к своему стойбищу показывая. Ехал богодур и думу горькую думал, совсем не молодецкую, постыдную даже для него такого удалого великого кормчего Санька из рода Дракона.
- Бедный я несчастный, - плакало тело его, - щеки все изрезаны зубочисткойкою этой, язык во рту как сучок священного дуба колом стоит, а голос пропал даже если лебедушку послать в пещеры башкыртские тайные, один шип раздается, как будь-то змей великий, Сыбарчук шкуру с себя сам стянуть пытается.
Плакало его тело, а душа Санька пребывала в радости и блаженстве и томилась желанием звук ЕЭР еще раз спытать. Понял он душу и бескрайность звука этого, себя самого, коня верного каурого и ощутил в раз степь бескрайнюю башкыртскую в себе. И так он поразился этому, что враз забыл о ранах тела своего и не ощутил их на себе, да и не стало вдруг ран этих. И от осознания этой великой истины остановился он, споткнулся конь его о нору сурка подлого, что всегда норовит коню башкыртскому подгадить ямку, где не надо выкопать.
Грохнулся богадур Сабир оземь, все нутро отбил, зато душа его на место вспорхнула. А тут и несравненная Гульбедиян подскочила лебедушкой, махом узрев непорядок в танковых войсках.
- Чего разлегся?! - кричит. - Вставай! Навязался на мою голову ученичок непутевый, пришло время урок опять справить. Сегодня будешь ты халат настоящий башкыртский осваивать, а то совсем скоро душу твою дэвы заберут. Им такие сильные, бесхозные очень даже нравятся.
И нагнулась к Сане, так изящным движением, с безумной грацией мисс позабытых, где-то на задворках души его. Протянула руку ему. Ну, он и взялся за нее, а отпускать не торопится, что-то не дает ему внутри, захотелось ему чего-то такого, что сам мучительно вспомнить пытается, а не может.
Тут топнула ножкой в сафьяновом сапожке, бисером, изукрашенным, Гульбедиян и руку у Санька выдернула.
- Вижу, слышу, душа на место успокоилась. Не время за ручки держаться.
И запела тут она голосом странным утробным сознание глухотой и немотой обволакивающим.
И зашевелилась глина тут красная, на бугре, что подле Уралеэ-реки стоит, весь норами сурков испоганенный, цельный град ихний, с волчьими ямами.
И вылез из бугра сурчина огромный, весь седой, только лапы белые, как в сапожках. Тут Саня на землю опять седалищем сел, почти. И родился у него в душе старый звук могучий, других ужо не было.
- Етъ! – сказала душа богадура Сабира и дальше эхом множественным по всем закоулкам сознания волной разбежалася.
Подковылял сурчина к нему, как богадур не пытался ножками перебирать. И тросточкой вишневой в его потыкал, как в кусок произведения коня Саниного, ну сами знаете, что лошади производят.
- Да не боись, богадур, не съест тебя берильме Мелихан, он такими глупыми не питается, ему все дэвов или дэвчонок подавай! - сказала несравненная Гульбедиян. И добавила с поклоном глубоким.
- О, много мудрый и велеречивый берельме Мелихан, пусть будут полны припасами кладовые твоих подданных и сурчихи принесут двойной приплод в зиму эту и пусть мишэнэ никогда не пойдут войной на твои чертоги. Поучи хлопчика, как настоящий башкырт должен душу свою беречь от врагов халатом укутывать. А то кольчужка его не убережет в следующий раз от звуков всего сущего. Да и звуков этих еще нужно много ему знать, как башкырту природному, богадуру могучему.
И зашли они в чертоги Мелимхановы, а там, у трона его резного, кореньями всего изукрашенного, три халата висят. И сказал седой берельме:
- Выбирай халат себе, егет.
Взялся Саня за золотом шитый халат, смарагдами сверкающий, а он прахом возле ног его рассыпался. Взялся он за другой, серебром весь исшитый и с лалами среди шитья, а он в муху навозную обернулся, зажужжал и полетел по своим делам - кучку побольше искать. Тут не выдержало его сердце, и крикнул он учителям в лицо.
- Да что ж вы творите, "многомудрые". Как я такое непотребство носить буду!
Подошел к нему сурчина, на носочках белых своих, покачиваясь, монокль в глаз вставил и сказал ему правду.
- А ты, егет, не смотри, что неказист, одна пола длиннее другой, то правильно все, как должно одежка для богадура скроена. И сила души твоей из халата этого никому не видна будет, если конечно носить его как подобает.
- А как это? – буркнул Саня заинтересовано.
- Если направо его запахнуть, - вот так, то душа твоя никогда сама по себе не побежит край у бескрайности искать. И видно сразу, что солидный богадур, ничем не озабоченный и неомраченный, радуясь каждому ветерку на коне своем по степи бескрайней едет. А если налево запахнуть, - вот так, чувствуешь разницу, нет?
- Да, о многомудрый, слышу я что душа за звуком потянулась…
- Вот и постиг ты основной смысл халата башкыртского, направо жизнь твоя лежит, а налево душа. А еще возьми заколку эту яшмовую.
- Зачем мне ширпотреб этот, - хмыкнул Саня.
- Э нет, - хрюкнул сурчина, - ты кого ко мне привела! Он же дикий совсем, от мудрости вековой башкыртской шарахается. Дослушай богадур остолоп сначала, а то пойдешь сейчас у меня во первой нору большую копать, а потом закапывать Мы же с Гульбедиян пока кумыс отведаем из норок холодных.
- Покажи, о наимудрейший, что ты сказать хотел. Повинился Сабир-богадур.
- Ну ладно, стар я кумыс кушать с такими прелестницами. Так что посмотри на брошь и яшму крапчатую. Что увидел?
А Саня застыл столбом, потому как узрел он в глубине пестро цвета, - дракона знак свой родовой и показался он ему таким родным и живым, что увидел он даже взмах крыла его.… Тут его и выдернули из Ирия бесцеремонно, пинком под зад. Это красавица синеокая наверно постаралась.
Тяжела у нее наука душу башкыртов постичь, но необходима. Как еще найдешь их в степи бескрайней.
И очнулся он на берегу Уралеэ-реки. Поверх кольчужки халат накинут, брошкой у горла скреплен, поясом воинским перетянут, а сам кислятиной да потом конским попахивает. В голове шум остался, на зубах песок скрипит. В руке ощущение осталось, что только что в ней другая ладошка была поменьше и по нежней. Ладно, делать нечего, вскочил он на коня и булькнулся в реку думал халат хоть состирнет да коня напоит и сам проветрится от духа сурка того странного, отойдет.
Но вздрогнул Сабир-богадур, от рыка нежного, великой Гульбедиян, не успел он Карло-Варскими ваннами, в полной мере насладиться.
- Ты что творишь, зачем погибели нашей хочешь! - закричала Гульбедиян. Настоящий башкырт в халате рождается своем и умирает тоже. А вода батюшки нашего Уралеэ, смоет халат вместе с душой, и заблудишься ты в его омутах!
Ну, делать нечего придется духом башкыртским дальше напитываться, подумал Саня и припустил вслед за лебедем навстречу судьбе своей

продолжение следует..

Тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну [дао]. ЛаоДзы

Сообщение отредактировал donalex - Среда, 18.06.2014, 19:56

Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.

sanyaveter

Дата: Среда, 18.06.2014, 13:16 | Сообщение # 3

Полусотник

Ветер

Группа: Советники

Сообщений: 937

Награды: 1

Репутация: 1779

Статус: Оффлайн

donalex, вы сами попросили озвучить впечатления о прочитанном ))

Ну, по поводу главного героя, останавливаться не буду, и так понятно, что за Саня такой.

Цитата donalex (

)

Сказ о Сабире и Гульбадиян.

Ага, начинается сказочка со стеба))
Со одной стороны стеб на известные сказкочки, с другой стеб над главным героем.

Цитата donalex (

)

Скакал воин Саня по степи. Три дня и три ночи скакал. Загнал одного коня, другого. Искал Саня башкырт. Хотел он их на честный бой вызвать и победить.

Цитата donalex (

)

И сильно Саня на всех обиделся, прямо в душе.

Цитата donalex (

)

а волосы белые как лунь, глаза голубые, как небо, стан тонкий как тростинка, и так ничего себе, симпатичная очень. Жаль, блондинка только.

Что за блондинка такая, тоже опустим

Цитата donalex (

)

Прости меня, миссис, не знаю - не ведаю как звать-величать тебя, возьми в обучение, научи ты мя и языку башкыртскому и нравам ихним степным, и про верования все обскажи, чтобы ни обмишурился я, еще раз так же нехорошо. И нашел бы я земли тогда башкыртские, племена боевые конноармейские.

Как говорят в определенных кругах - алмазно))

Ну а дальше начинаются великие философские смыслы и понять их, для разума моего неокрепшего, задача непосильная и неподъемная))

Цитата donalex (

)

- Даже суслики все толпами к змею Сыбарчуку ломанулись, еще немного и вся степь бы против тебя восстала от таких песен твоих поганых.

Цитата donalex (

)

Подковылял бар-сурчина к нему, как богадур не пытался ножками перебирать. И тросточкой вишневой в его потыкал, как в кусок произведения коня Саниного, ну сами знаете, что лошади производят.

Что за бар-сурчина и кого он олицетворяет, я даже пытаться понять не буду. Сие есть великая башкирская тайна))

Цитата donalex (

)

- Если направо его запахнуть, - вот так, то душа твоя никогда сама по себе не побежит край у бескрайности искать. И видно сразу, что солидный богадур, ничем не озабоченный и неомраченный, радуясь каждому ветерку на коне своем по степи бескрайней едет. А если налево запахнуть, - вот так, чувствуешь разницу, нет? - Да, о многомудрый, слышу я что душа за звуком потянулась… - Вот и постиг ты основной смысл халата башкыртского, направо жизнь твоя лежит, а налево душа.

Напомнило мне почему-то: Налево пойдешь - коня потеряешь, Направо пойдешь - жизнь потеряешь.)))

А вообще, если не стебаться - довольно глубоко копаете уважаемые donalex и laguna. Спасибо, с удовольствием прочитаю продолжение.

"У всякого свой вкус: один любит арбуз, другой свиной хрящик."

donalex

Дата: Среда, 18.06.2014, 22:20 | Сообщение # 4

Десятник

Группа: Огнищане

Сообщений: 141

Награды: 0

Репутация: 613

Статус: Оффлайн

Спасибо! Спасибо! Спасибо!
Недочеты поправим.
И как сказал берильме Медлимхан:
- Будем шить!!!
А Сабир богадур глубокомысленно заметил, почесывая очередную шишку на челе совем:
- Только "налево" ходить не будем, а будем держаться правой стороны, ибо дело наше молодецкое правое и фингалы под глазом нам просто ни к чему, совсем даже! tuk_tuk_babai

Цитата sanyaveter (

)

Что за бар-сурчина и кого он олицетворяет, я даже пытаться понять не буду. Сие есть великая башкирская тайна))

Тайна сия покрыта мраком во тьме веков, эпос штука такая мутная. Спасибо! Исправили.

Цитата sanyaveter (

)

Что за блондинка такая, тоже опустим

Так лебедь же белая... secret

Вот так вот, - продолжение будет.
С тем и остаемся donAlex и Lagunа...

Тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну [дао]. ЛаоДзы

Сообщение отредактировал donalex - Среда, 18.06.2014, 22:22

donalex

Дата: Четверг, 26.06.2014, 23:08 | Сообщение # 5

Десятник

Группа: Огнищане

Сообщений: 141

Награды: 0

Репутация: 613

Статус: Оффлайн

Сказ о том, как Сабир-богадур кушак в степи нашел.
Скачет Саня, за лебедем поспешает, с халатом намаялся весь, на одну сторону запахнет - неудобно, дует, на другую пристроится - полы ветром рвет, развевает. Не знает, как быть, как помочь горю своему, все мысли об одежке непонятной, окаянной. Так и боролся он полдня с искушением, очень ему хотелось подарок неудобный сбросить под куст карагача какого. Так эта одежка его достала, что не справился он, в конце концов, с управлением коня своего, сбросил тот его на речной песок.
Встал Сабир-богадур, а нога за что-то в кустах зацепилася, а тут еще лебедушка настырная подлетела да напустилась на него прямо как коршуница с увещеваниями.
- Нет, не башкырт ты, Сабир, и не богадур пока, а так - малец несмышленый, без роду без племени ко мне в учебу прибившийся.
Тут совсем осерчал Сабир-богадур, плюнул в сердцах и со всей дури ногу из кустов-то и рванул, а за ней кусок материи, длинный петлей обернувшийся, тянется.
- Ну, вот не башкырт ты, Сабир еще, и на приключения тебя тянет все время, - пропела прекрасная, солнцеликая Гульбадиян, - все тебе какая-то мертвечинка ненадобная попадается, прямо как археологу-гробокопу. - И эдак изящно
носик свой аккуратный пальчиками прищепила.
Выдернул Саня из кустов тряпку ту парчовую, длинная такая полоса оказалась, и вроде не совсем и грязная, а когда встряхнул ее, выпали к его ногам три монеты серебряные, вязью покрытые, но тяжелые такие. Сунул он их в суму переметную и только на коня примерился взгромоздиться, как из кустов треск раздался.
- ЕтЪ! – привычно сказала душа Сабира-богадура, а рука к сабельке вострой потянулась.
Но раздались кусты косматые внезапно, и появился из них сурчина давешний.
А Несравненная к нему уже стрелой кинулась расположение и вежество свое показать.
- Добрый день, дядюшка - берельме Мелимхан, как ваше драгоценное, не кончились еще нити серебряные в вашем зингере, не надо ли чего от детей Уролеэ-батюшки.
- Да вот, - ответствовал тот, - и тебе не болеть! О! Несравненная Гульбадиян, - лебедушка, единственная батюшкина надежа. Хотел я вам еще вчера кушак презентовать, а то, как егет будет свою душу усмирять широкую. Подобрал ему один наимоднючий. Да не судьба была вчерась его ему одеть. Потерял его где-то я, а где, запамятовал.
Тут Гульбадиян-лебедушка кулачек изящный Сане из-за спины показала, молчи, мол, про мертвечину ни слова.
- Вот говорит, Сабир-богадур тут тряпицу парчевую сыскал, не твоя она, чай?
- Да точно, тот кушак, что я для егета подобрал как раз в тон к халату его. Ну-ка повернись, багадур, запахнись халатом как я вчера тебя обучил, чтобы душа твоя бескрайняя всегда с тобой была, никуда не убежала.
Сказал берельме, руками складки оправляя.
- А теперь смотри, как правильно кушак носить, да повязывать, чтобы совсем на башкырта походить знатного и степенного.
И начал он Саню крутить-вертеть, про костюмчик, что крепко сидел напевая, и виток за витком парчу накладывая. У Сабира-богадура аж голова закружилась, нога за ногу заплетаться стали от такого бесцеремонного обращения. Однако почувствовал он, что душа его уже не стремится просто никуда, а рука сама за гамбалом тянется, видимо высказаться время пришло. Но вспомнил он, что по чести еще с кушаком монеты три арабские где-то в суме переметной лежат, достал их и берельме протянул:
- Вот, говорит, - достопочтенный ата. Возьми, не ты ли потерял богачество это?
Обнял его сурчина, к груди своей шерстяной прижал и ответствовал:
- По сердцу мне честность твоя, Сабир-богадур. Скоро-скоро ты станешь знатным егетом во всей степи башкыртской. Но однако, за науку платить надобно. Не то учеба не впрок пойдет, а в наказание.
Мялся Саня, не зная, что придумать, но тут вспомнил-таки чем мастера порадовать может.
- Была, - говорит, - у матушки моей такая же механика, как у тебя, уважаемый берельме Мелихан, да только еще немного посложнее крутилка у нее была ножная присобачена. Очень полезная в вашем мастерстве вещь. Ногой нажимаешь, а руки как есть все свободные, хоть ткань поправляй, хоть очки на носу придерживай. Одна незадача, я ее сей же час изладить никак не могу. По причине того, что нет у меня прямо здесь ни какого производства железного. Вот
повстречаю мастеров своих, и изладим тебе вертелку эту, если не побрезгуешь, в гости пожалуешь.
Возрадовался тот и говорит:
- Ежели так вопрос стоит, то, конечно, прибуду к тебе как оказия сложится, благодарствую за приглашение, Сабир-богадур. Вот это правильно: егет, настоящий башкырт ничего за науку не пожалеет и будет учиться пока не станет настоящим башкыртом, богадуром степенным и важным как завещал ему дедушка Уролеэ, отец всех башкыртов. Такому и кушак не жалко самый-самый отдать, дабы берег его душу в странствиях и приключениях.
Хотя стоит отметить, - прищурился он под-над очками хитро, - что настоящий кушак только жена башкырта изладить сможет, так чтоб и в горе и в радости душу хранил, оберегал. И клюшкой своей вишневой в сторону несравненной
так невзначай протянул. Глянул Саня, а там, в сторонке, уже хлопоты кухонные во всю идут, огонь днище котла облизывае. Так заурчало у него в животе, что враз организм о шурпе мясной ласково вспомнил. Обернулся на бирельме Мелимхана напоследок посмотреть да поблагодарить за науку, а того уже и след как простыл.
Делать нечего, вспомнил Сабир-богадур, что на любой войне надо поближе к кухне быть, да, видимо, вторую часть байки запамятовал - что от начальства подальше быть надлежит. Ну и нарвался, как обычно, на очередной наряд как всегда без очереди:
- А что это, Сабир наш богадур, пока не башкырт, на охоту не скачет, дичину к достархану не добывает? - вопросила несравненная голосом ласковым, но твердым. - А то - говорит - и шурпа без нее не шурпа будет, а так себе - кашка жиденькая. Сам же будешь повара хаять, давай-ка вали на охоту скорей, пока еще вода в моем казане не закипела. Пришлось отправляться.

Тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну [дао]. ЛаоДзы

donalex

Дата: Воскресенье, 29.06.2014, 17:27 | Сообщение # 6

Десятник

Группа: Огнищане

Сообщений: 141

Награды: 0

Репутация: 613

Статус: Оффлайн

О том как Сабир богадур охотничал и что с того получилось.

Вскочил Саня на Сивку своего верного и помчал к кустам приречным, помнил, что там живности всякой полно обитает. Стянул лук свой могутный с плеча, приладил стрелу каленую, спугнул косулю степную из кустов, прицелился и не попал, как обычно. Как будто кто-то стрелу его острую в сторону уводит да отклоняет. Чертыхнулся про себя, делать нечего - помчал дальше кусты густые вдоль воды текучей растущие проверять. Но не тут-то было, увидит - утка летит, выстрелил, а утка дальше понеслась, как и не стрелял вовсе.
А на гусаке, красавце пестроцветном вообще поблазнилось, что после целых трех прицельных выстрелов из лука своего русского, кленового, этот вредный бомбер пиндосовсий, в воздухе застыл и у головы своей пером маховым покрутил. Так что Сабир-богадур долго челюсть рукой прижимал, силясь понять, где ж он облажался да как меткость былую потерял.
Распугал он всю живность в округе, но почти ничего не добыл. Все стрелы из колчана только зря потратил. Та, пару пичуг в кустах случайно укокошил. Подался понурый обратно - кашку хлебать. Едет, думу-печальку в голове гоняет. Подъехал в грусти неизбывной к становищу их временному. Смотрит на несравненную и такая его тоска съедает, прям хочется Сане в лепешку разбиться, а все как-то так невзначай боком выходит. Вот и получил от несравненной Гульбадиян на орехи. Увидала она его улов скудный. Встала так горделиво, руки в бока свои крутые уперев. И стал Сабир-богадур судорожно душу халатом укрывать, да глаза прятать.
- Посмотрите на него, башкырты добрые, посмотрите на этого не башкырта! Как с ним рядом находиться - не знаю?Видимо судьба у меня такая нелегкая педагогическая. - А потом тяжело вздохнув добавила, протягивая плошку, - Садись вечерять, Сабир-богадур не башкырт. Извиняй, но без шурпы мясной да наваристой сегодня, кашкой простой обойдешься.
Повинился Саня перед ней, все рассказал и про косолю, и про утку и даже историю про гусака странного, слегка необычного, поведал. Ничего не утаив.
- Дай-ка мне лук твой руссов Сабир-богадур, не башкырт, я, кажется, знаю, где тут собака порылась, и как непруху эту твою поправить.
Взяла она лук Санин во правую руку, а левой стрелу заговоренную из трех священных для каждого башкырта деревьев склеенную, к тетиве приладила. Только натянула ее, как лопнула тетива, да и лук Сабира богадура трещину дал, с громким звуком рассыпавшись.
- Да-а, - протянул жалобно он. Вот ведь незадача, и где мне теперь в степи клен искать? Как я здесь лося искать буду, чтобы тетиву сплести?
И сдвинул он шелом на лоб, затылок почесывая.
- Да не три то место, что мысли рождают, Сабир-богадур, - весело сказала несравненная Губадиян, там все равно ни одной дельной нет, пока ты башкыртом не стал. Завтра поутру займемся мы с тобой новым уроком, - как лук настоящий башкыртский производить, и какие-такие полезные ингредиенты для того потребны.
Так оно и было поутру раннему. Как только рассвело на следующий день, да осле завтрака теми воробьями, что Саня вчерась добыл, почти на желудок пустой, утробно ворчащий, пошли они дерево священное для всех башкыртов карагач искать. Как сказала Несравненная, из него только и можно самый роялистый могутный башкыртский лук изваять. Долго они бродили среди кустов приречных пока несравненная Губадиян, что шепча про себя, чуть слышно, не нашла старый, как казалось багадуру совсем непотребный куст и сказала Сане, чтобы он из него самый толстый ствол выбрал и срубив к Уралеэ, отцу всех башкыртов, от коры очистив, унес.
- Положи его в заливчик с песчаным дном, расщепив его на три по две дощечки, да потом сразу возвертайся, Сабир- богадур, пойдем слонов земляных Башротов искать. Зачем спрашиваешь нам они надобны? А затем, дабы взять у них кость их крепкую, желтушную, для накладок пружинистых, мощь и силу Башротов луку придающих.
Все как она приказала сполнил Сабир наш богадур. Поднялись они на холм крутой, который овраг с крутыми стенками прорезал и увидел он что лежит в том глубоком овраге скелет белый из костей огромных на корову совсем не похожих, с рогами огроменными круто изогнутыми, да так, будто бежит он, череп к низу с рогами крутыми пригнув.
- Бей! Сабир-богадур его в сердце копьем, да не промахнись, а то восстанет слон земляной и киттык-кирдык нам придет, - зашептала несравненная Губадиян.
Примерился Саня, ударил копьем в сердце Башрота под белую правую лопатку. Попал, кажись, с первого раза на диво. Видимо присутствие несравненной так на духе воинском его сказалось. Руку направило точно и впрямь, куда и нужно. Рябь по костяку пробежала, и рог один отломился, его почти не прибив, чуть-чуть.
- Вот. То, что надо. Хороший удар у тебя, - сказала несравненная Гульбадиян, улыбнулась.
Саня от слов этих прямо весь так воспарил, кушак поправляя твердой рукой.
- Бери этот рог, что в честном бою достался тебе и неси туда же в заливчик. Положи в воду и искренне попроси, прямо от сердца, чтобы Уралеэ, отец всех башкыртов, лук для тебя к утру приготовил, и пообещай ему за работу, что все остатки от рога себе забирал, там еще на десять таких хватит.
День пролетел, зарей загораясь вечерней, устал багадур, притомился совсем. Но не отстает училка строгая, опять и опять поучает:
- Не время, Сабир наш богадур, рано еще ко сну отбиваться, будем сегодня сайгака в ночи караулить на лугах заливных приречных. Только из жил, крученых его, можно тугую тетиву для девайса убойного твоего изготовить. А я поищу цветок волшебный секкулент, как раз время его пришло цвести, сок его густой - самая наилучшая пропитка для тетивы гулкой.
Притаился Саня в кустах у Уролеэ, отца всех башкыртов, до полуночи со сном боролся, но не удержался, закемарил. Только пробудился он ночью темной степной внезапно от стука копытного, гулкого. И узрел прямо перед собой в свете лунном серебристом сайгака. И пришла ему мысль с перепугу, что зверушка сия помесь зайца степного и скорее осла, чем лошади привычной, ибо нрава зверушка эта вздорного. Замахнулся Сабир-богадур копьецом вострым и опять с первого раза, блин, попал удачно, видимо близость к Уролеэ, отцу всех башкыртов, сыграла. Не хотел он в прямой видимости от реки священной обмишуриться, несравненную Гульбадиян скомпрометировать.
Взвалив на плечи добычу, побежал он в радости до стоянки их, дороги во тьме ночной не разбирая почти и, конечно же, нарвался опять. Выскочил на полянку приречную и увидел в ближних зарослях карагача этого, блин, священного, огонек непростой горит, радугой самоцветной переливается. А вокруг него, эка невидаль, дева обнаженная танцует безмолвно, змейкой извивается, волнами руки раскинув. А в огне том неземном показался ему цветок дивный колдовской текучий, семицветный. Пригляделся, только хотел звук, - етЪ, родить. Ибо признал в деве той несравненную Губадиян. Но уста его сделались вмиг безмолвными, восторг и вожделение выразить хотят, а не могут. Понял он, что узрел случайно то, что мужчинам знать не велено и, повернувшись на цыпочках, пошел своей дорогой, образ милый той Несравненной в сердце заронив.

Тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну [дао]. ЛаоДзы

Сообщение отредактировал donalex - Воскресенье, 29.06.2014, 17:31

donalex

Дата: Понедельник, 24.11.2014, 07:51 | Сообщение # 7

Десятник

Группа: Огнищане

Сообщений: 141

Награды: 0

Репутация: 613

Статус: Оффлайн

Перезаливаю весь кусок с исправлениями на сегодняшний день. И кое-что новое.

Сказ о Сабире богадуре и несравненной Гульбадиян.

О том как Саня повстречал белого лебедя и что из этого вышло.

Давно это было. Степь была полна. Полна табунами диких коней. Полна шорохом трав ковыльных, и метанием шаров перекати поля. Полна ветром и солнцем жгучим.

Скакал воин Саня по степи. Три дня и три ночи скакал. Загнал одного коня, другого. Искал Саня башкырт. Хотел он их на честный бой вызвать и победить. Да не суждено, видимо было. Не мог он башкырт найти умаялся уже, весь пылью покрылся и потом лошадиным пропах.
Чу, смотрит он, лебедь летит сам белый весь, глазами зыркает,а на голове прядь черная смоляная развевается. И показалось что-то Сане такого в нем, не хорошего, схватил он лук кленовый русский и пустил стрелку вострую в лебедь ту.
И прикидываете, ну, не попал. Промазал. И тут понял он, что странные дела в степи башкыртской творятся, происходят. И лебедь, летит, крылами машет, как орел степной, и песни еще ноет и степь эта пыльная, бесконечная, и башкырт все никак найти не может, да на честный бой вызвать. И сильно Саня на всех обиделся, прямо в душе. Схватил лук кленовый вдругаря, дедовский еще, слился с ним весь и пустил душу свою стрелой в полет, лебедь ту странную поганую замочить.
И прикидываете, так разозлился что попал, наконец-то! Схватила лебедь стрелу лапами, к Сане повернула. Видя такое дело не понятное Саня всем дедам помолился, всех богов светлых помянул, к смерти приготовился. Ответ держать за гнев, злобу свою минутную. Подлетела к нему лебедь та, да грянулась сразбегу оземь. И смотрит Саня, и глазам своим не верит, - оп-па, а это девица прекрасная. Но ликом отчего-то смугла как медь, а волосы белые как лунь, глаза голубые, как небо, стан тонкий как тростинка, и так ничего себе, симпатичная очень. Жаль, блондинка только. Говорит тут Саня ей с придыханием так, как обычно, чтобы на девицу эту впечатление произвести, в душу запасть:
- Кто ты, девица ясная, ответь, и как мне уже башкырт злобных найти, чтобы жизнь наладить?
А девица ему голосом тонким гневливым ответствует:
- Гыр быр тыр, батыр! Тыр тырле найромдал!
- Да не понимаю я ни хрена - языка вашего не разумею! - крикнул Саня и за меч острый в сердцах схватился, да девицу ту ясную конем своим хотел затоптать.
- Дурак, - закричала она! - Если не понимаешь ни фига языка нашего башкыртского, зачем смерти ищешь в степи бескрайней?
Усомнился в себе Саня, оставили силы его бешеные Перуновы, спустился с коня, припал к ногам ее, сапожкам сафьяновым сиреневым, узорами разными изрисованным, и промолвил:
- Прости меня, миссис, не знаю, как звать, величать тебя, возьми в обучение, научи мя и языку башкыртскому и нравам ихним, и про верования все обскажи, чтобы ни обмишурился я еще раз так же нехорошо. И нашел бы я земли тогда башкыртские, племена боевые конноармейские.
И молвила девица лебедушка губками полными, мягкими, соблазнительными своими:
- Хорошо, Сабир-богадур. Быть по-твоему, обучу я тебя башкыртской мове, да обычаям предков их. Но придется тебе, богадур, в услужении у меня побыть три дня и три ночи. Пока еще халат запахивать правильно выучишь. А зовут меня, - несравненная Гульбадиян. Так и звать меня будешь. - Сказала и глазками своими так озорно повела, стрельнула, что сердце Санино екнуло, в груди подпрыгнуло и в голове помутилось.
Не подумал он о том спросить, что за служба такая неведомая ему предстоит. Согласился сразу. О том и суслики в степи все знают что пролетел он немного.
Но стал с той поры Саня в услужении у Гульбадиян языку башкыртскому учиться, халат правильно носить, и душу башкыртскую свою на гамбале изливать. И стали звать его Сабир богадур, что на языке руссов Саша Могучий значит.

А про то, что дальше было ворон-отец и сорока-мать Вам расскажут в другой сказочке.

Путь в стойбище Гульбадиян.

Вскочил на коня Саня и только хотел руку прекрасной и несравненной Гульбадиян протянуть, а она уже впереди летит, путь-дорогу показывает.

Обломался он, короче, за девичий стан подержаться, да в ушко фигню всякую попеть, непруха у него с этим делом сегодня пошла. Ну нет так нет, на нет и суда нет. Затянул он пояс свой воинский, шелом на затылок сдвинул, да коня взнуздал. И полетел за Гульбадиян как камень, из пращи пущенный.

Прошел день, наступила ночь, долго ли коротко ли, устал Саня боец русский, устал конь его, а лебедь, тот хитрый не устает ни в какую, так дальше и летит, крылами своими изящно машет. Совсем кисло ему стало, глаза закрываются, голова коню на гриву падает, и у коня ноги то же стали заплетаться копыта об копыта стали постукивать. Стал думать он как лебедь эту противную побороть и вспомнил песню добрую, которая его всегда во всех делах выручала, и запел он на всю степь ночную голосом богатырским:
- Броня крепка и танки наши быстры,
Пойдут машины в яростный поход…

Глаза сразу открылись, душа развернулась, да и конь железо вголосе хозяина почувствовал, подобрался весь.
Тут свет у него перед очами и померк, рухнуло небо на голову.

Очнулся Саня от воды, которая ему за ворот хлынула, рука к мечу метнулась, а нет его и пояса нет с волшебной баклажкой, которую горилка перцовая целительная налита была, руками искусницы знатной, еще там, за Итиль-рекой, в другой жизни. Открыл он глаза, а это все она злодейка и красавица его в чувство приводит из мешка кожаного,бурдюк называется, на него воду льет.
- Что это было? – прошептали губы его, ветрами иссушенные.
- Ты, никак, решил всю степь против себя настроить, Сабир-богадур? – вопрошала его Гульбадиян с гневом в своих синих озерах.
- Даже суслики все толпами к змею Сыбарчуку ломанулись, еще немного и вся степь бы против тебя восстала от таких песен твоих, поганых. Вспомни, зачем ты здесь, не ты ли, Сабирбогадур, башкырт искать хотел, не ты ли
егет хотел обычаи и нравы башкырт изучить, чтобы стать одним из них? А так не
пойдет, Сабир-богадур, песни латной рати в чужом краю да в одиночку петь. Совсем все понятия попутал!

- Вставай давай, да иди в порядок себя у реки - у Уралеэ приведи, да коня обиходь, а потом урок тебе будет первый, ученье твое пришло.
Достала она из недр халата своего пластинку костяную, тонкую, да разными узорами дивными изукрашенную.

- Вот, - говорит, - тебе первый урок. Это, - подняла она пластинку в воздух как номисму злату Цареградскую, - душа башкырта и коня его и степи его. Богадур рождается с гамбалом и умирает тоже с ним. Делают гамбал один раз, из кости слонов земляных бешеных Башротов, и когда играет он в устах башкырта вся сила их, все бешенство в него и коня его переходит и плещутся там, как Уралеэ река наружу просятся. Поэтому нельзя слова петь да силу терять и выходит души башкырта только один звук, в котором и сила его и покой первозданный. И звук этот - ЕЭР. Вот смотри, как им пользоваться надо.
Показала она Сабиру богадуру все как с этой чудной костяшкой обращаться надо и как звук ЕЭР душу башкырта наружу выпускать.
Вкочил Саня на коня и помчал дальше за Гульбедиян в сторону хутора ее. Так и летели они дальше как Хумай и Шульген.

А что его там дальше ждет, не знал Саня и не догадывался даже. Но о том следующий рассказ.

Сказ о Сабире-богадуре и сурке - белемле Милимхан.

Долго ли коротко ли, но ехал Сабир-богадур по-над вдоль Уралеэ-реки, отца всех коней башкыртских, летела рядом с ним Гульбедиян, лебедь белая, путь ему к своему стойбищу показывая. Ехал богодур и думу горькую думал, совсем не молодецкую, постыдную даже для него такого удалого великого кормчего Санька из рода Журавлей.
- Бедный я несчастный, - плакало тело его, - щеки все изрезаны зубочисткойкою этой, язык во рту как сучок священного дуба колом стоит, а голос пропал, даже если лебедушку послать в пещеры башкыртские тайные, один шип раздается, как будто змей великий, Сыбарчук шкуру с себя сам стянуть пытается.
Плакало его тело, а душа Санька пребывала в радости и блаженстве и томилась желанием звук ЕЭР еще раз спытать. Понял он душу и бескрайность звука этого, себя самого, коня верного каурого и ощутил враз степь бескрайнюю башкыртскую в себе. И так он поразился этому, что тутже забыл о ранах тела своего и не ощутил их на себе, да и не стало вдруг ран этих и от осознания этой великой истины остановился он, споткнулся конь его о нору сурка подлого, что всегда норовит коню башкыртскому подгадить - ямку где не надо выкопать.
Грохнулся богадур Сабир оземь, все нутро отбил, за то душа его на место вспорхнула. А тут и несравненная Гульбедиян подскочила лебедушкой, махом узрев непорядок в танковых войсках.
- Чего разлегся? - кричит.
- Вставай! Навязался на мою голову, ученичок непутевый, пришло время урок опять справить. Сегодня будешь ты халат настоящий башкыртский осваивать, а то совсем скоро душу твою дэвы заберут. Им такие сильные да бесхозные очень даже нравятся.
И нагнулась к Сане так изящным движением, с безумной грацией мисс позабытых где-то на задворках души его. Протянула руку ему. Ну, он и взялся за нее, мягкую и маленькую такую, а отпускать не торопится, что-то не дает ему внутри, захотелось ему чего-то такого, что сам мучительно ощутить-вспомнить пытается, а не может.
Тут топнула ножкой в сафьяновом сапожке, бисером,изукрашенным Гульбедиян и руку у Санька выдернула.
- Вижу, слышу, душа на место успокоилась. Не время за ручки держаться. И запела тут она голосом странным проникновенным, утробным,сознание глухотой и немотой обволакивающим.
И зашевелилась глина тут красная, на бугре, что у Уралеэ-реки, стоит весь норами сурков испоганенный, цельный град ихний, с волчьими ямами.
И вылез из бугра сурчина огромный, весь седой, только лапы белые, как в сапожках. Тут Саня на землю опять седалищем сел, ну, почти. И родился у него в душе старый звук могучий, других уже и не было.
- Етъ! – сказала душа богадура Сабира и дальше эхом множественным по всем закоулкам сознания волной разбежалася. Вернулась в члены трясучкой мелкой, да губ посинением.
Подковылял барсучина к нему, как богадур не пытался ножками перебирать, ужиком древесным притворяться. И тросточкой вишневой в его потыкал, как в кусок произведения коня Саниного, ну сами знаете, что лошади производят.
- Да не боись, богадур, не съест тебя белемле Мелихан, он такими глупыми не питается, ему все дэвов или дэвченок подавай! - сказала на полном серьезе несравненная Гульбедиян. И добавила с поклоном глубоким.
- О, много мудрый и велеречивый белемле Мелихан, пусть будут полны припасами кладовые твоих подданных и сурчихи принесут двойной приплод в зиму эту и пусть Мишэнэ никогда не пойдут войной на твои чертоги. Поучи хлопчика, как настоящий башкырт должен душу свою беречь - от врагов халатом укутывать. А то кольчужка его не убережет в следующий раз от звуков всего сущего. Да и звуков этих еще нужно много ему знать, как башкырту природному, богадуру могучему.

И зашли они в чертоги Мелимхановы, а там у трона его резного, кореньями всего изукрашенного, три халата висят. И сказал седой белемле:
- Выбирай халат себе, егет. Взялся Саня за золотом шитый халат, смарагдами сверкающий, а он прахом возле ног его рассыпался.
Взялся он за другой, серебром весь исшитый и с лалами среди шитья, а он в муху навозную обернулся, зажужжал и полетел по своим делам - кучку побольше искать.
Ну, а третий и рука у него да же не потянулась примерить. Неказист больно и обшарпан.
Тут не выдержало его сердце, и крикнул он учителям в лицо:
- Да что ж вы творите-то, "много мудрые"? Как я такое непотребство носить буду? И где мне туесков набраться под насекомых разных, да пыль дорожную мелкую.

Подошел к нему сурчина, на носочках белых своих, покачиваясь, монокль золотой на цепочке длинной достал откуда-то движением факира индского неуловимым, в глаз вставил и сказал ему правду.
- А ты, егет, не смотри, что неказист и одна пола длиннее другой, то правильно все, как должно одежка для богадура скроена. И сила души твоей из халата этого никому не видна будет, если конечно носить его как подобает.
- А как это? – буркнул Саня заинтересовано, виновато.
- Если направо его запахнуть, - вот так, то душа твоя никогда сама по себе не побежит край у бескрайности искать. И видно сразу, что солидный богадур, ничем не озабоченный и неомраченный, радуясь каждому ветерку на коне своем по степи бескрайней едет. А если налево запахнуть, - вот так, чувствуешь разницу, нет?
- Да, о много мудрый, слышу я, что душа за звуком потянулась, как будто крыла за спиной моей вырастают и песню гусарскую петь начинают…
- Вот и постиг ты основной смысл халата башкыртского, направо - жизнь твоя лежит, а налево - душа. А еще вот возьми пряжку-заколку эту яшмовую с самой горы священной Сибай.
- А зачем мне, о многомудрый, ширпотреб этот? - хмыкнул Саня.
- Э, нет, - хрюкнул сурчина, - ты кого ко мне привела, сродственница? Он же дикий совсем, от мудрости вековой башкыртской шарахается. Слово мое веское окончательное на веру не принимает. Думать не хочет и суть вещей не видит. Дослушай, богадур-столоп сначала, а то пойдешь сейчас у меня во первой,- нору большую копать с погребцами, отнорками и каналами вентиляционными, а потом,- закапывать ее будешь. Отсюда, и до, пока я не разрешу. Мы же с Гульбадиян пока кумыс отведаем из захоронок моих холодных.

- Покажи, о наимудрейший, что ты сказать хотел. Повинился Сабир богадур, совсем не хотелось ему экскаватором работать.

- Ну ладно стар я кумыс кушать с такими прелестницами. Так что посмотри на брошь и яшму крапчатую. Что увидел?

А Саня застыл столбом потому как узрел он в глубине пестроцвета, - журавля знак свой родовой и показался он ему таким родным и живым, что увидел он даже взмах крыла его величавый.… Правда тут его и выдернули из Ирия бесцеремонно, пинком под зад. Это красавица синеокая, медовоголосая наверно постаралась.

Тяжела у нее наука душу башкыртов постичь, но необходима. Как еще найдешь их в степи бескрайней.

Тут очнулся он наберегу Уралеэ реки. Поверх кольчужки халат накинут, брошкой у горла скреплен, поясом воинским перетянут, а сам дичинкой да потом конским попахивает. В голове
шум остался, на зубах песок скрипит. В руке ощущение осталось, что только что в
ней другая ладошка была поменьше и по нежней. Ладно, делать нечего, вскочил он
на коня и булькнулся в реку думал халат хоть состирнет да коня напоит и сам проветрится от духа сурка того странного, отойдет.

Но вздрогнул Сабир богадур, от рыка нежного, несравненнойГульбедиян. Не успел он однако Карло-Варскими ваннами, в полной мере насладиться.

- Ты что творишь, зачем погибели нашей хочешь! - закричалаГульбедиян. Настоящий башкырт в халате рождается своем и умирает тоже. А вода батюшки нашего Уралеэ, смоет халат вместе с душой, и заблудишься ты в его омутах, навечно там останешься пескарей с плотвой пасти!

Ну, делать нечегопридется духом башкыртским дальше напитываться, подумал Саня и припустил вслед за лебедем навстречу судьбе своей

.
Сказ о том, как Сабир богадур кушак встепи нашел.

Скачет Саня, за лебедем поспешает, с халатом намаялся весь.На одну сторону запахнет, - неудобно - дует, на другую пристроится - полы ветром рвет, развевает. Не знает: как быть, как помочь горю своему все мысли об одежке непонятной, окаянной. Так боролся он полдня с искушением, подарок сбросить под куст карагача какого. Не справился,в конце концов, с управлением коня свого, сбросил буланый его на речной песок.

Встал Сабир богадур, а нога за что-то в кустах зацепилась, атут еще лебедушка подлетела да напустилась на него, прямо как коршуница, с увещеваниями:

- Нет, не башкырт ты, Сабир, и не богадур пока, а так -малец несмышленый, без роду, без племени ко мне в учебу прибившийся, на мою голову неповинную, которая скоро от учебы такой, совсем белая, седая сделается, и не возьмет меня, не приголубит ни какой егет. Поскольку буду я вся страшная из себя и злая очень.

Тут совсем осерчал Сабир богадур, да и испужался мальца, чтоуже не подержаться с несравненной за ладошку ее мягкую такую, и со всей дури ногу из кустов рванул, а за ней кусок материи длинный, петлей обернувшийся,тянется

- Ну, вот не башкырт ты, Сабир еще, и на приключения тебятянет все время, - пропела прекрасная, солнцеликая Гульбадиян, - все тебе какая-то мертвечинка попадается, прямо как археологу гробокопу. И так изящно носик свой аккуратный пальчиками прищепила.

Выдернул Саня из кустов тряпку ту когда-то парчовую, длиннаятакая полоса оказалась, и вроде не совсем и грязная, а когда встряхнул ее, выпали к его ногам три монеты серебряные, вязью покрытые, но тяжелые такие. Сунул он их в суму переметную итолько на коня примерился взгромоздиться, как из кустов треск раздался.

- Еть! – привычно сказала душа Сабира богадура окукливаясь, замирая, а рука к сабельке вострой потянулась.

Но раздались кусты враз внезапно, и появился из них сурчина давешний, почти родной уже.

А несравненная к нему уже стрелой кинулась - расположение и вежество свое показать.

- Добрый день дядюшка, белемле Мелимхан, как вашедрагоценное, не кончились еще нити серебряные в вашем Зингере, не надо ли чего от детей Уролеэ батюшки.

- Да вот, ответствовал тот, и тебе не болеть! О! НесравненнаяГульбадиян, - лебедушка, единственная батюшкина надежа. Хотел я вам еще вчера кушак презентовать, а то, как егет будет свою душу усмирять широкую. Подобрал ему один наимоднючий. Да не судьба была вчерась его ему одеть. Потерял его где-то я, а где, запамятовал.

Тут Гульбадиян, лебедушка, кулачек изящный, вострый такой,Сане из-за спины показала, молчи, мол, про мертвечину ни слова.

- Вот говорит, Сабир богадур тут тряпицу парчевую сыскал, не твоя она чай?

- Да точно, тот кушак, что я для егета подобрал как раз в тон к халату его. Ну-ка повернись багадур, запахнись халатом, как я вчера тебя обучил, что бы душа твоя бескрайняя всегда с тобой была, никуда не убежала.

Сказал белемле, руками складки оправляя.

- А теперь смотри, как правильно кушак носить, повязывать,что бы совсем на башкырта походить - знатного и степенного.

И начал он Саню крутить, вертеть, про костюмчик напевая, ивиток за витком парчу накладывая. У Сабира богадура голова закружилась, ноги за ногу заплетаться стали от такого бесцеремонного обращения. Однако почувствовал он, что душа его уже не стремится просто ни куда, а рука сама за гамбалом тянется, видимо высказаться время пришло.

Но вспомнил он, что по чести еще с кушаком монеты триарабские где-то в суме переметной лежали, достал их и белемле протянул:

- Вот, говорит, - достопочтенный баба. Возьми, не ты ли потерял богачество это?

Обнял его сурчина, к груди своей шерстяной прижал и ответствовал:

- По сердцу мне честность твоя Сабир богадур. Скоро, скороты станешь знатным егетом, славным во всей степи башкыртской. Но, однако, одной честности маловато будет, за науку платить надобно. Не то учеба не впрок пойдет, а в наказание.

Мялся Саня, не зная, что придумать. Ну что, скажите намилость, сурчине дивному за науку предлагать? Разве что бартером его удоволить? Враз тут вспомнил, чем мастера порадовать может.

- Была, говорит, - у матушки моей такая же механика как у тебя уважаемый белемле Мелимхан, да только еще немного посложнее крутилка у нее была, ножная присобачена. Очень полезная в
вашем мастерстве вещь. Ногой нажимаешь, а руки как есть все свободные, хоть ткань поправляй, хоть очки на носу придерживай. Одна незадача, я ее сей же час изладить ни как не могу. По причине того, что нет у меня прямо здесь ни какого производства железного. Вот повстречаю мастеров своих, и изладим тебе вертелку эту, если не побрезгуешь, в гости пожалуешь.

Возрадовался тот и говорит:
- Ежели так вопрос стоит, то конечно прибуду к тебе, какоказия сложится. Благодарствую за приглашение, Сабир богадур. Вот это правильно егет, настоящий башкырт ничего за науку не пожалеет и будет учиться и трудиться, пока не станет настоящим башкыртом, богадуром степенным и важным, как всем нам завещал дедушка Уролеэ, отец всех башкыртов, такому и кушак не жалко самый-самый отдать, дабы берег его душу в странствиях и приключениях.
- Хотя стоит отметить, прищурился он под, над моноклемхитро,- что настоящий кушак только жена башкырта изладить сможет, так чтоб и в горе и в радости душу хранил, оберегал. И клюшкой своей вишневой в сторону несравненной так невзначай протянул. Глянул Саня, а там, в сторонке, уже хлопоты кухонные вовсю идут, заурчало у него в животе враз, организм о шурпе
вспомнил. Обернулся, на белемле Мелимхана посмотреть, поблагодарить за науку, а того уже и след как есть простыл.

Делать нечего, вспомнил Сабир богадур, что на войне надопоближе к кухне быть, да видимо вторую часть байки припамятовал - что от начальства подальше. Ну и нарвался, как обычно, на очередной наряд как всегда без очереди:

- А что это Сабир богадур, пока не башкырт, на охоту нескачет, дичину не добывает? Вопросиланесравненная голосом ласковым, но твердым.

- А то, говорит, и шурпа не шурпа будет, а так кашка жиденькая.Сам же будешь повара хаять, да глазки щурить, давай, вали на охоту скорей, пока вода в казане не закипела…

О том как Сабир богадур охотничал ичто с того получилось.

Вскочил Саня на Сивку своего, и помчал к кустам приречным. Помнил,что там живности всякой полно обитает. Стянул лук свой могутный, русский с плеча, приладил стрелу каленую, спугнул косулю степную из кустов, прицелился… и не попал, как обычно. Как будь-то, кто-то стрелу в сторону уводит, отклоняет. Чертыхнулся про себя, делать нечего, помчал дальше кусты вдоль воды проверять. Но не тут-то было, видит: утка летит, стрелит, а уткадальше понеслась, как и не стрелял вовсе.

А на гусаке - красавце пестроцветном, вообще поблазнилось… Что после целых трехприцельных выстрелов из лука своего, русского, кленового, этот вредный бомбер америкосовский в воздухе застыл и у головы своей пером покрутил. Так что Сабир богадур долго челюсть рукой прижимал, силясь понять, где облажался, как целкость потерял и что за непотребщина вокруг происходит?

Распугал он всю живность в округе, но почти ничего не добыл.Все стрелы из колчана потратил. Так, пару пичуг в кустах случайно укокошил. Подался, понурый, обратно - кашку пустуюхлебать, перед солнцеликой ответ держать. Едет, думу- печальку в голове гоняет.
Подъехал в грусти к становищу своему. Смотрит на несравненную Губадиян и такая его тоска съедает, прям хочет Саня в лепешку разбиться, вежество к девице своенравной проявить, а все как-то так невзначай боком выходит. И опять он кругом виноватый получается.

Вот и получил отнесравненной Гульбадиян на орехи. Увидала она его улов скудный. Встала, так
горделиво, руки в бока свои крутые уперев. И стал Сабир богадур судорожно душу халатом укрывать, да глаза прятать.

- А скажи-ко Сабир богадур на какую, такую ты охоту ездил, укакого, такого купца дичинку эту завалящую взял? Да и уж не своей ли смертью те пташки померли – на удаль такую молодеческую посмотрев, да с хохоту и летать разучились?

- Посмотрите на него башкырты добрые, посмотрите на это «небашкырта»! Как с ним рядом находиться не знаю. Видимо судьба у меня такая нелегкая, педагогическая. А потом, тяжко вздохнув добавила, протягивая плошку:

- Садись вечерять, Сабир богадур, «не башкырт». Без шурпы сегодня - кашкой
обойдешься, поснедаешь.

Повинился Саня перед ней, все рассказал и про косолю, и проутку и даже историю про гусака странного, слегка необычного поведал. Ни чего, не утаив.

- Дай-ка мне лук твой урусский, Сабир богадур, «не башкырт»,я, кажется, знаю, где тут гиена кафрская покопалась, порылась, и как непруху эту твою поправить.

Взяла она лук Санин во правую руку, а левой стрелу заговоренную, из трех священных для каждого башкырта деревьев склеенную, к тетиве приладила. Ту стрелу, заметить следует, из своего колчана бисером и жемчугом речным изукрашенного, одним взмахом вытянула. Только натянула, приладила ее, как лопнула тетива, да и лук Сабира богадура трещину дал, с громким звуком прахом рассыпавшись.

- Да-а, - протянул он жалобно . Вот ведь незадача, и где мнетеперь в степи клен искать? Как я здесь лося искать буду, чтобы тетиву из жил сплести?
И сдвинул он шелом, на лоб, затылок почесывая.

- Да не три то место, что мысли рождает Сабир богадур, - весело сказала несравненная Губадиян, там все равно ни одной дельной нет. Дефицит на них приключился, пока ты башкыртомне стал. Завтра поутру займемся мы с тобой новым уроком: как лук настоящий, башкыртский, производить, икакиие ингредиенты для того потребны.

Поутру, после завтрака воробьями, что Саня вчерась добыл,почти на желудок пустой, утробно ворчащий, пошли они дерево священное для всех башкыртов - карагач искать. Как сказала несравненная, из него только и можно самый роялистый могутный башкыртский лук изваять. Долго они бродили среди кустов приречных, пока несравненная Губадиян, что шепча про себя, чуть слышно, и поводя руками из стороны в сторону, не нашла старый, как казалось багадуру
совсем непотребный куст, однако высокий. И тут же оживившись, сказала Сане, чтобы он из него самый толстый стволвыбрал и срубив к Уролеэ отцу всех башкыртов, от коры очистив, унес.

- Найди заливчик с песчаным дном, и чтобы туда ручей чистыйстепной стекал, а так же чтоб травы и тины не было в воде, и лягушки нигде рядом не квакали, чистоту не портили, и положи этот отрез священного карагача на дно песчаное. Расщепив его загодя, вот этим ножичком медным, жертвенным, на три по две дощечки, да потом сразу возвертайся, Сабир богадур, пойдем слонов
земляных Башротов искать, добывать. Дабы взять у них кость их крепкую,желтушную, для накладок пружинистых, мощь и силу Башротов луку придающих.

Все как она приказала сполнил Сабир богадур. Намаялся только по зною полуденному искать место то чистое, лягухами болотными не загаженное. Но,представьте, нашел.

Поднялись они на холм крутой, который овраг с крутыми стенками прорезал и увидел он, лежит в овраге скелет белый из костей огромных на корову совсем не похожих, с рогами огроменными круто изогнутыми, прямо как бежит он, череп к низу с рогами крутыми пригнув.

- Бей! Сабир богадур его в сердце копьем, да не промахнись,а то восстанет слон земляной и кердык нам придет, - зашептала несравненная Губадиян. Примерился Саня, ударил копьем в сердце Башрота под белую правую лопатку. Попал, кажись, с первого раза на диво. Видимо присутствие несравненной так на духе воинском его сказалось. Руку направило впрямь, куда нужно. Рябь по костяку пробежала, и рог один отломился, его почти не прибив, чуть-чуть.

- Вот. То, что надо. Хороший удар у тебя, - сказала несравненная Гульбадиян, улыбнулась. Саня от слов этих прямо весь воспарил, кушак, поправляя твердой рукой.

- Бери этот рог, что в честном бою достался тебе и неси тудаже в заливчик. Положи в воду и искренно попроси, прямо от сердца, что бы Уролеэ отец всех башкыртов, лук для тебя к утру приготовил, и пообещай ему за работу, что все остатки от рога себе забирал, там еще на десять таких хватит.

День пролетел, зарей загораясь вечерней, устал багадур,притомился совсем. Но не отстает училка строгая, опять поучает:

- Не время Сабир богадур, рано ко сну отбиваться, будемсегодня сайгака в ночи караулить на лугах заливных приречных. Только из жил, крученых его, можно тугую тетиву для девайса твоего изготовить. А я поищу цветок волшебный абагу, как раз время его пришло цвести, сок его густой самая наилучшая пропитка для тетивы гулкой

Притаился Саня в кустах у Уролеэ отца всех бакыртов, до полуночи со сном боролся, глаз не смыкал, но не удержался, закемарил. Только пробудился он ночью темной степной, внезапно от стука копытного, гулкого. И узрел прямо перед собой в свете лунном серебристом сайгака. И пришла ему мысль с перепугу, что зверушка сия помесь зайца степного и скорее осла чем лошади, ибо нрава вздорного и сторожкого. Замахнулся Сабир богадур копьецом вострым и опять с первого раза, блин, попал удачно, видимо близость к Уролеэ отцу всех башкыртов сыграла. Не хотел он в прямой видимости от реки священной обмишуриться, несравненную Гульбадиян скомпрометировать.

Взвалив на плечи добычу, побежал он в радости до становищаих, дороги во тьме ночной не разбирая, почти и нарвался опять. Выскочил на полянку приречную и увидел в зарослях карагача этого священного башкыртского древа, огонек горит, радугой переливается. А вокруг него, эка невидаль, дева обнаженная танцует безмолвно, змейкой извивается, волнами руки раскинув. А в
огне том неземном показался ему цветок дивный колдовской текучий. Пригляделся, только хотел звук, - Еть, родить. Ибо признал в деве той несравненную Губадиян. Но уста его сделались вмиг безмолвными восторг и вожделение выразить хочут, а не могут. Понял он, что узрел случайно то, что мужчинам знать не велено и, повернувшись на цыпочках, пошел своей дорогой, образ несравненной в сердце заронив.

Сабир богадур и лук самострельный.

А поутру проснувшись с животом, урчащим от запахов дивных.Возрадовался он, что сегодня наконец-то шурпы башкыртской наестся до отвала. Но не тут, то было. Только он ложку свою большую деревянную наготовил, из-за голенища вынул, облизал, почистив, как принято. Хотел к несравненной со словами лестными подкатить, руку протянул, чтобы приобнять слегонца да ни как слова не рождаются, уста раскрываются, а звуки забылись, один только звук нехороший, -Еть выходит. И чисто так.

Нахмурила личико прекрасное несравненная Гульбадиян:
- Ты говорит, почто болезный за мной вчерась подглядывал? Почто мою красу смущал взором своим нечистым? Я же тебе говорила, что ни как не можно в такой миг на меня смотреть? Вот и будешь теперь постоянно своим дивным звуком пользоваться, все свои мысли через, - еть выражать. Хотя, ладно, пожалею уж тебя не башкырта в последний раз.

И лопаткой своей, половником его между глаз приголубила.Больно конечно. Искры из глаз посыпались, ложка из рук большая выпала, а когда круги радужные разошлись и голос прорезался.

- Прости меня, свет моих очей! Не виноватый я. Получилосьтак, что дорожки наши охотничьи вчерась сошлись. Виноватился Сабир богадур, руки свои, опустив, не пытаясь больше заигрывать.

- А что же ты там поделывала несравненная Гульбадиян? -спросил он, отойдя от поварешко терапии.

- Поделился цветок абага со мной соком-кровью своим. Вон вбаклажке я уже в нем жилы для тетивы замочила. Давай завтракай шурпой быстрее и нужно тебе на берег Уролеэ отца всех башкыртов отправляться, лук искать.

Закончил завтракать Сабир богадур, ложку большую облизал, заголенище заткнул. Запахнул халат настоящий башкыртский, кушаком подпоясался и пошел в карагач на берег лук свой искать самострельный.

Долго бродил вдоль реки, в заливчике том на песке прибрежномне было ничего уже. Ни рога витого земляного слона Башрота в битве священной побежденного, ни досочек черного дерева священного бакыртского карагача. Только ручей звенел, чистой делясь и прохладой. Через три рукава протоки вплавь перебрался, три болота по кочкам преодолел, на два кургана забрался. Наконец-то на третьем где белым зубом изваяние матери земли в землю вросло. Увидал прямо
под ним сверток шелковый белый лежит, ленточкой зеленой из травы речной сплетенной, весь перевитый. Развернул Сабир богадур его, а там чудный лук самострельный лежит, в руки проситься, черными боками лакированными блестит,белыми костяными накладками резными полированными сверкает. На них сцены из жизни башкыртов вырезаны. Как богадур поступать должен с врагами своими по совести.

Взял его Саня прижал крепко и почувствовал, как сливаютсятоки его с этим инструментом, как вибрирует он и стрелу наложить просит, чтобы всех ворогов нечестивых покарать стрелами заговоренными. Да вот беда такая, - нету стрел у него, какие положены. Пошел Сабир богадур на становище несравненную Гульбадиян пытать. Как стрелы ему получить необходимые в его искусстве воинском, чтоб как у всякого востроглазого стрелка башкыртского были,
острые и верные, самонаводящиеся. Куда захотел, туда и попал, даже с закрытыми глазами. Даже если враг невидимый, за углом, к примеру, али за деревом прячется.

- Слишком многого, и сразу желаешь, Сабир богадур пока небашкырт. Быстро только племя дядюшки Мелимхана сурчиное образуется и то, потому что он там заведует, всем помогает. А тебе еще надо все три дерева священных башкыртских собрать, расщепить, да поклеить, соком абаги связать. Карагач ты изведал уже, теперь ильм найти надо, да кедр горный раскидистый добыть.

Делать нечего собрали они становище и припустили дальше кстойбищу несравненной поближе. В середине дня увидал Саня вдалеке рощу на холме белую, а вокруг ее камни как богадуры дозором расставлены, солнце маревом исходит, а они как глыбы ледяные лежат.

- Что это!? – Вскричал Сабир богадур.- Это и есть роща священная ильмами засеянная. Доставай гамбал Сабир богадур, раскрой душу свою, и сможешь ты одариться деревом еще одним нужным и полезным, Уролеэ отцом всех башкыртов благословенным, если помыслы твои чисты, а слова честны.

Достал богадур инструмент из-за пазухи, халат направозапахнул, кушак затянул, лук самострельный поправил, и извлек чудный звук, - ЕЭР. Налетел порыв ветра сухого, степного. Заколыхалось над рощей священной марево знойное, пропали камни богатуры. Добыл Саня еще одну деревягу для производства стрел заговоренных башкыртских.

Радостно на душе у Сабира богадура не башкырта пока. Все унего сегодня выходит, получается. Не иначе полоса черная в жизни воинской закончилась. Душа поет звук, - ЕЭР из горла рвется. Халат сам запахивается как необходимо, а кушак заплетается. На закате красноликом добрались они до утеса по над рекой Уролеэ отца всех башкыртов. Заметил богадур, что на самом краю
растет дерево могутное раскидистое, с иглами длинными как стрелы острыми. Все шишками покрыто с кулак величиной и немаленький.

- Вот, - говорит лебедь белая, - и кедр священный. Взбирайся на скалу Сабир богадур осторожно, но только на письмена древние, забытым народом, оставленные не наступи, а, то сорвешься с утеса крутого и костей не соберешь. А когда к дереву подберешься вот эту ленточку поминальную возьми, она тебе позволит кусочек древа в дар получить. А я пока стан разобью, да шурпой
займусь.

Сбросил халат, отвязал кушак, достал ложку большую из-заголенища, чтоб не мешала сверху бросил, пополз богадур по скале к вершине, к дереву священному, ленточку в зубах прищемил. Через трещины перепрыгивает, через письмена переступает. Но не удержалась нога, наступил Саня на руну, - смерть, черной краской в камень вписанную, вылетели тут, поднялись духи
умертвия косматые, обликом страшные, из расщелин скальных, потянулись из глубин пещерных. Рвали они, отрывали его руки от скалы, но лезет богадур, не обращает внимание. Стали они его ноги запутывать, обвивать, но лезет богадур вперед, поднимается, не сдается. Стали они увещевать его отказаться от задуманного всякие помыслы дарить о покое вечном, с гуриями небесными, сладкоголосыми, но ползет он по скале, не смущается. Шибко, однако стрелхочет. Дошел до верха, добрался, не смогли его духи-умертвия древниеопозорить, преодолел крутизну. Тут они от него и отстали, поняли, что чисты его
помыслы и честны желания. Повязал он ленточку к ветви ломкой. Добыл Сабир
богадур дерево священное, - кедр.
Спустился на землю к шурпе поближе.

Тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну [дао]. ЛаоДзы

Сообщение отредактировал donalex - Понедельник, 24.11.2014, 09:34

donalex

Дата: Вторник, 09.12.2014, 13:10 | Сообщение # 8

Десятник

Группа: Огнищане

Сообщений: 141

Награды: 0

Репутация: 613

Статус: Оффлайн

О том какСабир богадур стрелы певучие готовил, вострил.
Отъелся Сабир богадур шурпой мясной жирной. И пошел на берегУролеэ отца всех башкыртов думам о вечности степной бескрайней предаваться. Дыханье последнего ветерка дневного ловить. И мечтать, конечно, о несравненной Гульбадиян. Представлять себя войном смертоносным, как рог Сыбарчука змея, и быстрым как, ветер степной,удачливым как… .

Короче помечтать то же героям не вредно иногда, а на сытыйжелудок и полезно, так как ничто душу егета от дум правильных не отвлекает. А успокоенная и безмятежная душа баиньки хочет…

- Вставай давай, соня, лежебока - не башкырт, - этонесравненная Гульбедиян с утра вместо шурпы законной Саню так попотчевала.

- Давай, говорит,- дерево священное обрабатывай, на тонкиепластинки щепи. Да стрелы на сок абаги клей, полно дел-уроков у тебя на сегодня, а ты все с духами ночными общаешься, их ублажаешь, улыбаешься.

Ну не знала она ни разу, что сама и снилась багадуру вобразе царицы Хорезмийской, велеречивой и осязательно приятной.

Смастерил плотник Сабир до обеда стрел Сабиру охотнику, стопо сто штук.

Посмотрела несравненная Гульбадиян на морду лица егодовольную, и руки ножом почиканные. Головой помотала и говорит, Саню опять в ступор, вогнав шибко продвинутыми технологиями, как из всякого помета конфетки лепить, и пирожки медовые клеить.

- Займемся мы с тобой сейчас оснащением кажной стрелымодулями самонаводящимися. А для дела этого нужно добыть сегодня немного гуано мышей перепончатых премерзких, перьев ласточек быстрых, а совиные перышки у меня уже давно припасены. За одним и белемле Кэндегэней Шуфшарэ
навестим, наконечников для стрел повзаимствуем.

Долго ли, коротко, добрались они до пещеры речной, в утесе,на берегу Уролеэ - отца всех башкыртов. Переоделся Сабир богадур в старое свое рубище. Зашел он в пасть пещерную, достал кубыз из-за пазухи, и извлек звук, - ЕЭР могучий. Все сделал, как поучала его несравненная. И раздался тут шорох крыльев мышей ночных перепончатых, и была их тьма великая, бессчетная. Ну а, как известно, всякая птица норовит все свои дела в полете совершить, и покрылся Саня слоем этих дел дурно пахнущих, добыв зараз много ингредиентов для стрел умных башкыртских.

С ласточками было договориться гораздо проще. ( поскольку на гуано все очень классно прилипает) (от страха они все перья враз сбросили) На берегу Уролеэ - отца всех башкыртов, под яром, насобирали перьев сколько нужно.
И даже не пришлось ни каких подвигов греко-башкыртских совершать.

А как остановились на дневку, показала Сане несравненная Гульбадиян, попонурасстелив на лужку, как шарики дырявчатые лепить, сколько и чего, в каких пропорциональных соотношениях исходных ингредиентов в глину добавлять и как к стреле сей инновационный модуль кожаным ремешком прихватывать.

Шедевром же шаманских супертехнологий, оказалось, что Сабирбогадур должен сам, своим звуком – ЕЭР, душевным, глубинным, каждый шарик под завязку заполнить. Тогда слушаться его эти стрелы будут. И будут выполнять все, что он пожелает: врагов в ужас приводитьзвуками в полете, колоть нещадно всех, в кого надумает прицелиться он.

Апгрейдив все стрелы клееные, да поизведя ингредиентымудреные, помчались они вперед, к стойбищу несравненной Гульбадиян приближаясь.
А тут и новое приключение подоспело.

Скачет Саня, по надберегом Уролеэ отца всех башкыртов, на Сивке своем, а несравненная Гульбадиян воблике истинном лебяжьем, белом, как курсор на окне виндозном летит. Добрались они до огромной рощи прибрежной, где все священные дерева вместе произрастали,
стеной сплошной, непроходимой. Там, на самом краю, на раскидистой березе –
кайын, бубен - денгэр висел, и рядом колотушка была молотообразная, из дерева
священного, карагача, искусно вырезанная, на цепке массивной приклепана. Только
таблички медной рядом не хватало, как на дверях коммуналки, что тетя Софа, к
примеру, на три удара выскочит, а на один - сапожник Армен появится, а без дела
стучать почнешь, все выйдут, кто там есть, и по кумполу этой деревяшкой
пройдутся.

Ударил задумчиво Сабир богадур по бубну три раза, полетели влес священный раскаты тревожные. В ответ послышались потрескивания странные, поскрипывания разные, да пофыркивания громкие. Зашевелились дерева, перемещаться начали, шепчась о чем-то недобро. И удивился очень егет, когда увидел, кто к ним из леса вышагивает.

Организм, как обычно, в душу глянув, за привычным звуком -Еть потянулся. Да только несравненная возглас его неродившийся прервала бесцеремонно, наставительно:

- Челюсть подними, не ко времени ронять ее сейчас, -прошипела.

А по тропинке к ним выдвигалась, огромная, вальяжная ежиха,на голове, подобием нимба, цветы лесные и степные на кончиках игл наколоты. На боках узоры дивные изягод выложены, ни одна иголочка впустене осталась. На ножках сапоги сафьяновые, серебром вышитые, а в лапах зажат изукрашенный искусно посох, целиком вырезанный из рога слона земляного Зурагая, с навершием в виде золотого шара. Вокруг же, возле ног мельтешил то там, то
здесь, забавный, ярко рыжий пушистик, на тушканчика смахивающий. Сгорбленный
под множеством мешочков разноцветных, вкоторых травки шуршат да ягодки перестукивают, с несчастным выражением на маленькой вытянутой мордочке, с подвижным носиком и одним сколотым резцом.

- Как есть Ямуранчик. Подумал Сабир богадур, отступая ихватаясь за руку несравненной Гульбадиян, так и незаметив когда она из лебедя перекинулась в девицу красную. Тут несравненная выступила вперед и склонилась в поклоне вежливом, низком:

- Многие лета тебе, благомудрая хранительница всех рощцелебных башкыртских под небом Тенгри, да не оскудеют запасы в твоих кладовых, да будет твой ланцет остер, а рука верна, да будет побольше работы тебе у рожениц племен наших, а не медицинской, - белемле Кэндегэней Шуфшарэ.

- Прости мудрейшая,что потревожили твой покой, но дело спешное к тебе привело, меня и школяра моего неразумного Сабира богадура, не совсем башкырта.

- Я и мой повелитель услыхали призывный, чарующий звук бубнасторожевого и … - Затараторил мелкий прохиндей, но получив промеж ушей, отбрасывающим солнечные зайчики посохом, смурной матери ежихи, опять шмыгнул за нее.

- Помолчи Ямур выскочка, когда старшие говорят, - профыркаламать ежиха, встав в горделивую, важную позу вопрошающего.

- Опа на, - подумал Сабир богадур, - полный, почти попадос с имечком мелкогополучился.

А вслух сказал:- А ты почто многомудрая Кэндегэней Шуфшарэ над малышомизгаляешься, своей костяной ногой его охаживаешь?

- Во-во, - опять высунулся Ямур из-за спины ежихи, чуть неплача, скорчив умильную мордочку, - обижают маленьких, таких умных, и пригожих. И опять огреб посохом, порская все тудаже за спину в мертвую зону.

- Что понравился неслух, можешь забрать его себе, -произнесла белемле Кэндегэней Шуфшарэ. Пусть у тебя в седельных Абзаром в услужении побудет немного, егет, и поймет, как несладко на коне да по солнцепеку в седле ютиться, да животину обихаживать, на стойбищах, указки не башкырта выполняя, а то устала я от него, если честно, неугомонен, да шкодлив
больно. Может у тебя Сабир богадур исправиться, мудрости наберется.

- Так что, вас привело в мою рощу, несравненная Гульбадиян,чем могу послужить народу башкыртскому степному? – продолжила ежиха, повернув свой подвижный хищный нос к девицекрасавице, при этом ягодки на колючках эхом простучали, цветочки шорохом
откликнулись, а из шарика золотого просто целый сноп зайцев ломанулся по поляне
рассыпался.

- Да вот незадача приключилась, многомудрая, надобно Сабирубогадуру науку башкыртскую постигать, а стрел настоящих у него не имеется. Вот мы и пришли к тебе, чтобы ты нам пока иголок своих прошлогодних отсыпала, сама ведь знаешь, что это наипервейшие бронебойные противо доспешные наконечники. Во всей степи лучше не сыскать. Все наши вожди у тебя по осени отовариваются.

- А я как чувствовала, прихватила, - произнесла белемле,оборачиваясь за спину, ловко ухватив за шкирку не успевшего удрать Ямура.

- Поди-ка сюданеслух, сымай самый тяжелый мешок.

- Спасибо тебе белемле Кэндегэней Шуфшарэ, за дело твоедоброе. Наконец-то сердце мое богадурское обрадуется и будет у меня полностью готовый девайс башкыртский, а значит, будет легче науку степную постигать. Поклонился Саня до земли, не поленился, подхватил котомку с наконечниками, будущими, и на Сивку вскочил. Но заметил, что что-то у него за лукой завозилось покашливая устраиваясь.Так иполучил Сабир богадур лук самострельный и стрелы, заговоренные башкыртские, а на оперение несравненная Гульбадиян ему пучок своих белоснежных презентовала.
Показала ему она как разом по три стрелы пускать и стали они с той поры шурпу
всегда со свежим мясом употреблять.

Тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну [дао]. ЛаоДзы

Сообщение отредактировал donalex - Вторник, 09.12.2014, 13:20

donalex

Дата: Понедельник, 16.02.2015, 20:46 | Сообщение # 9

Десятник

Группа: Огнищане

Сообщений: 141

Награды: 0

Репутация: 613

Статус: Оффлайн

Вот положил. Дальше будет там - Текст дальше на Самиздате. Править тут не буду вставляется криво.

Сабир-багадур и отец всех башкырт Уралеэ.

Скачет Санек за лебедем, который день поспешает, но отстает шибко все время. Нелегко ему и коню его, через овраги да за крылатой гарпией поспешать. Да еще халат этот треклятый, который должен душу настоящего башкырта стеречь, тело Санино и коня его не охраняет совсем. Мороки столько. Руки в рукавах бесконечных путаются, полу запахнуть все ни как правильно не получается, кушак сбивается или жмет нещадно. Брошка еще в шею впилась, жалом своим змеиным.

Воюет Саня, сопротивляется силам и знаниям башкыртским. Пока тужился истину постичь, не заметил, что к оврагу подъехал, а конь-то его тоже устал, раз хозяин сам с собой бьется, что ему делать. Только думу думать, как помочь. Вот и оступился он, полетел в овраг, даже Ямур не помог, дрых наверное без задних лапок после трудов
утренних. И Сабир-богадур, он ведь на коне своем сидел, и полетели они в овраг вдвоем и все, темнота наступила. Очухался Саня уже привычно, мокро кругом, вода за шиворот льется, не иначе Гульбедиян постаралась, решила дружество оказать и пробудить богадура от спячки такой нехорошей.

Рядом слышится кашль заполошный седельного своего. Быстро он от седла избавился.
- Эй, егет, давай вставай. Нет не башкырт ты, совсем еще не башкырт, разве что на вот столько. И оттопырила средний свой пальчик в перчаточке, бисером расшитой. Подпрыгнул Саня, чтобы Гульбедиян поймать, к сердцу своему прижать, потому как очень грациозной она выглядела, и ножка ее маленькая, из-под халата, так невзначай
высовывалась чуть-чуть.

Но, вскочив, увидел он, что без коня остался, свернул Сивка его шею себе. Спешил сильно башкырт отыскать. Старался... Хозяина уберег, сбросил со спины своей, а сам не успел в перекат уйти. Добрый был конь, - спецназовский. Сам учил его как копытами приемчики разные показывать, как на допросах врагов общих, пальчики по одному откусывать. Короче, сыном и братом был одновременно.

Поплакал Сабир-богадур на теле коня своего, не без этого. Ямуртак вообще в голос выл рядом, седло безлошадное обняв. Переживал, наверное, за егета, что придется теперь ему седло вместе с седельным на себе таскать. Красавица, дьявольское отродье, все его слезки в платок свой собрала, не иначе замышляла чего-то в учебном процессе нового и необычного.
- Поплачь, говорит, - дитятко неразумное. Поплачь. Пожалуйся на судьбину свою непутевую, не башкыртскую.

Долго ли, коротко ли, но кончились слезки в Санином организме, пришла пора решать, как быть дальше, что измыслить. Ну не на Гульбедиян же лететь? Его ведь не братец же Иванушка зовут, да и весу в нем поболее, а с
воинской справой и вообще маленький такой БРДМчик получается. И лебедь это не АН-62, не понесет она его, не выдержит.

Сидит Саня на берегу Уралеэ, отца всех башкыртов, думу горькую думает, лениво звук ЕЭР из души извлекает, вытягивает, но, ничем не может беде помочь своей. Как халат не переплетал, кубыз не терзал, все напрасно, - спит душа, искать выход отказывается.

А седельный еще участливо так издевается:
- Может, - говорит, - до кыпчаков сбегаем, у них коня позаимствуем? Али до огузов прошвырнемся, там табуны бескрайние и сторожи, почитай, нет, такому егету с луком самострельным - на один выстрел.
- Угу. "Счас все бросим" и в поход боевой пойдем на тыгыдымском коне поскачем, за три моря, в тридевятое царство, за конем-горбунком. Пусть мне братом-советником станет, а то своих маловато, для кворума - прошипел Саня, совсем пригорюнившись.

Тут подходит красавица писаная, от котлов своих с шурпой отвлеклась. Еще бы, башкырт делом занят, а она ничем помочь не хочет, все наваривает что-то, да еще отвлекает, куски мяса жаренного в морду сует. Вкусно, правда! А как дальше быть? Не стать же тут прямо башкыртом, не стать. Надо в стойбище ее добираться. Там учеба будет, речь и нравы башкыртские, доска каменная, говорила, в юрте стоит, его ждет, чтобы все красиво было, как за морем учат теперь. Да стило из задней ноги какого-то редкого дэва, которого ейная бабка примучила в песках
кыпчатских. Только этой костью на камне писать можно и рисунки запретные выводить.

- Короче! О, свет моих очей, несравненная Гульбедиян! Хорош, говорю, мясо мне в рот складывать. Помогла бы уж чем-то, что ли, или на худой конец поцелуй уже скорее, может путное что в голову придет.

- Фу, грубиян! "Противный", - Сабир-богадур - не башкырт! Отстань от меня, пиявка лягушачья! Вот о чем я тебе поведать хочу, послушай лучше…. - Молвила, так загадочно глазками своими карими похлопывая.

- Коня тебе правильного надо, такого, чтобы часть тебя самого был. Надо, однако, скорей к Уралеэ, отцу всех башкыртов, на поклон идти, но такого коня, по тебе чтобы был, он произвести сможет, а для этого часть тебя надо.

Отшатнулся от нее Саня, думал - эта дева сейчас от него кусочки резать будет, увидел как нож в ее ручке изящной, молнией блеснул.
- Да не боись, егет, не смертельная процедура, надо всего-то волосок от тебя отчекрыжить, ДНК твое оторвать. Так, - с головы. Чтобы думал как ты. С ресниц - чтобы видел где не попадя.
- А там-то к чему? – пробурчал Сабир-богадур вопрошающе.
Ничего не ответила несравненная Гульбадиян, видимо, не готова была еще отвечать на вопросы провокационные. Однако в спину крикнула:
- И от седельного Абзара твово оторви клочок, чтобы признал сразу, своего дружка-товарища.

Собрал Сабир- богадур все, что сказала девица умудренная, в кожу завернул, сырье для коня своего и пошел к Уралеэ - отцу всех башкыртов. Запела Гульбедиян, провела по водной глади крылом своим, заволновалась вода в реке, побежали водовороты и струи быстрые и поднялся столб водяной до небес, проснулся Уролеэ, отец всех башкыртов.

Заплескалась вода, зашумел голос водяным потоком:
- Вижу-вижу, Гости дорогие, давно вас поджидаю, вот, Сабир-богадур, выбери коня себе по достоинству.
Разверзлись хляби водяные, выскочил конь из них небесной красы, ослепительно белый.

- Нет, не пойдет мне такой, - крикнул Саня, - не мой это конь!
- Не надобен нам такой. - Вторит седельный из-за спины егета.
Пропал конь, разверзлись воды в другой раз и выскочил вороной, весь такой беспокойный, копытом бьет, хвост топорщит, видно только бойца армии Красной дожидается.

- И этот тоже не тот,- воскликнул Саня!
- Не по нраву нам, - попискивает Абзар из-за спины богадура боязливо.

Зарычал Уралеэ, отец всех башкыртов, заволновался. Водой брызжет, струями окатывает. Недовольство свое демонстрирует.
- Да как смеешь ты, не башкырт, мне - отцу перечить, как девица красная, у Гульбадиян научился, щечки надувать, и губки алые медовые пучить! Превращу тебя в сома сейчас, мне в дальнем омуте кильку охранять не кому.
- Послушай меня, отец всех башкыртов, сына твоего. Нужен мне конь такой, чтобы был как я, весь из себя похожий на богадура и видом и статью. Возьми сущность мою и слепи по образу моему и подобию, не прогневайся. Мы-то, завсегда к тебе с уважением и лаской. Хочешь травку морскую из бороды почешем или пескаришек надоедливых из шевелюры твоей изымем? Ну, можем и поохранять кого, за девушками приглядеть, полонянками.

- Да-да, уважаемый ата. Все так есть. Выскочил седельный из-за спины Саниной и в ноги Уралеэ, отцу всех башкыртов, повалился.

- Девушками, говоришь, егет? "Ага, сейчас", только пойду "покрасивше" выберу. Нет, пескаришек и травку - это все Гульбадиян и без тебя сотворит, пока я пойду коня по тебе призывать, а ты тут на бережку покемарь покудова. Смилостивился, видимо, Уролеэотец всех башкыртов и смирился с неизбежными тратами.

- Пойдем, дива дивная, пескарей с травкой мнооого.... - Произнес он с улыбкой многозначной.

И опал столб водяной, успокоились воды Уралеэ, отца всех башкыртов, поглотили в своих пучинах прекрасную несравненную Гульбадиян, закемарил богадур Сабир на песочке речном, закутался в халат по-правильному и не заметил, как день с ночью местами поменялись. Наступило утро с туманом и мороком, но послышался тут шум водяной и разверзлась пучина вод, Уралеэ, отца всех башкыртов, выскочила на бережок голубоокая, несравненная девица в нарядах новых, непонятно где добытых. Второй раз разверзлись воды и вышел лев горный, сиянием чистой силы окруженный и пошел к Саньку, слюной капая и порыкивая, крылами позвякивая. Саня испугался и бочком от него пополз, соображая, куда бы повыше заскочить, от зверюги страшной, зубастой и когтистой, наперегонки с Ямуром.

- А ну стой, Сабир-богадур! – закричала несравненнаяГульбедиян.
- Долго ты от коня своего башкыртского настоящего, бегать будешь, да и не спрятаться от себя самого, не убежать. Подойди к нему приласкай, гриву буйную расчеши, можешь морковку дать, если сладкая осталась, но, похоже, мне побольше теперь вокруг котлов крутиться придется, оба вы мясцо уважаете, особенно хорошо прожаренное. Так у меня вообще-то и помощник есть в деле нелегком коня настоящего башкыртского обиходить поможет. Сказала она за шкирку шустрого седельного придерживая.

- Права я, Ямур. А? – встряхнула она его несильно.
- Да, конечно, ваша милость. Мы чего? Ничего. Другие - вон оно как! А мы завсегда всем сердцем. Ну и руки у нас так всегда тут как тут, – зачастил седельный, выкручиваясь из нежных лапок несравненной.

- А теперь ты должен коню имя башкыртское дать, а то он ненареченный, никуда не годен, как ты был. Помнишь!?Необучаемый! Пока Сабир-богадуром не назвался. Подойди, я тебе на ушко скажу как его Уралеэ, отец всех башкыртов, назвать повелел.

Только Саня дыхание Гульбадиян-ягодки на ушке своем услышал, так сразу руки его - цап сделали. Но, увы, как всегда не поймали никого, лоб - щелчок поймал, палки-шумовки из котла, которую несравненная при случае за спиной припрятывала. Видимо догадываласьона, чем ее шуточки закончатся в очередной раз. И сказала она, от Сабира-богадура обиженного, отстраняясь немного:
- А повелел Уралеэ, отец всех башкыртов, имя коню твоему дать, - Ургылып Канатлы Улемесле Ата бесей, что будет значить, - ЕрррХамм или Стремительный Крылатый Смертоносный Кот. Так и зови его теперь, разговаривай с ним почаще, как с самим собой. И пробуй, как он будет отзываться на то, что ты уже научился.
Оседлал Сабир-богадур коня своего, Абзара упирающегося в седло отправил словом волшебным:
- Как дам сейчас в лоб! Больно!И помчали они дальше с лебедем белым, за душой и славойбашкыртской.

О том, как Сабир-богадур во дворец Гульбедиян попал.

Скачет Саня на боевом льве своем, поспешает, шелом придерживает и халат запахивает. Лев это вам не конь, через овраги птицей огненной сигает, по протокам Уралеэ, отца всех башкыртов, торпедным катером прет, даже не
морщась. Успевай только от шмелей и прочей живности отплевываться. Сначала-то Сабир богадур никак приноровиться не мог к прыжкам его диким. Пять раз упал, да просил несравненную фельдшерицу для зада своего, к таким кульбитам не привычного, какое-нибудь снадобье подобрать. А потом приноровился, и ничего, легко так стало, а к середине дня и звук божественный ЕЭР уже стал наружу проситься.Ввзял кубыз Саня и стал наслаждаться полным слиянием с самим собой и львом своим и созиданием, поглощением звука ЕЭР. Тут еще Ямур из седла что-то бескрайне тягуче затянул, но, как не странно, в унисон попадая. И так ему хорошо и расчудесно на душе его еще не башкыртской стало, что захотелось, чего-нибудь этакого, прекрасного. И увидел солнышко он ясное и потянулся к нему.

Но тут же, как обычно уже, получил по лбу, чем-то, от училки, наверное, своей грозной и прекрасной. Открыл он глаза свои широко, халат в правильную сторону запахнул и родился у него сначала звук души мятежной,
сказала она громко:
- Еть! – а потом еще новый звук, совсем для него необычный, боевой и грозный добавила.
- УРр-р! – заорал Сабир-богадур, роняя слезы и размахивая клинком своим, что не понятно как в руках его очутился и выписывал сейчас круг серебристый, полусферу смертоносную, солнечными бликами сверкая. Вокруг
транспортного средства его. И казалось ему, что разрезает он сейчас время и пространство, что захочет то и совершить может.

Он летел! Как стрела. Нет, даже как ядро из орудия пущенное. Да нет же, как метеор, тьму пронзающий!
Конечно, это не сам Сабир-богадур крылами махал, но летел он уже давно. И рядом летела лебедушка
распрекрасная, и, похоже, ругалась шибко на разных языках и наречиях, видать, мудра была зело и словоохотлива.

- Что, совсем башка твоя глупая не чего не думает? Да сколько мне тебя из всякой задницы вытаскивать, а, Сабир богадур?

- Икар, блин недоделанный, полоумный. Как я в глаза батюшке Уролеэ, отца всех башкыртов, смотреть буду? Что скажу ему, если погибнешь ты, не познав душу и желания народа башкыртского?

- Ну все, жив… Не бывает худа без добра, как пророков без дэвов искусителей, вон юрта тирме моя показалась, аэродром у твоего "кукурузника" чуть правее будет, да смотри - бычар моих не расшугайте, с ЕрррХаммом своим, потом сам же и собирать будешь по всей великой степи.

И направил Саня коня, не коня, льва, не льва, а короче - ЕрррХамма своего, к юрте белой одинокой, у реки Уралеэ, отца всех башкыртов, на старом кургане расположенной.

Идет Сабир-богадур к юрте белоснежной, "мурзика" своего за веревочку ведет, песню настоящую башкыртскую под нос мурлычет, да халат оправляет. Смотрит, а несравненной уже нет нигде, наверное, в юрту подалась, -
думает он, доску для учебы готовить, да шурпу свежую варить, мы же с мурзиком и Ямуром проголодались уже. Подходит он к юрте, а попасть в нее никак не может, нет входа нигде! Обошел ее раз, обошел второй, обошел в третий, не может попасть никак. Нет дверей, нет окон нет никакой щелочки посмотреть что там твориться, куда несравненная Гульбадиян пропала.
Мурзик ЕрррХамм за ним, как привязанный ходит, с любопытством на своего хозяина за его таинственными операциями наблюдает.

Тут еще седельный Абзар нарисовался, хрен сотрешь с советами "особо ценными":

- Ты, - говорит, - богадур, постучи. Три раза.
- Ага, по войлоку. Сам попробуй!
- Ну, тогда попинай, сапожком.
- Ага, три раза. Вдруг с первого не попаду.
- Ну, покричи тогда: "Сим-сим, откройся". Слово такое умное шибко. И добавил с придыханием: - Ученое!
- Ага, или "овес, откройся!" Знаю, испытывали уже раньше. Не помогает.

Достал тогда Сабир богадур кинжал свой острый, весь каменьями дорогими изукрашенный. Все, думает, если враг не сдается, его уничтожают. Только к кошме белоснежной его поднес, только резать собрался, наметился. Как сзади, пинок сафьяновым сапожком получил.
- Во! - думает, - не ты, так тебя!

Обернулся он, совсем не в себе и уже за мечом своим острым потянулся, а это солнцеликая, несравненная Гульбедиян стоит. Ручки свои нежные в бока уперла, глазищи синие так и сверкают, даже воротник великолепного халата ее дыбом встал от злости. Ямур сразу в седле растворился, типа "спрятался".

- Ты что, болезный недоучка, творишь-то? Как так, нехорошо поступаешь, удумал меня в степи без дома моего оставить, на улице бросить? Разве так честные богадуры в дом чужой заходят?! Разве так они башкырты с
честными и прекрасными незамужними девушками поступают!? За которых даже заступиться некому!

- А что - я? Я - нечего совсем. Честно-честно - ничего... - Попытался Санек оправдаться, руку с ножичком своим за себя спрятал.

- А как нужно было во дворец твой заходить? Поведай, о, несравненная лебедушка! - Воззвал Саня к совести боевой подружки своей.

- Вот с этого и надо было начинать, а он как кыпчак какой-то, сразу за ножичек свой хватается. А он как огуз какой-то, честную и непорочную девушку притесняет. Ладно, так и быть, - покажу как во дворец мой честным башкыртам заходить надо.

- Вот смотри! Берешь седло с коня твоего бесценного, кстати ,- куда этот кот шкодливый пропал? Не уследил? Хоть одного бычка недосчитаюсь - сам на мясо пойдет! - Добавила она грозно, бровки нахмурив.

- А он, о, несравненная, женских слез не переваривает, пищеварение у киски слабовато будет, спрятался где-то.

- Ну и дэв с ним, на чем это я остановилась? А, точно, положил седло с коня своего, встал на него коленками своими, головой на восток от дворца моего отвернулся и произносишь слова следующие голосом громким:
- Тирме - юрта, встань, повернись, полог свернись, дверку яви, отворись.

Тут из-за спины Саниной скрип послышался, он струхнул маленько, голову повернуть хотел. Ну и опять, правильно догадались, щелбан по носу получил!

- Ты чего опять удумал, надо три раза слова эти верные произнести и дверь перед тобой, багадур, отвориться. Но, - подняла она пальчик свой грозный, - в дом входить в грязных сапогах, забудь, руки помыть перед входом, чан стоит с водой ключевой. Кота своего с собой не затаскивать, а то на подушку полезет, и вообще будь как дома, но не забывай, богадур, что не у себя. Друзей не водить, кумыс не пить, песни душевные петь только мне, когда сильно попрошу. Да! И Ямура своего с седлом не затаскивать, пусть со львом твоим дрессурой занимается. "Дуров", блин!
И добавила, уже тон поменяв. Сладким как мед голоском:
- Заходи теперь, Сабир-богадур, учиться будем. Зашел Саня и вправду - в сказку попал, за дверью волшебной коридор открылся и две двери направо и налево, хотел он за Гульбадиян направо ломануться, но сверкнула она
опять глазками, кулачек в нос ему сунула, как всегда с поварёшкой волшебной и говорит.

- Куда собрался, боец невидимого фронта? Все мужики всегда налево идут, там - ваши покои, а это - женская половина правая, сюда вам - "богадурам" вход заказан, тут все не ваше, но если ты себя как-то не так не по -богадурски ощущаешь, то конечно, можешь пройти, но не обижайся уже потом. Вот иди уже к себе, там для тебя и учебы все приготовлено.

И пошел Сабир-богадур налево, как все правильные пацаны.

Сабирбогадур и тирме Гульбадиян.

Пошел Саня налево, как муж настоящий башкыртский. А там открылись взору его палаты чудные и дивные. На полах ковры, на стенах яркие картины, и все его мурзики красные в разных позах запечатленные, по бокам стен
сундуки, все в перламутре и инкрустациях разных, полные добра всякого, а посередине огонь в очаге горит, дым в трубу каменную выдувает. На полу казан стоит, а запах из того казана. М-м-м какой, язык проглотишь! Помялся он помялся, и так к нему пристроится и этак - не получается стоя у него откушивать, хоть и входит в организм больше, а все как-то не так, непривычно. Да и жир с ладоней капает, на его одежде пятна некрасивые оставляет. Схватил он сундук резной и потащил к казану, раз стульев нет, присесть на него захотел да за шурпу по-настоящему приняться, но открылась тут дверь в зал этот и запорхнула в него гурия сильно-пресильно злющая.
- Ты что опять удумал? Вредный Сабир богадур! Опять разор жилищу моему учиняешь? Давай учись сразу и первый урок проведем прям сейчас, - сказала она, руки в халат золотом вышитый уперев. Поправила фартук и строгим голосом первой уже забытой учительницы Санька продолжила.
- И будет наше учение о том, как настоящие башкырты должны яства вкушать, и как вести себя при этом, учтиво, правильность миру являя. Понял ли?
- А то не даешь мне, такой красивой, своим туалетом после дороги дальней наконец-то заняться. Еще красивее стать! Вот и буду целый вечер тебя гонять, как Албасты грязная и лохматая, ругаться словами нехорошими по-огузски или по-кыпчакски. Коров их беременных поминать или быков недойных. - Сказала она, притопнув ножкой, распустила свои прекрасные волосы и начала в них бантики в белый горошек вплетать.

- Вот, садись уже на ковер, правую ногу под себя, левую, вот так заводи. Да что ты валишься все время, держи спину прямой, а хвост пистолетом. Ну, если у тебя третья нога есть, можешь ей сзади подпереться. Давай-давай, тренируйся.

С этими словами несравненная котел с шурпой взяла да отодвинула подальше за камин. Через некоторое время активных занятий башкыртской эквилибристикой у Сани ноги сплелись в не разрубаемый башкыртский узел и упал он в позе беременной лягухи, носом к котлу вожделенному и побежали у Сабира-богадура слезы из глаз, и проснулся в теле его звук новый бесконечный - УМР.
- Так, прекрасно, очень хорошо, не надо будет завтра тебя новым башкыртским знаниям о единстве и борьбе с собственной башкыртской душой бесконечно мятежной учить. Сам все понял и звук правильный извлекать научился. Даже не надо ЕрррХамма твоего об одолжении просить - тебя вокруг юрты погонять с утра. Развязывайся быстрее, "человек-паук", кушать шурпу будем, а кумыс тебе пока нельзя пробовать, пока ты башкыртом совсем не стал, а мне - можно немного, я то давно уже все могу.

С этими словами, несравненная Гульбедиян отлучилась ненадолго и принесла всю изукрашенную баклажку со свежим кумысом.

А Саня кушать сильно хотел, руки к шурпе протянул, схватил кусок мяса побольше и только хотел его проглотить, как несравненная ему баклажкой по лбу тюкнула и опять его поучать давай, на путь истинный башкыртский наставлять.

- Вот, говорит, - ты, Сабир-богадур, сам-то уже за шурпу, мною приготовленную по правильным башкыртским
рецептам, а Мурзик твой, конь величественный, и, заметь, сильно боевой спецназовский даже, под стенами тирме ходит и уже, наверное, весь запас дров моих, что такая скромная и хрупкая красавица, как я, успела приготовить, догрызает. А Ямур Абзар - седельный твой, между прочим, наверное, к моему самому тощему бычку
примеривается с живодерскими наклонностями, крупного ведь ему не взять у такого хозяина непутевого. Иди кошку свою бешенную уважь, и кормчего своего покорми, это ведь твои родовичи теперь однокоштные. Я им пару горшочков с разной снедью у дверей наготовила. Ибо коня башкыртского только один хозяин должен услаждать. А про обережного твоего, Ямура я и вообще молчу. Если его не потчевать так и жизнь свою никчемную, не башкыртскую, можно потерять. Можешь им еще песню души для лучшего пищеварения на кубызе сыграть, иди, не стесняйся, корми своих боевых соратников, лучших полковых товарищей.

Пришел Саня через два часа, в предвкушении пребывая, весь в мыслях о еде здоровой и вкусной. Руки помыл, зубки березовой щепкой отполировал, только за шурпу браться, а тут опять новая вводная поступила.

- Это как же ты, богадур, о богах своих позабыл, как так о них позаботиться не желаешь, они ведь о тебе каждый миг помнят, каждое мгновенье твоей судьбы стерегут , а ты им не единой крошки от такого лакомства не выделил, не простят они тебя, придется их всех в огонь завтра покласть и новых рубить. А ты не башкырт еще, этому ремеслу и правильности не обучен.

- Так что пошел быстрее за юрту тирме, кинул один кусок мяса на север, - злого змея Сыбарчука отблагодари, что не сожрал еще тебя.
- Потом на восток иди, - зарю утреннюю Зукче поприветствуй, отдай ей пару зернышек с котла, ей хватит и, глядишь, с новым днем сила в твои стада вольется.
- И на юг поспешай - там твоего Журавля обиталище, вот корней пару возьми, он от них просто балдеет и будет тебя с мурзиком и дальше по небесам носить, без всякого ДТП.
- А после беги на запад - там тебя Уролеэ, отец всех башкыртов поджидает, тому придется золотой отдать, больно батюшка на злато падкий, от того и доверчивый сильно.

- О чем это я до того говорила? А-а! И когда уже все тобой довольны станут, почувствуешь это, точно тебе говорю, можешь уже ты у котла присесть, ежели силы еще есть! - Но ничего, Сабир-богадур, не расстраивайся печальку себе не придумывай.

- Ибо, как сказал один раз мне батюшка Уролеэ, отец всех башкыртов, - тяжело в учении у Гульбедиян, ничего, потом очень легко по жизни побежишь, быстро-быстро, и никто не догонит.

Делать нечего. Вздохнул егет тяжко, но не осмелился несравненной Гульбадиян перечить, богов-дэвов гневить. Пошел их ублажать, обслуживать, вежество свое выказывать. Все культы исполнил, вернулся уставши, но со взглядом таким очень мудрым и челом светлым.

- Э, да ты устал совсем, притомился, наверное, переел, шурпа очень сытная сегодня получилась. Давай спать иди, вон на тот коврик у двери я его для тебя развернула.

О разговорах ночных.
Поставил седло Ямур Абзар рядом с мурзиком, возле бочка его. Растянулся, в неге, сытости и довольстве пребывая, голову на бок ЕрррХамма запрокинув. И стал звезды считать, в бесконечном небе, чтобы уснуть поскорее да
зарю утреннюю встретить во всеоружии, выспавшись, то есть.

Только не мог заснуть конь Санин, внове обретенный, ворочаться начал, да вздыхать изредка, паром попыхивая, от бесконечности седельного отвлекая, на разговор полуночный набиваясь, наверное.

- Что же тебе не спится, конь ты львиный боевой, друг мой сердешный? - Проворчал Ямур, позевывая, почесывая грудь волосатую.
- Никак не могу все звездочки перечесть, постоянно про то, что на ум пошло забываю.
- Я тебе водички ключевой принес, потрошками накормил, волоски расчесал, крылья бальзамом волшебным смазал, что мне белемле Кэндегэней Шуфшарэ в награду в секретной котомке оставила, а из хвоста и аж сорок сороков
репеин безболезненно удалил, а ты все не спишь и не спишь. Все норовишь парку поддать, да прямо в ухо. Ну поведай мне о том, что тебя за грусть-печалька мучает, тоска неминучая гложет?

Повернулся шумно мурзик на другой бок, открыл глаза и молвил вдруг, тихо и печально, в пространство тихое безбрежное:
- А ведаешь ли ты, Ямур Абзар седельный Сабир богадура, как долог и труден будет путь наш в чертоги мерзкого падишаха Сыбарчука? Хватит ли силы и ума у нас, что бы помочь победить этого гада, дэва могутного?

- Что мы ужиков не видали что ли? – заметил с ехидцей Ямур, подбрасывая в костерок щепок. Как сейчас помню - по осени цельный клубок этих змеенышей с мать-ежихой обеклавили, вот и ремешок у меня пузе из их шкурок
поблескивает. Видишь прямо как пандора переливается.
- Нашел ужика! – заволновался Еррр, не понимаете вы с хозяином моим, что вас там ожидает, какая такая битва вам предстоит. А вот знаешь ли ты, что Уролеэ, батюшка отец всех башкыртов, с тем змеюкой бешеной двенадцати главой уже бился смертным боем или не ведаешь?

- Тю-ю, обманывашь меня таково мелкого все норовят обмануть,да побольней ущипнуть. Не ведаю я такого, чтобы сам Уролеэ отец всех башкыртов да на какого-то змеенка снизошел.

- А вот послушай, Абзар как дело то обстояло.
- Давно это было, не было еще ни меня не тебя, но был Ата Уралеэ-батыр, отец всех башкыртов, бился он с Шульгеном и с дэвами всеми сразу один. Силен был, могуч. В воде окучивал их, сам водой стал, бился в земле, - сам землей наполнился, на скалах голых без устали рубился он с дэвами и также стал частью их. Победил всех,
загнал обратно в подземные чертоги, дал племени людскому воды чистой горной напиться, стада коней и быков напоить, наполнить, землю нашу напоить, чтобы рождала она все. Открыл потоки горные. Не мог он допустить, что бы дэвы мстили и пакостили людям и племени башкыртов. Собрал он всех у себя в чертогах, сплотил клятвой великой и раслюнявил всех по местам доходным. Повелел каждому своим делом заняться, а не козни измышлять. Кого куда, но к каждому роду одного да приставил. Но был еще там на сходняке этом, Сыбарчук - непокорный дэв,
племянник падишаха дэвов. Злой, такой двенадцати главый змеюка. Удрал он, короче. Спрятался от Уролеэ, отца всех башкыртов, в самых дальних северных пределах и стал ворожить с пути истинного всех сбивать кто рядом с его горой, где пропасти его были, проходил. Путников стал захватывать, особенно охочь был до не башкыртов, тех вообще сразу к каелке приковывал, к молоту привязывал, и в самые дальние шахты и мастерские в мрачных штольнях отправлял. Победу для себя хотел чужими руками сковать. Ну и партизанил понемногу. Сколотив ватажки лихих преданных, повязанных на крови башкыртов, отступников.

- Вот же мерзость какая? - Передернул плечами в ознобе Ямур, да еще в костер дровишек подкинул.

- Однажды, - продолжил свой рассказ Мурзик, - приволокли его нукеры душманные журавля, да не простой журавль оказался. Споймали они дочку Ана Торна Самрау, падишаха всех птиц. Как не отбивалась она бедная, как не рвалась на волю, но подрезал ей крылья Сыбарчук, змеище противный. Запер в своем чертоге и никак отпускать не хотел. Хотел чтобы и у него от падишаха всех птиц сыновья родились, как у Уролеэ, отца всех
башкыртов. И продолжили его дело черное. Стали дэвами опасными для башкыртов.

- И что этот поганец сотворил? – нервно воскликнул седельный.

- Попытался он сначала уговорить Ана Торна, прельщая девочку речами сладкими и воспитанными, яствами ее смущал, да посулами. Даже орех заморский - кокос добыл. Думал понравиться такой. Но не смог открыть его, видимо слова потаенного не знал. Повелел в самые дальние комнаты закрыть.

- И что так и сгинула она, там в темноте? – прошептал Абзар, участливо прижимая кулачки к шерстке своей.

- Да нет, - повел свое повествование дальше ЕрррХамм, - пришлось ей все-таки выйти замуж за этого ужика, не могла она просто так уйти к Тенгри небу, не могла башкыртов покинуть, потому как было на тот момент в степях всего одиннадцать племен.

- Смотри-ко уже никак рассвет скоро, давай спать укладывайся, потом дорасскажу тебе историю эту. Утро ночера краснее.

О том, как Сабир-богадур романтики возжелал.

Проснулся Санек поутру рано-рано, еще птиц не слышно было, и Гульбедиян котлами греметь не начинала, спала еще, наверное, умаялась вчера такого трудного башкырта уму разуму учить, непростое дело.

Встал он с коврика у двери, холодно спать было, мурзик-то за стенами остался, некому косточки молодецкие согреть, а от этой училки дождешься разве, что очередным инструментом между очей прилетит.

И решил Сабир-богадур задобрить несравненную, прекрасную девицу. Подмазаться, стало быть, к ней каким-то необычным для времени того способом. Думал думу недолго, пошел в степь, из тирме вышел с ЕрррХаммом
было посоветоваться решил, а того-то и нет нигде, удрал кот львиный, наверное кошек степных по ближайшим горам гонять, даже хозяину не доложил ничего.

Запечалился, Сабир-богадур, хотел уже за кубызом лезть, рука так и тянулась душу успокоить. А тут и Ямур в недалечке нарисовался. Ходит по степи бескрайней, цветущей, песенки распевает веселые, и какие-то травки
собирает в кошелку свою. Вот и одумался он, напомнил ему седельный, как он раньше поступал, пошел по степи всякие разные красивые цветочки собирать, да в руку складывать. Набрал целый ворох и довольный к юрте побежал. Весь в предвкушении о том, как его голубоокая хвалить будет и смущенно так ножку от себя отставит. И вообще уж всякие мысли его посещать начали, но тут дорога не длинная закончилась, к тирме подошел он.

Как вчера ритуал провел, накрепко запомнил уже как дверца волшебная открывается, забрался в юрту, а там уже красавица Гульбедиян весь завтрак изладила, опять запахи голову богадуру кружить начали, и мысли стали в ненужную сторону сворачивать, как бы сгрызть чего вкусного и питательного, ведь со вчерашнего вечера, почитай, голодный был.

Вошел он налево и красивый букет очаровашке несравненной протягивает:
- Это, - говорит, - от всего сердца тебе! Для того, чтобы жизнь твоя не была отныне такой унылой, а стала как цветы эти наполненной красками радостными.

- Ты чего опять, дурачина, придумал! – молвила Губадиян. Да ты знаешь, что притащил мне поутру, нет? Не знаешь!Не башкырт ты пока, ой, не башкырт. Вот смотри, я сейчас тебе все подробно обскажу.

- Вот этот - цветочек желтенький такой, на вершине курганов растет, называется – Поймай меня. Он нужен, чтобы лучше и быстрее бегать, от ворогов нечаянных. А этот - голубенький, гром называется, от глухоты старцам
прописывают. Вот еще один странный дар твой аленький, затвор-цветок. Когда башкырт в походе ест что не приколочено, у него живот сильно болеть начинает и его заварить и выпить надо. О-о! А зачем же ты вот эту бордовую колючку прихватил, это же очень сильный женский цветок, нам в своих делах тайных помогает.

- И знаешь, Сабир-богадур, чего ты наплел этим набором юного безумного шамана, а вот как я понимаю суть этого.
- Ты мне только что сказал: - "Знаешь! Дорогая! Если у меня болит живот, - беги побыстрее и подальше, а то оглохнешь!" - Дурак ты, короче. Ладно, делать нечего, кое-что я использовать смогу, так что спасибо за травки целебные, но без меня, - опять, она пальчик грозно так оттопырила и покачивая произнесла, - рвать их забудь, а не то сорвешь чего-нибудь не того и в лося облезлого превратишься.

Санек руками замахал, слюной горькой чуть не подавился, полы халата его настоящего башкыртского разошлись, душа звуками ЕЭР – УМР налилась. Но тут же опять колобком на дне тела свернулась, услышав новые пассажи своей несравненной Гульбедиян.

- Как говорят у нас все башкырты - время пришло пить херши, бальзам из кумыса, садись давай на коврик свой, науку башкыртскую дальше постигать будем. А выучишь ты сегодня знания тайные как с плеткой камсой
башкыртской дружить, правильно плести ее сможешь.

- Плетется она из кожи змеи Аждахи, что греться на курганы старые выползает, поймать ее невозможно, больно прыткая тварь, а вот из лука башкыртского настоящего поразить возможно, и потому мы сразу с тобой и за лук
возьмемся. Ну-ка попробуй ян свой Уролеэ, отцом всех башкыртов даденны, натянуть.

Как ни старался Санек, не получилось у него лук свой настоящий башкыртский натянуть, тот никак не сдавался богадуру, и так он его крутил и этак примеривался. Умаялся весь, присел на коврик свой ажурный, задумался шибко, халат запахнул по-правильному, кубыз вынул из гульфика кармашка для кубыза на поясе воинском, звук могучий ЕЭР извлек, и открылась ему истина, как взяться за ян – лук башкыртский. Как его прислонить к душе своей, и объять необъятное, непознаваемое, неподъемное. И конечно сразу все получилось. Все готов был Сабир-богадур, к труду по поимке Аждахи змеи черной, могильной, к добыче шкурки с нее, и к обороне тоже был готов, от всех до кого его стрелки дотянуться смогут, самой белемле многомудрой Кэндегэней Шуфшарэ подаренные.

- О, несравненная Гульбедиян, а не поучишь ли ты меня способам плетения камсы, узелковязанию тайному, башкыртскому, чтобы все умел я уже как башкырт настоящий непоколебимый.

- Ну, да сейчас, только стрелу куек, заговоренную, точить закончу. Без нее нельзя Аждаху победить, все другие стрелы, не башкыртками заточенные и в священном кумысе с мочой коня твоего шибко злого не вымоченные. От змеи той отскакивают. Так что не убежит никуда от тебя плетение узелковое башкыртское, сначала зверюгу добудем, а потом шкурку ее поделим, тебе на камсу, а мне на разное рукоделье, а то вон уже абажур резной на лучине Ильича совсем плохой стал. Да и обедать уже пора. Давай-ко все по плану, как вчерась, сначала ЕрррХамма с Ямуром уважь шурпой, а то один похоже хвостик свой уже сосать начал, плохой признак, огненная сила кончаться начала, а второй за песни жалостливые гастрономические принялся. Слышь, как какие-то кусочки колбаски
поминает, да жалобно так. Потом по богам пробегись всех уважь, а потом котел и доскоблишь, чего останется.

Тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну [дао]. ЛаоДзы

Страница 1 из 1 1
Модератор форума: nekto21, Rada