вот готовил для 9 мая. но потом понял что идея не перекликается с днем Победы, вернее не развил ее.

так что получилось...

"

Эта  изба, видимо, стала для них последним пристанищем. Небольшой сруб лесовика на горелой поляне-росчисти, рядом маленький лужок, изгородь для лошаденки, колодец… Вот и все, что было видно из волокового оконца… Фенька внимательно рассматривал опушку леса, которая находилась всего-то в ста шагах от сруба… Отметив про себя слегка шевельнувшиеся ветки у густого ельника и отсутствие пичужек на кустарниках, пригнулся, аккуратно и быстро перешел на другую сторону окна, чтобы не маячить в нем. Сделано это было машинально, «на рефлексе». Хотя, наставники в Академии не раз об этом рассказывали и показывали на примере, сам Фенька запомнил данное правило только тогда, когда наглядно увидел, как отрока из соседнего десятка, Янькой его, кажись, звали, стрела ткнула вроде не сильно в шлем, когда он прошел мимо такого окошка. Вроде и быстро прошел… Сам Фенька поразился тогда, как лучник смог среагировать на мелькнувшую тень в окне. Но после, омыв потом (и не только) раз сто свой арбалет, убедился, что в «горячке» боя человек может действовать быстро и не думая. Но сейчас эти мысли отвлекали, а надо было наблюдать за лесом.
Младший урядник Ксенька в это время сидел на полатях, которые были приткнуты к дубовой двери, подпирая ее на тот случай, если будут ломиться в дверь. Сидел и смотрел на Федьку, который лежал пластом на подоспешнике и другом тряпье, наспех найденном по углам сруба, и бережно подоткнутым под него. Федька сипло дышал, грудь была перемотана пропитавшейся кровью тряпицей, цвет которой уже и не напоминал о том, что это была за одежда, из которой приготовили перевязку. Рядом возился «знахарчук» Степка, чего-то смотрел в своей суме, бормотал про себя неразборчивое «…Меа culpa…ну где она…бл…». Степка вообще был еще тот «книжник», любил почитывать, да только где их взять-то, книги? Ну, когда в Академии были, понятно, там «Лис" устроил цельный терем из разных книг. И главное, любому позволял туда зайти и почитать. Понятно дело, за этим следили специальные отроки, как их там…. блибли… бильбио… тьфу, язык сломаешь! Короче следили. Оно и понятно, книги-то дорогущие, на одну такую можно было подворье купить, да с холопами.  А боярин всех пускал, говорил, что книги думать помогают. От таких думок, а точнее, воспоминаний, Ксене делалось легче. Забывалось на миг то незначительное обстоятельство, что в избе их четверо, один умирает, и скоро вражина пойдет брать их на щит. И обидно было ведь до слез… Вот ведь, весь поход он прошел - и ни единой царапины, хотя и в переделках побывал и с рукопашной сходился, и поход-то удачный. Михаил Фролыч удачу хорошую имел, все это признавали. И вот, влипнуть вот так, как муха в мед, под самый конец… А дома Аленка!...
От этих мыслей так тоскливо делалось на душе, хоть волком вой! Но мысли эти Ксеня гнал от себя, и, воскрешая перед глазами образ отца, вспоминал его слова: «Запомни сынку. Лучше быть, чем казаться!» И опять его мысли вернулись к походу. Так, ежели посмотреть, и не поход вовсе. Ведь как в походе? Сходили, поратились, если удача, вернулись домой с хорошим обозом и пораненными товарищами. Павших обычно домой не везли. Ежели длинная дорога, тело долго без земли-матушки и без души не сохраняется. На тот случай в обозе кажный ратник имел мешочек с родной землицей. Ежели кого и хоронили на чужбине, то с того мешочка землицу родную ссыпали в могилку, чтобы земля приняла и душа павшего не была неприкаянной. Тьфу ты… опять мысли про могилу… вот блин привязалась… Поход то нынешный был тем удивителен, что сотник Лис его окончил на земле вражеской, и ту землю объявил «своей», оставив гарнизоны в крепости.

Крепостица-то стола на реке, на землях у ятвягов. Вот только ратиться пришлось не с ятвягами, а с их соседями, которые уже давненько здесь хозяйничали. Да и то, что «хозяйничали» - так, к слову пришлось. Грабили постоянно, вот и все. Ну Лис их и усмирил этим походом.  Вот еще слово такое от него Ксенька слышал, на пиру, что в честь окончания похода устроили. «Победа» кажись. Значит, сверху над бедой оказались. Да и то ведь, с этих земель, к ним на вотчину постоянно набеги были, людей уводили, и холопов и вольных. Вот и наказал их сотник. И вот тебе, на… и «победа» вроде, и смертушка теперича близко ходит. Не зря боярич Михаил тогда своим ближним говорил «…это еще не конец, успокаиваться рано, это начало только…». И послал потом подручник его, Ксенофонта, тройку стрелков с гонцом к соседнему племени. У гонца грамотка была с собою какая-то. Гонец-то теперь вон уже на пороге, в места иные… А перехватили их на лесной дороге. И ведь гады, как будто знали, что не простые ратные они. Засаду-то впереди едущий Фенька сразу усмотрел и упредил справно, молодец. Стрелами били в него и в урядника, наверняка хотели уложить. Но подвели их, косоруких, ихние же стрелы. Броня на Феньке была дюже хороша, да и успел он первым самострел разрядить в кусты. Так что те засадные, которые супротив них были в зарослях, только и успели два раза выпустить стрелы, одна мимо прошла, т.к. Фенька своего Баюна в сторону бросил (умел он это), а вторая, чуть позже пущенная, в грудь ему все таки угодила. Но только к этому времени в те же кусты влетело еще три болта, что видимо не способствовало к прицельной и сильной стрельбе, и наконечник у стрелы не бронебойный оказался. Не смог пробить бронь, а силы не имел, чтобы сбросить всадника с коня. А уряднику, т.е. ему, досталось  с тылу, в край щита и по косой в шлем. Ксенька в это время перебрасывал щит из-за спины вперед и таким образом прикрыл левый бок щитом, когда почувствовал удары стрел. Это тогда ему показалось, что стреляли сзади, потом понял, что слева позади были. То, что не стреляли в гонца Федора и в «знахарчука» Степку сразу, было удивительно, но видимо приняли их обоих за гонцов и хотели взять живых. Их обоих выделяли из отряда объемистые переметные сумы, которые были через плечо.
Ну, у гонца понятно, а у «знахарчука» так тоже там всякая снасть была по его части. Гонец, кстати, оказался опытным ратником, после первых стрел, крикнул Ксюхе, что надо вперед, ну Ксюха и отдал команду. Уже пришедшие в себя тати, увидев удаляющихся по лесной дороге всадников, выскочили на дорогу позади и спустили луки. Стрелы от лук-однодревок догнали отряд и пришлись как раз по гонцу и Степану. У Степана две стрелы застряли в щите, и еще одна в круп лошади угодила, сразу снизив маневренность отряда. А вот гонцу не повезло. Он к этому времени перезаряжал на ходу самострел, и развернулся полубоком, щит съехал. Одна из стрел, как назло с игольчатым наконечником ударила его в спину, и вышла в районе ключицы. Пришлось отряду срочно искать место, где остановиться, т.к. и лошадь гонца тоже поранена была. Так и попали в эту избу. Федор пока еще был в сознании, наказал уряднику, чтобы в случае чего все, что в его суме было,  он сжег не читая. Что Ксеня и сделал сразу же, как оказались в избе лесовика. Было в суме три грамотки, все скреплены печатью с изображением лиса и молнии, их урядник спалил в очаге избы сразу же, пепел перемешал и залил водой. Фенька в это время из оконца, которое было с другой стороны избы, выпустил сигнального голубя, с грамоткой на лапе. Таких голубей всегда возили с собой гонцы. Говорят, что их приучали с птенцов сидеть долго в переметной суме у гонца. И гонец, если попадал в беду, мог его выпустить. Голубь успел улететь, т.к. засадные еще не подошли к избе, видимо были без коней или не все с конями. Они попытались, было, взять избу «изгоном». Но два болта, выпущенные из оконца и через соломенную крышу избы, остановили двух из пяти нападавших, которые остались лежать на половине пути до избы от опушки леса. Теперь вот ждали окончательного штурма. То, что он будет скоро, сомнений не вызывало, видимо тати ждали подмоги, чтобы большим числом взять.
-Ксеня, слышь, - позвал от «своего» оконца Фенька, - а ежели они стрелу с огнем на крышу пустют, тады точно, смерть…
-Не, не будут они поджигать, не дураки же совсем, лес близко, ветерок есть, их самих пал от избы догонит и все… ни на каком коне не ускачешь…
-Ну,  тады еще поратимся - улыбнулся Фенька. Был он по натуре оптимистом, и воином был справным. Урядник подумал, что нападавшим, если удастся прорваться в избу, точно не поздоровиться. Фенька был одним из лучших бойцов, которые сдавали зачет по бою в избе наставникам. Такой развернуться противнику в помещении не даст, нравилось ему это дело. У него даже на кинжале были три наметины, по числу удачных штурмов всяких там амбаров, теремов, и прочей недвижимости.
Ксенофонт стряхнул с себя тяжкие мысли, поднялся и подошел к оконцу, с «бережением» конечно. Просмотрел то, что было видно, не подставляясь. Заметил, что стайка птичек вспорхнула в глубине леса, в шагах так пятиста от ихней избы. «Так, пришла подмога». От раненого донесся негромкий голос Степки – "Покойся с миром…"   Степка рукой прикрыл веки упокоившегося Федора. Как то стало неловко в избе, даже Фенька, перестал улыбаться. Ратники отошли от окна, сняли шеломы, перекрестились.
- Ну что, братцы, видать судьбина у нас такая, - сказал Ксеня – одно хорошо, победу мы узрели, почти до конца прошли все. Пусть же предки нас встретят, как сынов, достойных их славных делов.
- На том и порешим – отозвался Фенька. И неожиданно для всех стал стягивать с себя кольчугу.
- Ты чего это? – почти в голос воскликнули на него урядник и Степан.
- Да вот, матушка с собой дала чистую рубаху с вышивкой. Сказала, если вдруг случиться так, что выхода не будет, надеть, там заговоры какие то… вдруг помогут… да и не охота такую вещь оставлять на добычу… она для меня ее шила - отозвался Фенька.
Урядник со Степаном переглянулись.
- А что? У меня отец перед смертью тоже чистое одевал, говорят чувствовал… - Степан потупился в пол. Тяжко ему видимо было, дома мать одна оставалась, да еще сестра. Тоже по лекарской части пошла, в ученицы. Но даст Бог, не пропадут, лекарки в почете дома, и наставницы не бросят.
- Да знаю я – проворчал Ксенька, и тоже стал стягивать кольчугу. Больше никто ничего не говорил, стали сноровисто и быстро скидывать бронь, каждый достал из сумы по чистой рубахе, которую всегда возили притороченной к седлу.  Урядник было усомнился, что успеют ли облачиться обратно в бронь, но потом вспомнил, как боярич со старшиной, по молодости гонял их, еще отроков, утром и вечером, на занятиях по облачению кольчуги, отбросил эти мысли. Тогда почему то молодому сотнику Михаилу приспичило отдельно проводить учения отроков, на скорость, кто быстрее облачиться в бронь, или скинет ее. Не семь, а семьдесят семь потов сошло на таких занятиях. Кто то пытался хитрить поначалу, не затягивали плотно шнуры, или распускали в плечах бронь, чтобы быстрее в нее вскочить, но это не помогло. После облачения, каждого проверяли, как сидит кольчуга, есть ли где прорехи, и если что не так, то «держи в подарок и не плачь», как говориться. А потом, кто посмекалистей, стали приспособы ладить, чтобы быстрее одевать и оправлять кольчугу, и чтобы при этом сидела как влитая. А один «знахарчук», придумал порядок, как ее надевать, чтобы быстро было. Даже потом на учениях показывал, вот так мол руку загибаешь, вот так берешь, так вот заворачиваешь… Ксенька тогда еще думал, что за дурость, что тут мудреного, облачился в кольчугу и все. Но потом, когда не раз и не два, повторил все как показывали, убедился, что дурости в этом нет, и действительно, легче и удобней в облачении. Сотник еще тому «знахарчуку» перед строем награду дал, ленту «Юлианы» на кинжал. Ну это по ихней, «знахарской» части, как признание заслуг. Ну, а потом распространилось то, что изобрели, на всех. И вот тебе результат, за семьдесят ударов сердца в кольчугу облачались практически все, за исключением тех, у кого руки не из «того места» росли. Но таких в Академии не держали. Закончив одеваться в чистое и облачившись в кольчугу, ратники проверили у друг друга бронь, как затянута. Ксенька распоряжался:
– Так, Фень, ты в «узком» месте им свободы не дашь, от окна к двери становись. Как дверь начнут ломать, пусть ломают, сильно ее не подпирай, ежели она на одной петле упадет и станет поперек проема, то им труднее будет пролезть, чем ежели они ее совсем вынесут. Они щиты-то поверх держать будут, так что по ногам бей, раненные не полезут… Степка, второе окно чем-нить прикрой, чтобы в спину не ударили, за всем не уследишь, да и в избе темно  будет, они со свету глазами непривыкши будут, пока присмотрятся… Ну и мы зевать не должны. Чем больше их здесь положим, тем меньше они следов замести смогут, всех раненных да побитых не унесешь. А там и наши подоспеют, дознаются, кто такие.
- О, Ксеня, а я там в уголку видал горшок с конопляным маслом!
- И что, ты чего смазывать собрался?
Фенька заулыбался, видно было, что к нему возвращается боевой «раж»
- Дык, ежели его на порожек у двери опрокинуть, на пол, то устоять на ногах сложно будет, я думаю… как на льду…
-Точно – встрял Степан, - я вот помню, тетка у нас дома уронила горшок, вдребезги, так батя навернулся на масле, прямо посреди горницы. Ох и орал он, все село сбежалось. Потом три дня пол мыли, но так и не отмыли. Пришлось доски менять, пропитались…
Ксенофонт улыбнулся:
– Добро, как начнут ломать дверь, плеснешь, чтобы и под дверью наружу протекло. На скользком у них упора в ногах не будет, так что числом выдавить нас трудно будет. Степан, станешь с другой стороны от двери, но смотрите, в толкучке друг друга не заденьте. И замечайте, если один с врагом поверх бьется, второй понизу помогает. Если успеете… там сами разберетесь, не маленькие…ты, Фенька, помоги мне стол перевернуть и супротив двери поставить, так им сложнее будет в избе развернуться.
После всех приготовлений, которые заняли немного времени, урядник стал с самострелами к окну, Фенька слева от двери, Степан, по другую сторону. И как раз вовремя. Из окна было видать, что к избе побежало с десяток оружных. Две стрелы влетели в окно, у которого стоял урядник, но пущены были прямо, поэтому никому вреда не принесли. Ксенька выстрелил в сторону бегущих татей, ушел с линии выстрела, пропустил в окно еще одну стрелу, снова выстрелил из второго, «гонцовского» самострела. Один тать остался лежать, второй упал на землю и теперь пытался отползти в сторону, волоча правую ногу. Больше стрелять не дали, стрелы «зачастили» в окно и вокруг него, поэтому урядник прикрыл его перевернутыми палатями, а сам присел за опрокинутый стол, напротив двери. В дверь ударили чем-то тяжелым, видать бревном, Фенька поднял горшок с маслом…

….Ближе к вечеру до полянки, на которой стоял сруб лесовика, добрался отряд из трех десятков воинов. Ехали они быстро, это было видно по взмокшим крупам коней. Когда они появились на поляне, то там уже их ждал еще один ратник, одетый в чудный балахон, с пучками травы поверх. Предводитель трех десятков, перекинулся  с «чудным» парой фраз, выслушал того, потом спешился. Его ратники распределились по поляне, в порядке, который видимо был оговорен и отработан заранее. Предводитель, которого из общего числа воинов выделала бляха в виде лиса, на груди вместо зерцала, прошел в избу. Ему посветил факелом второй «чудной», невесть откуда взявшийся. В свете еще не закатившегося солнца, которое уже впрочем пряталось за кромку деревьев, он обозрел внутренности избы. Его взору открылось семь неподвижных тел, лежавших практически все ничком.
-Осторожней, Демьян Лаврович, - предупредил его «чудной», - тута масло на полу, оскользнуть можно.
Тот, которого поименовал Демьяном, присел перед порогом, снял латную рукавицу, потрогал доски, поднес пальцы к носу.
- Конопляное? Для чего?
«Чудной» упредил с ответом.
- Видать, оборону держали, ну чтоб супостату не так твердо на ногах держалось, смазали им дорожку…
- Молодцы, смекалили! Оставишь одного своего следопыта, пусть все рассмотрит и запишет, потом к писарю и докладную грамоту мне. Внутри, кто еще из наших?
- Гонец. Стрелой его, кровью истек. Еще младший урядник Ксенофонт. Семь ран, все смертельные, одна по голове секирой видать, добывали гады….- зло сплюнул «чудной».
- Степана, «знахаря» восьмого уряда, чуть дальше в лесу нашли, тоже мертвый. Видать туда тащили мертвого уже, три стрелы в груди. Феньки нет…- на последней фразе «чудной» замолк.
- Чего киснуть, нет - значит жив! - Демьян Лаврович развернулся, к «чудному», - ты мне про главное чего молчишь?
- А что грамоты? Грамоты сожгли. Вон в очаге пепел свежий, и водой залит. – махнул рукой «чудной».
- С чего ты взял, что пепел от грамот тех, а не от чего еще? – посмотрел пристально Демьян.
- Дык, сами посудите. Тута глухомань, и пишут на бересте, а пепел от «бумажи». Так что я пепел от угольков бересты что ли не отличу? И залито водой, все по инструкции. И в грамоте, что с голубем от них пришла, тоже все указано. – удивился на вопрос, практически обидился «чудной». – Сами же учили…
- Ладно тебе, верю. – успокоительным тоном сказал Демьян Лаврович. – Просто грамоты те шибко важные. Давай пятерку в дозор, остальных по кругу, моих на смены в караул. Здесь ночуем.  С утра по следам.
- Так точно! – вытянулся «чудной» и пошел прочь. А командир остался в думах возле входа в избу….