Сотник-3. - Красницкий Евгений. Форум сайта

Сотник-3.

kea

Дата: Понедельник, 10.08.2015, 15:45 | Сообщение # 1

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Глава 1

Как Илья так исхитрился, непонятно, но обещание свое исполнил. Со стороны глядя, умысел и не заподозришь. Произошло все само собой: сцепившиеся на самом въезде телеги пробкой закупорили ворота в Ратное, создавая затор, усугубленный немедленно начавшимся среди возниц скандалом. Похоже, и с мордобитием. А тут еще скот переселенцев, почуявший близкое жилье, совершенно вышел из берегов и внес свою лепту в происходящее. И уже не разобрать, по собственной ли инициативе взбесилось стадо или благодаря ловкости обозного старшины, озабоченно хлопотавшего в самом эпицентре этого безобразия и старательно имитировавшего бурную деятельность по наведению порядка в подведомственном ему хозяйстве.
Далее, в полном соответствии с теорией управляемого хаоса, все понеслось по нарастающей под аккомпанемент криков, бабьего визга, ругани, мычания, блеяния и хрюканья. Наблюдавший все это представление от моста через Пивень, который на рысях, в колонне по два, поспешно форсировала Младшая стража, Мишка не на шутку обеспокоился, выдержит ли многострадальный ратнинский тын еще и этот штурм в добавок к тем двум, что уже выпали на его долю за последние месяцы.
Впрочем, на этот раз селу ничего не угрожало: ну, может, чего там потопчут-поломают, но, надо надеяться, дед порядок быстро наведет, разве что по шее кому-нибудь перепадет сгоряча. Главное, чтобы Корней, когда поймет, что происходит, и как его развел любимый внучек со товарищи, не плюнул на все и не рванул верхом через село к другим воротам, которые на мост выходят. Вот тогда уже беды не миновать – публичного неподчинения своему приказу воевода не спустит. А подчиниться этому приказу сотник младший стражи никак не сможет. Вот тогда – все. Открытый бунт. Такое только кровью потом смывать…

«Ну, сэр, теперь все исключительно от лорда Корнея зависит. Сможет и, главное, захочет он свой гонор унять или все-таки танком попрет… Одна надежда на Егора. Он, конечно, сотнику не указ, и если тому вожжа под хвост залетит, удержать его не сможет, но не хуже вас понимает, чем оно обернется, так что найдет слова... Даже если сразу выложит деду главное про все наши дела грешные, уже хорошо. Лорд, конечно, у нас жесткий приверженец авторитарного стиля управления, то есть самодур на всю голову, но все-таки ключевое слово тут – управленец. Должен просчитывать последствия…
Должен-то должен, но пожелает ли?... Ладно, чего гадать, все сейчас и определится… Блин, что ж так медленно-то!! На тот берег перейдем, лорд Корней следом уже не погонится, а так, как он задумал, уже не выйдет. Придется или разоружать нас, или воевать. Сотню поднимет? Нет, не рискнет…
Ну же! Чуть-чуть осталось… Черт побери твою в богу душу мать, давай же! Пронеси, Господи…»
Мишка с облегчением увидел, что на мост вступили последние двое отроков и, мысленно перекрестившись, направил своего коня следом за ними. Только на въезде в лес еще раз обернулся и перевел дух:: свалка возле Ратного отсюда уже почти не просматривалась, да и успокаиваться там стали; деда или, не дай бог, вооруженных воинов тоже не наблюдалось, задние ворота стояли запертые. Ну, значит, пронесло… Пока пронесло, а там – разберемся…

– Илья совсем, что ли, там сдурел? – подъехавший к брату Демка недовольно поморщился. – Представляю, что дядька Никифор деду выскажет… Всю дорогу ведь присматривался, как с обозом управляемся, а тут… А ты что, сам воеводе и не доложишь?
– Потом все, – мотнул головой Мишка. – Егор доложит. Сейчас нам в крепость надо спешить.
– Опять там нападения ждут? – Демка хмуро кивнул. – Ясно…
Мишка не стал разубеждать брата, но и не подтвердил его догадку кивком, оставляя себе хоть какую-то иллюзию, что не соврал – просто всей правды не сказал.
И так пришлось Егора посвящать. Мишка, конечно, всего и ему не сказал, да и сам десятник лишних вопросов не задавал, но что тот все понял, и сомневаться не стоило, а вот ближникам придется объяснять подробно. Что именно – дома решит. Он и сам пока знал только то, что поджидавший младшую стражу на Княжьем Погосте Сенька передал ему на словах от матери.
Налегке, без обоза, те десять верст, что оставались до крепости, миновали быстро. Погони не было, однако и испытывать судьбу Мишка не хотел, так что шли на рысях, а сам он так и держался сзади, а потому выехал к переправе последний и…
Ратников не сразу понял, что происходит: отроки, хоть и продолжали держать строй и соблюдать привычный порядок, тем не менее сейчас каким-то непостижимым образом производили впечатление не воинского подразделения на марше, а ошалевшей толпы. Мальчишки замерли в седлах, все как один уставившись куда-то в небо над крепостью. Роська, стянув шлем с головы, истово крестился с просветлевшим лицом святого мученика, внезапно узревшего знамение, и беззвучно шевелил губами, вероятно произнося соответствующую случаю молитву. Прежде чем недоумевающий боярич успел развеять этот морок привычной командой, к нему подлетел обалдевший не менее всех остальных, но несмотря на это не забывший про командира и свои обязанности Дмитрий:
– Минь, видишь?! Вон…
Все еще ничего не понимающий Мишка проследил за рукой старшины Младшей стражи и сам едва не упал с седла. Правда, его обалдение оказалось немного другого рода, чем у всех остальных отроков, но легче от этого не стало: над крепостью в восходящих потоках воздуха парил самый настоящий воздушный змей! Тот самый, каких Ратников в детстве и сам немерено запускал, ловя ветер. Ничего особенного в его конструкции не было: треугольный, с положенным хвостом из мочала и разноцветных тряпочек. Только что раскрашеный не драконами или самолетами, а с нарисованным кем-то на холсте, что служил основой, ликом Иисуса Христа, достаточно примитивным по исполнению, но хорошо различимым на солнце, несмотря на расстояние...
«Об-балдеть – не встать! Явление Христа народу, блин! Это кто ж у нас в Александры Ивановы записался?»
Мишка поймал себя на желании хорошенько треснуться обо что-нибудь головой, чтобы привести разбегающиеся мысли в порядок. Он, конечно, в отличие от отроков, принявших этот взвившийся в небо стяг то ли за божье чудо, то ли за какую чертовщину, в земном и вполне рукотворном происхождении данного явления не усомнился, но дела это не меняло. Кто здесь и сейчас мог запустить в небо змея, кроме его современника? Случайно забредший на огонек китаец?
«Мда, сэр, каждый уважающий себя попаденец должен изобрести самогонный аппарат, построить доменную печь и встретить китайца для обучения тонкому искусству дзю-до, дзю-после, познания дао любви, ну, и секрета изготовления фарфора до кучи. Штоб было.… Ага, какой там анекдот был? Уже пятый монах Шао-линя, попадавшийся на пути, к сожалению, ничего не знал ни о кунфу, ни о производстве фарфора, зато пытался впарить герою партию контрафактных мечей-кладенцов. Оптом со склада производителя…
Но даже если предположить, что этого китайца с какого-то бодуна сюда занесло, пока вы воевали, то лик Иисуса Христа – явно не его шаолиньских ручек дело. И позвольте напомнить вам, сэр, что Китай далеко, а вот ваш, так сказать, коллега по цеху, рядом. Месье Журавль проспался, проникся и политического убежища попросил?
Хорош стебаться! Тут у вас отроки сейчас в религиозный экстаз массово впадут, а вы дурью маетесь! Вон, Роська уже с седла сползти пытается – не иначе на колени грохнуться норовит, да и остальных клинит – получите какую-нибудь секту Свидетелей Второго Вознесения на свою голову… Будет вам тогда камасутра… И с вечера тоже».
– Отставить! Себя в порядок привести – рассупонились, как девки на сеновале! Поручик Василий! Приказа спешиться не было! Митька! Куда смотришь?! Я за тебя командовать буду? Видите, как нас встречают?– Мишка кивнул на парящий в небе стяг. – Сие чудо не просто так, оно нарочно для нас сделано. Молодцы! Кто-то рукодельный в крепости постарался, сообразил, как все устроить, да приладиться его запускать! Такое вот полотнище, на тонких рейках натянутое и ветром подхваченное, называется змей воздушный. Во-он бечевка, которой им управляют с земли, видна… – он обвел взглядом отроков, начавших «отживать» после его слов, и усмехнулся. – Господь наш велик и всемогущ и фокусы дешевые, как скоморох на торжище, не показывает, а потому запомните: считать все непонятное истинным – вот залог подлинной веры . И в чудесах она не нуждается. Лучшее чудо то, что мы сами создаем. Вот в ЭТОМ воля Господа и чудо Его! – последнее Мишка сказал специально для Роськи, уж больно расстроенная у того была физиономия.
«Не романтик вы, сэр,ну вот не романтик, и все тут. Обломали весь кайф поручику. Впрочем, хорошо, что сейчас вот так вышло, а то уж больно легко оказалось развести его на чудо. Нет, но ведь он и впрямь только после вашего пояснения увидел и бечевку, и то, что образ рукотворный – просто на холсте намалеван, а ведь если бы так и осталось загадкой, потом бы искренне и с жаром всем доказывал, что в небе лик светился на облаке или что там ему почудилось-то? ПОВЕРИЛ. Потому что верит искренне и очень хочется ему чуда…»
Ратников еще по прежней жизни не раз был свидетелем того, как вот такая искренняя жажда чуда напрочь лишала даже не глупых людей способности здраво оценивать происходящее, словно искажала реальность в угоду их страстному желанию и вере, вписывая вещи обыденные и понятные в прокрустово ложе «чудесного». Так всяческие, не в меру расплодившиеся после перестройки, охотники за НЛО и барабашками «видели» их и даже общались с представителями внеземных цивилизаций и потустороннего мира. Страна массово «исцелялась» и «заряжала» воду перед экранами телевизоров, с которых таращились на них с умным видом целители всех мастей, люди за сумасшедшие деньги покупали всевозможные БАДы, иногда откровенно сомнительного качества (хорошо, если безвредные) и исцелялись! Верили, потому как хотели поверить…
Вот и политикам верили точно так же. И что рынок вдруг придет и всех спасет, и что если остановить заводы и разоружить армию, а в правительство посадить представителей чужого, откровенно враждебного государства и следовать их советам, страна с чего-то вдруг станет богатой, а все сразу счастливыми… А потом, когда вдруг выяснилось, что не станет, что иностранные специалисты заботятся прежде всего о благе собственного государства (а с какого бодуна им заботится о чужом, спрашивается?), что любое экономическое чудо есть всегда результат долгой напряженной работы и экономии на всем, так многие словно от морока очнулись и сами потом только что головой о стенку не колотились с досады – да как же нас так развели-то?
Ведь вот оно все, невооруженным глазом различимо – и холст, и реечки, и бечевка, которой этим «чудом» воздушным управляют, только включай критическое мышление и здравый смысл хотя бы на малые обороты! Так что хороший урок ребятам будет. Пусть привыкают при виде любого непонятного прежде всего задействовать исследовательскую реакцию, а уже потом «Аллилуйя!» кричать. А лучше и вовсе промолчать…

Впрочем, курс молодого бойца по «ловле птицы обломинго» для ближников Ратникову пришлось провести еще в дороге. И тоже благодаря Роське...

***

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

Красницкий Евгений. Форум. Новые сообщения.

kea

Дата: Понедельник, 10.08.2015, 17:15 | Сообщение # 2

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

– Минь, ты не сердись только… – в участливом взгляде, казалось, отразилось все христианское смирение и сострадание к ближнему, кои он только мог изобразить. – Я спросить хочу…
– Ты чего, Рось? – Мишка с некоторым интересом воззрился на своего крестника, озадаченный, чем вызваны эти гримасы, тем паче, что поручик Василий уже давно поглядывал на него с задумчивой тревогой, ерзал и момент для своего вопроса выбрал такой, когда рядом никого не оказалось. И подозрительно мялся, выказывая при этом ранее несвойственное ему смущение.
– Все же хорошо получилось. Ты теперь княжий сотник и вообще… А ты словно и не рад вовсе.– Роська набрал воздуха, словно перед прыжком и выпалил. – Из-за Юльки, да? Думаешь, не простит? Ну ведь тебе на ней все равно никак жениться нельзя! Может, это Знамение? Раз сам князь тебе жену нашел. Она тоже поймет, что тут у тебя и выбора не было, раз Бог форс-мажор посылает…
– Чего?!
Мишка едва не поперхнулся от такого пассажа, мучительно вспоминая, когда это его угораздило так непредусмотрительно просветить падкого на филологические новинки крестника в столь специфической терминологии, как юридическое понятие «форс-мажора» и каким таким кандибобером оно у того трансформировалось в Волю Божью.
– Ну, ты ж сам говорил, что бывают такие объективные обстоятельства непреодолимой силы, не зависящие от нашей воли и ведущие к невозможности исполнения договорных обязательств, что и освобождает стороны, заключившие договор, от ответственности… – торопливо объяснил Роська, по-своему расценивший возмущение своего сотника. – То есть Знамение Божье, что ж еще? Чтобы соблазна не было. Просто тогда тебе и сомневаться не надо, и перед Иулией вины твоей нет. Всевышний лучше нас разумеет, что нам всем во благо…– крестник вздохнул и сник. – Ну ты же сам говорил, что долг превыше всего почитать надобно… Вот я…
– Напомнить мне решил, что ли?
«Ну вот, сэр, первый пошел… В соответствии со сложившимся за последнее время стереотипом вам следует изобразить гнев и двинуть наглеца в ухо. Но лень – за день так намотался… И выбрал же поручик время! Хотя сами виноваты – так до сих пор толком и не поговорили толком с ближниками.
Ясное дело: все отроки аж светятся, дай им волю – устроили бы чествования своего сотника и пир закатили. Ну да, как же – сам князь обласкал и возвысил. И не только вас – всю сотню в вашем лице признал не сопляками, кои у взрослых на подхвате, а воями… Вашу сотничью гривну они и своей наградой считают – и совершенно заслуженно, разумеется, считают. Вот только не знают, что к ней в нагрузку прилагается, а вам пока что даже ближникам недосуг объяснить, да и двумя словами тут не отделаешься…»

До отъезда у него так и не нашлось времени собрать совет. И до пира княжьего казалось, что дел уже столько, что и до нужника некогда добежать, а после него еще навалилось. И сборы в дорогу, и необходимость срочно решить вопрос с пожалованным имением, и хоть как-то его застолбить. Место оказалось далековато от окольного города – все близлежащие давно заняты посадом и огородами, зато весьма удобное как раз своей обособленностью от всех, и с выходом к реке, где можно будет собственную пристань соорудить. Конечно, стройку перед отъездом затевать смысла не имело, но дядюшка клятвенно обещал, что его люди обо всем, как о своем, позаботятся, про лес, надобный для работ, сговорятся, чтоб как раз за зиму привезли, закупят все иное потребное, но хозяйский пригляд все равно требовался.
Кроме того, пришлось решать, что делать с подаренной князем ладьей: по воде она до Ратного уже не успеет дойти, не на санях же везти. Ее тоже пока что оставили в Турове, под присмотром Никифора, но перед этим сняли из оснастки все, что можно было. Дядюшке, а тем более Ходоку, Мишка таких подарков делать не собирался.
Да еще выяснилось, что и без того немаленький обоз, который собрал в дорогу Никифор, увеличится чуть ли не втрое за счет семей строительной артели. Причем семьи эти состояли из баб с детьми и стариков со старухами – все мужи в артели, даже отроки, чуть вошедшие в возраст, постигают науку с отцами в подмастерьях. Так что за мужей управлялись мальцы чуть старше десяти лет. Пришлось Никифору своих возниц выделять им в помощь.
И купец Григорий – дядька спасенных весной сестер одного из купеческих отроков – с собой аж двое саней чем-то нагрузил. Но это понятно: купцы для своих сыновей гостинцы с ним передали. Да и ехал Григорий не один – с женой теткой Анфисой и родичем. На купчиху Мишка особого внимания пока не обращал – баба, да баба, ничем особо к себе внимания не привлекала, но вот родич этот не то чтобы не понравился, но вызвал чувство, схожее с тем, которое испытываешь при внезапной встрече с сильным и опасным зверем в лесу. Вроде как и нападать ни он, ни ты не собираетесь, проще разойтись и друг другу не мешать, но опасность, исходящую от него, всем нутром чувствуешь. Впрочем, дядька Путята держался в сторонке, не лез никуда, не выспрашивал, ни выглядывал и вообще, как сказал Григорий, давно бы уже из Турова по своим делам уехал, да вот детей погибшего побратима за своих родных почитает, потому и не мог не повидаться с ними перед отъездом. Вроде бы по-людски, все понятно, но каждый раз, проезжая мимо него, Мишка чувствовал, как у него на загривке разве что шерсть не топорщилась. И Егоровы бойцы так же реагировали, он специально наблюдал.
Впрочем, гораздо сильнее, чем этот самый Путята и Мишку, и десяток Егора сейчас занимал отец Меркурий – новый священник, который тоже ехал с обозом. Ибо этот поп, от которого за версту разило не столько благолепием и монастырским смирением, сколько походными кострами и воинской выправкой, вызывал у них чувства не менее сильные. И озабоченность уже вполне определенную. Путята-то, кем бы он там ни был, судя по всему, и впрямь на их пути встретился случайно. И хотя упускать его из внимания не стоило, но скорее на всякий случай, авось и он когда для чего сгодится: задерживаться в крепости и вообще в Турове он как будто не собирался, а вот с отцом Меркурием дело теперь предстоит иметь постоянно. А тут уж к Нинее не ходи – этот кадр далеко не тишайший отец Михаил, который особо лезть в дела сотни воздерживался, да и в крепости не часто появлялся.

Все это и много чего еще необходимо было обдумать и оценить. Особенно на фоне того, как основательно вляпалась Младшая стража и ее старшина, а вместе с ними и вся Ратнинская сотня в процесс международных отношений, которые, если верить тому, что Мишка помнил из истории, вот-вот войдут в очередной переходный период, связанный с формированием нового мироустройства. Этот процесс, как ему и должно, будет сопровождаться цепочкой интенсивных региональных конфликтов и усилением конкуренции во всех сферах. А пресловутый инцидент на порогах, вероятно, и есть первая ласточка грядущего передела геополитического пространства.
«Вот именно, сэр! Вы-то это понимаете. И именно под решение всех этих и тактических, и стратегических задач свою команду и создаете. А сами так заняты, что даже поговорить с пацанами некогда. Так с чего это вам Роське в ухо-то дать вдруг захотелось? Или это природный Лисовин свои права качает? Ну так вы-то постарше его будете и, смею надеяться, порассудительнее. Вам же нужны не исполнители нерассуждающие, а соратники. То есть вы из них собираетесь готовить управленцев высшего звена. Вот и извольте – учите. Потому как последствия этого феерического представления с князьями, пирами и сватовством к «принцессе» Дуньке им предстоит разгребать вместе с вами. А то, что Роська вот так сунулся… Ну так и хорошо, что спрашивает – хуже, если спрашивать перестанут».
– Ну и правильно, что напомнил, – усмехнулся Мишка, заметив растерянную мордаху крестника, уже, похоже, готового дать задний ход. – А вот про форс-мажор ты неверно понял. Или я не так объяснил. Форс-мажор – это не Воля Божия и не Знамение, а как раз то, что наступает, если этим знамением пренебречь. А потому допустить этого нам никак нельзя… Короче, на ближайшей стоянке собирай наших.
– Совет? – деловито поинтересовался Роська. – Тогда скажу Дмитрию, чтоб передовой разъезд заранее позаботился о кон-фи-де… денце… динци… – поручик было попытался выговорить трудное слово по слогам, сбился под насмешливым Мишкиным взглядом и со вздохом поправился, – ну, чтоб не мешал никто в общем... Илью Фомича тоже звать?
– Не надо его дергать лишний раз, – покачал головой сотник. – И так у обозного старшины дел не разгрести, а мы с вами просто поговорим. Давно пора.

Лошадь – не человек, ей отдыхать надо. Когда-то, еще в той жизни, Михаил Ратников, впервые услышав эту фразу, принял ее за шутку. И зря, между прочим. Самая что ни на есть истинная правда оказалась. Нельзя лошадей гонять без отдыха – падут. Так что хочешь - не хочешь, а приходится останавливаться, кормить-поить, давать передых. Потому гужевым транспортом, как ни спеши, а все равно не сильно быстрее, чем пешком, получится. Да еще если скотину с собой гнать. Спасибо, снег лег ко времени, и сразу мороз встал – санный путь, это все-таки не по грязи тащиться. Но все равно, глядя на то, какую жижу из мочи и навоза оставляют за собой путники, Мишка в очередной раз задумался о правдивости исторических свидетельств о тысячах татаро-монгольских орд, передвигающихся конно по замерзшим рекам.
Впрочем, хрен их знает, может как-то и шли… Слава богу, ему повторять их подвиг пока что нужды не предвиделось – своего хватало. Во всяком случае, идти по реке ни у кого и мысли не возникло – лед еще ненадежен.
Зато нападения татей не опасались – это же надо совсем на голову дурными быть, чтобы дергаться на такую ораву, да еще при сопровождении оружных. Ну, и мерами безопасности не пренебрегали и от обозных требовали соблюдения общей дисциплины. Не обошлось, разумеется, без незаметных посторонним трений: дядюшка сразу же попытался повернуть все дело по-своему. Привык матерый купчина сам распоряжаться своим обозом, вот сейчас ему и в голову не пришло, что может быть как-то иначе: обоз он поведет, а Мишка с Младшей стражей и Егоров десяток при нем охраной. А потому как бы невзначай во время ужина накануне отъезда заговорил с Мишкой как о само собой разумеющемся:
– Значит так, племяш, хоть ты и сотник, да караван я веду. Илье укажу, куда становиться с санями, а ты вот что… Как выйдем, ты один десяток вперед посылай. Пусть они место для первой стоянки присмотрят. Егор со своими сзади пойдет, а мне приставь пяток отроков пошустрее, да посообразительнее, чтоб завсегда рядом держались – мало ли какое поручение отдать потребуется.
Мишка, даже не взглянув на своих, почувствовал, как сразу напряглись сидевшие тут же ближники. Уж что именно мальчишки подумали, неизвестно, но слова купца им не понравились. Присутствовавший при этом боярин Федор даже бровью не повел, от тарелки не оторвался, но Ратников нисколько не усомнился, что тот мимо ушей ничего не пропустил. Егор будто и не слышал разговора – его, мол, дело десятое, а уж его бойцы и подавно о чем-то своем переговаривались. Впрочем, и тут Мишка отметил – уж больно невозмутимая физиономия у десятника, прям как у отца Феофана давеча на пиру. Илья завозился на своем месте, но тут же сделал вид, что только для того, чтобы плеснуть себе слабого, словно квас, пива в кружку. Пили сегодня умеренно.
«Ловок дядюшка! Но на Федора и Егора оглядывается. Уверен, что его поддержат? Интересно, он нарочно так устроил, чтобы я сейчас при всех или его воле покорился, или как пацан спорить принялся? А вот хрен ты угадал, анкл Ник – командир должен быть один. И это не ты. Не конвой при обозе, а обоз под конвое пойдет. Тут уж у нас консенсуса не получится – слишком дорого мне такие поддавки обойдутся».
А кроме этого соображения было и еще одно: дядюшку следовало медленно, но верно приготовить к тому, что собирался с ним проделать Ратников – посадить на крючок так, чтобы соскочить он уже не смог. Не он будет Лисовинов для умножения своего состояния использовать, а Лисовины его состояние на достижение своих целей поставят. Не без выгоды для него, само собой, и выгоды, которой многое окупится, но и так, что назад у дядюшки пути уже не будет.
Пока что Никифор, как любой начинающий олигарх, воображал, что купил сотню, и будет теперь ей вертеть по своему усмотрению. Его капитал для него превыше всего, а сотня – инструмент для его умножения и охраны. Потому и Мишкину Младшую стражу рассматривал всего лишь как конвой при караване. О том, что может быть наоборот и, главное, что непременно будет наоборот, он еще не догадывался.
А значит, и не должен догадаться, пока всем седалищем на крючок не наденется, так что вырвать его уже можно будет только вместе с жизненно важными органами. Пока что он может и назад попятиться. С потерями, но может. То есть вести его надо мягко, но уверенно. И первый шаг – заставить эту перемену ролей на уровне обоза и его охраны проглотить и не подавиться. И не важно, под каким соусом. Готовить его к неизбежной перемене ролей следовало постепенно и вдумчиво.
Где-то, еще ТАМ, Михаил Ратников то ли слышал, то ли прочитал, что если лягушку бросить в кастрюлю с кипятком, то она обварится, но из кипятка выскочит живая, а вот если ее посадить в ту кастрюлю и воду под ней подогревать медленно, то сварится, так и не поняв, что произошло. Вот и с дядюшкой надо было поступать аналогичным образом, чтобы к приезду в Ратное он уже притерпелся к процессу «подогрева» и выскочить уже не мог. «Доваривать», приправлять разными специями и готовить из него блюдо под названием «олигарх ручной на тарелочке с голубой каемочкой» придется уже на месте с помощью деда.

Мишка неспешно поднял глаза на родственника и с легким удивлением пожал плечами.
– Зачем же тебе себя в дороге трудить, дядька Никифор? Не могу я такого позволить, уж извини. Ты себе спокойно езжай, не волнуйся за обоз. Хоть, конечно, нынче время и неспокойное, но его поведет Младшая Стража и сотник княжий – справимся. Илья Фомич у нас старшина опытный, он хорошо походный порядок понимает. Ты только своим приказчикам вели его слушаться, чтоб не пришлось их принуждать лишний раз. Мы-то и принудим, но зачем оно? По-родственному так лучше будет… – и слегка усмехнувшись, развел руками. – А что вперед надо разъезд послать, так это ты правильно говоришь. Только у нас это воинским порядком и без того определено, и говорить ничего не придется: каждый десятник знает, чего ему в дороге делать, верно дядька Егор?
– Верно, сотник, – не моргнув глазом, кивнул десятник, будто только и ждал Мишкиного вопроса. Почудилась при этом мелькнувшая у Егора в бороде ухмылка или нет, Мишка так и не понял, но вот то, что дядюшку начало слегка перекашивать, несмотря на скудное свечное освещение, заметили, кажется, все. Может, у купчины и был соблазн выругаться и, саданув кулаком по столу, настоять на своем, но неожиданно всю мизансцену поломал боярин Федор. Он с шумным хэком поднялся из-за стола, привлекая к себе всеобщее внимание, оглядел присутствующих, задержав внимательный взгляд на Мишке, покрутил головой и повернулся к Никифору.
– Ну что, дождался светлого дня, Никеша? Подрос помощничек-то. А ты как хотел? Дык воины ж, тудыть их… Сам своего сына к ним учиться послал, чего теперь губы топорщишь? Никто тебя в спину не пихал, так что отдыхай. Пусть боярич караван ведет, раз такое дело. Благодарствую за угощение. Я спать пошел, а то вставать завтра чуть свет.
«Опаньки, вот и герр Теодор к процессу «подогрева лягушки» подключился… Красиво он его по резьбе довернул и в верном направлении. Со смазкой про «пусть молодежь учится, а мы отдохнем», значит. Ну и хорошо. И боярича припомнил к месту. Ну, тут как раз дело понятное – политик. Такое умение не пропьешь – на одних инстинктах вытянет. И помимо общей необходимости для дела, боярин-то еще, должно быть, и с некоторым удовольствием данной кулинарией занимается – облом с Катериной он анкл Нику вне зависимости от того, чем для него самого дальше все обернется, надо думать, уже не забудет».

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Среда, 12.08.2015, 10:50 | Сообщение # 3

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Вот таким образом и произошло перемещение Никифора из привычного для него разряда «Начальник экспедиции» в ранг пассажира, хоть и с приставкой «VIP». Не сказать, что оно купцу сильно понравилось, но, видимо, особо и не насторожило. Утром он демонстративно держался в стороне от всех хлопот, беседуя о чем-то с Федором и подъехавшим к ним Григорием, а своему приказчику, отправлявшемуся в Ратное на замену покойному Спиридону, кивнул на Мишку:
– Сотник распоряжается. Ему под руку идешь, в Ратном Лисовины хозяева, привыкай… – и рявкнул, заметив на лице у того нарождающийся вопрос: – Чего уставился? Племянника моего слушай, говорю! Он молодой, ему учиться надо, а мне и отдохнуть иной раз не грех… Пошел вон! – и обернувшись к Григорию усмехнулся. – Я так решил – пусть племяш покажет, чему они там отроков учат. А мы с тобой в дороге присмотрим.
«Ну присмотри, дядюшка, присмотри… А мы пока мысль, тобой нечаянно высказанную, твоим обозным доведем, что Лисовины главные. И не только им. Вон как Григорий-то прищурился… Уже к сведению принял. Впрочем, как раз его такое положение дел должно устроить. Ведь если и он захочет от сладкого куска откусить, то ему уже не с тобой договариваться надо, а с нами… А ведь захочет! По глазам уже вижу – непременно захочет!»
И хотя Мишка не мог быть недоволен тем, что дядюшка на первом этапе в «подогреваемой кастрюле» сидел спокойно, лапками не сучил и попыток выпрыгнуть пока что не предпринимал, ему самому пришлось взять на себя все руководство. А это оставляло мало шансов расслабиться и заскучать в дороге. Спасибо, тут можно было положиться на Илью – обозный старшина Младшей стражи с неспешной уверенностью, не особо выпячивая свое старшинство, с самого начала пути принялся распоряжаться всеми возницами. Не сказать, что им это понравилось, но возражать решались немногие. Тем паче, что при нужде за спиной у Ильи неизменно оказывались отроки, хоть и не вмешивавшиеся в разговор, но своим присутствием добавлявшие вес словам обозного старшины.
Конечно, и молодому сотнику хватало забот, но выделить несколько часов для разговора с ближниками он счел необходимым. И так уже непозволительно затянул с этим – недаром Роська круги нарезал.

***

С удобством расположившись на потнике, брошенном на охапку лапника возле загодя разведенного костра, Мишка окинул взглядом собравшихся в круг своих ближников. Невольно вспомнился совет перед атакой на Пинск. Тогда он отметил, как возмужали и повзрослели его крестники за прошедшие несколько недель со времен первого их боевого похода за болото.
На войне детство кончается после первого боя, и возраст считается иначе – не годами, а боями. Победами и поражениями. Вот и теперь Ратников присматривался к своим мальчишкам и сравнивал. Нельзя сказать, что в этот раз перемены в отроках оказались столь же разительны, скорее сама обстановка изменилась.
Тогда они собрались на военный совет. И держались соответственно – позади у них была война и впереди маячила тоже война. И они сами тогда жили только войной, ибо стали уже неотъемлемой ее частью, потому и места ничему иному не оставалось. А сейчас возвращались с этой войны победителями. И не просто победителями – почти былинными героями, надо полагать.
«Еще бы! Теперь сопляками назвать, пожалуй, мало у кого язык повернется. Добыча и слава достались такие, что и взрослым воинам может показаться немыслимой удачей. Вот именно, сэр, показаться… И для всех остальных так оно и должно остаться.
А вот ближникам своим вы сейчас это счастье поломаете. Ну, может, и не очень поломаете – о чем-то они уже догадываются. Судя по физиономиям, все они о цели предстоящего разговора прекрасно осведомлены, наверняка сами же и послали Роську с расспросами.
Ничего удивительного – дураков среди них нет. Мальчишки, конечно, но мальчишки, которых жизнь уже по своим жерновам старательно и со вкусом потаскала, да и вы сами с лордом Корнеем постарались из них наивняк, который в ваше время у иных сохраняется чуть ли не до седых волос, основательно вытряхнуть. Не могли они не задаться теми же вопросами, что и поручик Василий. И, следовательно, между собой что-то уже обсуждали; то-то эйфории на лицах не наблюдается – скорее невысказанные и глубоко запрятанные страхи. А вот это уже не дело, надо их заставить эти страхи проговорить вслух, конкретизировать и локализовать, показать, что это не страшилка, не препятствие даже, а вполне решаемые трудности, закономерно возникающие при любом развитии событий в процессе управления чем-то, отличным от телеги с навозом. Да и у телеги на дороге время от времени попадаются колдобины, да ухабы.
Пусть привыкают, они не рядовые бойцы, которые после выполнения поставленной командиром задачи имеют полное право расслабиться и до получения очередного приказа ничем голову себе не грузить. Впрочем, за ними этого уже давно не водится, не наговаривайте на пацанов, сэр. Просто тот стремительный скачок Младшей стражи на новый уровень, который вам организовало дражайшее княжье семейство, их врасплох застал. И не диво – помните, как вас самого-то заколдобило еще там, после освобождения княгини? Хотя вы-то, сэр, в отличие от них, с теорией знакомы и должны были сразу понять, что происходит, – и то поначалу задергались. Так что, давайте-давайте, обозначайте им возможность решения и подводите к мысли, что это решение придется искать совместно. Вы-то его подсказать можете, но делать этого не будете – сам, Верунчик, сам».

– Ну, господа совет, спрашивайте.
Первым неожиданно подал голос Демка, хотя Мишка уже привык, что братец обычно вперед не лезет, ждет, пока выскажутся остальные, и только потом выдает что-то свое. Но, похоже, на этот раз Демьян решил своим обыкновением пренебречь. Откинув в сторону непослушную прядь волос, он хмуро посмотрел на брата, но в голосе его, несмотря на привычную угрюмость, отчетливо слышалось сочувствие, смешанное с надеждой, что Мишка сейчас развеет хотя бы самые худшие его опасения:
– Что, все так плохо? Я ж вижу, ты с самого пира смурной… И дорого княжья милость нам обойдется?
Ответить Мишка не успел – его опередил Митька.
– С кем воевать будем, Минь? И когда? – голос крестника звучал спокойно и деловито, а в глазах читалась решимость. Похоже, Дмитрий уже все для себя решил, и ему не хватало только приказа, чтобы козырнуть, щелкнуть каблуками и отправиться выполнять распоряжение – готовиться к следующему походу. Да и остальные, как отметил про себя Мишка, при этих словах словно выдохнули: воевать им было привычно и понятно. Не с глупым щенячьим задором встрепенулись в ожидании драки – выветрился из них задор за этот поход окончательно и необратимо – но с уверенностью молодых воинов, которые иной судьбы себе не желали. И, прекрасно все понимая, ее не страшились, а напротив, считали единственно для себя возможной.
Один только Мотька хмуро и безучастно рассматривал что-то перед собой.
– Навоюемся, Мить, – Мишка, оторвав взгляд от Мотьки, серьезно посмотрел на Дмитрия. – Это не задержится.
– С кем воевать собираешься? – Мотька, похоже, только и ждал, когда сотник отвернется от него, чтобы наконец заговорить. И то, что прозвучало в его голосе, Мишке не понравилось. Впрочем, и у остальных слова лекаря понимания не нашли. И опять первым вскинулся Демка:
– А ты? – кого другого Демьян придавил бы одним взглядом, но у Матвея самого из глаз разве что искры не сыпались. – Ты что, не собираешься? Лекарь… – последнее слово Демка почти выплюнул, как оскорбление, но Матюха среагировал на него совершенно неожиданно:
– Если бы… Говна пекарь! Какого я, осла иерихонского, лекарь! Так, недоучка… А у нас калеченных под Пинском сколько? Не считали? И я не считал, потому как не знаю, сколько их живыми до дома довезут! И сколько там еще… – он хмуро оглядел всех и снова перевел взгляд на Демку: – А кто их выхаживать будет? Кто вам задницы драные штопать станет? Дунька эта малахольная? Юлька уйдет…
– Ах ты, сука!...
Демьян с лицом перекошенным, как от внезапно дернувшего больного зуба, рванулся к Матвею, но на него с двух сторон навалились Митька с Кузькой.
«А ведь Демка-то из-за Юльки вскинулся! На вас, сэр, он и помыслить не может, а на Мотьку сорвался. За то, что тот его боль и страх сейчас вслух выговорил и тем самым сделал необратимым».
– Отставить!
Успевший вскочить с места и готовый к драке Матюха замер на месте. Демка замычал что-то невнятное, но тоже перестал дергаться. Привычка к дисциплине сделала свое дело, и более суровых воспитательных мер не потребовалось. Мишка холодно посмотрел на Матвея.
– Сядь. И этого отпустите, – кивнул он мальчишкам. – Нашли время…
Дождавшись, пока Матвей опустился на место, а Демьян проплевался от попавшей в рот шерсти тулупчика, в который его со всего маха ткнули лицом братья, Мишка потянулся к кувшину с квасом, заботливо поставленному вместе с иной снедью на расстеленном вместо стола потнике верным Антохой, перед тем как оставить своего сотника наедине с ближниками.
– Налейте ему, – Мишка передал кувшин Кузьке, – а то завтра с утра войлок из задницы выковыривать придется…
Кузька, принимая посудину, только кивнул, даже не усмехнувшись шутке, да и все остальные смотрели серьезно: подчеркнутое спокойствие сотника, похоже, подействовало на отроков сильнее, чем любой крик и ругань.
– Кто лечить будет, говоришь? – Ратников обращался к Мотьке, но смотрел на Демьяна. – Ты и будешь. Юлька если уйдет – значит, судьба. Или не судьба… Молчать! – Демка, порывавшийся что-то сказать, поспешно захлопнул рот. – Я сказал – уйдет, значит, так тому и быть. У нас свой долг – у нее свой, лекарский. И она ему не менее нашего предана. Так что ей и решать, чего от нее ее стезя потребует – не нам про это судить. Настена тебя и дальше учить будет – она баба разумная, капризам воли не даст и больных не бросит. А нет, так в Туров к отцу Ананию поедешь. Эти проблемы решать будем по мере их поступления – в рабочем порядке. И да… Чтобы про Дуньку я не слышал больше – она боярышня Евдокия, – Мишка усмехнулся уголком рта. – Будущая боярыня Лисовинова.
– Князь-то точно не откажется? – прищурился Кузька. – Мало ли что там говорено, а пока сватовства не было… Или уже все решено? – он задумчиво закусил соломину и вдруг протянул. – Ну да, понятно. Надо же князю Всеволоду чем-то свой сговор с ляхами прикрыть, а так хорошо получается: мы, выходит, не в полон его взяли, а тебе невесту добыли. Мономашичи сотничьей гривной нам окончательно рты заткнули… Так? Значит, тогда им прямой резон нас при первой оказии в битву какую-нибудь поперед всех пихнуть – чтобы со славой головы сложили…
«Опаньки, сэр, приехали… Признайтесь, не ожидали вы такого пассажа от Кузьмы Лавровича? Скорее уж от Демки. Ну-ну, выросли ребятки. И то, что Кузька думать начинает – уже хорошо. Хотя и не совсем правильный вывод сделал, но, тем не менее, самостоятельный.
Вот только где это он такого нигилизма успел нахвататься? Надо думать, сказывается близкое знакомство с княжьим семейством на ладье. В том, что князья сделаны из того же теста, что и все прочие, и ничто человеческое им не чуждо, они своими глазами убедились, отсюда и некоторое разочарование. Они-то их считали выше обычных смертных – уж больно князья далеки и выглядят неприступными, когда за ними с галерки наблюдаешь. Этакие небожители, почти из виртуальной реальности, хоть и слова такого тут пока не знают, а уж с понятием и совсем туго…
Кстати, не сболтните невзначай про эту самую реальность при поручике, а то как потом объяснять станете? После его оригинального определения форс-мажора как воли Божьей, это, пожалуй, и за Царствие небесное сойдет, да еще если в народ пустит… Отец Меркурий услышит – то-то обрадуется такому филологическому откровению! Замучаетесь отбрехиваться – ему-то книгами покойного отца Михаила вы мозги не запудрите.
А у Кузьки сейчас еще и переходный возраст, со всеми его прелестями, о себе знать дает. Цинизм у братца должен символизировать богатый жизненный опыт, надо полагать? У Демки-то с его вечным брюзжанием то же самое, в сущности, просто раньше проявилось. Да и остальные не слишком-то шокированы откровениями Кузьмы. Что ж, добро пожаловать в реальный мир, господа.
Главное теперь – не дать им в другую крайность удариться, а то сочтут, что князя можно мерить по тем же меркам, что и соседского дядьку, тем более – судить о его словах и поступках. Чревато».

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Среда, 12.08.2015, 10:53 | Сообщение # 4

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

– Ну, кто еще что скажет? – Ратников оглядел ближников. – Ведь думали уже об этом, верно?
– Не мог князь Вячеслав так решить! – упрямо мотнул головой Дмитрий, правда, в его глазах таилась не уверенность в своих словах, а скорее надежда, что Мишка разрешит его сомнения. – Не мог – слишком уж это… Да и князь Городненский тоже. И если решили Ду… боярышню Евдокию за Миньку отдать, так всяко не из-за того, чтоб откупиться! И гривна сотничья – не цацка бабья, чтоб ей вот так... Значит, обдумали все. Да и кто мы такие, чтоб князья перед нами распинались – просто бы велели сотнику своим щенкам рот заткнуть и все. Не верю! И боярин Федор…
– Так боярин Федор как раз не шибко этому радовался, – Артемий задумчиво пожал плечами. – Он и посейчас злой. А вот дядька Никифор возле князя на ладье все время вертелся, наверняка про сватовство ему и нашептал… Но ведь он-то Миньке дядька – разве же он поперек пошел бы? Не-ет, он тоже купец и нам родня. Это он, что ли, посоветовал князю так откупиться от нас? Не сходится – другое тут что-то…
– Боярин понятно почему злой, – буркнул Демка. – Он свою Катерину за Миньку хотел выдать, давно все сговорено, а теперь поперек князя разве дед пойдет?
– И священника нам в Ратное заместо отца Михаила вон как быстро нашли, – неожиданно выдал Мотька. Неожиданно, потому как Мишка ожидал, что про отца Меркурия первым вспомнит Роська. Впрочем, поручик Василий тут же согласно закивал:
– Ага, мы в монастыре слышали разговоры, там многие этому удивлялись… Ну, не хватает же священников, а тут сразу решилось. Стало быть, наш приход в епархии числится не из последних. И не абы кого к нам посылают: отец Меркурий сюда из самого Царьграда прибыл, с отцом Илларионом давно знаком. Говорят, тот сам его вызвал себе в помощь. Греков ученых и в самом Турове не много, думали, он там и останется при епархии, а его к нам, в глушь отправили.
– А с чего ты взял, что он ученый? – опять влез Кузька. – Дядька Савелий сказал – ратник он, только что в рясе. И правда, на воина больше похож, чем на монаха.
– Ну так ноги нет, может после ранения и пошел в монахи, – Мотька рассудительно пожал плечами. – Он с нами в монастыре разговаривал… Точно, ученый. Хотя на отца Михаила покойного вовсе не похож.
– Так где же тебе такого второго взять? – Роська со вздохом перекрестился. – Таких, как отец Михаил, Царствие ему небесное, и во всем свете нету больше, наверное! И в монастыре про него то же говорили: истинно был святой человек. Такие в сотню лет один нарождаются, небось… Не иначе, он за нас и попросил Там Спасителя… – Роська снова перекрестился, теперь истово. – Вот нам удача и пошла в этом походе – ведь чудом же только… И князя пленили, и княгиню вызволили, и князь потому нам благоволил! С нами Бог, истинно! Да, Минь?
– Истинно, Рось, – кивнул Мишка. – Только с Божьей помощью и выкарабкались. На этот раз.
– Так значит, Кузька прав? – Митька хмуро взглянул на своего сотника, словно ждал приговора. – Князья нас, как детей малых…
– Нет, Мить, не прав. – Мишка неспешно налил себе кваса. – Не стали бы князья от нас откупаться. И ты верно сказал: гривна – не разменная монета на торгу. И не награда это, а признание, что мы, Младшая Стража, можем оказаться полезными князю. Но не думайте, что одной только доблестью мы себе такое признание добыли. То, что мы князя пленили и княгиню выручили, одно дело. Но это могло еще всяко обернуться, если бы нас сочли опасными. Или неуправляемыми.
– Опасными? – Демка недоверчиво повертел головой. – И чем же это мы можем быть князю опасны? – он зло усмехнулся. – При нужде раздавит и не заметит…
– Ну не очень-то нас на переправе и раздавили! – хмыкнул Артемий. – И заметил все-таки …
– В том-то и дело! – Дмитрий досадливо поморщился. – Заметил. Оно, конечно, лестно, но теперь от нас ждут невесть чего. А нам, если уж честно, просто повезло! Против взрослых воев в бою мы еще не сила. И погибло у нас много, прав Матвей. Хорошо, в Турове отроков у Свояты забрали, – он коротко улыбнулся. – Я на днях говорил с ними – они от радости, что так повезло, не знают, каким святым молитвы возносить. Стараются… Но ведь их мало, да и учить их еще и учить.
– Будет нам пополнение, – Мишка кивнул Дмитрию. – Отец Феофан обещал сирот собирать и нам присылать. Ляхи много весей разорили, бродяжки зимой в Туров потянутся непременно, монастыри всех накормить и приютить не в состоянии. А учить… Учить всех придется, и нам самим учиться тоже. Опыт в этом походе мы получили немалый, и если из него верные выводы сделаем, то в следующих потеряем уже меньше. Недаром говорят, что наука воевать кровью пишется.
Теперь князь… Он прекрасно понимает, что мы еще в полную силу не вошли, но мы ему показали, что польза с нас уже сейчас есть. И это пока что наше главное достижение. Нас же в Турове проверяли все, кому не лень, со всех сторон рассматривали…
– Тоже мне, купцы на торгу! – скривился Демка.
– Именно, Дем! А мы все – товар! Вы что же думаете, от нечего делать перед выходом в город дядька Арсений у отроков даже уши проверял – чистые ли? А друг его, Бояша, от встречи расчувствовался да по доброте душевной повел всю ораву в корчму, кормить-поить? На нас смотрели и оценивали. Разные люди – и на торгу, и в корчме, да везде, где появлялся хоть один из нас! И все это потом на весы легло и свое дело сделало. Так что мы свои головы сохранили и гривну заработали не только и не столько доблестью в бою, а если совсем честно, так и вовсе не доблестью. Бой – что, прошел и все. Услуга, которую уже оказали, ничего не стоит, ценна только та, которую с нас можно получить в будущем. Так что для нас ничего не окончилось – все только начинается. И гривна моя, и Дунь… боярышня Евдокия – не награда, а поводок, на котором собак водят. Ну так и поводок для пса – награда: дурных и непригодных к службе забивают…
– Значит, как ни воюй, а все одно у князя почета не сыскать! – зло сплюнул Демка. – Голову бы сберечь – уже за счастье.
– Возле князей – возле смерти. Или не знал? Не нами придумано.
– И чего от нас хотят? – криво усмехнулся Кузька.
– А вот это, господа совет, и есть главный вопрос… – Мишка обвел взглядом своих посерьезневших ближников, – и ответ на него нам теперь постоянно придется искать. Чего от нас хотят – на самом деле, а не то, о чем говорят вслух? Как нам извернуться, чтобы и князя не разочаровать, и свою голову на плечах сохранить? Ну, или хотя бы дуром ее не потерять. Кто до чего додумался?
Артемий будто только и ждал этого вопроса, выпалил сходу:
– Я так прикинул, Минь, князю именно то и глянулось, что мы не как все воюем. Латная конница, конечно, сила, но латная дружина у него и своя есть. А вот, как мы, дружинники не сумеют. И самострелов наших не знают. А то, как мы княгиню освобождали, даже дядька Егор оценил – сказал, никогда подобного не видел… Князю же это наверняка доложили. Вот я и думаю – теперь именно такие дела нам князь поручать и будет. Раз никто, кроме нас, не умеет. Так? – Мишка изобразил взглядом заинтересованность, поощряя Артемия к дальнейшим рассуждениям. – А потому нам надо и дальше такому же учиться, чтобы лицом в грязь не ударить и доверие оправдать. И еще можно всякое… Хотя бы побродяжками прикинуться: кто не знает, и не подумает на отроков, что вои. Или вон скоморохами. А самострелы в поклаже припрятать, мол, это у нас инструменты, а как рассядутся слушать, так…
«Вот они, вечные ценности, в смысле, штампы - в полный рост. Эх, жаль, Голливуда еще нет, тебя бы туда сценаристом – с руками бы оторвали…»
Судя по выражению лиц ближников, остальные фантазий Артюхиной артистической натуры не разделяли. Первым не выдержал Демка, как самый прагматичный.
– Чего мелешь-то? Как ты самострелы спрячешь? Под гусли, что ли, раскрасишь? Найдут в поклаже – порубят, и выхватить не успеешь. И вообще, невместно воинам в скоморохов переодеваться – воевода не позволит. И прочие ратники таких ни во что ставить не будут. А князь и подавно… – скривился он. – Да и зачем это ему понадобится? Опять княгиню освобождать, что ли?
«Тьфу-тьфу-тьфу… Мне и одного раза выше крыши хватило».
– Почему обязательно княгиню? – Артемий, похоже, никак не хотел отказываться от своей «гениальной» идеи – стать отрядом специального назначения с переодевашками при княжеской ставке, даром, что понятия такого не знает. – Еще много чего случиться может… Непредвиденного.
– Чего, например? – поддержал Демку Димка.
– Да мало ли чего! – Артемий почесал в затылке. – Всякое. Вон, что княгиню похитят, тоже никто не ждал, однако случилось. И если бы не мы, неведомо чем закончилось бы.
– Тогда нам не в скоморохи надо, а всем у дядьки Стерва учиться, как разведчики, – Демка хоть и раскритиковал Артюхину фантазию, но сама идея ему, по-видимому, показалась разумной, во всяком случае, он продолжил развивать тему: – И такие же одежи лешачьи, как у них, на всех пошить. А самострелы не под гусли, а под такие же пятна зеленые раскрасить и на них махрушки разные налепить. И научиться всякому, как дядька Егор рассказывал, некоторые вои умеют – ночью видеть, под водой с соломинкой сидеть. Если подкрасться незаметно надо – одежу и оружие в мешки кожаные непромокаемые сложить и под водой. А в нужный момент выскочить, когда не ждут. А еще с Прошкой поговорить, может ли он так собак выучить, чтоб они по команде тихо подкрадывались и сзади кидались по приказу…
«Тушите свет, сушите весла… Понесло Остапа…»
– А на собак тоже одежи лешачьи пошить? – фыркнул Димка.
– Ну не пошить… а если покрасить их? Для дела же… – загорелся Артюха.
– Прошка тебе покрасит! – отмахнулся от него Роська. – Все тайные места, так что не отскребешь потом… Будет вам ерунду-то нести, не о том говорите! Вот что хотите со мной делайте, но не верю я, что наша доблесть так князя поразила. Он бы тогда при себе нас держал.
– Нет, князь так думать вообще не может! – возмутился Димка.
– Много ты знаешь, как князь думает! – вскинулся в ответ Артюха, но Дмитрия с мысли не сбил.
– Как он думает, я не знаю, – решительно тряхнул головой старшина. – Но вот так – точно не будет. Так думать может Корней Агеич. И то, не боярин Лисовин, а сотник, когда к бою готовится. Он думает, как десятки в бою использовать, да кого куда поставить способнее, чтобы они больше пользы принесли –лучников дядьки Луки, мечников, нас, Младшую стражу. А князь… Не так, и все! – Димка подумал еще и добавил: – Ну вон, когда я к Кузьме в кузню иду и прошу его самострел сделать или там кольчугу починить, я же не говорю ему, кого из помощников горн раздувать поставить, а кого – кольца клепать или еще что. Мне от него оружие надобно получить. Так и тут…
– Но если мне кто знающий по железу потребуется для чего-то, а его помощника я отметил, как рукодельного, так я его у Кузьмы и уведу. – возразил Демка. – Или вон, боярин Корней велит – и заберет в Ратное, в кузню.
– А это еще посмотрим! – взвился Кузька, как будто брат и впрямь покушался на его помощников. – Уведет он! А дед и не станет. Да и зачем ему мои обалдуи сдались? Будто отец себе помощников в Ратном не сыщет при нужде… – он задумчиво почесал за ухом. – Вот и князь… Не вяжется тут что-то. Верно Митька говорит: мы для него сопляки еще и против взрослых ратников – никто… Что мои бездельники против хоть бы и подмастерья туровского, но хорошо обученного – я там по торгу походил, видел, что они умеют, мне еще учиться и учиться до того мастерства, даже и батя не все сможет повторить…
– Так я и говорю… – Артюха попытался было опять спорить, но Мишка остановил его движением руки и с интересом поглядел на Кузьку:
– Продолжай.
Тот замялся, прикидывая про себя, как точнее выразить свои мысли и решительно рубанул воздух рукой:
– Если бы князь решил, что от нас какой-то толк со временем выйдет или при нужде и сейчас в походе на что сгодимся, то он по другому все сделал бы. Он бы милость свою оказал, конечно, одарил чем-нибудь, но скорее через деда. А так, как тебя, и не всякого взрослого сотника награждают. И гривна, и земля под усадьбу. Так? Значит, именно мы, такие как есть, хоть еще и не воины, а ему надобны... И вопрос – зачем мы ему такие? И не только князю Вячеславу – князю Городненскому тоже. Хоть мы его и пленили, и людей его побили, а он вон Евдокию за Миньку сватает, да так, что и отказаться никак нельзя. Хоть и не княжна, но ему она, как дочь, значит, и приданое за ней хорошее даст. Ему, выходит, тоже от нас чего-то надобно? Минь, уже известно, что за Евдокией дают?

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Среда, 12.08.2015, 10:56 | Сообщение # 5

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

– Землю, Кузя. И боярство, коли эту землю удержим.
– Коли удержим? – переспросил Дмитрий. – И где же та земля?
– Далеко. На порогах, что за Городно.
От такой новости мальчишки моментально напряглись – смысл сказанного до них дошел сразу.
– У ятвягов?
– Да. У тех татей, что вместе с ляхами пришли…
– Значит, не мог ты отказаться, Минь, – Дмитрий не спрашивал, а отвечал на свои мысли. – Никак не мог. Иначе всем бы тогда головы не сносить.
– И так, похоже, не сносить, – хмуро констатировал Демка. – Поляжем мы там. С ятвягами воевать – не татей одиножды из схрона выманить… Вот тебе и княжья милость! И ведь сами полезли... Надо было исполнять, что воеводой велено, а мы, дураки, обрадовались – князя пленили! Знали же, что Всеволод Городненский родня князю Вячеславу, вот и пусть бы сами они промеж себя решали по-родственному… – зло сплюнул он.
– Да, сами влезли, – Мишка налил себе еще кваса. – Только не прав ты, Дем, мы ошиблись не тогда, когда князя пленили, а раньше. Когда коров пасли, думать надо было. Сидели же себе спокойно – чего нам не хватало? Тепло и сытно… Многие и посейчас так сидят, а мы, дурни, циркус затеяли, да еще и крепость строить взялись… – он пристально оглядел остальных. – Что, распускаем всех, да по печкам?
– Не выйдет теперь, по печкам, Минь, – усмехнулся Кузька, – вляпались уже… Только что теперь делать-то? Наших сил пока не хватит…
– Как – что делать? Воевать! – у Дмитрия на этот счет не было никаких сомнений. – И Корней Агеич Младшую стражу не бросит. Сотня сто лет в Погорынье среди язычников выстояла – небось, им не легче было.
– То сотня… Что еще воевода скажет? – насупился Демка. – Устроит он нам… встречу.
– Устроит, конечно, – согласился с братом Кузька. – Только против княжьего слова и он не пойдет. Недаром боярин Федор на Погосте задерживаться не собирается – я сам слышал, как он говорил с дядькой Никифором, что тоже с нами в Ратное едет. Да и дед... – Кузька замолчал на полуслове, подергал себя за вихры и протянул: – Во-он оно что! А я-то голову ломал, зачем мы князю? Выходит, мы ему без надобности, только вот мы не сами по себе – мы при сотне… И земли, что за Евдокией дают, нам самим не занять и не отстоять. Так что из-за сотни князь нас и привечал, больше никак!
– Сотню? – с сомнением пожал плечами Демка. – Но сотня и так князю служит, воевода по княжьему слову и сотню, и нас, и все дружины боярские поднимет и пойдет, куда велено…
– Так то по княжьему слову. – Кузька отмахнулся от брата. – А то сами. Пойдем и там осядем… Да, Минь? Только зачем?...
– Так, Кузя, – кивнул Мишка. – Верно мыслишь. А зачем… Князю земли нужны. Они пока ничьи, а сядет там его боярин – станут княжьими… – Мишка подмигнул внимательно слушающему Дмитрию. – Вот, Мить, и ответ на твой вопрос, чем князь думает. Если сотник думает десятками, воевода – дружинами боярскими, то князь – землями. Погорынье и так уже наше.
Сотня свою задачу выполнила, и нужды в воинской силе тут больше нет. Тем более такой – кованой рати. Через поколение Ратное станет просто селением, ну, самое большое – городком, боярин Корней Агеич о своей вотчине позаботится, конечно, но сотня и ему без надобности – ее заменит боярская дружина. Он потому и поддержал нашу Академию, чтобы воинское умение вовсе не выродилось. Только все равно, если меч в ножнах держать, он ржой покроется. И с людьми то же самое.
Так что сотне придется или уходить туда, где ее воинская сила и умение в дело пойдут, или она не то что никому тут не нужна – она опасна станет. Конечно, нам бы еще несколько лет поучиться, да возмужать, но тут, как Бог рассудил. Это наша удача, от которой грех отказываться. Конечно, кровью за нее заплатим, и немалой, но по-другому и не бывает.
– Сотня среди язычников именем Божьим выстояла! – Роська грохнул себя по колену. – Свет Христианства несла в земли языческие, а Господь ее хранил. И нас не оставит! Я так думаю – он нас и ведет на эту стезю.
– Да, Рось, и это тоже, – согласился с крестником Мишка. – Только у нас, кроме Веры, еще и помощь будет немалая. Сотня сюда когда-то шла сама по себе, а у нас за спиной и Никифор с казной, и другие купцы – им интересно путь по Неману обезопасить, опять же князь Городненский просто так Евдокию замуж отдает – он и о ее будущем печется. Значит, поддержит нас.
И святая церковь тоже – отец Меркурий не просто так нашелся. И еще пришлют священников, когда на пороги двинемся. Не только мы своими мечами и самострелами свет истинной веры понесем – вера сама по себе оружие. Мы выполняем волю церкви, а она поддерживает нас. Сотня в Погорынье своей стала, когда утвердила здесь христианство, а нам предстоит то же самое сделать на порогах – чтобы не оборону среди язычников держать, а своими их сделать… Но про это мы еще не раз поговорим – дома уже, а может и в дороге еще соберемся.
«Хватит для начала, сэр. Считайте, что вы сейчас сделали вступление в курс лекций по управлению административной единицей «Великое княжество» в условиях зарождающегося феодализма для командного состава будущей государственной элиты. Пусть это переварят».

Затянувшуюся было паузу прервал Артемий – он первый пришел в себя от свалившихся мальчишкам на голову перспектив и в силу характера почувствовал необходимость разрядить общее напряжение.
– Значит, под Городно идти… – дурашливо почесал он в затылке и скорчил разочарованную физиономию. – А я-то думал, мы в Туров теперь насовсем переберемся… Минька в чести у князя, боярином станет, там вон какая усадьба-то! Если построиться – можно всю Младшую стражу разместить.
– А тебе непременно в Туров надо? – хмыкнул Кузька. – Или боишься, девки там осиротеют? Глашка-то утром провожать прибежала. Или это Клавдюха из-за овина выглядывала и тебе знаки какие-то делала? Я в утренних сумерках и не разобрал… – под дружный смех остальных добавил он.
– А тебе завидно? – Артемий и не думал смущаться. – Да и не было ничего такого – я ей песню пообещал на бересту списать. Уж очень девкам понравилось, что мы накануне вечером пели. Про калину…
– Ага, ты бы ей еще про Дружинушку списал, – недовольно буркнул Роська. – Охальник. Греха не боишься!
«Опаньки, сэр! А вот это вы пропустили… Артюха-то не терялся, оказывается. И он ли один? Вот еще наказание! С сыном ТАМ об этом не думал, а тут… Не приведи Господи – девка какая после нашего гостевания в подоле принесет, да на нас покажет? Женить пора засранцев, ей-богу. Причем женить с пользой для рода, а не как получится. Вот матери еще заботу принесу…
Но с другой стороны, хорошо, что мальчишки разговор на баб свернули: самое то, чтобы им сейчас напряжение снять… Жаль, тут футбола нет! Научить, что ли? Кожаными мячами в Турове мальчишки на улице играли…»
– Какой же грех может быть от радости? – удивился меж тем Артюха. – А песня – она завсегда радость. А кроме песен и не было ничего. Или я вовсе без ума? – он смерил Роську насмешливым взглядом и ехидно ухмыльнулся: – Это у тебя против бабьего племени никакой защиты нет. Вот попомни мое слово – уведет тебя какая-нибудь девка, как телка на веревочке, и даже замычать не успеешь!
У поручика Василия от возмущения аж уши вспыхнули. Он смерил Артюху полным сожаления взглядом и провозгласил наставительно:
– Это тебя, как телка, блудницы на веревочке к греху тянут. Ибо ты на них с вожделением смотришь, а значит – уже согрешил. А блудники и прелюбодеи Царства Божия не наследуют. На жен взирать бесстрастно надобно – тогда они власти над нами иметь не будут…
«Ох, как тут все запущено, спасибо покойному отцу Михаилу, прости Господи…В их-то годы, да чтоб на девок бесстрастно смотреть? Этак и до импотенции недалеко. Нет, точно, как в том анекдоте – замуж, дура! Срочно замуж! В смысле – женить… И жену подобрать горячую, чтоб мозги на место встали».
На остальных отроков Роськина проповедь впечатления не произвела, и хотя спорить о ним о Святом Писании никто не решился, однако и поддержки его слова не встретили. Артюха только отмахнулся:
– Кто о чем, а ты о вожделении. Говорю тебе – наши песни девкам понравились. Да и сами они голосистые оказались. Кабы подольше там побыли, я бы такой хор затеял – не хуже, чем в крепости на посиделках! Вон дочери плотников едут – уж на что им нынче не до песен, а я вчера вечером слышал – две тихонько напевали что-то. Узнать бы чьи, голоса чистые, будто ангельские. Может и еще есть.
– Девки? – заржал Кузька. – Есть, как же… Даже и ничего очень. Какие у них голоса, не знаю, а вот это самое, – он изобразил руками в воздухе нечто волнообразное, должное обозначать очертания девичьих прелестей, и закончил под общие смешки: – все на своих местах!

***

Нет, не напрасно Ратников еще в своей прошлой жизни не любил всякие непредвиденные сюрпризы, внезапно сваливающиеся на голову вопреки хорошо продуманным планам. Вот как-то не сложились у него с ними отношения – и все тут. Даже и приятные сами по себе вещи, функционируя в пожарном режиме, могут создать массу неприятностей, а уж неожиданные неприятности – и подавно… В последние годы жизни ТАМ так получалось, что «везло» именно не на нежданные праздники и подарки, а на катастрофы, включая вдовство, арест и следствие, когда жизнь резко и стремительно ломала свое течение, обрушиваясь, как река на порогах – и только щепки во все стороны.
Да, собственно, и здешний его опыт это только подтверждал – тот же князь на переправе, свалившийся у них на дороге, будь он неладен. Поэтому когда на Княжьем Погосте навстречу передовому отряду из ворот выехали пятеро отроков с самострелами, Мишка напрягся в нехорошем предчувствии: его северный тезка – в просторечье большой пушистый песец – в очередной раз норовил подкрасться с тыла и вцепиться в загривок. Причем чувство это только усилилось, когда в самом мелком из всадников он узнал Сеньку.

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Суббота, 23.01.2016, 17:10 | Сообщение # 6

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Глава 2 (отрывки)

Сенька пыжился изо всех сил, стараясь выглядеть как можно солиднее. Казалось, он и задумал этот выезд из ворот Княжьего Погоста навстречу возвращавшемуся из походу воинству, чтобы произвести впечатление на старшего брата. Затея, надо сказать, удалась, хотя и не совсем так, как рассчитывал самый младший Лисовин: уж очень потешно выглядела Сенькина мордаха в попытке соответствовать торжественности момента. И даже тревога, с которой молодой сотник встретил неожиданное появление братца, не умалила его стараний.
Мишка, скрыв улыбку, оценил и выправку, и лихой доклад по всей форме, но, отвечая на приветствие, совсем забыл про свою сотничью гривну, что не вовремя сверкнула из-под распахнувшегося тулупа. Она-то все и испортила. Сенькины глаза распахнулись, увеличившись чуть ли не вдвое, резко поменяли фокус, словно приклеившись к шее брата, а строго-официальное выражение сползло с ребячьей физиономии, и сменилось настолько восторженным обалдением, что стало понятно: весь остальной мир для Сеньки с этого мгновения перестал существовать. Он ничего не слышал и не видел, кроме золотой сотничьей гривны. Точно такой же, как у деда.
– Минь… – наконец, сглотнув, растеряно выдал мальчишка, окончательно разбивая вдребезги всю им же задуманную торжественность обстановки и захлопал глазищами. – Это… это что?.. Гривна?.. Сотничья? Настоящая?.. А как?..
Лица его старших спутников – Петьки, Николы и Леньки с Гринькой – выражали не меньшее обалдение, но парни сумели удержать себя в руках и промолчали, не поддавшись порыву, простительному младшему. То, что сопровождали Сеньку именно они, Мишка сразу отметил про себя, как дополнительный звоночек, подтвердивший его опасения: появление отроков в полутора переходах от Ратного, да еще в таком составе, ничего хорошего не сулило, что не отменяло искренней радости при виде живых и здоровых двоюродных братьев и двух купчат. Хоть и слышал он, что курсанты коммерческого отделения Академии благополучно добрались до крепости, но одно дело знать, и совсем другое – убедиться в этом собственными глазами. Правда, слегка подпортило эту радость не к месту всплывшее воспоминание о том, что Ленька с Гринькой – родичи той самой вдовицы Арины, о судьбе которой отчего-то так неожиданно и подозрительно беспокоились самые разные люди в Турове – от дядюшки Никеши до мутного типа, приставшего к Мишке на пиру.
Благодаря тому, что Арина – кстати сказать, весьма привлекательная молодая женщина – неожиданно свалившись им всем на голову, умудрилась совершенно непонятным образом сходу, можно сказать, изгоном взять такую неприступную крепость, как сердце Немого и, с дедова благословения, была признана членом семьи, делало и этих мальчишек почти родичами. Во всяком случае, не чужими. Мишка ничего против такого родства не имел, тем более что где-то в обозе маячил отнюдь не бедный купчина Григорий, отец Леньки и дядька Гриньки. На глаза сотнику и бояричу он особо не лез, но, тем не менее, выдал пару весьма прозрачных намеков, позволявших строить некие, пока еще смутные планы о создании противовеса ушлому дядюшке.
То, что Сенька прибыл на Княжий погост в сопровождении исключительно Лисовиновской родни, заставляло думать, что сделано это не просто так. Особенно если учесть, что дед и вся сотня должны уже находиться на месте, в Ратном.

Мишкины наихудшие ожидания оправдались, когда после приветствий Сенька, переварив новости про гривну и княжью милость, вспомнил, наконец, о своих обязанностях гонца и принялся докладывать о том, что произошло дома в их отсутствие. Новости оказались такими, что доклад пришлось прервать, и продолжил его Сенька уже в горнице боярина Федора, где собрались ближники, включая Илью, Егоров десяток и самого боярина. Герр Теодор желал знать подробности последних событий во вверенном ему территориальном округе.

...

Именно эти новости и стали причиной того бардака, что устроил на въезде в ворота Илья, и поспешного, без заезда в Ратное, форсирования отроками Пивени. Никак нельзя было допускать, чтобы дед отдал приказ Младшей страже – неважно какой, ибо прилюдное неподчинение молодого сотника воеводе приравнялось бы к бунту, и тогда назад пути уже не осталось бы – только через кровь, и кровь немалую. А вот то, что отроки, не заходя в Ратное, самовольно ушли в крепость, давало шанс потом договориться без «потери лица» и этой крови избежать. Небольшой шанс, но, тем не менее, пренебрегать им не следовало. К тому же Мишка сильно надеялся, что новости, привезенные боярином Федором и Никифором из Турова, немного охладят деду голову.
К счастью, мост оказался не разобранным, так как по льду на рысях идти было еще опасно, а долго возиться с переправой на виду у всего Ратного было некогда. В общем, после всего произошедшего Мишке для полного счастья не хватало как раз этого самого змея, в лучших креативных традициях приветствовавшего усталое войско при возвращении домой. И даже православная тематика изображения вполне соответствовала моменту.
– Сенька! Не знаешь, кто это у нас в крепости такой рукодельный нашелся? Додумались, тоже мне…
– Так это Кузнечик! – младший брат выглядел довольным, словно он сам этого чертового змея сделал и запустил. Впрочем, это предположение недалеко ушло от истины. – Мы все ему делать помогали! Даже девки полотнище шили… Переживали только, чтоб когда вы приедете, ветер был, какой надо, а то бы не вышло так. А я сразу и сказал, что коли это книжная наука, так ты про нее знать должен. А они еще спорили! А Кузнечик, он такой, он умеет…
Наличие в крепости какого-то Кузнечика, который «умеет», Мишке мало что прояснило, но разбираться с этим прямо сейчас было некогда – впереди ждала еще одна переправа. Паром, в силу конструктивных недоработок не снабженный функцией ледокола, через реку уже не курсировал, а лед, недавно сковавший Пивень, был еще опасен, поэтому переход по нему на тот берег полусотни всадников оказался не самым простым занятием: пришлось спешиться, вести коней в поводу, да еще и слеги перед собой накидывать. Едва управились до темноты. То, что из Ратного вслед за ними никто так и не пожаловал, конечно, утешало и вселяло надежду, что его расчет оказался верным, но окончательно Мишка успокоился, когда все отроки оказались в крепости, а ворота заперты.

Что бы там ни случилось, а мать от ритуала, заведенного еще при прошлом возвращении, из-за болота, отказываться не собиралась и приготовилась, как положено. Все атрибуты этого действа, включая построенных в торжественном карауле отроков и девок в лучших нарядах, а также остальных обитателей крепости, присутствовали в полном объеме. После обязательного доклада и прочих официальных мероприятий Мишка вначале ненадолго уединился с матерью, чтобы узнать от нее детали замысла деда.

Только войдя в горницу, Мишка понял, насколько он соскучился по Анне. Лисовин в нем не забыл, что она – самый родной человек, а Ратникова резануло сочувствие при виде новых жестких складок возле губ и на лбу, и темных кругов под глазами. Новый статус боярыни и хозяйки в крепости давался ей явно не просто, но она держалась: вернувшееся из похода войско встречала Боярыня. Здесь же, с глазу на глаз, его ждала Мать.
– Ну, здрав будь… Сотник? – только глухой не расслышал бы в этом вопросе гордости за сына.
– Сотник, матушка!
– И… – полушепотом, – княжий зять?
– Откуда ты..? – за вырвавшийся идиотский вопрос Мишка чуть не шлепнул себя по губам.
«Ну конечно, ей уже обо всем доложили, и наверняка не один раз. Для всей Младшей стражи поголовно, что гривна, что Дунька – одинаково. Княжья награда».
– Оттуда! Птички на хвостах принесли! – соглашаясь с невысказанными мыслями сына, Анна фыркнула самым неподобающим для боярыни образом и, не удержавшись, повторила вопрос: – Так все-таки, сынок, правду они мне начирикали, а?
– Правду, матушка, – тяжело вздохнул Мишка.
– Что такое? – моментально встревожилась она. – С невестой что-то не так?
– Да не с ней, – отмахнулся Мишка. – Ты же сама говорила мне, что возле князей – возле смерти. Помнишь, тогда весной? Слишком быстро и слишком высоко взлетаю, матушка. Сама понимаешь, такую дичь подстрелить много охотников найдется.
– Конечно, найдутся. Вот только дичь разная встречается. Ты же у меня не утка, а сокол! – и опять в словах Анны звучала откровенная гордость матери за сына, а рука сама собой потянулась вверх – потрепать, как в детстве, голову, пригладить непослушные вихры. – Вот и вырос ты у меня, сынок, скоро и не дотянусь. Нагибаться тебе придется.
Анна приподнялась на цыпочки и дотронулась губами до лба Мишки. И опять Лисовин с Ратниковым, действуя вроде бы одинаково, на самом деле разделились: четырнадцатилетний Лисовин, обхватив мать руками, прижался к ней в поисках утешения, а Ратников обнял женщину вдвое моложе себя, чтобы защитить и поддержать. Анна же, не подозревая об этом раздвоении, купалась в сыновней любви.

...

* * *

В общем, боярыня добавила ненамного больше того, что уже сказал Сенька, и оставалось только ждать, что в сложившейся патовой ситуации предпримет дед. Чтобы не тратить время попусту и прикинуть как можно больше вариантов дальнейшего развития событий, Мишка собрал совет ближников вместе с Филимоном, исполнявшим в отсутствие Алексея обязанности старшего наставника. Тем более что после ухода младшей стражи на ляхов покалеченный ратник, по поручению боярыни Анны, занял должность воеводы, да так на ней и оставался, потому что Рудный задерживался в Ратном.
Мизерный шанс на примирение с Корнеем всё-таки имелся, если дед сделает вид, что сегодняшний инцидент – мелкое недоразумение и ничего особенного не произошло, поэтому Мишка решил пока не посвящать отроков во все нюансы. Бунт и сохранявшаяся опасность нападения из-за болота сыграли ему на руку: никого не удивило усиление мер безопасности и ужесточение пропускного режима, включая приказ не пропускать в крепость без предварительного доклада бояричу никого, хоть даже и хорошо знакомых, даже отсутствующих наставников и самого Илью Фомича. Порядка ради.
– Минь, а если боярин приедет и велит пустить?.. – почесал в затылке обескураженный такими строгостями Роська.
– А хоть и сам князь! – стукнул ладонью по столу Мишка и подмигнул ближникам. – Только зауважает нас за то, что воинский порядок блюдем, как положено, и службу понимаем правильно. Ясно? Выполнять!
Боярыня и воевода распоряжение боярича утвердили, на этом совет и закончился.

А после него навалилось то, о чем Мишка старался не думать все это время, но забыть так и не смог. Юлька…
Мишка еще в Турове все решил и не переменил бы своего решения, если вдруг получилось бы этот кусок жизни «отмотать назад», как пленку. Но решить – одно, а глядеть в ее глаза и знать, что уже не твои они, глаза эти – совсем другое.
И еще – что-то такое случилось после поездки в монастырь, где три княгини плюс великая волхва выворачивали его мехом внутрь… То ли Нинея его там заворожила, ведьма старая – с нее станется, то ли монастырский ладан, черт бы его побрал, подействовал и перекрыл канал связи. С чем? А хрен его знает, как назвать! Ратников всегда был атеистом и материалистом, и отказываться от этого не собирался, но после всего, что с ним произошло, отрицать, что есть что-то такое… Непознанное… Не Бог, конечно, сидящий на облаке, а нечто большее, чего пока не мог постигнуть человеческий разум в силу своей природы, как мужчина не может почувствовать и понять женское начало изнутри, ибо иной и по-иному устроен.
Астрал или космос, да хоть карма – называй, как хочешь, главное, оно действует – непостижимо и непредсказуемо, не всегда отчетливо, но действует. Иногда это ощущение так пробивает, что буквально печенкой начинаешь воспринимать прикосновение к твоей душе чего-то незримого. И вот эти невидимые нити оборваны, словно водопад, внезапно застывший в пространстве, как при замершем кадре на мониторе компьютера.
Юлька, ничего еще не знавшая об этой катастрофе, с сияющими глазами стояла, как и в прошлый раз, недалеко от матери, и так и тянулась к нему навстречу. Почувствовала она что-то? Или показалось? Но в какой-то момент, когда Мишка встретился с ней глазами, между ними словно рухнуло что-то, и встала глухая стеклянная стена, через которую не докричаться и не достучаться. Или он себе это придумал, потому что уже знал про эту стену заранее, а она так и будет биться об нее, не видя и не замечая, пока тоже не узнает. Отроки не смолчат, для них Дунька, как и гривна – и их награда тоже.

Юльку долго искать не пришлось: где же еще быть лекарке, как не в лазарете? Полноценный медосмотр прибывших она, конечно, провести в этот же день не успевала, но осмотреть раненых и устроить Мотьке выволочку за какую-то найденную оплошность ей времени хватило. Более чем достаточно на первый день – и так уже стемнело, а она все еще хлопотала, привычно переругиваясь с кем-то.
Мишка задержался возле двери, непроизвольно оттягивая тот момент, когда надо будет войти, а потом остаться с ней наедине. И что-то говорить, отвечать на вопросы, самому спрашивать, а думать только о том единственном, что надо сказать. Пока она не услышала случайно. Если уже не услышала.
Толкнул дверь, сердясь на себя за то, что мнется на пороге, как пацан, вошел в ярко освещенную свечами горницу – их для лазарета не жалели – и наткнулся на ее потухший взгляд. Знает!
– Ну, здравствуй, сотник… – Юлькин голос звучал ровно и отстраненно. Всего он ожидал – криков, оскорблений, слез… Хотя, пожалуй нет, от Юльки вряд ли, скорее, гордого молчания – не тот характер, но вот это спокойное «сотник» с хорошо знакомыми Настениными интонациями было уже слишком. Делать ему тут больше нечего, разве что повернуться и уйти. Может, так правильнее, но он не мог сбежать, будто струсил.
– Здравствуй, Юленька…
– Опять под железо дуром подставился? Чего у тебя там? – и снова голос спокойный и деловой, самую малость насмешливый.
– Да нет, обошлось на этот раз.
– Тогда чего не спишь? Отбой уже проиграли… – Юлька пожала плечами и отвернулась, зарывшись в свои торбочки.
Девчонки, Юлькины помощницы, испуганными мышками забились в угол, хмурый Мотька и несколько отроков – постояльцы лазарета – замерли, кто где был, усиленно изображая из себя живые скульптуры и пытаясь слиться с обстановкой, но Мишку сейчас они мало занимали. Чувствуя себя полным дураком, он все-таки попытался… Чего? А и сам не знал, чего.
– Поговорить надо, Юль…
– Не о чем, сотник. Да и некогда мне, – Юлька спокойно и устало взглянула на него и кивнула себе за спину. – Видишь же, дел нынче много. У тебя срочное что? А нет, так иди, отдыхай…
Больше ему тут делать было нечего. Мишка повернулся на каблуках и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Все.

* * *

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Суббота, 23.01.2016, 17:16 | Сообщение # 7

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Про змея и его создателя – неведомого рукодельного Кузнечика, который в его отсутствие завелся в крепости, Мишка вспомнил, уже засыпая. Подумал, что завтра непременно надо увидеться с мальчишкой и, наконец, поговорить. Между прочими делами он успел выяснить, что Кузнечик – это тот самый приблудившийся мальчонка, о котором ему докладывали накануне похода. Тогда разведчики Стерва ночью привели беглеца из-за болота. Христиане – дед с внуком – бежали к единоверцам, но уже поблизости от крепости напоролись на кабана. Дед погиб, а мальца успели спасти. Мишка, занятый по самую маковку делами в крепости, так и не успел с ним поговорить, хотя и собирался, но тогда дело показалось не срочным – куда бы он делся? Да и чего малолетний подмастерье мог знать такого особенного? Выходит, мог все-таки.
Мальчишку на следующий день отвезли к Аристарху, тот его расспросил для порядка и вернул назад, мол, сами с ним возитесь, да и мать сказала, что хочет оставить сироту при крепости – куда его еще девать? В холопы – не по-божески, он христианин и сам пришел; выгнать – пропадет, а у них дело всем найдется.
Мишка ничего против не имел, но буквально на следующий день примчался гонец из Ратного с известием о ляхах – тогда и вовсе не до мальца стало. О пареньке он, естественно, за всеми навалившимися после этого событиями благополучно забыл и, если бы не этот самый змей, так бы и не вспомнил, наверное, пока не доложили бы или сам не наткнулся на него в крепости. Но теперь уже точно не забудет – даже с учетом всех нынешних событий, прижившийся за их отсутствие мальчишка требовал к себе пристального внимания.
«Прежде всего, извольте себе заметить, сэр, что никто, кроме самого Журавля, научить ребятишек мастерить этих самых змеев никак не мог. Это всем остальным вы можете сказки про книжную науку и свою невозможную гениальность втирать, но тот факт, что никакой гениальный подросток в этом времени ПРИДУМАТЬ такое не способен, вы под лавку ногой не запихнете, чтобы жить не мешал. Даже и не пытайтесь.
Не пытаетесь? Вот и правильно. Ни придумать, ни просто повторить виденное издали этот Кузнечик не сумел бы – только перенять у кого-то. Значит, дражайший Сан Саныч не только по пьяни песни поет и про «духов» своим соратникам рассказывает, но еще и учит детишек змеев делать? От скуки, что ли?
Ни хрена себе поворот, не находите? Что, не вписывается это в уже сложившийся у вас образ «соседа»? То-то и оно! Ведь никто из приведенных до сих пор из-за болота ничего такого не то что не умел, но даже не рассказывал ни о чем подобном! Полевед, это понятно – его для дела учили, животновод тоже, а змей зачем ему сдался? Да еще христиане… Он же их там на колы сажает! А кстати, что с полеведом-то? Неужто и он в бунте замешан? Хоть бы дед его сгоряча не пришиб… Ладно, завтра… Все завтра. Гадание на кофейной гуще – не ваш профиль. Да и кофе еще того… Не завезли...»

* * *

Следующее утро оказалось пасмурным и хмурым, темная, предвещавшая снегопад туча до половины закрыла небо, усугубив и без того по-зимнему поздний рассвет, наступивший гораздо позже подъема. Потому караульные на башнях у крепостных ворот не сразу разглядели непонятный темный мохнатый «сугроб» на противоположном берегу, каким-то чудом образовавшийся за ночь возле самой переправы. А когда разглядели, то срочно послали за Мишкой и дежурным наставником. Пока те прибыли, утренние сумерки еще немного рассеялись, и наблюдателям окончательно стало понятно, что таинственное явление есть ничто иное как шкура или шуба, накинутая на кучу лапника, под которой к тому же наблюдается некая форма жизни, так как время от времени она шевелилась и, кажется, даже делала попытки выбраться наружу.
Как раз к тому моменту, когда Мишка с Макаром поднялись на смотровую площадку, эти попытки увенчались успехом: из под шубы вначале появилась одна нога в сапоге, потом другая – без сапога, в размотавшейся серой портянке, а потом, пятясь задом, на белый свет выполз и сам обитатель этого лежбища – тип взлохмаченный и расхристанный, но обряженный в добротный тулупчик, правда, без шапки и пояса.
– Зюзя! 1 – ахнул один из караульных.
– Нее… – неуверенно возразил второй, – глянь, у него один сапог есть.
– А шапка где?
Впрочем, головной убор после некоторых поисков мужичок вытащил из недр своего «спальника», заботливо расправил и торжественно водрузил на макушку, предварительно горделиво тряхнув головой, после чего попытался подняться на ноги. Караульные расслабились, но не до конца: отсутствие второго сапога их все-таки смущало.
Попытка встать у предполагаемого Зюзи успехом не увенчалась, зато в результате сложных акробатических экзерсисов ему удалось перевернуться лицом к зрителям, с интересом наблюдавшим с крепостной стены за развивающимся представлением, и усесться на задницу. Оставив первоначальное намерение, пришелец решил удовлетвориться этим результатом своей активности, поерзал, устраиваясь поудобнее на месте, и принялся рассматривать открывшийся ему вид на крепость – вон, и руку козырьком картинно приставил ко лбу.
При отсутствии даже самых примитивных оптических приборов рассмотреть его лицо со стены во всех подробностях возможности не представлялось, определенно можно было сказать только, что это чужак, ибо такие смуглолицые, чернявые с проседью ни среди ратнинцев, ни среди обитателей крепости не встречались. Мишке пришел на ум лишь отец Меркурий, который остался с обозом в селе, но этот «подкидыш» на него даже издали совершенно не походил – хотя бы потому, что обе ноги в наличии имелись. Да и одежда, и общий облик неведомого странника никак не соответствовали воинственному священнику.
Между тем пришелец разглядел на стене наблюдавших за ним отроков и Макара, приосанился, вскинул вверх растрепанную бороденку и открыл рот, намереваясь сообщить им наверняка что-то важное, но с первого раза издать достаточно сильный звук, чтобы его расслышали на противоположном берегу, у гостя не получилось. Он замолк, сообразив, что надо включить громкость, прокашлялся, напомнив Мишке докладчика на заседании парткома перед важным выступлением и, наконец, сподобился:
– Чего вылупились, ироды?! – в голосе звучало искреннее возмущение высокородного пана, которого холопы не спешат вытаскивать из случайно встретившейся ему на дороге канавы, а легкий нездешний акцент указывал, что язык, на котором он сейчас изволит общаться, хоть ему и хорошо знаком, но не родной. – Не видите – християнину плохо?! И побыстрее там, будьте любезны!
– Эт-то еще что за осел иерихонский на нашу голову? – несмотря на то, что налицо имелась явно нестандартная ситуация, а учитывая все предшествующие события и недавний бунт, относиться к подобному легкомысленно было бы глупо и непредусмотрительно, Мишка с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, да и Макар прятал ухмылку в усы.
– Да пьян он, похоже… – подал голос кто-то из караульных. – Или не проспался еще, – и добавил со смешком: – Точь-в точь, как Сучок, когда с рыбалки…
– А вдруг он того… Зюзя все-таки?.. Поберечься бы… – снова занудил бдительный отрок.
– Сам ты Зюзя! – возмутился его напарник. – Он же сам сказал, что христианин.
– Ну-ка, посмотрим, что это за христианин, – посерьезнел Макар. – Пьян, говорите? Придется его сюда забирать. Сам, похоже, не добредет или в полынью провалится. Опохмелить не обещаю, а мозги прочистим, – он обернулся к сотнику. – Михайла, я сейчас десяток разведчиков за ним вышлю, да стрелков на стене поставлю – подстрахуют.
Операция по водворению в крепость новонайденного христианина прошла без приключений. Разведчики попытались поискать следы на берегу, но дело это было безнадежное изначально: прошедшая накануне конница плотно утоптала снег, а ночью его прихватило ледяной коркой. Отправлять же их на поиски вглубь леса Макар не стал до допроса неизвестного.
Отроки доставили эту неожиданную «находку» в крепость со всем бережением, буквально пронесли до ворот, подхватив под руки, а он и не сопротивлялся, наоборот, сам же просил поспешать. Одет пришелец был очень недешево, правда, все вещи носили заметные следы продолжительной оргии. И тулуп, крытый поверху дорогим синим сукном, и шапка, отороченная куньим мехом, и шерстяные порты в полоску отнюдь не из ряднины – все это наводило на мысли о немалом достатке. Подобное мог позволить себе если не боярин, то богатый купец. К тому же пожитки, захваченные разведчиками с места «лежки», тоже тряпьем не выглядели: две искусно выделанные медвежьи шкуры, шелковый красный кушак с кистями и объемная дорожная сума тоже из хорошо выделанной кожи.
Перед воротами этот то ли пленник, то ли гость – делать выводы на этот счет Мишка пока воздержался – остановился, стряхнул поддерживающие его руки отроков, суетливо поправил свой тулуп (второй сапог на него натянули еще на том берегу перед «эвакуацией») и пошатываясь, но изо всех сил стараясь изобразить достоинство герцога, прибывшего в свой родовой замок после долгого отсутствия, дальше прошествовал самостоятельно.
Из всех стоящих у ворот пришелец в качестве единственного достойного себя собеседника выбрал наставника Макара, что, в общем, было логично: отроки на роль начальства по всем понятиям этого времени претендовать никак не могли. Для того чтобы миновать ворота и оказаться перед наставником, требовалось всего с десяток шагов, но та сложная траектория, по которой двигался гость, позволила ему сделать этот путь минимум раза в два длиннее.
«Ну, какой он там Зюзя, не знаю, но назюзюкался дядя знатно».
Продолжительная прогулка несколько утомила путника, но он мужественно продолжал держаться на ногах, когда, остановившись перед Макаром и окатив его и Мишку хорошо выдержанным перегаром, вопросил светским тоном:
– А гляжу, неплохую крепость отгрохали… Когда успели? И кто же сей зодчий, позвольте поинтересоваться?
Правда, широкий круговой жест рукой в сторону крепостных стен, которым сей ценитель плотницких талантов Сучка сопровождал свою похвалу, делать ему не следовало, так как это резкое движение едва не привело к катастрофе – пришелец пошатнулся и только чудом сохранил вертикальное положение. Утвердившись на ногах, иностранный гость – при ближайшем рассмотрении у Мишки почти не осталось сомнений, что перед ними грек – перешел к вопросу, который волновал его сейчас более всего:
– Я полагаю, постройку обмыть надо? – и вдруг облегченно выдохнул и даже легонько стукнул себя ладонью по лбу с видом человека, который нашел, наконец, решение сложной головоломки: – А-а-а, так это у вас сегодня наливают? То-то Медведь еще говорил… А, кстати, где Медведь? Спит? Будите! Я пришел!
"Классика, блин! "Сова, отворяй! Медведь пришел!" – Мишка машинально прокомментировал про себя этот набирающий обороты балаган, кусая губы, чтобы сохранить хотя бы видимость серьезности.
Вокруг уже собралась умеренная толпа зрителей. Разведчики, доставившие это сокровище, выглядели как рыбаки, которые добыли редкий экземпляр говорящей рыбы и теперь демонстрировали его восхищенным ценителям, Макар же рассматривал пришельца, как кот, с которым пойманная мышь мало того, что внезапно начала разговаривать человеческим голосом, так еще и потребовала адвоката. Впрочем, при последних словах он резко посерьезнел и решительно прервал представление, обернувшись к разведчикам.
– Тащите-ка его… – наставник задумался, соображая, где лучше всего допросить пленника, и посмотрел на Мишку. – Михайла, не обессудь, но я в твоей светлице в тереме с ним побеседую, – не спросил, а скорее сообщил он. – Там удобнее всего... – и, не дожидаясь Мишкиного разрешения, кивнул отрокам: – Вон, в ка… в кабинет к бояричу его. Нечего тут…
«Твою ж мать! Это что тут происходит, позвольте вас спросить, господин сотник? Макар никогда не лез выше головы, а тут он этак незатейливо норовит вас из вашего же кабинета плечом выставить? С чего бы? Отвык, пока вас не было, что ли? И ведь спорить сейчас не станешь при всех… Ну, положим, фиг он угадал, но придется и тут свое право доказывать и все по местам расставлять, тудыть его! Как же надоели все эти танцы с бубнами… Ну да ладно, Макар – не Егор, и даже не дядюшка, разберемся…»
Впрочем, додумать свою мысль Мишка не успел, да и разведчики выполнить указания наставника – тоже. Всю мизансцену им поломал радостный мальчишеский вопль:
– Фифан! Дядька Макар, не надо его в темницу, это ж Фифан! – по крепостному двору вприпрыжку мчался какой-то незнакомый Мишке темноволосый мальчонка без шапки и в наспех накинутом на плече тулупчике, с виду ровесник Сеньки. Проскочив мимо зрителей, он подлетел к пришельцу и радостно повторил: – Фифан! Ты тоже к нам, да? У-у-у-у, ну и правильно, только тут строго – заарестовать могут… Хорошо, я тебя увидел! – и он опять обернулся к Макару: – Это же Фифан! – причем сказано это было с таким выражением, словно иных пояснений и не требовалось.
– Тимка, не лезь! – мальчонку сзади за тулуп ухватила Верка Говоруха, которая материализовалась в толпе зевак одной из первых и уже несколько минут вовсю наслаждалась происходящим, а теперь пыталась отправить невесть откуда взявшегося мальчонку себе за спину, но тот упрямо мотнул головой.
– Мам Вер! Это же Фифан!
«Это еще что за явление, прости Господи? Тимка… Ага, тот самый змеелов и змеевед Тимка-Кузнечик, надо полагать… Стоп! А Верка тут при чем? Какая мама, мать их так?! Да что тут происходит?!»
На этом феерия не закончилась. Макар сурово зыркнул на мальчишку и, кажется, собрался его шугануть, но тут взял слово Тимкин подзащитный.
– Не Фифан, а Феофан, юноша! – с достоинством проговорил он, гордо оглядел присутствующих пока еще мутным взглядом и сообщил: – Фе-о-фан, попрошу запомнить!
– Ну да, – легко согласился с поправкой мальчонка. И подтвердил, тоже обращаясь сразу ко всем: – Феофан он. Грек.
«Мать…пля… едрическую силу через все отверстия! Это что же, сэр, вы пропустили-то? И кто у нас следующий? Эль-Греко или Айвазовский с передвижниками на подтанцовке? Не-е, похоже, Босх».

Пытаясь хоть как-то собрать в кучу разбегающиеся, как тараканы, мысли, Мишка потряс головой. Прежде всего требовалось решить ряд вопросов: каким попутным ветром занесло к ним это греческое чудо и откуда? Причем тут медведь и сова? Или нет, сова потом сама пришла… И вообще, является ли все это коллективной галлюцинацией с особо тяжелыми последствиями в результате диверсионной деятельности обиженной Юльки, добавившей Плаве в котел грибочков, или его персональным сном после потрясения основ мироздания вчерашним полетом змея над крепостью?
Мелькнула даже дурная мысль, а не случился ли какой сбой программы у дражайшего Максима Леонидовича в результате перехода из количества в качество его экспериментов с переброской попаданцев во времени и пространстве, вследствие чего какое-нибудь подпространство начало сворачиваться в ужасе от содеянного? Впрочем, эту мысль из головы он выкинул сразу по причине не столько ее бредовости, сколько собственной некомпетентности в теории физики переносов, а следовательно, отсутствия у него данных для любых предположений в этой области.
Феофан-грек тем временем чуточку церемонно поклонился перед аудиторией и вдруг вытаращился на Тимку.
– Тимофей?! Ты? Нашелся! А Медведь уже знает? Там же… Мирон ищет! Сказал – всех на кол, если боярыча не найдут… Кха-кха… Ой… – он закашлялся, суматошно повозил руками по застежкам тулупа, не глядя на мальчонку, и вдруг махнул рукой: – Да чего уж теперь! Все уже знают… Ты где шататься изволил, боярыч?

1 Зюзя – зимнее божество у славян. Появлялся в облике старичка в добротной одежде, но без шапки и босиком. Одному из соавторов рассказывали про него в музее истории ручного ткачества Поозерья (г.Полоцк)

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Вторник, 26.01.2016, 20:06 | Сообщение # 8

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

– Че-го?! – Макар поперхнулся и замер с поднятой рукой, Тимка, приоткрыв рот, захлопал глазами, с искренним недоумением уставившись на своего знакомца, стоявшие вокруг зрители, включая разведчиков и отроков из караула, тоже обалдело пялились на участников сцены. Мишка вдруг понял, что вспоминает в мельчайших нюансах и подробностях, давно, казалось, забытую речь их старшины Барбашова, произнесенную тем в каптерке после того как комиссия из штаба округа, свалившаяся как снег на голову, войдя в казарму, попала на генеральную репетицию танца маленьких лебедей тремя пьяными, за-ради раскрепощения творческого начала, дембелями. При этом из обмундирования на героях сцены имелись только сапоги и казенные наволочки, изображавшие балетные пачки. Так как Ратников, посещавший в детстве балетную студию, оказался в этом трио центральной «лебедью», то речь предназначалась во многом ему. Тогда, да и вообще по жизни, он много подобного наслушался, но именно старшина запомнился тем, что умудрился, не умолкая в течении получаса, ни разу не повториться и не произнести ни одного цензурного слова, кроме междометий.
Впрочем, тишина долго не продержалась. Верка, которая так и стояла возле Тимки, видимо, интерпретировала услышанное по-своему, а посему решительно задвинула мальчишку себе за спину и поперла грудью на Феофана.
– Ты чего несешь, лягух болотный? Грек он… Видали мы таких греков!
Ее атака ожидаемых последствий не принесла. Грек, обнаружив напротив себя разъяренную бабу, вместо того, чтобы испугаться ее напора, восторженно распахнул глаза, оценив по достоинству стати Тимкиной защитницы.
– Ух ты какая! – причмокнул он, с откровенным одобрением окинув взглядом ладную фигуру Макаровой жены, и поинтересовался. – Тимофей! Это ж кто такая?
– Мама Вера это! – гордо сообщил Тимка, выбираясь из-за Веркиной спины, и похвастался: – У меня теперь матушка есть!
– Матушка? Тогда другое дело, раз матушка… – грек икнул, испуганно закрыл рот рукой и еще раз, уже совсем иначе, оглядел обалдевшую от такой наглости Верку. В не до конца проясненных мозгах что-то переклинило, и Феофан, поправив сползшую на ухо шапку, вдруг отвесил Верке поясной поклон: – Прости уж меня, – подумал, и добавил прочувствованно: – матушка-боярыня. Не знал… – он выпрямился, вздохнул и печально посетовал: – Вот оно как, значит…
Верка замерла с открытым ртом – впервые, наверное, за всю жизнь у Говорухи не нашлось что ответить, только глаза выдавали усиленную работу мысли. Наконец Верка беспомощно развела руками и обратилась за помощью к мужу.
– Макар? Да что же это деется-то?!
Мишка понял, что пора брать дело в свои руки.
– Так, циркус прекратить! Караульные, почему не на посту? Этого, – кивнул он разведчикам на продолжавшего что-то мучительно соображать грека, до которого только-только стало доходить, что попал он не совсем туда, куда собирался, – этого тащите в мой кабинет. Там разберемся, – и встретился глазами с Андреем.
Немой, незаметно появившийся неведомо откуда – при начале представления его не было, стоял сейчас рядом с Тимкой, по-хозяйски положив руку мальчишке на плечо. Мишке он кивнул одобрительно и подтвердил его последние слова таким взглядом, что все собравшиеся у ворот зрители резко утратили всякий интерес к происходящему и стремительно рассосались по своим делам. Остались на месте только Макар, Верка, Андрей, выглядывающая из-за его плеча Арина, подоспевший наставник Филимон и сам герой торжества – Кузнечик. Феофана, безуспешно пытавшегося еще что-то сказать, вспомнившие свои обязанности конвоиры уже волокли к терему.
Мишка посмотрел на Тимку. Тот тоже выжидающе уставился на сотника широко распахнутыми темными глазищами с длинными, почти девичьими ресницами и плохо скрытым пацанячьим любопытством. Малец как малец. Разве что слегка смуглявее, чем остальные, да скулы намекали на некоторую примесь восточных кровей, но это непривычно здесь и сейчас – славянский тип лица еще не разбавлен ничем, а в 21 веке и внимания бы никто не обратил, пожалуй. И вихры темные. Не черноволосый, скорее, темный шатен, если Мишка не ошибался в названии масти.
– Ты чего без шапки бегаешь?
– Так торопился я… – Тимка смущенно шмыгнул носом. – Меня Сенька послал… А тут вижу – Фифан.
Неожиданно Немой, привычно замерший памятником самому себе, отмер, полез за пазуху, вытащил оттуда шапку и нахлобучил ее на голову мальца.
– Спасибо, дядька Андрей! – поблагодарил его Тимка и снова повернулся к Мишке: – Ну так не мог же я мимо, раз Фифан…
– Ага, не мог, – усмехнулся Мишка. – Так что, ты, оказывается, тоже боярич?
– Наверное… – Тимка неуверенно пожал плечами. – Фифан говорит…
– Что значит, Фифан говорит? – от общего идиотизма происходящего Мишка не понимал, морочит им голову мальчишка или и вправду не знал.
– Ну, вообще-то отец дядьке Журавлю родич, – Тимка почесал нос и вздохнул. – Пока не пропал, за него сколько раз оставался. Но он себя боярином звать не велел, говорил: я – Мастер, это никаким боярством не дается… Вот его и не звали… – Тимка еще подумал и добавил: – А бояричем и Юрку никто не зовет.
– Какого Юрку?
– Так сына же дядьки Журавля! – удивился Кузнечик Мишкиной непонятливости. – Но он калеченый, из дома редко выходит.
– А дядьку Журавля ты бы, как и грека, спасать кинулся?
– Так я ж и не… – и замолчал, встретившись с Мишкой взглядом. Оглянулся на Андрея, потом на Макара, в поисках защиты, но потом вздохнул и признался:
– Ага… Только он бы сюда не прибежал. Мирон его сам боится.
– А грек, значит, боится Мирона?
– Наверное… Мирона все боятся. Кроме Медведя. А грек – он свой! – Тимка вскинул голову: – Он хороший и учил нас всему! Ты не гляди, что пьяный – он все-все знает. Даже чего дед не знал…
– А что ж дядька Журавль вас с дедом не защитил, раз вы в побег пошли?
– Так нету его… Как уехал, так, наверное, и не вернулся еще, раз Фифан сказал, что Мирон меня ищет. – Тимка снова вздохнул. – Деда говорил, боярин приедет – Мирона точно убьет.
– Мирон – волхв?
– Да не… – мальчишка скривился. – Мирон с боярином. А волхв – так. Он сам по себе. Да и не боится его никто – он в слободу только по кузнечным делам приходит, когда пускают. Просто кричит много. А грек с ним спорит…
– Грек христианин?
– Ну да… И волхва он как-то раз побил.
– А Мирон?
– Та кто его знает! – задумался Тимка. – Крест нательный ему дед делал, а потом ругался, что он его надевает, только когда с боярином куда едет, а сам с волхвом на их праздники в храм ходит, Сварога славить.
– А вы ходили?
– На праздники – нет. Но в храме работали. Дед потом поститься велел и молился.
– А отец Моисей у вас бывал?
– Это священник, что ль? Не-а… Я про него и не знал – тут сказали, что есть у нас там такой. Он к нам не ходил, в слободу только своих мастеров пускают или по делу кто. И слободским без охраны не выйти. Мы сами молитвы читали, – пояснил он и, не удержавшись, похвастался: – А зато меня здесь крестили! И теперь дядька Макар и тетка Арина у меня крестные!
Теперь Мишке стал немного понятнее интерес Андрея к отроку, да и с «мамой Верой» прояснилось.
«Усыновили Макар с Веркой, значит, сироту, у них-то одна дочь. Логично... Блин, а ведь придется им теперь боярство давать! И не отвертишься… Стоп, сэр! Но это выходит, они теперь и ваши родичи? И Макар с Веркой, и боярич этот новоявленный… Мда… По сравнению со всеми остальными новостями, это уже так… Пустяки между делом.
Та-ак, судя по феерической увертюре, от продолжения концерта можно ждать всего, чего угодно…»

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Среда, 03.02.2016, 18:01 | Сообщение # 9

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Предчувствия Ратникова не обманули: подтверждение этому он получил немедленно в качестве ответа на свой же следующий вопрос:
– Не выйти, говоришь? Так вы же с дедом вышли? И грек.
– Нас дядька Медведь провел. И Фифана он тоже, видать… – Тимка почесал в затылке. – Иначе бы никак…
– А Медведь?
– Что Медведь?
– Он кто?
– А он у лешаков главный. С ним дядька Аристарх говорил…
Мишка посмотрел на Андрея, все еще стоявшего рядом с мальчишкой. Немой утвердительно коротко прикрыл глаза, а потом показал взглядом на Макара. Наставник до этого момента внимательно наблюдал за происходящим, но не вмешивался, только слушал разговор молодого сотника со своим крестником и, похоже, что-то решал про себя. В ответ на вопросительный взгляд Мишки кивнул.
– Все так, Михайла. Только негоже тут разговаривать. Пойдем в терем, – и повернулся к Верке с Ариной. – Чего смотрите? Тимку никто не обидит – идите себе…
Верка было открыла рот, но ее опередила Арина.
– Так и не было нас тут, Макар, – спокойно сообщила она. – Мы с Верой о своих делах говорили, недосуг слушать, что и где… – и, подхватив подругу за рукав, потянула ее прочь. Верка, против обыкновения, промолчала, только захлопнула рот, кивнула Макару и поспешила за Ариной.
Мишка снова посмотрел на Тимку.
– Выручить своего грека хочешь?
– А чего его выручать… – попробовал было тот непонимающе захлопать глазищами и сделать невинно-наивную физиономию, но Мишка смотрел серьезно – прямо в глаза.
– Так хочешь или нет?
– Хочу… – вздохнул Тимка, признавая «поражение» и кивнул уже по-деловому. – Чего делать надо?
– Пока ничего. Пока ты все правильно делаешь. А на будущее – хитрить не надо, сразу говори, если что. А где надо схитрить – я тебе сам скажу. Понял?
То, что Тимка не стал упираться и оправдываться – мол, я и не думал – а просто снова кивнул, Мишка оценил и продолжил:
– Тогда так. Я сейчас с дядьками поговорю, а ты нас подождешь, возле моего кабинета – там наши разведчики твоего Феофана стерегут. Ты к ним не заходи и с греком без меня не разговаривай, потом вместе с ним побеседуем. Понял?
Мальчишка вытянулся, демонстрируя, что время, проведенное в крепости, он зря не терял, и бодро отрапортовал:
– Так точно, господин сотник! Ждать у кабинета и с Фифаном без тебя не говорить!

* * *

– …Да пойми ты, Михайла! Не могу я тебе всего сказать! – Макар досадливо поморщился, чем-то напомнив Мишке Егора во время памятного разговора перед освобождением княгини, когда десятник его так гениально развел, заставив взять на себя ответственность за операцию. Вот только Макар сейчас, похоже, не играл.
– Тимка сразу ко мне попал. Только потому Аристарх меня к этому делу и пристроил – мальца оберегать и присмотреть за ним. И не знаю я всего, о чем староста с Медведем договаривался. Тимка мой крестник, вот за него отвечаю и перед Богом, и перед людьми, ну так от этого и не отказываюсь. Точно тебе скажу – про боярство он не врет. И правда, видать, не знал, иначе бы уже по-любому проговорился… – Макар задумчиво покрутил головой:
– Удивительно, конечно, как о таком можно не знать, но там у них все не по-людски устроено, в слободе этой. Мож, и не говорили ему нарочно. И учили не на боярича, а на мастера, но тоже как-то наособицу. Сколь живу – нигде такого не видел. Вроде и ремесленник, а и не простой. Нам с Аристархом сразу в глаза бросалось, что он не как все: блаженным его не назовешь, однако все равно, как не от мира сего. Тебе просто рассказать не успели – мы с ним в тот день поздно вернулись, а наутро вы в Ратное ушли, а потом на ляхов. Почему Аристарх не сказал, так это ты не у него – у деда спрашивай. С сотником говорено. Не про Тимку, конечно – про Медведя. Аристарх с ним встретился после того, как вы ляхов побили и к Княжьему Погосту пошли, а сотня еще в селе задержалась...

Мишка слушал и охреневал, хотя до того казалось, что уже и так охренел – дальше некуда. Выяснилось, что очень даже есть куда.
Теперь, наконец, стало понятно, почему дед, прекрасно зная про разворошенное осиное гнездо за болотом, увел в поход и сотню, и Младшую стражу. Похоже, Аристарх от этого самого Медведя привез какие-то гарантии. И что? Гарантии не сработали, выходит? Бунт-то из-за болота кто-то поддерживал. Или, напротив, сработали? Потому как по всему получалось – откуда-то староста заранее знал, где встречать подмогу, что шла к мятежникам из-за болота: там и устроил засаду.
Да и бунт мог обернуться худшими последствиями, если бы староста из Ратного не услал холопов от семей, на лесозаготовки. Собственно, если бы на выселках не загорелось, могло бы все и обойтись, но не повезло. И тут Аристарх неповинен – не мог он разорваться. Оттягивал, как мог, но чуть-чуть не дождался возвращения сотни.
Бабам в Ратном, конечно, досталось, но им и поспешившим на выручку отрокам и девкам из крепости пришлось иметь дело именно с холопами, вооруженными, кто чем придется. И толпа бунтовщиков – не войско. А если бы и впрямь подоспели те три десятка воев, которых побили в лесу староста с мужами, что могли держать в руках оружие, да с воинскими учениками – тогда кранты Ратному. Среди бунтующих набралось всего несколько воинов, так и то они едва-едва ворота не высадили – хорошо, Сучок со своими подоспел.

Эпическая, без преуменьшения, история про оборону Ратного плотницкой артелью впечатляла. И, что уж там – вселяла надежду: нет, зря иной раз Мишка грешил на своих нынешних современников, мол, дальше своей задницы не видят. И такое, конечно, случалось, и, скорее всего, до того времени, когда понятия «Родина» и «Отечество» удастся сделать тут такими же значимыми и святыми, какими они были для него самого, он не доживет, а все же… Сучок-то на смерть пошел. Живота не пожалел за други своя – без всяких скидок и дурацких ухмылок.
«Признайте, сэр, что плотники в этом бою проявили не просто отвагу, а настоящий героизм. В бой они кинулись почти гарантированно без единого шанса выжить. Мужики неглупые, битые и то, что происходило там, видели: против них озверевшая толпа, а они с одними плотницкими топорами и без брони, даже самой непутящей. Что из крепости уже идет подмога, они не подозревали и все-таки не отступились. Могли ведь сторонкой-сторонкой и отойти хоть в крепость, хоть в лес и там пересидеть, пока все закончится. В крайнем случае, подались бы до Княжьего Погоста, мол, убежали со страху – их бы и не упрекнул потом никто. Закупы, а защищали село, в которое их сослали за долги. Значит, и они тут своими стали, и Ратное для них больше не чужое. Сучок – скандалист и пакостник, каких поискать, и тем не менее…»

Впрочем, пока что требовалось решить насущные вопросы. По всему выходило, что перед самым походом дед санкционировал переговоры старосты с неведомым Медведем – командиром лешаков, как сказал Тимка. Надо думать – тех самых «пятнистых». Как и почему приближенный Журавля вдруг сам пошел на такой контакт, да еще и привел в крепость боярича Кузнечика, до чего они с Аристархом договорились, и что вообще произошло в Жури, знал только староста, который сейчас лежал без памяти. А Макар не решался без его благословения выдать Мишке допуск к информации с грифом «Совершенно секретно».
«А ведь герр бургомистр у нас, похоже, ведает не только хозяйственными делами общины. Когда сотня уходит в поход, невозможно охранять богатое село, оставаясь с женщинами и пацанами, в окружении недружелюбных соседей, и при этом не стать разведчиком, контрразведчиком и дипломатом в одном флаконе. Иначе на месте Ратного давно бы головешки травой порастали. Этакое КГБ Ратного в одном лице. Тайный приказ, если угодно подыскать более близкую данному времени терминологию.
Похоже, сэр, вас снова ткнули носом в новое откровение о структуре сотни. Интересно, как много открытий чудных вам еще предстоит сделать по мере повышения своего статуса? А вы чего хотели, собственно? Сами могли бы догадаться, что зеленому лейтенанту, каким вы пока что являетесь в глазах деда, несмотря на все его на вас надежды, никто не станет давать полной информации. Ратное - это гарнизон на осадном положении со всеми отсюда вытекающим, и никто не отменял введенное сто лет назад чрезвычайное положение в варианте двенадцатого века.
Сотня просто не выжила бы эти сто лет, если бы не озаботилась подобной структурой. И, похоже, в эти дела старосты и сотник без особой нужды не лезет, а получает только необходимую ему информацию.
…Елки-палки, а такой ли уж неожиданностью на самом деле оказалась Журь для лорда Корнея, не говоря уж про самого Аристарха? И поход этот за болото – такой ли уж экспромт? Ладно, с этим еще разберемся по мере поступления информации, сейчас надо решать с этой конкретной ситуацией …»
– К сотнику надо! Пусть он и решает.
«Приехали, сэр… Думайте быстро, как выкрутиться! Пока лорд Корней свой ход не сделал, посвящать Макара в тонкости ваших взаимоотношений с дедом уж очень не хочется… Ладно, попробуем зайти с другой стороны».
– И что ты воеводе собираешься докладывать? Грека-то Медведь именно сюда доставил, а не в Ратное. Медведь знает, что Аристарх тебя к Тимке приставил?
– Знает, – кивнул Макар.
– Значит, ему надо встретиться. И, видимо, срочно. Случилось там что-то, если он грека вот так, нежданным подарком, к нам сюда притащил. Аристарх сейчас без памяти лежит, наверняка Медведю и это известно. Кто-то еще в Ратном в эти дела посвящен?
– Кроме сотника разве что Его, – Макар задумчиво почесал в бороде. – Их десяток прикрывал Аристарха с Тимкой, когда он с Медведем договаривался.
«Кхе, как изволит выражаться лорд Корней, все любопытственнее и любопытственнее, не находите, сэр? Опять Егор и его команда. Чем дальше в лес, тем толще партизаны… Вы же сами мужиков в спецназеры определили, так чему удивляетесь? Макар воин опытный, но общевойсковик, если на наши деньги, с делами Тайного приказа раньше, похоже, вот так непосредственно не сталкивался, хотя и в доверии у старосты. А вот Егоров десяток – другое дело. Логично, что они приписаны к соответствующему ведомству и если Аристарху не подчиняются напрямую, то переходят в его распоряжение для подобных операций.
А не староста ли поручил Егору за вами в походе приглядывать? Ну, помимо того, что дед… Хотя, вероятно, тут мы имеем полное непротивление сторон, так сказать. Тем проще…»
– А ведь Егоров десяток воевода в походе к нам приставил. С ними мы и из Турова вернулись, – прищурился Мишка. – Не Алексея или Глеба, а Егора. Я же не только сотник и боярич, но и Окормля. Вот оно что… – проговорил он задумчиво, словно рассуждал сам с собой. – Егор не столько боярича оберегал, сколько Окормлю наставлял…Теперь многое ясно стало.
То, что перед походом Аристарх мне ничего не сказал – понятно, нужды не было, раз уходили; в походе не про то думать надо, а вот сейчас… Сам посуди: Туробой ранен, Егор с нами в походе был и всего, что у вас тут без нас происходило, понятия не имеет. Кроме того, все, что в крепости случилось или может случиться – мое дело. Я теперь за все отвечаю не только перед воеводой, но перед князем, как его сотник. Так что, дядька Макар, пока, кроме тебя, некому меня учить.
«Вот, теперь у Макара два выхода: или принять на себя ответственность РЕШАТЬ или спрятаться за железобетонную отмазку всех времен и народов – «не велено». В первом случае – сделать заявку как бы не на боярство, с учетом статуса его приемыша, а во втором – расписаться в отсутствии претензий на что-либо большее, чем место наставника, руководствующегося старой солдатской премудростью: подальше от начальства – поближе к кухне; тепло, светло, сытно, а от мух и отмахнуться не в лом. Ну, давай, Макар, не подведи! Не дурак же – дурак к Аристарху в доверие не попал бы. Решать надо, причем здесь и сейчас – воеводу ждать некогда, у нас тут перрон отходит – держи вагон…»
– Тебя, пожалуй, научишь! – Макар, судя по всему, с трудом сдержался, чтобы не выругаться. – Меня самого кто бы научил! Надо с греком вначале поговорить, может, и выясним, с какого перепуга его сюда, как порося в мешке, притащили, да нам подбросили. А там и решать будем.
– Грек Тимофею, вроде как не чужой, – кивнул Мишка. – Он его когда увидел, в самом деле обрадовался, как родному. Пьяный-пьяный, а тут трезветь начал. Думаю, пусть он поговорит с мальцом, пока не до конца в себя пришел, а мы с тобой послушаем. Медведь же его к нам же не просто так прислал…

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Четверг, 18.02.2016, 21:09 | Сообщение # 10

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Грек и правда уже почти протрезвел, но зато теперь маялся жестоким похмельем, судя по бледной физиономии и тому, как зябко он кутался в свой тулупчик, несмотря на жарко натопленную с утра печь.
«Сколько же он пил-то, если не заметил, как его через болото тащили, и вообще не помнит дорогу? Черт, и налить ему сейчас нельзя, а надо бы – как бы его белочка не стеганула – тогда расспрашивать и вовсе некого станет. Интересно, Юлька с таким явлением, как алкогольная абстиненция, справится? Ладно, будем надеяться, продержится с полчаса, а потом и нальем – не звери же…»
К счастью, пока что симптомов помутнения рассудка у Феофана не проявлялось. Напротив, он оглядел присутствующих совсем не так, как полчаса назад – настороженно и изучающе. Когда разведчики, повинуясь Мишкиному приказу, вышли, Феофан дернулся то ли поклониться, то ли подойти к столу, где сидел Мишка с наставниками, но передумал, нарвавшись на взгляд Немого, и замер на месте. К тому же в его положении любые резкие движения наверняка причиняли немалые мучения: Ратников пару раз в жизни имел опыт подобного погружения в нирвану и хорошо помнил ощущения, когда обстоятельства из нее резко выдергивают. А в данном случае обстоятельства сами по себе любого закоренелого трезвенника-язвенника заставили бы вспомнить о выпивке.
Хотя при взгляде на Андрея Феофана заметно передернуло, присутствие Тимки немного выправило ситуацию – грек не то чтобы расслабился, но как-то успокоился и взял себя в руки. И, оправдывая Мишкину надежду, что с мальчишкой он станет разговорчивее, обратился к Кузнечику:
– Так, значит, вот куда вы с дедом подались… А сам-то Гордей где? Небось, в мастерской?
Тимка сразу сник, словно с разбега нарвавшись на неожиданное препятствие, и опустил голову.
– Нету деды… Кабан его в лесу задрал, – шмыгнул он носом. – Меня разведчики спасли…
– Вот оно как… – Феофан тяжело вздохнул, вытер лоб, поклонился и машинально пошарил рукой у себя на поясе, потом поднял взгляд на Макара, видимо, выбрав его в качестве главного:
– Благослови вас Господи за Тимофея нашего, что пропасть ему не дали! – Мишка почувствовал, что грек их сейчас благодарит за спасение не боярича , а за конкретно вот этого вихрастого пацаненка. – А Гордей… Стало быть, судьба… Помянуть бы? – в голосе грека не слышалось и тени просительного заискивания – скорее просьба уважить погибшего. – У меня при себе сумка была, там фляга. С кальвадосом. Прикажи принести, мил человек, уважь… Гордей того стоил. Мастер был от Бога… – и опять Феофан говорил искренне, не лукавил. Похоже, смерть Тимкиного деда его огорчила настолько, что он на какое-то время забыл опасаться за свою дальнейшую судьбу.
– Эта? – Мишка пододвинул к себе лежавшую на лавке сумку грека, которую вместе с его остальными вещами разведчики принесли в кабинет перед началом разговора. Собственно, кроме фляги, да нехитрой закуски в виде луковицы и куска сала с хлебом, завернутых в чистую тряпицу, ничего интересного в вещах Феофана не нашлось, что укрепило Мишкины подозрения – эвакуация проводилась спонтанно и в спешке. Про это он и спросил, доставая кружки, пока грек, приняв из его рук свое сокровище, вытаскивал пробку:
– Гляжу, в дорогу-то наспех собирался? Что так? – и кивнул Тимке. – Пододвинь скамеечку дядьке Феофану – вон у стены стоит.
Мальчишка кинулся выполнять указание, а грек горестно махнул рукой.
– Так разве ж я собирался? Я к виноделу новому собирался, было дело, с собой десяток бутылей взял, но мы их, кажется, там и того… – сокрушенно развел он руками. Подумал еще и с надеждой поглядел на Макара: – А может, и не того? Может, послать туда, а? Не должно быть, чтоб мы вдвоем столько… Охране-то из бочонка наливали. Или Медведя попросить – он пошлет…
– Может, и пошлем, – хмыкнул Мишка и кивнул на расставленные кружки. – Наливай, помянем мастера.
Феофан с некоторым сомнением посмотрел на Мишку, потом покосился на Макара и осторожно спросил:
– А не рано ли, юноша? Сие питие крепкое зело.
– Знаю. А потому мне чуть плесни, только ради уважения. Да и себе много не наливай – разговор-то мы только начали. А вот Тимофею и впрямь рано еще. Молитвой деда помянет.
Мишка с одобрением отметил, что Тимка готов всячески защищать и опекать своего Фифана, вот и сейчас он только шмыгнул носом и перекрестился, но смолчал и остался стоять за плечом грека.
Выпили молча. Феофану заметно полегчало, во всяком случае, лицо приобрело некоторый румянец, а взгляд – ясность. Зажевав куском сала живительный глоток, он с тоской посмотрел на флягу, но от дальнейшего лечения воздержался.
– Да-а… Строго тут у вас поставлено, – обернувшись к Тимке, он притянул его за плечи к себе поближе. – Я сразу так и понял, когда вы с дедом пропали, что без Медведя не обошлось, да вот Мирон тоже, похоже, уже догадывается… – вздохнул он. – Правда, обвинять впрямую не решался, но лютовал сильно, а дней десять последних и вовсе мечется.
– Из-за этого тебя Медведь сюда привел, да? – Тимка осторожно потерся щекой о плечо грека и убежденно добавил: – Тут тебя Мирон не достанет! А теперь и подавно! Тут охрана знаешь какая?
– Да уж вижу, что охрана, – серьезно кивнул грек. – Это из-за тебя, что ли?
– Не, – помотал головой Тимка. – Тут вообще так. Это потому что крепость воинская.
– Что крепость, я вижу… Только чего сия крепость охраняет? У нас понятно – слободу, – задумчиво проговорил он, рассуждая сам с собой. – Боярина нашего тоже охраняют. Так он боярин, ему положено. А тут кого?
– Так вот же боярич! – Тимка указал на Мишку. – Сотник наш. Он тут самый главный!
– Главный? – грек перевел взгляд на молодого сотника, потом поглядел на Макара. Осторожно покосился в сторону Немого, подумал с минуту-другую о чем-то и, наконец, спросил. – Так это ты, юноша, тут такой режимный объект устроил? И кабинет этот – он осторожно обвел рукой вокруг себя, – тоже твой? Кто же тебя научил сему?
«Опаньки, сэр. Интересно, откуда он таких словечек нахватался? Вернее, на что ссылался их боярин, когда вводил им этот новояз? Вы на покойного отца Михаила и его книги киваете, а тут знания не христианские… Впрочем, а кто сказал, что они языческие? Знания – они знания и есть, сиречь наследие от древних. Аристотель тоже не христианин, однако же признается за авторитет. Но ловок, шельма, норовит повернуть разговор так, чтобы не мы ему, а он нам вопросы задавал. Ну уж нет, обобьется. А светскую беседу и мы вести умеем…»
– Было кому, – кивнул Мишка и усмехнулся уголком рта. – Впрочем, хороших учителей много не бывает. Тут главное, есть желание учиться. На том стоим и стоять будем. Только ты сам сказал, охрана положена боярину, а что в той вашей слободе такого, что и ее охранять требуется не хуже боярина?
– Коли учен, то, может быть, и слово такое слышал – «тайна коммерческая»? – прищурился Феофан. – Вот она и есть.
«Тайна-то тайна. Только вот коммерческая ли? У Журавля на лице следы, по описанию похожие на пороховые. За болотом мы на огнестрел, слава тебе Господи, не нарвались, и никто из пленных ни о чем подобном даже не заикался, но такую тайну как раз в слободе и беречь. Тимка говорил, что грек ученый, а эта публика сейчас не может не знаться с алхимией. Чем черт не шутит? Узнать-то надо…»
– Коммерческая, говоришь? То есть торгуете и технологии от конкурентов таите? – быстро спросил Мишка, с удовлетворением констатируя, что слово «технологии» у Феофана недоумения не вызвало. – А порох тоже на продажу делаете или для себя только?
– Да какая продажа! – поморщился грек. – Всего-то и удалось сделать горшочек маленький. Пыхает хорошо, но и что с того? Его еще надо довезти до того места, где им пыхать. А как, если он у тебя в руках полыхнуть пытается. Только и получилось, что дверь в курятнике разнесло. А все от излишней поспешности – боярину хотели угодить, видишь ли! Говорил я – рассчитать надо… Баб напугали, петуха пришибло, куры нестись перестали, да черт бы с ними – порох зря извели! А его делать дорого: сколько трудов, да трат даром, теперь все снова…
– А что боярин за оружие хотел сделать? – поинтересовался Мишка, краем глаза отметив, как Кузнечиковы уши стали торчком. Вероятно, он впервые слышал эти подробности и сейчас, несмотря на всю серьезность момента, наслаждался своей причастностью к тайне.
– С оружием плохо. Порох делали, чтоб скалу подорвать, – сказал грек и резко осекся.
«А вот это весьма интересно, досточтимый сэр! И где же это Журавль на наших болотах скалу нашел, и чем она ему мешала, что он порохом озаботился? И смотри, как замолчал сразу, будто лишнего сболтнул. Макар с Андреем вон как уши навострили – мигом сообразили, что если двери от курятника летают, то ведь и Ратнинский тын при случае полететь может – не скала, чай... А ну-ка, подкинем мы еще вопросик в топку Феофанового любопытства».
– Чтоб в руках не взрывался и горел лучше, его гранулировать надо.
– Экспериментирую пока – с гранулированием плохо получается, да и мало совсем осталось – два года кобыле под хвост с этим салютом! – посетовал грек и снова замолк, уставившись на Мишку так, словно впервые его заметил. – А тебе про это от кого известно? – он строго посмотрел на Тимку. – Тимофей, ты рассказал? А сам откуда знаешь? Неужели до моей лаборатории добрались? Сколько раз говорил – туда носа не совать! Без головы остаться можно…
– Не, нам тогда подсмотреть не получилось, – Тимка, у которого глаза уже разгорелись от открывающихся возможностей, отмел обвинение небрежным жестом и тут же попытался добыть еще кусочек интересующих его сведений. – Так это от пороха в тот раз так бумкнуло? Мы только слышали, что ворота летали и петух на ту сторону плыть собрался, а от чего – не знали. А такой бабах был! – не сдержал Тимка своего восторга. – И ворота в щепу, они, правда, старые совсем были, а все равно здорово! А его трудно делать?
Мишка краем глаза заметил, как лицо Макара окаменело почти до состояния Андреева, а у Немого потемнели глаза; не приходилось сомневаться, что оба воина прекрасно оценили пассаж про выбитую дверь и «бабах» от маленького заряда, хотя ни один, ни другой о возможностях огнестрела понятия не имели.
«Дай Бог, чтоб и не получили… Рано! Не хватало сейчас тут бомбы – и так не скучно живем… Но известие, что пороха мало, он дорог и изготовить его быстро не получится, утешает. Спасибо, Фифан, успокоил…Хотя… А какие еще сюрпризы там заготовлены?
Поговорить я тебе дал, почувствовать себя в разговоре ведущим позволил, теперь пора инициативу перехватывать – желая ее себе вернуть, ты язык, надеюсь, и развяжешь…»
– А компасов у вас много?
– Да пяток сделали, – грек вздохнул с сожалением. – Правда, там без Гордея трудно придется – тонкую работу всю он исполнял. Может, вот Тимофей теперь освоит…
– А как стрелку намагничивали? Магнитным железняком?
Грек смотрел на Мишку уже не просто с интересом – с все возрастающим удивлением.
– Нет, слабые они – не получается, – после некоторой заминки тем не менее ответил он. – Электрикой…
«Охренеть пять раз и не встать! Надеюсь, они там электрификацию всей страны… Тьфу! Жури не затеяли? Хотя сделать на коленке элементарную батарейку любой пацан сообразит…»
– А электроды из чего? Медь и железо? Значит, компасов можно много наделать, если понадобится… – последнее Мишка проговорил скорее про себя.
– Ну, как много? – Феофан с сомнением пожал плечами. – Одна катушка есть. Можно, конечно, еще сделать, только это чистую медь опять надо, а где ее возьмешь? Потом проволоку тянуть тонкую, а потом изолировать опять же....
– Проволоку тоже медную делали?
– Не получается с медной, – ухмыльнулся грек, довольный тем, что Мишка тут не угадал. – Тонкая очень, рвется. Серебряную сделали.
– Электрику еще для чего применяете? Не ради одних только компасов возились?
– Еще серебрение и позолоту делают, – грек отмахнулся, – но это не интересно, я вон мастеров научил, они сами. А вот для чего еще можно? Боярин говорил, через нее даже говорить можно, хоть за сто верст…
– Можно, – кивнул Мишка, – только опять провода нужны, и много. И проводить их… Не получится – только если забавы ради…
– Где ты все это постиг, юноша?! – не выдержал Феофан. – Боярин наш то же самое говорил…
– Боярин или человек в клетке? – быстро спросил Мишка.
Грек неожиданно икнул, закашлялся, посинел и прохрипел:
– Тимофей! Стукни! По спине…
Пока мальчишка старательно стучал его по хребту, грек быстро поднес палец к губам и показал глазами на Тимку. Видимо, этот вопрос при бояриче обсуждать по какой-то причине он не желал.
«Ну и ладно – главное, вовсе не отказывается. И не таится. Почему, интересно? Хотя… Одно слово - ученый. Похоже, весь в своей науке. Где же его Журавль откопал? Вон как глаза загораются, когда про свои опыты начинает объяснять; если его не прерывать, мигом на обсуждение технических деталей скатится. Значит, из этого и будем исходить.
Надо главное выяснить и как-то объяснить свою осведомленность в этих технических деталях, а то у Макара тоже вопросы в глазах светятся, и не надо ему их оставлять. Впрочем, лишние сущности плодить не будем: есть у нас покойный отец Михаил и его «библиотека», про которую я даже мадам прабабушке успел макаронных изделий на уши навешать – вот ее и далее задействую по полной программе…»
– Спрашиваешь, откуда мне сие известно? – Мишка уставился на грека. – От учителей моих. Был у нас тут священник, отец Михаил. Погиб от руки находников. Человек редкого ума, образование получил в Византии. Он мне и давал читать. Что-то сам переводил с языков иноземных, а что-то уже по-нашему написано. Я и читал. Наука та христианству не противна. Вот только откуда у язычников эти знания? Или ты их принес? Ты же от Христа не отрекся, а у нас говорят, там за крест на колы сажают…
– За крест? Да кто ж такое врет? – поперхнулся от возмущения грек. – Вон Тимофей христианин, и дед его христианин был, и отец…

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Суббота, 12.11.2016, 17:35 | Сообщение # 12

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Ещё один небольшой отрывок из Сотника.

– …Уф, успел! – облегченно выдохнул Арсений, вылетевший верхом навстречу лошади, неспешно влекущей сани с Корнеем и Никифором. – В крепость послали, за тобой… – пояснил он встревожено вскинувшемуся воеводе и Мишке с Андреем, которые верхами провожали дорогих гостей. – Шатун у тебя на пасеке побаловал. Одного задрал. Молчун с Фаддеем его на рогатины взяли…

Накануне, когда десятники после пира собрались в Ратное, дед решил остаться, заночевать в крепости, а наутро на свежую голову обсудить с внуком дела, благо, было что. Никифора же в последний момент решили тоже оставить: уж больно хорошо накушался купец на пиру, не то что ногами самостоятельно перебирать – головы поднять не мог. Мишка подозревал, что купец отдегустировал тот животворный напиток, что привез с собой в крепость грек. Как его добыли Бурей с Сучком и почему облагодетельствовали именно Никешу, он не интересовался, но отправлять дядюшку в таком виде побоялся: помрет еще в дороге или вывалится, тем более, попутчики не сказать, чтоб трезвые – где им за багажом следить! Сами бы добрались без приключений.
Сотник тронулся в путь уже ближе к обеду, отказавшись от предложения внука дать возницу или самому сесть за него.
– Сюда доехал и отсюда сам вернусь! – хмыкнул Корней. – Не настолько я одряхлел, чтоб ты лошадью вместо меня правил.
– Как скажешь, господин воевода! – Мишка картинно вытянулся перед дедом. – Правь в свое удовольствие! Только позволь нам с Андреем тебя проводить. Негоже воеводе без почетного караула.
– Ну, если почетного… Тогда валяй – провожай! – милостиво разрешил Корней.
Никеша не сказал ничего: он страдал жестоким похмельем, вид имел серо-зеленый и томный и тихо постанывал в санях, зябко кутаясь в тулуп.
Незадолго до поворота на дедову пасеку их и перехватил «заместитель» Егора.
– Что там, Сюха? – Корней хлестанул лошадь, направляя ее следом за конем Арсения. – Шатун?! Кого задрал? Неужто Никанора-пасечника? Ульи разорил?
– Да не… Чужого занесло… – коротко мотнул головой ратник. – Пасеку сам смотри. Нам не до нее было… Прости, сотник, пойду я – Чума с Молчуном одни там. Догоняй… – и галопом рванул в сторону пасеки.
Дед, приподнявшись в санях, нахлестывал кобылу, а Андрей выдвинулся вперёд, оттерев Мишку в арьергард. Так они и вылетели к пасеке. Там, прямо у крыльца сторожки, где Мишка не бывал с того самого времени, когда они пересиживали мор, обнаружился весь десяток Егора во главе с ним самим. Ратники столпились вокруг окровавленной медвежьей туши, которую споро свежевали Чума с Молчуном. Оседланные кони и чьи-то сани стояли в стороне.
– Твою ж мать!… – Корней вылез из саней и, растолкав ратников, уставился на исходящую паром тушу.
– Здоров зверь… – прохрипел Никифор. Несмотря на свое состояние, купец выбрался следом за сотником, чтобы посмотреть на добычу. – Шкуру не попортите.
– А кого он задрал? – Корней оглядел поляну. – Из лесовиков, что ль, кого?
– Не, редька едкая, – с широким ножом-медвежатником, которым разделывал тушу, Фаддей поднялся перед сотником. – Купца туровского… Вот его… – и, не оборачиваясь, коротко врезал локтем в морду Никифору, ошалело разинувшему рот. Тот отшатнулся бы, да попал в заботливые объятия Арсения. Ратник сбил купца на колени, резко заломил ему руку назад и, смахнув мимоходом шапку в снег, захватил гриву волос другой рукой, заставив выгнуться дугой, так что борода задралась в небо. Из разбитого носа обильно закапала кровь…
– Чего?!.. – Корней схватился за меч, Мишка рванул с седла самострел, у Андрея в руках развернулся кнут, но со стороны сторожки прозвучал хорошо знакомый голос.
– Ну-ну, Кирюха! Не дури! Андрюха, Михайла, не балуйте! Поговорить надо, едрен дрищ…
– Репейка, ты?! – Корней замер, так и не вынув меч, Мишка с Андреем тоже остановились. Ходить Аристарх не мог – стоял в проеме дверей, опершись на заботливо приобнявшего его Петра.
– Я, кто ж еще… Видишь, сил нет, а сюда пришлось тащиться, – хмуро буркнул староста. – Десятники тоже все тут. Здоров ты гостевать, заждались уж… Ты за железо-то не хватайся, выслушай сначала, а потом сам решишь судьбу своего родича, как то сотнику пристало. По обычаю… – он покосился на Мишку с Немым. – Удачно ты Михайлу с Андреем прихватил, а то пока за ними пошлёшь... Михайле свое слово сказать придётся, вдобавок к Егорову. Давайте, в дом заходите, мне стоять тяжело. И этого сюда волоките, – кивнул он на Никифора.
«Ну, сэр, соображайте побыстрее! Герр бургомистр сюда чуть живой тащился не шутки шутить, да и десятники в лес не за фитонцидами выбрались. Угробят бароны дядюшку – им-то все равно, а вам он еще пригодится…
Похоже, эта «встреча на Эльбе» оказалась сюрпризом только для вас с Никешей: лорд Корней за меч без энтузиазма хватался, да и Андрюха своим кнутом давно бы хребет кому-нибудь перешиб, однако ж не спешил…»

– …К тебе и Михайле у сотни вопросов нет…
Аристарх полулежал на лавке у стены и смотрел на хмурого Корнея, сидящего за столом в окружении серьезных до мрачности десятников – только у Фомы во взгляде в первый момент мелькнуло что-то, похожее на злорадство, но он опустил глаза и больше не поднимал их от стиснутых на столе собственных кулаков.
Мишка с Андреем устроились рядом, а Никифора, заломив ему руки и изгваздав в кровище дорогой полушубок, Молчун с Чумой держали возле дверей. Купец попытался было рыпнуться, когда они принимали его у Арсения, но засапожник Молчуна, скользнув под бороду, оказался убедительным аргументом: Никифор замолчал и только пучил глаза и ловил ртом воздух. Кровь из носа продолжала сочиться по бороде и усам.
– Ты княжью волю не можешь не исполнять. И сотня свой долг понимает, потому и пойдет умирать – не впервой. Но по княжьему слову. А своей кровью набивать мошну твоему родичу сотне не с руки. Он же нас всех под убой подставил! – Аристарх коротко глянул на Никешу, потом сочувственно – на Корнея. – И тебя с Михайлой тоже на убой… Егор слышал его разговор с князем.
– И чего он наболтал?!
– Да ты что, Корней? – взвыл купец, дернувшись было, но тут же от пинка по ребрам едва не уткнулся головой в пол. – Да разве ж я… – прохрипел он.
Корней придавил Никешу тяжелым взглядом, потом хмуро глянул на Егора.
– Говори…
– Все так, сотник, – кивнул Егор, рассматривая корчившегося у дверей Никифора. – С твоим родичем князь Всеволод давно ладит. А как узнал, что Михайла приходится ему племянником, повел разговор, чтобы перебраться на Никифоровы ладьи и уже с ним идти в Туров, а самого Михайлу с отроками отослать в Ратное. Ну, и сотню где-нибудь перехватить и с тобой договориться. Никифор и сам бы рад, да жалился, что племянник строптив и его не слушает, а силой его, паршивца этакого, никак не принудишь. Зато предложил Всеволоду выход, как можно сотню на пороги послать, нашими руками тамошнюю затычку выбить и посчитаться с находниками за семью.
И не только сотню, но и Младшую стражу. Мол, если за спасение княгини пообещать выдать за Михайлу боярышню, да в приданное ей посулить земли по ту сторону порогов, чтоб сам их захватил и там укрепился, то Корней за такой сладкий кус для внука всю сотню поднимет и поведет хоть к черту на рога. А боярышню сейчас можно только сговорить, все равно возраст еще ни у нее, ни у Михайлы не подошёл. И вообще, ей с ним на пороги не идти.
«То, что дядюшка хотел сотню использовать, это понятно. И ведь не подонок анкл Ник, просто мозги у него так повернуты – по-купечески. И с князем как купец торговался. Но для господ баронов это не оправдание. Они своим и за меньшее головы рубили. А тут чужак…»
– Что же ты наделал, Никеша? – Корней тяжело поднялся, подошел и встал напротив Никифора, разглядывая его, будто впервые увидел. – Говорил я с Федором, он мне много чего нарассказывал… И про тебя тоже. Значит, мало тебе прибытка от моей семьи – решил сотней расторговаться? Мне же теперь за тебя ответ держать… – и отвернувшись от Никифора, поинтересовался у Егора. – У вас все готово?
– У-уммм… – откликнулся Заика и вышел вперед, поигрывая коротким широким ножом и с деловитым спокойствием разглядывая подопечного.
– Тогда тащите его из избы – нечего тут порог поганить! – распорядился Корней.
Непроизвольно глянув в сторону Заики и оценив приготовления, Никифор, который еще как-то держался, окончательно сорвался с нарезки:
– Корней! – отчаянно заголосил он, забившись в руках ратников, собравшихся волочь его на улицу. – Я же для вас!.. Я же тебя про Пимена упредил!... Разве бы я сестру бросил?!
Никеша, отчаянно цепляясь за жизнь, все-таки извернулся, уперся в дверях, захрипел, вырываясь из объятий Чумы и Молчуна, и торопливо выкрикнул:
– И так ведь, что мог, делал! Сколько серебра вбухал… Сейчас сотня князьям нужна стала, а так бы еще год назад… Мишка! Ты же мне родич кровный… Да скажи ты им!
«Ага, я уже Мишка… Пимен? Вот это уже интересно… Стало быть, это Никеша тогда упредил деда, что к князю кто-то приезжал за сотню торговаться. Потому дед и сорвался в Туров прошлой зимой. Откуда Никеша знал? А, не важно… И не бросил нас – помогал, чем мог, хотя наверняка считал, что Корней стар и не потянет род поднять – тогда все так думали.
А тут мы с циркусом в Туров заявились, и Корней, вместо того, чтоб думать о покое на пасеке, к князю полез… Вот дядюшка и увидел шанс… Нет, на сотню ему, конечно, наплевать, но сотня под руководством Корнея – это шанс для рода. Он же, и правда, о роде пекся, по-своему, по-купечески.
Значит, торг вокруг сотни целый год шел, и Никеша активно участвовал в аукционе… Потому и в Ратное вкладываться стал, и лавку открыл – место застолбить. А тут прибыль пошла, и аппетит разгулялся… Не мог он такой шанс упустить. А что это значит сотню и Малую стражу отправить на верную смерть, он и в уме не держал. Самостоятельно правильно оценить соотношение сил и разницу между службой наёмников, охраняющих купеческий караван, и походом на земли ятвягов, он в принципе не способен. Дескать, раз воюем и войной живем, то какая нам разница? Короче, со всей непосредственностью купца начал торговаться с князем за подразделение, которое для него, любимого, станет охранять неманский путь…
Ладно, пора, сэр, вмешиваться в этот праздник жизни, пока дядюшку, и правда, в расход не пустили. Или сам от расстройства не помер…
Так за сколько процентов прибыли капиталист родную мать продаст? Сейчас и выясним... Главное, баронов убедить».
– Да, деда, и впрямь, дядюшка мне родич кровный, – не глядя на Никешу, проговорил Мишка. – Только думает он, как купец, а не как боярин. Потому князь нам его и отдал: поглядеть, что и как мы решим, и можно ли с нами дело иметь. Или в самом деле послать на убой – сколько-то на порогах продержимся, а потом и не жалко. Или все-таки удастся мне дожить до свадьбы с боярышней, а сотне возродить свою былую силу и сделать дело.
– Ты чего задумал, Михайла? – Корней через плечо обернулся на родича. – Никеша, жив ещё? – и махнул рукой ратникам. – Ну-ка, давайте его сюда! – и, дождавшись, пока Никифора подтащили на середину избы и, как куль с мукой, водрузили на заботливо пододвинутую Арсением скамью, уставился в упор на внука:
– Ну, говори…
– Ведь дядюшка, как лучше, хотел, – криво усмехнулся Мишка. – Ну, как он это сам понимал, – покосился он на Никешу и, не дождавшись ответа, пожал плечами. – Он купец и думал за род, но как купцу думать положено. Не умеет он иначе. А то, что для нас это смотрится предательством, только тут, похоже, понял. Ведь понял, дядюшка? – Никифор, получив отсрочку от неминуемой смерти, которую уже ощутил и даже пощупал, никак не мог собрать мысли в кучку и только кивнул. – Это с него вины не снимает, – дернул искалеченной бровью Мишка, – но как купец он все равно хорош и полезен. Вот пусть отныне и занимается своим купеческим делом. Когда еще его сыновья в возраст войдут, а нам от него уже сейчас многое потребуется: поход – затея не дешевая. А про… «медвежью охоту» ни мы ему теперь забыть не позволим, ни князь.
Мишка насмешливо посмотрел на обалдело вытаращившегося на него Никифора. В каком бы шоке он перед этим не пребывал, но слова племянника оказали на него действие того самого клина, котором выбивают другой клин.
– Да, князь! Ведь именно князь тебя и сдал. Так я говорю, деда? Слову десятника Егора и без того бы поверили, но ведь боярин Федор это слово подтвердил? Так?
– Так, Михайла, – задумчиво отозвался вместо Корнея Аристарх. – Передал ему князь разговор с Никифором…
– Ага. Я так и подумал, – опять кивнул Мишка и снова насмешливо воззрился на дядюшку. – Потому и сдал, что прекрасно понял: полезный ему купец мыслить, как князь или хотя бы как боярин, не способен. Но с чего-то вдруг пытается. А главное, вообразил этот купец себя зачинателем своего собственного рода – Никифоровых. Князь в общем-то не против, да только зачем ему такой купец? Вот он сотне его и передал: или справимся и к делу пристроим, или прибьем. Отвечать-то нам за результат, а не за то, кого медведь в лесу задрал... Так что ошибся, ты дядюшка, в своей нужности и в том, что в таких делах ты можешь решать наравне с князем. И жаловаться теперь бесполезно: во-первых, у князей и свои медведи в лесах не перевелись, а во-вторых, им это дело нужно. А потому теперь судьба туровского купца Никифора с сотней накрепко повязана. И с судьбой рода Лисовинов… – Мишка в упор уставился на Никешу и повторил еще раз. – Не Никифоровых, а Лисовинов. Дядюшка у меня не глупый, он же больше не перепутает, да?
Никеша сглотнул и затравленно огляделся: десятники серьёзно переглядывались друг с другом и с Аристархом. Егор ухмыльнулся, подмигнул Никеше, а дед кивнул:
– Не спутает теперь. Мы ему шкуру медвежью для памяти подарим, – и, в свою очередь, осмотрел десятников. – Слышали все? Князю сотня нужна! И сотня, и поход… И пойдем уже не так, как сто лет назад – табором с бабами и детьми. Чтобы успешно такое дело провернуть, нам нужно за спиной что-то иметь. Вот за спиной Ратное с Погорыньем и останется. И тут кому-то тоже придется на хозяйстве сесть. Кто там ворчал, что лучше синица в руках, чем журавль в жопе? Ты, Фома? Ну, так получишь ты свою синицу… Пимена тут недаром помянули. Он чего хотел? Торговлишкой и ремеслами заниматься? Ну вот, кто останется, тот и займется. Боярами станут все, кто хочет и может. Но кто рискнет и пойдет – получит МНОГО. А Никифор… – Корней покосился на родича. – Егор, будь другом, своди его в баню да к лекарке. У тебя, я слышал, баня знатная? Видишь, перепил вчера мой родственник на радостях за меня и племянника. Еще сейчас ноги не держат – оглоблей в рожу получил. А нечего зевать… Очухается – мы с ним еще поговорим.

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Суббота, 31.12.2016, 14:04 | Сообщение # 13

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

–Ну что, мистер Фокс? Намекаете, что пора бы нам с вами побеседовать? Ага, мало я сегодня язык отбивал на всех этих советах-переговорах, так и вы туда же! Или у вас слов нет – одни эмоции и те непечатные, вот вы их таким образом и выразить изволили? Завидую. Черной завистью завидую, морда ты бронзовая – мне эмоции и прочие глупости роскошь сейчас непозволительная.
Мишка устало усмехнулся, поднимая с пола фигурку бронзового Лиса, каким-то образом выпавшую из мешочка, в котором он носил ее на поясе. Как уж он там умудрился развязаться – бог весть, но таким образом драгоценный мистер Фокс напомнил о себе и потребовал внимания. Не то чтобы Ратников склонен был видеть в подобных мелочах знак свыше, но внезапно понял, что самому ему сейчас, несмотря на усталость, необходим разговор с бронзовым «исповедником». Настолько, что даже сон пропал перед потребностью выговориться. Для того хотя бы, чтобы все сегодняшние разнообразные и многочисленные события, разговоры и решения утрясти в голове и систематизировать.
Да уж, называется, «Здравствуй-здравствуй, милый дом!» Ничего не скажешь, отдохнул витязь, вернувшийся с войны и трудных переговоров на высоком княжеском уровне... Впрочем, еще вчера стало понятно, что сказка про чудо-богатыря, который «и с победой возвратился» на белом коне с богатой казной и красавицей-царевной отменяется, не начавшись. А продолжение банкета и вовсе побило все мыслимые и немыслимые рекорды по степени фееричности и закономерно переходящему в качество количеству «открытий чудных», которые приготовила жизнь, пока сотник Младшей стражи изволил в чужих краях князей на дорогах подбирать и княжон… хм… недокняжон пленять.
Одним из таких открытий, в частности, явился наставник Макар. Вернее, его новый статус, невзначай свалившийся на него вместе с обретенным крестником и ненавязчиво примкнувшими к нему многочисленными родичами. До ухода на ляхов Макар выделялся среди других увечных ратников, которых дед сосватал в крепость, разве что спокойным нравом, немногословностью и некоторым добродушием, которое кое-кто из отроков по наивности поначалу принял за мягкость и попытался испытать на прочность в процессе занятий. В чем «естествоиспытатели» незамедлительно и раскаялись, выяснив, что спокойный и незлобливый дядька Макар, не теряя своей невозмутимости и добродушной ухмылки, не только прекрасно владеет все теми же методами «укрощения строптивых», что и другие наставники, включая Андрея Немого, но применяет их с огоньком и творческой фантазией.
Мишка знал, что в семье Макара и его жены из всех родившихся детей выжила только одна дочь, что не могло не стать серьезной трагедией для родителей в обществе, где многодетность считалась не просто делом естественным, а благословением божьим, а их отсутствие – бедой и чуть ли не проклятием. При отсутствии родных сыновей приемный сын и, до кучи, будущий муж для дочери сами по себе не могли не стать для Макара и Верки подарком судьбы. А тут ещё выяснилось, что не просто сиротинку пригрели, а боярича, да такого, вокруг которого теперь столько всего завязано.
Да еще и Филимон…
–…Так что, мистер Фокс, развели нас, как узбека на Привозе, не находите? Ни хрена себе дедушка старенький, седенький! Целый полусотник у нас тут ходил с палочкой и радикулитом и в бороду посмеивался – получите и распишитесь! Нет, а лорд Корней-то каков, хрен старый! «Кого смог, мол, внучок, уговорил, не обессудь – выбирать не приходится». Интересно, он сам Филимона и его команду назначил сюда за нами присматривать или Аристарх постарался? Макара, похоже, тоже, не в дровах нашли, так что наставников нам отбирали, как говорится, «строго по анкете». Интересно, как-то еще Тит с Прокопом себя проявят? А ты, морда бронзовая, и намекнуть не мог? Чего, говоришь – сам не знал?
Мдя… Вот это и есть то незабываемое чувство молодого амбициозного полковника, когда на разборе учений он узнает, что прапорщик Перепердищенко, которого ему навязали в нагрузку как пенсионера-общественника, на самом деле посредник из штаба округа… Хотя еще вопрос, кого тут дурили – нас с вами или Леху. Меня-то дед учит, как может: Макаренко он не читал, педагогического института не заканчивал, как умеет, так и справляется с воспитанием наследника, а Рудному-то каково? Старший наставник… Ха! А на самом деле, выходит, его сюда под надежный присмотр подальше от Ратного засунули, чтобы под ногами не путался? Не потому ли мистер Алекс со своими орлами залетными и встрял в это скользкое дело? Тесно ему стало в крепости, захотелось личную преданность доказать и стать незаменимыми при сотнике. Ну-ну – за это мы еще с ним посчитаемся.
Но вначале с насущными делами разобраться надо. Илья ничего нового не поведал: получил у ворот от лорда Корнея в рыло и, когда в себя пришел после начальственной ласки, стал в крепость собираться. Дед не препятствовал и вообще делал вид, что его все это не касается, а сам с Федором и Никешей о чем-то всю ночь совещался, в смысле пил. И священник новый тоже с ними. Между прочим, Илья упомянул, что этот святой человек прямо у ворот в качестве первой проповеди начистил морду Бурею. Искренне жалею, что не присутствовал – зрелище, должно быть, эпическое… Не везет чего-то Бурею последнее время: то Млава его мордой в снег на въезде в крепость положила, теперь вот монах благословил… Но нам это все, увы, ничем помочь пока не может. Ну да ладно – завтра Кузьма с Демьяном до дому прокатятся, глядишь, что и прояснится – хуже не будет в любом случае…

Вот насчет «хуже не будет» Мишка ошибся, не оценив потенциал всех возможных и невозможных подлостей, которые может подкинуть судьба, если уж задастся целью вставлять палки в колеса. В Ратное Кузька с Демьяном, в сопровождении десятка разведчиков во главе с Яковом, отправились с утра пораньше, а вернулись слишком рано – сразу же после обеда. Как только они показались из леса, стало понятно: все пошло не по плану – само их быстрое возвращение наводило на тревожные мысли. На взмыленных конях – видно, что гнали их всю дорогу, – Кузьма с Демкой злые и взъерошенные, разведчики тоже не в самом лучшем настроение, а Яков еще и с перевязанной наспех рукой. А главное – их сопровождали Лавр и Фаддей Чума. Впрочем, сами ратники в крепость не поехали – убедились, стоя возле леса, что отроки скрылись в воротах, развернули своих коней и рванули обратно.
Что произошло, Мишка узнал из доклада Демьяна с Кузьмой и рапорта Якова после того, как его перевязала Юлька; к счастью рана у него оказалась не глубокая, только кожу выше локтя рассадило. А произошли там дела невеселые. Перемирием пока что и не пахло – напротив, хуже уже и некуда...
При подъезде к селу Яков принял решение разделиться: трое отроков посообразительнее – рыжий Федька и близнецы Елисей с Елизаром – поехали с бояричами к воротам, чтобы дождаться их возвращения там, а остальные оставили лошадей подальше в лесу под присмотром одного из отроков, накинули белые «маскхалаты», сшитые про запас еще летом, и скрытно залегли на опушке, чтобы наблюдать за происходящим возле Ратного.
Поначалу все складывалось очень даже неплохо: возле ворот возились в снегу воинские ученики, которых Лука набрал для обучения еще весной. Демка с Кузькой всех их прекрасно знали с детства, а те, как выяснилось, бывали в крепости, пока Младшая стража воевала. И хотя разведчиков они тогда не застали, но в общем и целом враждебности к ним не проявили. А занимался с мальчишками и вовсе хорошо всем знакомый по походу Фаддей. Так что Демка с Кузькой направились домой, а трое разведчиков, ожидая их, расположились на пригорке недалеко от того места, где продолжались занятия у ратнинских отроков.
Братья добрались до Лисовиновской усадьбы без приключений, но деда дома не застали, а всем прочим оказалось не до них: возле Листвяны хлопотала Настена и все лисовиновские бабы, перепуганные так, что в пору и их лекарке обхаживать. Если к тому, что Татьяне во время беременности постоянно становилось то плохо, то маятно, и то и дело требовалась помощь, все уже как-то привыкли, то Листвяне поплохело внезапно. Неудивительно, конечно, что ее сильно приложило после всех событий последнего времени, когда глубоко беременной ключнице пришлось фактически командовать обороной Лисовиновского подворья и от штурмующей его со стороны села толпы холопов, и отражать нападение бунтовщиков снаружи, из-за ратнинского тына, стоя на стене с луком.
Не привыкшая поддаваться слабости, Листвяна крепилась, сколько могла, но в конце концов просто упала на руки подскочившим холопкам. Хорошо, Настену долго искать не пришлось: она как раз навещала Татьяну и, не мешкая, занялась Листвяной. Перепуганные домашние метались, не решаясь послать за дедом – сотник и без того лютовал, мог и пришибить, если бы счёл, что его зря побеспокоили, – но и одновременно боялись его гнева, если не позовут, а он решит, что надо было. Лавр, вызванный ради такого случая из кузни, рассудил, что вначале надо выслушать Настену, а потом уже отвлекать от дел боярина, если что-то серьезное, а пока велел не суетиться и помогать лекарке. Вот тут-то его и застали сыновья.
Приезду мальчишек он обрадовался, но первым делом послал их к матери – та уже извелась, дожидаючись. Кузьма с Демьяном привезли Татьяне подарки, передали поклон от крестников – Артемия с Дмитрием, сообщили, что и те по ней соскучились и непременно явятся, как только смогут отлучиться из крепости. Это все, конечно, было понятно и необходимо, но вот с отцом поговорить толком они так и не успели: едва только приступили после всех предисловий к главному, как в горницу, чуть ли не распихивая холопок, пытавшихся его удержать, буквально
ворвался сын Чумы – Веденя.
–Отец послал! – выдохнул от дверей отрок. – Там пришлые на ваших крепостных
оружно…
Как принесло к воротам Алексеевых дружинников, непонятно: то ли сами решили проявить инициативу, то ли Алексей послал, увидев приехавших домой братьев и сложив два и два. Пятеро конных вооруженных ратников внезапно налетели на троих разведчиков, окружая их и отрезая дорогу к лесу. И не из ворот заявились, откуда их могли ожидать, а обошли тын кругом, чтобы застать врасплох.
Мальчишки,хоть и расслабились на солнышке, но не настолько, чтобы позволить захватить себя безоружными: успели и на коней вскочить, и самострелы взвести, но против пятерых вооруженных взрослых воев – трое с мечами и двое с луками – они не устояли бы. Правда, нападавшие не учли, что за рекой в засаде ожидает остальной десяток разведчиков. Их урядник решил, что пора вмешиваться, и его болт сшиб шапку со старшего из незнакомцев.
–Следующим башку продырявлю! А ну, осади! – Яков вырос из сугроба на берегу замерзшей Пивени, привлекая к себе внимание и демонстративно перезаряжая свой самострел.
–Ах ты, вошь лобковая! – взревел оставшийся без головного убора воин и махнул рукой лучникам. От первой стрелы Яшка ушел кувырком в сторону, но второй противник, выстреливший чуть позже и успевший скорректировать прицел на движение отрока, его все-таки слегка задел. Два болта, прилетевшие из-за реки в ответ на этот залп, не промазали – лучники свалились под ноги своим коням и забились в короткой агонии, истекая кровью: одному болт вошел точно в переносицу, превратив лицо в кровавое месиво, а другому угодил в шею, перебив артерию. Чем бы все кончилось – неведомо: у троих оставшихся мечников против трех самострелов Федьки и близнецов шансов не осталось, но из ворот им на подмогу уже ломились еще пятеро Алексеевых воев. Вот у них-то на пути и встал с мечом в руке разъяренный до полной невменяемости Фаддей Чума.
–А ну, стоять, редька едкая! – рявкнул он, оскалясь в сторону пришлых, и добавил уже для мальчишек. – Не стрелять, обалдуи! Руки вырву – в жопу вставлю!
–Уйди! – взревел было ближайший к Чуме воин, намереваясь оттолкнуть ратника плечом, и тут же отлетел под ноги своим товарищам, выплевывая на снег зубы с кровью: Фаддей бил с левой ничуть не хуже, чем с правой. Пускать в дело меч он пока повременил, и нападавшие, видимо, поняли, что доводить до этого не следует: одно дело – воевать с михайловыми отроками, а другое – с ратниками села, в котором они в меньшинстве и пришлые. А потому остановились, переглядываясь:
–Мы в своем праве! Они... – подал было голос благоразумно замерший под прицелом разведчиков тот самый вой, с которого Яшка сбил шапку.
–Цыть, срань господня! – не оборачиваясь, прервал его Фаддей, резко, но уже без ярости. – Его черти за уд тащат, а туда же – языком щелкать…– хмыкнул он, разглядывая своих противников.
–Они кровь пролили! – проплевавшись, хмуро заявил тот, которому Чума пересчитал зубы. Он уже поднялся на ноги, но повторять попытку пройти мимо ратника не спешил.
– Я с этими мальцами воевал – они ж вас враз изрешетят,редька едкая! – уже совсем спокойно сообщил ему Фаддей. – Ни один из вас живым не уйдет, если я сейчас в сторону шагну. Только хрен там – я сначала сам вам дерьмо из потрохов выпущу! У нас в Ратном свои порядки, дурни драные!
Он хмыкнул, кивнув в сторону Якова, демонстративно стоявшего с самострелом наизготовку на другом берегу Пивени и мало озабоченного тем, что на его белой накидке расползалось алое пятно крови.
–Чего пялишься на него, как девка на хрен? Вокруг смотри! Они ж десятками бьются, или вы не знали? Значит, совсем убогие! И не мажут. С этого жопорылого шапку сняли, а могли голову – свистел бы сейчас ещё одной дыркой заодно с
этими. А вы сразу стрелами кидаться… Куда попали, еще не разобрались, редька едкая? У нас оружие поднял – стало быть, до смерти. И вы первые подняли – не они…
–Какого тут?.. Мать… Едрит тебя…– от ворот к ним уже спешили ратники и Лавр с Кузькой и Демкой. – Ну ни хрена себе! Фаддей?! – два все еще дергающихся на снегу окровавленных тела Алексеевых вояк произвели на прибывших впечатление.
–И чего Фаддей? – возмутился несправедливым подозрением Чума, возвращая меч в ножны. – Они по Михайловым отрокам стрелять начали, – пояснил он, – вот те и отдарились. Пусть теперь сами убирают, чего насрали… И вообще, Лавруха! Лови их коней – этим они уже без надобности. Поехали, мальцов проводим. Тут и без нас разберутся.
Высыпавшие из ворот ратники рассматривали убитых воев, оглядывались на отроков без особого возмущения, но и выражать свое одобрение не спешили. Оставшиеся в живых Алексеевы дружинники сбились в кучку и мрачно о чем-то совещались, не решаясь переходить к активным действиям. Фаддей и Лавр, подхватив поводья коней убитых лучников, заслонили собой мальчишек и поспешно вытолкали их в сторону переправы…

Слушавший вместе с Мишкой доклад о подвигах разведчиков Филимон мрачно оглядел отроков,
тяжело поднялся и кивнул Мишке.
–Вели запрячь сани, сотник. И сопровождение мне давать не вздумай. Один поеду.

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Суббота, 31.12.2016, 14:24 | Сообщение # 14

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

На следующее утро из леса по уже хорошо проторенному пути выехали сани в сопровождении двух конных ратников. Опознав прибывших, пока они перебирались по льду, Мишка, вышедший встречать гостей, едва не полез чесать затылок от удивления.
То, что из Ратного кто-то непременно явится на переговоры, он ожидал, и сам факт приезда парламентариев являлся вроде бы хорошим знаком. Но вот состав переговорщиков озадачил Ратникова не на шутку. Нет, Егор и ратник его десятка Петр, благополучно поправившийся от ранения, а также сидевший в санях новый священник отец Меркурий вписывались в предполагаемую картину просто идеально.
Но вот то, что рядом с монахом обнаружился еще и Серафим Ипатьевич Бурей собственной персоной, напрягало: слишком памятно было прошлое посещение обозным старшиной крепости, окончившееся публичной казнью. Впрочем, Мишка сам себя и одернул:
« Не суетитесь, сэр. С чего это вам в голову такая дурь лезет? Крайне маловероятно, что лорд Корней прислал к вам палача для исполнения приговора отрокам, не имея гарантии, что его приказ будет исполнен, и сам палач, попытавшись приступить к своим обязанностям, не окажется на месте своих клиентов. Или решил именно на это вас сподвигнуть? Ну так проще крепость сразу штурмом брать. Не договариваться же он приехал, в конце концов! Или все-таки..? Но Бурей?!»
А вот Егору молодой сотник обрадовался, как родному: во-первых, его присутствие гарантировало, что сотня все-таки решила договариваться. С десятком Егора у Младшей стражи за время похода сложились вполне приемлемые отношения, и вчера именно его ратник встал на сторону разведчиков и остановил бойцов Рудного. Слово Фаддея Чумы станет весомым аргументом в пользу отроков, тем более, что ратнинцы братской любовью к пришлым отнюдь не пылали.
Во-вторых, Егор, будучи в доверии у старосты,не мог после возвращения из похода не навестить Аристарха. Ходить тот еще не в силах, но говорить-то уже должен, а значит, выдал своему доверенному «офицеру» инструкции насчет наметившегося союза с Медведем и его боярином. Да и сам Медведь поминал десятника.
Не совсем было понятно, зачем Егор прихватил с собой Петра, об умственных способностях которого у Мишки сохранилось не самое лучшее впечатление после Пинска, но десятнику виднее, кого при себе иметь. Ведь и Чуму Мишка раньше считал если не полным придурком, то, во всяком случае, далеко не титаном умственного труда, однако же поход и последние события заставили
переоценить Фаддея. Может, и в Петре он чего-то не разглядел? Вообще сам факт, что Егор, так рвавшийся домой, к заболевшей жене, через день снова сел на коня и отправился за десять верст, говорил, что десятник выбрался из села не по лесочку прогуляться.
Бурей, и без того никогда дружелюбием и благодушием не отличавшийся, находился в состоянии крайней угрюмости, более чем когда-либо напоминая редкий гибрид гризли с гориллой, обряженный по недоразумению в человеческую одежду. На возницу Бурей рычал совершенно звероподобно, что не мешало тому прекрасно понимать хозяина. А вот монах как раз выглядел спокойным и даже благостным, особенно по контрасту со своим соседом, и время от времени обращался к нему с какими-то вопросами, указывая то на крепостные стены, то куда-то в сторону леса. Бурей при этом что-то буркал в ответ и мрачнел еще сильнее.
Впрочем, причину такого странного союза палача и монаха Мишке прямо воротах разъяснил Егор, с усмешкой кивнув в сторону саней, которые на льду от всадников отстали:
– Принимай гостей, сотник! Церковный староста сам лично нового священника уважить решил, к тебе проводить…
– Гы-ы, как такого не уважить! – заржал за спиной у Егора Петр. – А то ж благословит – потом не подымешься!
Но Мишке было не до его шуточек.
– Чего? Староста церковный? Кто? Бурей?!
«Они что, издеваются тут все, что ли?!»
– Ну да, – удивился Егор. – Неужто не знал? Э-э-э, христианину такое знать полагается. В Ратном обозный старшина почти всегда в церковных старостах ходит. Издавна так повелось.
Пришлось встречать дорогих гостей. Впрочем, Егор, едва поздоровавшись с молодым сотником, нашел взглядом Макара и сразу направился к нему, так что Мишка окончательно уверился в том, что десятник прибыл сюда в основном по поручению Аристарха. И хотя разговор на эту тему требовал и его участия, но вначале надо было уважить прибывшего священника и сопровождающего его церковного старосту. Да и выпускать из поля зрения воинственного монаха не следовало – уж больно святой отец пристально оглядывал крепость: судя по всему, он прекрасно умел и смотреть, и видеть, и выводы делать, а у них сейчас накопилось немало того, чего чужим пока лучше не показывать. Своим отец Меркурий еще не стал.
О том, чтобы Тимофей и Медвежонок, а тем паче Феофан Грек на глаза посторонним без нужды не показывались и с территории крепости не выходили, Мишка успел распорядиться. Правда, совсем утаить их присутствие вряд ли получится, а потому надо было проконтролировать сам момент
знакомства их с ратнинцами: проще подправить первое впечатление в нужном направлении, чем потом исправлять уже сложившееся. Значит, придется самому представлять их, но в нужное время и с необходимыми комментариями. В этом плане Бурей с отцом Меркурием требовали пристального Мишкиного внимания гораздо больше, чем Егор, которого так и так
придется посвящать во все детали их нынешнего положения.

– А ты меня удивил, сотник, – одобрительно усмехнулся отец Меркурий, с интересом осматривая убранство часовни, посещением которой Мишка завершил короткую обзорную экскурсию по крепости.
Бурей от чести присутствовать при этом отказался и, как надеялся Мишка, просто завалился спать в отведенную ему горницу в тереме. Благодарственный молебен о возвращении из похода отроков и прибытии семей плотников монах проводил в трапезной, спешно приспособленной для
этого дежурным десятком сразу же после устроенного для гостей обеда. Более вместительного помещения в крепости не нашлось, а часовенка в силу своих габаритов для настолько массового мероприятия тем более не подходила, так что «рабочее место» новый священник до того просто не успел посетить. Впрочем, как тут же выяснилось, его слова относились вовсе не к этому скромному сооружению, а ко всему ранее увиденному.
– Рассказы о твоих делах я слышал, да только рассказчики здорово преуменьшили, как я погляжу, – отец Меркурий едва заметно усмехнулся в бороду. – Надо им сказать, чтобы были прилежнее… Грандиозность твоих замыслов я оценил.Размахнулся ты широко, ничего не скажешь. Только… осилишь ли все сам? – взгляд монаха резанул, как сталью, заставив Мишку внутренне собраться, хотя он и так не слишком-то расслаблялся, беседуя с гостем. – Одному такая ноша не по силам.
« Мда, сэр, послал господь подарочек, вон как святой отец заворачивает. Помогать рвется, значит? Даже про информаторов прямым текстом сказал. Значит, дураком вас не считает и понимает, что вы и самостоятельно про них догадались. Вот и не знаешь, радоваться такому приобретению или присматривать тихое место, где его и прикопать, если что. Хотя его хрен так просто прикопаешь, это не тишайший отец Михаил, которому одного вашего рыка хватило, чтобы заткнуться и сделать по-вашему, хоть и с обидой. Этого же, пожалуй, и лорд Корней пугать надорвется.
С другой стороны, вам как раз такой и нужен, но... Вот именно, «но».Вопрос в его истинных целях, а вы о них пока что ничего не знаете, только догадываетесь, и догадки эти вам не нравятся.
То, что Илларион своего соглядатая прислал – это без вариантов, но надо выяснить, кто он сам: слепое орудие или имеет какие-то свои цели и убеждения? Более похоже на второе – не простой мужик и с характером, такого против его воли не нагнешь.
Помнится, вы сами в свое время пришли к выводу, что отца Михаила поставили не столько за язычниками присматривать, сколько за сотней. Причем, поставили с перспективой прибрать сотню к рукам, так как князьям она становилась не интересна, а, возможно, и опасна. Поперек князей церковь не пойдет, но принять участие в чём-нибудь выгодном захочет всенепременно. С кем и когда согласовывали назначение отца Меркурия, и как скорректировались эти планы в связи с новыми обстоятельствами, вроде прекрасной недокняжны Дуньки? И какие отношения у Иллариона с теми, кто когда-то посылал сюда отца Михаила? Вопросы, вопросы...
А как ко всему этому относится епископ? Илларион с ним идеей ордена поделился? Ведь если нет – не сносить ему головы, когда всплывет! Вот вам и намордник на святого отца. Глядишь – пригодится. Но пока что гадать бесполезно
– расстановки сил в епархии вы не знаете, но, судя по тому, что говорил отец Феофан в Турове, там тоже не все благостно. Впрочем, вот уж в чем, в чем, но в этом вы и так не сомневались…
В общем, остается вам для исследования только один объект – отец Меркурий. Не так уж и мало, между прочим – если за эту ниточку потянуть, много чего выудить можно. Что ж, вспоминайте, что вы сами леди Анне про мастеров объясняли: если ты не можешь сделать какую-то силу своей, то она усилит кого-то другого. И не факт, что не против тебя… Отец Меркурий, несомненно, сила и сам по себе, даже если не учитывать, что он и представитель церкви. Так что выбора нет – придется делать его своей силой.
Помощь, значит? Ну-ну, сейчас я тебе круг проблем обрисую, а там посмотрим...»

– Глаза боятся, а руки делают, – Мишка слегка развел рукам. – Задумано многое, и некогда пугаться: сумеем или нет. Взялись и бросать не собираемся, хотя тут дел не на одно поколение. Потому я ни от какой помощи не отказываюсь. Сам знаешь, остались мы без пастыря, да он и здоровьем слаб был, а потому из Ратного не мог сюда часто отлучаться. А самому мне с наставниками на все не разорваться – тут же не только отроки... У нас несколько строителей из лесовиков решились веру Христову принять, сами о том попросили. Отец Симон их несколько месяцев назад огласил, а завершить обряд некому.
У нас много язычников из лесных селищ работает, худа от нас они не видели и если сейчас не крестятся, то задумаются. Недавно отрока-язычника в академию приняли – его тоже крестить как можно скорее надо: у нас не христиане не учатся. Ты со всеми отроками в походе беседовал, сам, наверное, уже понял: большинство недавние язычники. Крещение они полгода назад приняли,
умирать с верой и за веру уже научились, но это еще не все. Им надо учиться по вере жить, а это намного труднее.
– Как ты сказал? Умирать с верой еще не все –жить по вере труднее? – священник с интересом глядел на Мишку. – И как ты это понимаешь, сотник?
«Ага, задели вы его, сэр. Теперь осторожнее: главное, не лезть втеологиию, в которой вы ни хрена не смыслите, и ненароком какую-нибудь местную ересь не задеть. Хотя не похоже, что святой отец на словах вас подлавливает – ему в самом деле интересно, чем вы дышите, да и для работы ему это необходимо знать. Не забывайте – не только он для вас черный ящик, вы для него – тоже. Ну что ж, как всегда, будем валить на Серого… в смысле, на покойного отца Михаила, а заодно и капеллана нашего попробуем тоже… протестировать».
– Как необходимость ежедневного труда над своей душой, отче, – глядя прямо в глаза монаху, твердо ответил Мишка и продекламировал, слегка видоизменив пришедшее как нельзя кстати на ум стихотворение, пользуясь тем, что написано оно будет почти через тысячу лет и, следовательно, не прозвучит сейчас банальностью. – Не позволяй душе лениться! Чтоб
искушенье превозмочь, душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь.[1]
– Сильные слова. Откуда такие вирши?
– Не помню. Слышал как-то, вот и вспоминаю иной раз... Лениться, что телом, что душой проще, чем трудить их, – усмехнулся Мишка. – Любое стоящее дело требует приложения всех сил. А слепо верить и не сомневаться – легко.
– И в чем же ты сомневаешься?
– Не сомневаюсь, отче – самонадеянности не приемлю. Слепая вера может иной раз обернуться душевной слепотой. А слепец и сам не видит, куда идет, и вести за собой не сможет. Вон, как поручик Василий… – Мишка на минуту задумался, подыскивая слова. – Верит он искренне, даже истово, но… Сомнений не ведает. Для воина этого достаточно, а для того, кто отвечает не только за веру своих людей, но и за их жизнь – мало. Потому и тревожит он меня.
– Хм… Говорил я с лохагом Василием, сотник. Еще в Турове. Когда он и юный травмат Матвей помогали отцу Ананию. И впрямь, отрок к вере Христовой тянется всем сердцем… – Мишке показалось, что монах скрывает в бороде легкую усмешку. – Чрезмерная горячность неофита пройдет со временем. Я с ним еще не раз побеседую, – отец Меркурий пристально взглянул на Мишку и добавил после паузы, – тем более, он на разговор охотно идет и сам таких бесед ищет.
«Опаньки… Стучит, значит, Роська помаленьку? Хотя нет, что это вы, сэр? Разумеется, не помаленьку, а как дятел, и не «стучит», а искренне печется о душах своих товарищей и делится с духовником наболевшим. Отец Михаил в своем порыве «как лучше» постарался от души. И ведь оба – и Роська и отец Михаил, скажи им кто, как я это вижу и понимаю, зашлись бы от искреннего негодования: они же токмо ради попечения о душах паствы… А вот отца Меркурия, судя по всему, это не умилило. Что ж, еще плюсик ему в карму.
Вот вам еще одно подтверждение непонятной для многих истины: «хороший человек» вовсе не есть гарантия, что он автоматически встанет на «сторону добра», то есть вашу. Все зависит от его собственного понимания того, где она, эта самая «сторона добра» расположена, так что осторожнее, не спешите безусловно записывать его в сторонники, хоть он вам уже нравится. Для начала хорошо бы понять, насколько наши цели на данном этапе совпадают…»
– Надеюсь, отче, – серьезно кивнул Мишка. – Но не это главная моя забота, а увечные. Сам знаешь, и взрослые ратники не всегда сами могут с увечьем справиться, с тем, что в один миг из воинов превратились в беспомощных калек, а тут мальчишки. Слышал, может быть, в Ратном на излечении сейчас отрок Паисий. Лекарка Настена его выхаживает, а потом мы его сюда заберем – Младшая стража своих не бросает. Не надеялся я, что его довезут, когда из-под Пинска сюда отправлял, а он выжил, но обезножен. Ему душу вылечить надо – и тут вся надежда на тебя. А он не один – еще есть такие, кто уже воином не станет. Дело им сыщется, да и совсем беспомощных прокормим, но они свою судьбу принять должны. Не как проклятие, а как благословение, поверить, что есть им для чего жить. Иной раз это важнее любого достатка.
– Ты прав, сотник. О душах их я позабочусь –это мой долг…
Мишка видел, что монах говорит не просто по обязанности; чувствовалось, что вопрос о раненых отроках его чем-то задел. Впрочем, не удивительно – бывший воин, сам покалеченный в бою, не мог не понимать всю серьезность этой проблемы.
– Но одному мне с этим не справиться – тяжко это, особенно в юности. Так что и тебе зачтется, что своих не бросаешь. И на этом, и на том свете.
– Спасибо, отче, – искренне поблагодарил Мишка. – Рад, что эту тяжесть теперь есть кому со мной разделить. Если тебе в твоих трудах от меня помощь потребуется – только скажи, всё решим. А своих бросать, и правда, грех – и по Божьим законам, и по воинским.
– Верно говоришь, – согласился отец Меркурий.– Потому и рад, что тогда на дороге я благословил тебя на достойное дело. Ты его сделал – своих не бросил. Теперь давай разбираться с недостойным – бунт есть бунт, хоть об этом пока никто не догадался. Надо договариваться, сотник, надо. Базилевс Алексий предпочитал решать дело о мятежах миром, если претензии солдат были обоснованы. Твои именно такие. Назови свои условия, сотник.
«Ага. Значит, отец капеллан предпочитает брать быка за рога? Не стал манную кашу по тарелке размазывать и сразу к делу перешел. Ну, тем лучше – надоело мне словами, как горящими головешками, жонглировать…»
– Что ж, ты правильно понял – открытого бунта я избежал, но суть от этого не меняется. А условия мои простые. Отроков никто не трогает – они в бунте не виноваты. Они в походе кровь проливали и головой рисковали наравне со всеми. Это не условие – это их неотъемлемое право.
А если их родные повинны, то вот наше первое условие– живота их не лишать. Возможности выкупиться из холопства они себя своим бунтом лишили, а потому требуем передать их в счет добычи в Младшую стражу. А как с ними поступить, мы уже тут решим.
Но и это еще не все. Второе и главное наше условие такое – тех, кто на своих железо воинское поднимает, мы рядом не потерпим. Пусть уходят, – Мишка криво усмехнулся и дернул искалеченной бровью. – Их привел наш родич… Его судьбу решать воеводе Корнею, но… Здесь бывшему старшему наставнику Алексею отныне места нет.
[1] Основой для этой импровизации послужило стихотворение Н. Заболоцкого «Не позволяй душе лениться»

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Пятница, 13.01.2017, 22:45 | Сообщение # 15

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Отец Меркурий задумчиво смотрел на Мишку и, кажется, собирался еще что-то сказать, но в этот момент в часовню буквально ввалился поручик Василий. Чтобы Роська пренебрег приличиями и благочестием, с коим он всегда входил в храм (ну, или часовню – неважно)?! Мишка встревожился, не напал ли кто на крепость, благо, желающих хоть отбавляй. К счастью, катастрофа носила несколько меньшие масштабы, хотя тоже требовала немедленного внимания сотника:
– Минь, скорее! Бурей на грека налетел – сейчас убьет! – поспешно сдергивая шапку и крестясь, выпалил с порога запыхавшийся поручик.
– Ах ты, чер… Через поле лесом в рощу! – выскакивая из часовни, Мишка чуть было не чертыхнулся, но вовремя вспомнил про священника и на ходу изобрел более «благочестивое» ругательство. – Этого медведя без самострела не остановишь! Где они?
– Да в каморке, где плотники ночевали… – поспешно пояснил Роська, чуть не вприпрыжку поспевая за широко шагающим сотником.
– Не надо самострела… Словом Божьим иной раз способней будет, – сзади неожиданно раздался спокойный голос отца Меркурия. – А откуда тут грек взялся?
Мишка обернулся и с удивлением выяснил, что монах, хоть и прихрамывает, но от них не отстает. И ведь даже не запыхался!
– Да на днях приблудился, – с готовностью отрапортовал Роська. – Убежища у нас попросил. Христианин. И ученый шибко. А в самом деле он грек или нет, это ты, отче, лучше нас разберешься. Коли он еще жив останется...
Дежурный урядник, выполняя поручение Мишки пристроить грека куда-нибудь с глаз подальше, пока не разберутся с гостями, еще вчера отвел его в каморку плотников, и, велев сидеть и не высовываться, приставил караульного. А чтобы Феофан не сильно скучал, выдал ему бутыль кальвадоса, переданную Медведем. Грек обрадовался бутыли, как родной, и затих. Караульный откровенно скучал, и все бы хорошо, но тут их идиллию нарушил Серафим Ипатьевич.
Сучок, все еще находившийся на излечении под строгим присмотром Алены, попросил своего «друга сердешного» захватить что-то из его вещей и привезти в Ратное. Бурей не пожелал присоединиться к «экскурсии», устроенной Мишкой отцу Меркурию по крепости, и, предоставленный самому себе, вначале поговорил о чем-то с Юлькой, а потом вспомнил про поручение и поперся в эту самую каморку плотников. Караульного, задремавшего на своем посту, Бурей смел, не заметив, ввалился в помещение и…
А вот что «и» предстояло выяснить, так как из-за двери доносился только звериный рык Бурея, невнятные вскрики грека, предположительно на греческом, и шум падающих предметов обстановки. Оказавшийся поблизости от этого безобразия Роська сообразил, что до крайности натянутые отношения между Ратным и крепостью могут не выдержать дополнительной нагрузки в лице – и более чем весомой фигуре – обозного старшины. Поэтому он отдал приказ дежурному уряднику оружие применять только в случае крайней необходимости – если жизни грека или кого-то из отроков будет угрожать непосредственная опасность, а сам рванул за Мишкой.
После такого вступления Мишка ожидал чего угодно, но не того, что увидел: отрок с самострелом корчился у стены, согнувшись в беззвучном смехе, а к приоткрытой в плотницкую «каптерку» двери приник дежурный урядник, в полной мере наслаждаясь открывшимся его взору зрелищем. Изнутри рвался не совсем слаженный, но прочувствованный дуэт, потрясая басом Бурея на фоне слабовыраженного тенора грека:
– Черный ворон! Что ж ты вьешься-а-а!
« Не знаю, как этот Феофан Грек рисует, а поет фальшиво... А церковный староста наш ничего так выводит – в ноты попадает. Может, посоветовать отцу Меркурию его в церковный хор мальчиков пристроить?»
– Это что тут за циркус?! Как перед сотником стоите, ослы иерихонские!– возмутился между тем Роська, узрев такое небрежение к службе, да еще от отроков вверенного ему взвода. – Смирна! Урядник Максим, что тут у вас происходит?! Доложить по форме!
Отроки и сами заметили прибывшее начальство и вытянулись по всей форме, одновременно безуспешно сгоняя с лиц остатки радости.
– Пьют, господин сотник! – коротко отрапортовал урядник, преданно поедая глазами Мишку. Замялся на минуту и, все-таки не сдержавшись, гыгыкнул. – И поют… А так все в порядке!
– А вы что, слова заучиваете, ослы иерихонские? – начал распаляться Роська. – Чего празднуем? Ну так я сейчас всему десятку и праздник, и песни, и плясовую устрою…
– Цыть! Пасть заткни, лягух плющеный!
Дверь с треском распахнулась так, что стоящие возле нее отрок с урядником чуть не кубарем полетели в стороны. Урядник со всего маха вписался в стену, рядом с дверью, а его подчиненный рухнул Мишке под ноги. Слава богу, выучка не подвела – молодой сотник легко ушел в сторону, поддержал падающее тело, не давая парню расшибиться, и перехватил выпавший из рук того самострел.
В проеме двери горбатилась фигура всклокоченного больше обычного и не на шутку взбешенного Бурея. – Песню попортил, суч-чонок… Удавлю! – рявкнул он, наседая на поручика, оказавшегося как раз на его пути…
« Эх, не вовремя! Теперь его точно только пристрелить…Блин! Все псу под хвост…»
– Стой, падла! Размажу! – Мишка вскинул самострел, целясь в переносицу обозного старшины.
– Стоять! Гамо'то ко'ло су, гамо! То га'мо тис пута'нас! – отец Меркурий рявкнул так, что даже Мишка подпрыгнул от неожиданности, да и из Бурея будто воздух выпустили: он затормозил, пробуксовывая на месте.
– Хррр… пццц… – нечленораздельно промычал церковный староста, хлопая глазами и переводя взгляд с Мишки на монаха. А тут и урядник Максим, сумевший все-таки устоять на ногах после удара, взвел свой самострел, не обращая внимания на кровь, стекающую струйкой по подбородку из разбитого носа.
– Невместно хозяевам перечить, сын мой. Тебе ли не знать – не всякая песня и не всегда уместна… – голос священника звучал спокойно и лишь самую малость насмешливо.
Каким бы отморозком ни был обозный старшина, но инстинкт самосохранения и у него не атрофировался, а жизнь среди воинов приучила четко улавливать границу между допустимым риском и неминуемой смертью; перспектива получить два болта в жизненно важные органы в случае попытки сдвинуться с места Серафима Ипатьевича не вдохновляла. Бурей замер, соображая, что происходит, икнул и вдруг буркнул, через силу выдавив из себя:
– Извиняй, отче…
«Мама дорогая, царица Небесная! Это что творится-то? А лихо наш новый пастырь по-гречески излагает, и, сдается мне, не из Святого Писания эта молитва. Не будем придираться – главное, действует хорошо, вон на Бурея какая благодать снизошла… Или приложила… Блин, кабан психованный, натворил дел, разгребать теперь, пока его Роська не пристрелил, спасибо, у поручика самострела нет…»
И впрямь, умиротворяющее греческое «заклинание» отца Меркурия подействовало на церковного старосту, но не на поручика. Роська, бледный скорее от злости, чем от испуга, сжимал в руке засапожник и, кажется, сам сейчас был готов кинуться на Бурея. Тот, по-прежнему избегая резких движений, тем не менее презрительно скривился, глядя на оружие, которое могло бы помочь своему владельцу в случае нападения не больше, чем зубочистка против медведя-шатуна.
Судя по всему, отец Меркурий тоже правильно оценил сложившуюся диспозицию. Монах решительно шагнул вперед, вставая между Буреем и Мишкой:
– Вели опустить оружие, сотник. Невместно против своих.
«Да уж, удружил Ларион со святым отцом… Такому дай палец – всю руку оттяпает. По шею. Не хватало, чтоб он у меня еще Младшей стражей командовать повадился! Вон, Святоша уже поплыл. Невместно, значит? Кхе, а ведь это он мне дает возможность свой ход сделать… Что ж, лови подачу, отче…»
Мишка смерил взглядом Роську, уже готового выполнить распоряжение отца Меркурия – он даже руку поднял, чтобы махнуть уряднику, – но в последний момент опомнился и теперь переводил растерянный взгляд с монаха на своего сотника.
– Верно, говоришь, отче, невместно. Но и между своими нельзя спускать оскорбление и обиды, тем более, когда они нанесены по несдержанности. Староста Серафим поднял руку на Младшую стражу. Нанес оскорбление поручику Василию и пролил кровь своих, – он указал в сторону отроков.
Монах оценил взглядом нанесенный ущерб и согласно кивнул.
– Да, Кир Серафим оскорбил лохага Василия, пролил кровь его людей, хоть и не нарочно. Такие дела между воинами решаются поединком. Запретить им оружно решить промеж собой эту обиду я не могу, а вот отлучить обоих поединщиков вправе! А потому предлагаю принять извинения от кира Серафима, – монах обернулся к Бурею, который, казалось, молчит только потому, что ему перехватило горло. Или слова подбирает подушевнее. – Передо мной ты извинился, кир Серафим. Теперь проси прощения у хозяев. Негоже оскорблять тех, кто принял тебя со всем почтением в своем доме и преломил с тобой хлеб.
Чего там в голове у Бурея вертелось, Мишка даже догадываться не взялся бы, а потому опускать свой самострел не спешил, а урядник тем более не собирался этого делать без приказа. Обозный старшина, судя по всему, боролся сейчас с церковным старостой, и кто из них одержит верх, было непонятно; во всяком случае, делать ставки Мишка при таких раскладах не рискнул бы.
В ошеломлённой тишине, наступившей после последних слов монаха, слегка запинающийся тенор нового участника представления прозвучал, как удар гонга на ринге после пятнадцатого раунда.
– Серафим! Да извинись ты, что ль, не задерживай пьянку… – и из-за огромной туши Бурея на свет божий вывалился Феофан Грек собственной, персоной с большой глиняной оплетенной бутылью в одной руке и кружкой в другой. – Ну, хочешь, я за тебя извинюсь? – он, слегка покачнувшись, обвел присутствующих мутным взором и остановил свой выбор на Мишке. – Ты уж не держи зла, боярыч, не со зла Серафим это… Песня уж больно хороша – про ворона… А за примирение – выпить бы… У меня тут еще бутыль есть – как раз допьем… А потом допоем! – и грек развел руки в стороны в извиняющемся жесте.
«Блин, ты бы еще присел! Жаль, у меня штаны не желтые!»
Мишка с трудом удержался, чтобы не матюкнуться вслух или не заржать в голос. И сам не понял, чего больше хочется, а отец Меркурий словно только того и ждал – живо подхватил поданную греком идею:
– А ты прав, добрый человек! Добрая выпивка лучше доброй драки! Вот тебе и решение, сотник. Извинись, кир Серафим, а ты, лохаг Василий, прими извинения и чару вина с почтением, какое роарию следует оказывать сенатору!
При этих словах Бурей наконец отмер и радостно гыгыкнул, тем не менее предусмотрительно оставаясь на месте и стараясь не делать лишних движений.
– Выпивка вместо поединка, значит? Ладно… Ну ты, лох… как там? Лохаг Василий, принимаешь мое извинение, что ль? И того… Чару со мной выпьешь?
Роська, который до сего дня к спиртному не прикасался из принципа, сглотнул и растерянно посмотрел на отца Меркурия:
– Так пост ведь? – проблеял он, в последней попытке избегнуть скверны.
– На себя беру, лохаг! – непреклонно провозгласил монах. – Тебя на это благословляю, как пастырь. Ради мира и согласия – можно.
– Принимаю! – вышло так от волнения, или поручик невольно скопировал интонации отца Меркурия, но прозвучало это почти как клятва верности центуриона, ведущего свою когорту на смертельный бой во славу Цезаря.
Мишка вдруг понял, что Бурей смотрит на него, не отрываясь, и ждет решения. Не отводя взгляда, боярич криво усмехнулся, опустил самострел и махнул рукой уряднику. Тот, облегченно выдохнув, последовал его примеру, привалился спиной к стене и, наконец, вытер рукавом кровь с лица, а Меркурий обратился к своему внезапно обретенному земляку.
– Что ж, проверим, что за дивный напиток в твоем сосуде, миротворец. Веди нас в свою обитель! Придётся и мне при всём присутствовать и грех этот взять на себя, – объяснил он молодому сотнику, разводя руками.
Бурей еще раз хмуро глянул на Мишку и буркнул:
– Ладно… Перед тобой я потом извинюсь… Завтра, – и скрылся за дверью.
Мишка повернулся к отрокам.
– Вы еще тут? Оба в лазарет, живо!
«Да уж – ждали мы посланника от Ратного и дождались. Выходит, теперь именно с ним завтра говорить, со святым отцом уже побеседовали… Хм, надеюсь, они там до утра проспятся, а то поручика уже вынесли – он в первый раз в жизни нажрался, да еще в какой компании: два грека, один из которых монах, а второй то ли алхимик, то ли философ, а скорее и то, и другое вместе и палач Ратнинской сотни до кучи – он же церковный староста, дражайший Серафим Ипатьевич… Не поймешь, от чего у парня завтра похмелье больше окажется – от фирменного кальвадоса Феофана-грека, или от когнитивного диссонанса».

***

На следующий день после завтрака Мишка, наконец, добрался до своего кабинета, чтобы поработать с «бумагами» точнее, с берестой: пересмотреть свои старые записи и внести исправления в планы, а заодно прикинуть хотя бы наметками, что необходимо делать дальше. Не то чтобы это было так уж срочно, но он решил не запускать «канцелярскую работу» и уделять ей хотя бы по полчаса ежедневно, чтобы потом не пришлось в авральном порядке разгребать накопившееся. Знал, что эта рутина моментально выходит из-под контроля, как только ей предоставить на это хоть малейший шанс. Но едва он принялся за работу, как его прервал стук в дверь.
– Господин сотник! Обозный старшина Серафим Ипатьевич! – голосом хорошо вышколенного мажордома провозгласил стоявший на карауле у кабинета отрок.
«Темза, сэр!»
Мишка поднял глаза от стола и обнаружил, что, как и во всплывшем к месту анекдоте, «Темза» не стала дожидаться разрешения и уже ломилась в дверь. Впрочем, сегодня Серафим Ипатьевич, хоть и напоминал слегка одичавшего тролля, дверь приоткрыл не в пример вчерашнему своему выходу: не рывком, а почти осторожно, чтобы не задеть стоящего у порога «докладчика». Косолапо ввалившись в помещение, он огляделся по сторонам и хмуро буркнул:
– Никого тут не зашиб? А то хлипкие у тебя сопляки… Вон вчера твоего лоха – или лохага? – и на одну кружку не хватило, – то ли ухмыльнулся, то ли оскалился Бурей и принялся разглядывать Мишку, словно примериваясь, с какой части начнет от него откусывать.
Вероятно, такое вступление все-таки следовало считать чем-то вроде объявления временного перемирия. Мишка неспешно отложил бересты в сторону, поднялся, кивком отпустил отрока и только тогда поприветствовал нежданного гостя.
– Здрав будь, Серафим Ипатьич. Проходи, присаживайся, – с Буреем Мишка не собирался разводить политесов: договариваться придется, а вот любви и дружбы ни он ратнинскому палачу обещать не намеревался, ни тот в них особо не нуждался.
– Княжий сотник, значит? – буркнул Бурей, усаживаясь на крякнувшую под его весом лавку. – Сам себе хозяин теперь?
– Это как посмотреть, – Мишка опять устроился за своим столом, оперся подбородком на левую руку, а правую опустил на колено. – Своей судьбе я хозяин. А ты?
– Думаешь, успеешь свою стрелялку выхватить, если я решу тебе башку свернуть? – презрительно скривился обозный старшина, воспринявший его движение как желание держать правую руку возле прислоненного к стене самострела.
– Успею, – сообщил ему Мишка. – Только ты не решишь.
– Уверен? – Бурей с искренним интересом уставился на него.
Мишка с удивлением отметил, что обозный старшина выбивался из привычного образа, прямо-таки вываливался из него. В самом начале Ратников то ли не заметил этой перемены, так как внешность и звероподобность Бурея никуда не делась и деться не могла, то ли сам его гость не сразу сумел и захотел совладать со своими инстинктами, но сейчас за столом напротив молодого сотника сидел хоть и по-прежнему страхолюдный горбун, но ассоциации со зверем уже не возникали. В маленьких глазках появилось нечто, не позволявшее видеть в обозном старшине примитивную жертву атавизма, чья животная хитрость хищника густо замешана на инстинктах и жажде убийства. Перед Мишкой сидел умный, расчетливый и очень непростой мужик. Хотя симпатии он не вызывал и добродушием отнюдь не лучился, тем не менее прежнего, хорошо знакомого Мишке монстра в нем опознать было трудно.
«Ни хрена себе! И это Бурей? Часом, сейчас это Чудище Заморское в Финиста Ясна-сокола не оборотится? Прямо тут, на лавке? Впрочем, чему вы, сэр, удивляетесь? Или думали, ратнинцы монстра в переговорщики выберут? Могли бы догадаться, что не так прост Серафим Ипатьевич, не примитивен – уж точно.
Но шкурка чуда-юда у него не просто маскарад «на выход», а приросла намертво. Если он сейчас счел необходимым отодрать ее краешек и вам, засранцу, себя показать, значит, нужда в этом ого-го какая имеется. Хм… еще одно лицо ратнинской власти вам приоткрылось? Не всем известное и далеко не всем очевидное.
Что вам лорд Корней во время бунта сказал, помните? Обоз всегда в стороне и всегда идет за победителем, так что Серафим наш Ипатьевич, получается, кто-то вроде лидера официальной оппозиции. Всегда независим и всегда нейтрален. И те, кто старосте не доверяют и с сотником на ножах, к кому пойдут? Правильно, к старшине обоза. Бурею, значит, доверяют? А почему бы и нет? В походе он за общую добычу отвечает – любить его для этого не обязательно, а вот в честности не сомневаются… Он может быть и зверь, и палач, но почти каждого из них раненым выхаживал, и они ему не единожды жизнью обязаны.
Вот потому он и церковный староста. Лисовин природный про это знал, но раньше повода не было вопросом задаваться – почему именно он. А ведь все на виду лежит… В его обязанности, к вашему сведению, помимо сугубо хозяйственных, входит ещё и примирение конфликтующих сторон... Особенно при том священнике, который в Ратном был – так уж всё исторически сложилось. Ну, не тянул отец Михаил в глазах ратников на роль третейского судьи в делах чуть значимее, чем семейные дрязги и бабьи склоки, а предыдущий поп так и вовсе, когда в разборки встрял, только резню спровоцировал. Хотел, как лучше, называется…
Словом, не Финист Ясный Сокол, конечно, Серафим Ипатьич, это я загнул, но увидеть Бурея в роли народного трибуна тоже сильно… Ну-ка, сэр, где бы вы еще… кхм... Тиберия Гракха живьем за рога потрогали? Хотя тут больше гражданин шевалье Шарль-Анри Сансон де Лонваль в тему – палач, верно служивший ещё Людовику XV, потом именем Революции гильотинировавший Людовика XVI, а ещё позже столь же сноровисто лишивший головы Дантона. Хе-хе, прямо-таки пятьдесят лет в строю. Долгая и плодотворная карьера. Обоз всегда с победителем? Так кто сейчас прибыл от Ратного к вам на переговоры – народный трибун или палач? Или оба они, а с кем разговаривать – вам сейчас и выбирать?
А пауза-то затянулась, хотя Бурея это никак не задевает. Вон как насмешливо глазенками буравит - дойдет до сопляка или нет, какое ему доверие оказано? Что ж, удивил ты меня, гражданин шевалье Гракх - Серафим ибн Ипатий де Бурей, спорить не стану. Но и у меня для тебя открытий чудных припасено».
Мишка вернул Бурею пристальный взгляд:
– Уверен. Ты жить хочешь. А если меня порешишь, так из крепости не выйдешь. А выйдешь – тебе же хуже. Отроки просто болтами изрешетят, а дед убивать будет долго и вдумчиво. Он не хуже тебя это умеет. Да и Сотня после этого вряд ли выживет. А ты ведь за Сотню говорить пришел а, Серафим Ипатьич?
– Хрр… Как повернул, сученыш… Значит, говоришь, твоя голова всего Ратного стоит? Не дорого ли оценил? Или на княжью гривну надеешься? Смотри, тяжела, как бы она тебе хребет не переломила…
– Ну так не легка, ясное дело. Только хребет-то не мне одному в случае чего переломит – всей сотне. Или ты не знаешь, что эта княжья милость о двух концах – с одной стороны князь за нее дергает, а на другом – Ратное. Князь не на меня удавку накинул – на всех. Но именно потому, что накинул – дал надежду на будущее. Никому сила неуправляемая не нужна, а уж князю и подавно.
– А ты уже и за сотню решать взялся? – Бурей бухнул оба локтя на стол и навалился со своей стороны на столешницу всей тушей, от чего его горб стал выделяться еще явственнее. На Мишку пахнуло хорошо выдержанным перегаром и чесноком. Он поморщился, помахал ладонью перед носом:
– Ты уж на меня не дыши, Серафим Ипатьич, а то боюсь захмелеть от одного запаха. Вон, поручик Василий с утра на дыру в нужнике рычит – водяного пугает, да углы сшибает – башка в ворота не пролезает…
Решать, говоришь? А выбор у меня был? Вот ты чего с цепным кобелем сделаешь, если он не только на чужих кидается, а и тебя не слушает? Зачем князю сотня, которая поперек его надежд становится? Так что сам думай, чего моя башка теперь стоит…
– Гы-ы, уморил!… – неожиданно Бурей искренне заржал, откинувшись назад так, что чуть не свалился со скамьи. – Водяного рыком пугает, говоришь? Сам придумал?
– Нет, Водяной с утра нажаловался! – проворчал Мишка. – Зачем надо было отрока до такого доводить? Молод – успеет еще свою меру выпить…
– Да кто ж его доводил? – искренне возмутился обозный старшина. – Всего-то и налили кружку неполную. Ему хватило. Сильна у грека яблоневка! С той, что мы давеча из-за болота добыли, и рядом не стояла…
– То-то и оно, что не стояла, – кивнул Мишка. – И не только яблоневка. Не с того крыльца мы давеча к ним в гости зашли, вот и проплыло настоящее богатство мимо рта. Не возьмёшь набега того, что сами принесут. А попробуешь взять – так и следа от того источника не отыщешь.
– Сами, говоришь, принесут? – Бурей посерьезнел, подобрался и оперся двумя кулаками о стол. – Тебе, что ли?
– Так уже принесли! Сам же вчера распробовал.
Бурей задумчиво похмыкал и фыркнул, прищурившись:
– Что ж, выходит, мне теперь у тебя прощения просить?
– За вчерашнее-то? – Мишка равнодушно пожал плечами. – Так вроде решили все уже. Или еще за что есть? Тогда валяй – проси…
– А простишь? – маленькие звериные глазки в упор смотрели в лицо молодого сотника и, казалось, сейчас прожгут в нем две дырки до самого затылка. – Всех простишь? И меня, и тех, кто против Лисовинов умышлял?
Мишка тоже уперся взглядом в Бурея
– А Ратное семьи моих отроков простит? Или ты уже их под лед спустил?
– Живы… У Корнея они. С ним договаривайся… – неохотно буркнул Бурей. – Если уж ты Лисовиновским кровникам отпустишь, то и сход на их казни не станет настаивать. Что с холопов взять – по дури ввязались. Лисовиновские холопы, ну, значит, казнить их или миловать – ваше дело…
– Что ж, в писании сказано: не судите и не судимы будете. Не мне против святого слова идти, – раздельно проговорил Мишка, не отпуская взгляда своего звероватого собеседника. – Да и какие счеты со своими? Тем более, то, что до сих пор было – было в жизни старой, а сейчас у нас новая начинается. Значит, и счет от нового идти должен.
– Новая, значит? – Бурей злобно оскалился и подобрался, как перед прыжком. – А старую переломить жопа от натуги не треснет?
– Если переламывать, так непременно треснет, да и не только жопа, – усмехнулся Мишка. – Ты же меня в самом начале спросил, хозяин ли я себе. А я тебе сказал – своей судьбе я хозяин. А все прочее – в воле Божьей. И жизнь переменить только в Его власти, поперек Него встать – сломанным быть, как Пимен. А все остальное – наш выбор… – и, не уступая пристальному взгляду обозного старшины, которым тот продолжал его буравить, то ли пытаясь пригвоздить к стенке за спиной, то ли в надежде докопаться до ответа на какой-то мучивший его вопрос, сказал уже без усмешки, устало и совсем не по-мальчишечьи:
– А вообще-то, если ты, Серафим Ипатьевич, за Ратное просить приезжал, то зря… За прошлое все счеты сведены. Да и с тобой тоже. Что было, то травой поросло. СВОИМ я не враг. Если против Лисовинов снова не пойдете, то и крови больше не будет. А кто пойдет, извиняй – сметем.

– Господин сотник! Десятник Егор! – бодрый голос караульного прервал разговор.
– О! И Серафим тут, – радостно пророкотал Егор, вваливаясь в кабинет следом за отроком. – Ну и хорошо, а то я тебя искал – мы с отцом Меркурием в Ратное возвращаемся. Ты с нами едешь или ему сани с возницей у Михайлы просить?
– Еду, – буркнул Бурей, поднимаясь с места. – Поговорили … – неведомо кому сообщил он и, косолопя, направился к выходу, но у самой двери неожиданно обернулся к Мишке. – Божья воля, значит? Ну-ну…

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Суббота, 25.02.2017, 15:10 | Сообщение # 16

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Предлагаемый читателям отрывок идёт сразу же вслед за постом №10

– А ведь вертит чего-то грек! – хмыкнул Макар. – Пьяный-пьяный, а так и не сказал напрямую, зачем его Медведь к нам прислал. Хотя наговорил такого, что мне самому впору похмеляться – вроде и по-нашему, а вот спроси – о чем, и половины не повторю… А вот когда про Медведя – так словно затыкает его. Дурнем прикидывается.
– Ну, главное-то он сказал, – пожал плечами Мишка. – А остальное потом выясним, куда он теперь денется? Медведь его, похоже, прислал выяснить, есть ли тут с кем разговаривать. Что Аристарх ранен, они уже наверняка знают, потому грека привел к тебе. Дед в Ратном, а тут из Лисовинов только я. Вот тебе грек и сказал сейчас, что говорить будут со мной. Или ты не понял?
– И что у нас их боярич, значит, он не случайно проговорился? Мол, иди – не сомневайся, все по чести будет... – Макар еще раз покрутил головой, что-то обдумывая, и кивнул. – Ага... Я-то понял. А скоро и другие поймут. Вот тогда – держи порты крепче, сотник… Пошли! Медведь, поди, замерз уже там, нас дожидаючись…

Далеко идти не пришлось. Едва лишь они углубились в лес, как один из сугробов с краю дороги шевельнулся, поднялся вместе с торчащими из него ветками куста и, отряхнувшись, обернулся укутанным в белый балахон с капюшоном крепким невысоким парнем лет двадцати с коротко постриженной курчавой бородкой и светлыми «ледяными» глазами на загорелом темным «зимним» загаром лице.
Мишка чуть не выругался вслух:
«Вот дьявол! Ведь даже не заметил ничего! Да-а, красиво… Стоп! А чего же тогда те, что на меня летом напали, так лоханулись? Или это другие? Ладно, потом разберемся…»
Макар, впрочем, не сильно и удивился, как будто того и ждал: кивнул встречающему, которого, судя по всему, знал в лицо.
– Медведь ждет?
Взгляд пришельца лишь на мгновение задержался на молодом бояриче, но ни вопросов, ни какого-либо удивления Мишкино присутствие не вызвало.
– Ждет, – коротко кивнул «лешак» и, предложив следовать за собой, направился куда-то напрямик через кусты.

Небольшую – шагов пять в диаметре – хорошо утоптанную поляну, на которую привел их провожатый, явно приготовили к переговорам заранее. Там, на поваленном стволе дерева восседал тот, кто, по-видимому, и звался Медведем: коренастый жилистый мужик за сорок, в небрежно накинутом на плечи белом балахоне, таком же, как и у встретившего их «бойца».
Кивнул пришедшим на стоящие тут же пеньки, с которых кто-то загодя заботливо стряхнул снег.
– Здравы будьте, гости дорогие, – чуть глуховатый, низкий голос, и впрямь неуловимо напоминающий беззлобный звериный рык, прозвучал не то чтобы насмешливо, скорее просто приветливо. – Долго же вы собирались. Я уже и замерз, ожидаючи, а костерок раскладывать воздержался, чтоб ваших караульных попусту не волновать.
– Так мы пока не в гостях, – усмехнулся в ответ Макар. – Или ты уже в нашем лесу берлогу себе устроил?
– Лес, он всегда ничей, – пожал Медведь плечами. – На каком пеньке присел – там и хозяин, пока не встал. А берлога – дело наживное. Грек-то наш там как, очухался? Вы уж его не обижайте – он хоть и дурак-дураком, но ума недюжинного. Пользы с него много может получиться, если к нему подойти правильно.
– А как же… – кивнул Макар. – Опохмелили уже. И поговорили… – он, прищурившись, глянул на Медведя. – Или и тебе налить? Феофан говорил, вместе вы вчера что-то праздновали, но по тебе и не скажешь. Хотя с вашим греком и впрямь, только под пиво говорить… Бочонка после третьего… Иначе головой повредиться недолго. Зато с нашим бояричем они друг друга поняли. Феофан велел тебе передать, чтобы и ты с ним беседовал.
Медведь перевел взгляд на Мишку, отчего у того появилось отчетливое ощущение, что его деликатно, но очень тщательно и профессионально ощупывают с пяток до макушки. Но вопроса в стиле «А это кто?» или «Это, что ль, ваш боярич?» не последовало.
– Медведем меня зови, – просто сообщил «лешак», не добавив при этом привычного «дядькой».
Пришлось представляться самому:
– А меня Михаилом.
– Ну, значит, почти тезки, – кивнул Медведь без тени усмешки. – Извиняй, что отдохнуть с дороги толком не дал. Больно дело спешное. Еще вчера надо было, но уж не стал сразу вас беспокоить.
«Ага, я сейчас аж расплачусь от умиления, блин! Не стал он вчера нас беспокоить… Куда патрульные смотрят, ети иху?! Расслабились тут, пока нас не было – ходи, кто где хочешь, бери, что хочешь, а они ушами хлопают, как слоны гамбургские! Стерв куда смотрел?! Хотя, он в Ратном сейчас… Нет, вот разберемся с делами, заставлю его всех, включая купеческих, мордой по кустам до кровавого поноса возить, пока следы, даже скрытые, читать не научатся!
Дожили – сотня по всему лесу заболотных гостей ищет, а они тут чуть ли не светские приемы устраивают! И мажордом в камуфляже вместо ливреи под сугробом. А волхвы они, похоже, совсем не боятся – как нет ее…
Это он нарочно так дело хочет повернуть, что вроде как мы у него в гостях? Нет уж, это вряд ли. Значит, кто на пенек сел, тот и хозяин? Ну-ну…»
Мишка уселся поудобнее, широко расставил колени и, опершись о них ладонями, слегка наклонился вперед, решительно взял разговор на себя:
– Ну, что у тебя за дело такое спешное, что ты грека аж у Мироновой охраны умыкнул, да нас тут на морозе дожидаешься? – оглянулся на замершего на краю поляны «лешака». – А костерок-то и впрямь теперь можно разложить. Замерзли твои орлы, небось, под сугробами сидючи.
– Ничего, они у меня привычные, – Медведь шевельнул бровью в сторону своего подчиненного, и тот беззвучно растворился в лесу. – Да и некогда сейчас нам у костров рассиживаться – такое варево без огня закипает… Не обжечься бы расхлебывая. Значит, глянулся тебе наш грек?
– Так он не девка, чтоб мне на него любоваться, – хмыкнул Мишка. – Мужей не на погляд оценивают. Учен. Такое знает, что не каждому открыто, а главное, не всякому дозволено, а рот на замке держать не умеет. Заговорит о деле – все забывает. Как жив-то еще с таким счастьем?
– А тебе, значит, и дано, и дозволено? – Медведь рассматривал Мишку с откровенным интересом. – И откуда ж ты такой умный тут взялся, что за раз постиг то, что Феофан знает?
– Откуда взялся, там уже нет, – Мишка понимал, что ведет сейчас себя по здешним меркам более чем вызывающе – отроку в его годы полагалось разве что молча стоять за плечом старшего – но совершенно не собирался менять тон. Макар, к счастью, не мешал, только ухмылялся чему-то. Медведь то ли не решил еще, как на такую наглость мальчишки реагировать, то ли напротив – решил, а потому смотрел на него скорее с веселым интересом, чем с возмущением.
«Рассматривает, как зверушку редкую . Уж лучше бы рявкнул. Ладно, будет тебе зоопарк с циркусом!» – неизвестно с чего подосадовал про себя Ратников, продолжая дерзить дальше:
– Похоже, нашим наставникам знания из одного кувшина наливали. Но всех знаний не то что за раз – за всю жизнь не постигнешь, да иной раз они могут оказаться опаснее воинского железа …
«А много ли ты сам знаешь про то, чем грек с твоим боярином занимается? Про порох, например?»
Стараясь не выдать своего пристального внимания, Мишка следил за выражением лица Медведя, но тот в ответ на его слова только согласно кивнул.
– Потому и привел, что опасно. Он у нас сейчас от ума большого и сгинуть может. Я было его у боярина в крепости спрятать хотел, за нурманами, да ведь он, как дите – не усидит… Вон, к виноделу его с чего-то понесло. С Мироновой охраной. Хорошо, я успел перехватить.
«Та-ак… Опять Мирон».
– А чего Мирон хочет? С Аристархом-то я переговорить не смог, – пояснил свой вопрос Мишка. – Что у вас тут произошло, пока нас не было?
«А не кажется ли вам, сэр, что у вашего соседа наступил закономерный кризис власти в условиях жесткой автократии, то есть, говоря языком площадей, дерибан пошел. Причем вразнос. Ближники власть не поделили, пока боярин в отъезде? Причем так не поделили, что этот ведьмин котел забурлил и из берегов вышел, аж до нас брызги долетели? Это уже симптомчик – если подковерные игры, без которых, как ни крути, никакой тиран не обойдется, переходят в такую фазу, то это значит что? Правильно – это значит, что трон этого самого тирана безнадежно потерял остойчивость, как старая плоскодонка в шторм…
Чего же там у них случилось-то? Всего он мне, само собой не скажет, но то, что хотя бы Аристарху известно – должен… Приперло у него там, похоже».
Медведь смерил Мишку взглядом.
– Не вовремя старосту ранили. Свидеться бы мне с ним, да не уверен, что Мироновых людей поблизости от Ратного не ошивается. И к вашему сотнику не пробьешься – лютует. А тайно вызвать Корнея не могу – не знает он о тех знаках, что мы с Аристархом на такой случай условились.
Ладно боярич. Хоть ты и молод, а сам уже сотник. Уверен, что говорить можешь? Слово за род дашь, или за дедом посылать? Дело-то не терпит. Не опоздать бы.
«Интересно, товарищ Медведь и правда спешит так, что лишний день ожидания Корнея для него критичен, или хочет пацана развести на слабо и заставить дать слово, которое от деда получить не надеется? Впрочем, не так уж это и важно сейчас. Главное, теперь ваш выход. Черт, опять приходится на одной интуиции выезжать!»
– Если бы я не готов был за род говорить, так зачем бы сюда пришел? – пожал плечами Мишка. – Но словами от рода не разбрасываюсь. Все что решить смогу – решим. Что нет – услышу и деду передам. Часть уговора мы выполнили, боярича вашего укрыли, и он нам более не чужой – отвечаем за него, как за родича. И ты свое слово сдержал – потому и Ратное стоит. За это поклон тебе низкий от всего нашего рода и сотни.
Но теперь дальше говорить надо. До похода одно было, сейчас – другое. Тогда ты говорил с сотником, а теперь придется с княжеским воеводой и боярином. – Медведь, который внимательно слушал его, слегка подавшись вперед и опершись локтем о колено, при этих словах шевельнулся – в глазах промелькнула то ли усмешка, то ли сомнение. Мишка досадливо качнул головой. – Не ради пустого бахвальства я тебе про это сейчас рассказываю. И не торгуюсь. Но у князей расклад на сотню поменялся. И тебе, и нам это придется учитывать.
– Разумно говоришь, боярич, – кивнул Медведь. – То, что неладно у нас, ты и сам уже понял. Крутит Мирон хвостом, как лиса. Давно крутит. Задумал что-то. Только я чуял, а за холку его ухватить не мог – так, чтобы не отпереться ему. Но приглядывал. До недавнего времени он осторожен был и берегов не терял, да и у боярина нашего в доверии – умен, умеет полезным быть и вовремя слово нужное сказать, не отнять у него этого. Но, видно, сейчас решил, что его время пришло.
Сразу после отъезда боярина помер Харальд. С чего помер – неведомо. На отраву похоже, но этого никто точно не скажет. И Мирон, вроде, тут ни при чем и не он один мог. Меня тоже обвинить можно – я рядом. И почти сразу после этого вы налетели, как знали. И так лихо, что нурманскую дружину как косой срезало. Нурманы не дурнее нашего. Они вообще сами по себе всегда держались, а сейчас и подавно: те, что в живых остались, мало кому верят. Взять под себя власть у них сил не хватит, потому сидят в крепости, вроде как охраняют ее, но получается, как в осаде. Возвращения боярина ждут, вот тогда и решать будут. И голову предателя непременно потребуют.
И в Мастеровой слободе разброд. Давно там разговоры ходили. Всякие. Но раньше Мирон и его ближники там не появлялись, и мастера их не жаловали, а тут Тороп со своими людьми туда чуть не переселился. Мастера-то у нас балованные, привыкли, что воли им без меры дадено. Боярин им за их умение многое позволял и на многое глаза закрывал. Только что на волю не отпускал – а так, считай, любой каприз их исполнялся. Чего не попросят – получают, даже цены тому не спрашивают. Вот они страха и не имеют. Уверены, что незаменимые, а потому – бессмертные… – Медведь криво усмехнулся.
– А того не понимают, что в случае чего их первых резать начнут. Как раз потому, что незаменимые… Только Гордей это понял. Или знал. Его-то боярин бы не тронул, но самого Журавля нет, Мирон за старшего распоряжается. А Торопу или Грыну – тем все равно, кого резать. Вот Гордей и подался к вам. Да тоже… не хуже грека. Умный-умный, а как есть дурак. Не ушел бы он от Торопа, если бы я их с Тимкой перехватить не успел. Гордей мне особо не доверял, но выхода у него не оставалось – потому Тимка сейчас у вас, а не у Мирона под охраной. Или бы сгинул, как дед…
Не уследили мы… – поморщился Медведь. – Это пока вы не вернулись, сил тут, в крепости, едва-едва хватало на стенах караулить – вот мы и присматривали. А тогда я своим не велел лишний раз здесь шастать: они деда с Тимофеем на ваш разъезд вывели, ну а сами и не пошли дальше болота, от греха. Кто ж знал, что там кабан этот случится?
Юрку-то, сына Журавля, Мирон достать никак не может, тот за нурманами, в крепости сидит и не высовывается. Он молодой, но умный, хоть и увечный. А потому недоверчивый…– Медведь замолк, задумавшись о чем-то. Мишка терпеливо ждал. Вопросы так и вертелись на языке, но он пока решил придержать их при себе и дать Медведю сказать все, что тот сочтет нужным. Однако упоминание сына Журавля мимо ушей не пропустил.
«Значит, Юрка за нурманами, а дед с Тимкой почему-то решил к нам податься… Почему не туда? Ближе и безопаснее, чем мальца тайком через лес к чужим людям тащить. Нурманы не пускали, так как почему-то этот боярич не чета тому, или дед нурманам не верил? И еще – кто должен «в случае чего» мастеров резать? Мироновы люди или команда Медведя? А ведь, пожалуй, тут как выйдет… Мирон сманить не сможет – он вырежет, сможет – Медведь… Приказ, надо думать, Журавль давно отдал…»
Медведь хмыкнул, словно подслушал мысли молодого сотника:
– Гордей к вам подался, чтобы мастеров спасти. У охранной сотни приказ: при попытке захвата или увода их из слободы живыми не выпускать. Сотником там Грын, он Мирону подчиняется, но только потому, что так боярин велел. Но если поймет, что Мирон поперек боярина пошел – может и самого Мирона порешить. Одна беда – до той понималки еще достучаться надобно… – Медведь презрительно скривился. – Он сам думать не будет, да и не умеет. Или не хочет.
Я Гордею помог, а когда ясно стало, что он не дошел и, значит, ничего в Ратное не передал, пришлось мне самому с вашим старостой встречаться. Другим посредникам у меня сейчас веры нет. От Аристарха я и узнал, что летом на наши земли вас Мирон навел и потом подсказал, где Гуннара ждать. Нет, прямо-то староста мне этого не сказал, – ответил Медведь на вопросительный взгляд уже Макара, – но мне и намека хватило. Тем более, у меня самого так же получалось по всем прикидкам.

Из дальнейшего рассказа Медведя прояснилось многое, в том числе и истоки кровавых событий в Ратном и вокруг него.
Когда Гордей с Тимкой пропали, Мирон заметался. И уж совсем ошалел, когда ему донесли, что в Ратном бабы рассматривали у колодца безделушку, какие делали только в слободе, не показывая никому чужому. Продавали же эти украшения куда-то далеко, через иноземных купцов, чтобы никто и концов не сыскал, откуда такое взялось. Кто это мог сделать в Ратном, Мирону долго думать не понадобилось.
Вот после этого и понеслось все, как телега по кочкам. Если бы дед с внуком просто сгинули – для него было бы пол-беды, а они оказались в Ратном… Мирон не дурак, понял, что сами бы они туда не дошли. Мимо его кордонов их могли вывести только люди Медведя.
Поначалу Мирон только подозревал и злобился, но молчал – тронуть командира «лешаков» у него руки коротки. Поэтому он зашёл с другой стороны: послал в Ратное Торопа, людей мутить. Бунт ему был нужен, чтобы Гордея с Тимкой увести назад, а если не получится, то под шумок прикончить на месте. Хотя на всякий случай предусмотрел запасной вариант: если бы его посланцы подожгли село, ворвались за тын, но в кровавой суматохе резни на Лисовиновской усадьбе ни деда, ни внука не отыскали бы, то двинули бы на крепость. Для этого он и отправил на помощь бунтовщикам не охранную сотню, а людей, верных лично ему – три последних десятка наскрёб.
«Ага, а Аристарх со своей «инвалидской командой» ему этот расчёт поломал».
Но у Медведя везде свои глаза и уши имелись, рядом с Мироном – тем более, и не одна пара, а Мироновых соглядатаев в своём окружении он давным-давно вычислил и использовал их вовсю, сливая своему противнику дезу.
«Интересно, он сам до этого додумался, или Журавль подсказал? А боярин-то в курсе о таких тёрках между своими ближниками? Догадывается, думаю, но не знает, насколько всё запущено».
В общем, хорошо поставленные разведка и контрразведка позволили Медведю предупредить Аристарха, где именно ждать гостей; о том, что гости точно заявятся, староста частично узнал от своих информаторов среди холопов, частично сам додумался. Изворачивался, как мог, но всё равно самую малость до возвращения сотни не дотянул… Хорошо, что заранее услал холопов лес валить, а баб с детишками оставил в Ратном заложниками – оставались бы мужики в селе, вернулась бы сотня к пепелищу.
А так… Упреждённый нежданным союзником, Аристарх устроил засаду на тех, кого послал Мирон на подмогу Торопу, который мотался между выселками и лесоповалом, изо всех сил разжигая страсти и подбивая народ на бунт. Много ли толпе надо? Тем более, им помощь от Мирона обещали: мол, вы только начните, а свои из-за болота подсобят. Вот и поперли, выпучив глаза, на верную смерть, а вышло, что вышло – и три десятка Мироновых сгинули без следа, и Тороп со своими полег. Только двое его людей обратно через болото вернулись.
– Такого страху нагнали, – ухмыльнулся Медведь. – Перед Мироном за свою неудачу оправдывались тем, что мол, у вас тут все скаженные, не то что бабы и отроки не хуже воинов бьются – девки с мечами да самострелами в бой кидаются наравне со всеми. И крови не боятся! – он покрутил головой, насмешливо глянул на Мишку. – Ну, девок-то ваших с самострелами на воротах и башнях я и сам видел… Но неужто и правда они у вас и с мечами обучены?..

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Суббота, 25.02.2017, 15:16 | Сообщение # 17

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

– Врут, – довольный Макар не выдержал и встрял-таки в разговор, подмигнув Медведю. – Зачем им мечи? У нас они прялками любого татя до смерти ухайдокают. Есть у нас одна – Млава, Луки внучка, так она и голыми руками убить может… Бурея нашего знаешь? Вот его мордой по снегу на днях возила…
– Как же, слышал! – заржал Медведь. – Эта – точно может! Достанется же кому-то сокровище… Мои тут у вас пока за округой присматривают, – отсмеявшись, пояснил он Мишке. – Ты уж не обессудь, но Мирон сейчас неведомо на что решиться может, Тимка ему позарез нужен. Сил на то, чтобы войной идти, у него больше нет, а вот душегубца сыщет…
«Да чего тут творится-то? Нет, это же уму не растяжимо – отлучиться нельзя, каждый раз не знаешь к чему вернешься… Медведи по лесу бродят, крепость стерегут, девки татей и Буреев, как детей лупят. Не-ет, назад, на войну хочу! Там разве что на князя какого нарвешься… Или княгиню… Или женят… Тьфу, пропасть, и кто сказал, что в древности люди жили тихо да размеренно, неспешно и благостно? Щазз… Или это мы с милейшим Сан Санычем так разлагающе на местных подействовали? Вирус, что ли, какой занесли?»
А Медведь продолжал, и от смеха в его голосе не осталось и следа.
– Чем все кончится, неведомо. Одно скажу: что бы там Мирон ни задумывал, а по его уже не получается, хоть за ним кто-то и стоит. И этот кто-то не слабее Журавля – Мирон его боится не меньше боярина. Вот он и бесится сейчас. Вернется Журавль – ему не жить, а сбежит сейчас, бросит все и того человека подведет – тем более. И чего тут ему страшней – не знаю. Сам ли Мирон на того человека вышел или наоборот, к нему кто-то пришёл, – тоже не знаю, да и неважно это. Всё равно за болотом мы теперь не отсидимся. Я уже всяко думал, но выходит, что Мирону надо боярина убивать или самому в проруби топиться. И если у него задуманное получится, всем плохо станет. Да и вам тогда… Силой придется брать то, что пока можно по согласию решить.
«Стоп. А с этого места поподробнее, пожалуйста… Это что же, сэр, вам сейчас Журь на блюдечке предлагают? Так не бывает. А кто? Медведь сам от себя? Или от увечного сына Журавля, которого он мимоходом помянул? Вот это вряд ли. Про сына все говорили, что он то ли припадочный, то ли блаженный, то есть за боярина его не признают, даже те самые нурманы, которые его то ли охраняют, то ли стерегут, как ценного заложника…
Медведь слишком умен, чтобы так блефовать. Значит, предлагает от того, кто имеет право предложить, но имени его ни словом пока не упомянул. Журавля нет – а кто ещё остался? Что там грек про Тимкиного отца не досказал? Ведь ушел от разговора при мальчишке, явно ушел, а вы спросить не догадались – вернее, некогда было. Значит, продолжаем качать Медведя дальше. Скажет, ибо другого выхода у него нет.
Что торгуется – понятно. У них там сейчас тоже наступило время, когда все возможно, и самая проигрышная позиция при таком раскладе – стараться сохранить в неизменном виде то, что есть. Тогда точно потеряешь последнее… Приперло его основательно и деваться ему некуда. Но это позиция слабая, из такой его в лучшем случае на роль пешки отодвинут. А он этим довольствоваться не станет – за ним не только его род стоит, но и его команда, если я правильно понимаю. А поскольку он не дурак, то все козыри сразу на стол не выложит – торги-то только начались. Ладно, попробуем свои карты приоткрыть, а то так и будет вокруг да около ходить».
– Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон, – с нахальным видом брякнул Мишка и увидел, как взлетели у Медведя брови, а Макар, внимательно слушавший их разговор, чуть не подавился, скривившись то ли от сдерживаемого смеха, то ли от досады. Мишка прогнал ухмылку и в упор поглядел на своего собеседника.
– Я от тебя ничего не скрываю, а ты мне не говоришь главного: что именно ты нам предлагаешь и от кого пришел. То, что у вас там закипело, само не рассосется. Со стороны, говорят, виднее, и я, человек со стороны, вижу три исхода, чем все это может кончиться.
Первый – ни нам, ни вам не интересный: князья про вас стороной прознают. Да и наверняка уже прознали: ты же сам говорил, что Мирон с кем-то извне дела ведёт. Опять-таки, на Княжьем Погосте боярин сидит не совсем дурной. Ему, пока мы с находниками разбирались, не до вас было, но совсем-то не забудет. И про мастеров в слободе, и про то, что доход от княжьей казны таите – все это выяснится. Князья любую силу, им не подвластную, или к себе притянут, или уничтожат. Вы болотом от нас отгородились, но от князей это не защита, долго не высидите. И если князь прикажет, то наши с тобой договоры мало чего значить будут – на любую силу всегда большая найдется. Тогда всему конец. Вы в полон попадёте – кто жив останется, а мы из доверия выйдем.
Второй путь – то, чего добивается ваш Мирон. Не знаю, какой с того ему резон, но думаю, хочет под шумок урвать самое ценное – мастеров. Сотня поднимется и, так или иначе, вынудит сотника на вас войной идти, особенно теперь: после бунта ратники злые, им все ваши расклады не объяснишь. Боярин Корней ещё и воевода Погорынский – у него под рукой не только сотня, но и боярские дружины. За долю в добыче и они в этом походе не откажутся поучаствовать, так что разорят ваши городки подчистую.
Я не угрожаю – этот исход и Лисовинам нежелателен. Ну, возьмем мы богатую добычу. Кто жив останется. И возьмем один раз, потому что больше разорим, чем приобретем. Ты вот грека прислал, говоришь, умен, и польза с него немалая, а многие это оценить способны? Сядут новые бояре в ваших весях: и все наши десятники не прочь боярством обзавестись, и со стороны найдутся желающие. Мастеров… Ну, кого не убьют, разберут промеж собой в холопы – и чего тогда останется? Если не дети, то внуки уже и не вспомнят, что там было до них.
Медведь молчал и слушал. Ничего иного, кроме напряженного внимания по его лицу прочесть было нельзя. Но так Ратникова здесь еще никто не слушал. Макар рядом заметно напрягся – Мишка на него не оборачивался, но ощущал, как тот подобрался, словно перед прыжком, видимо, был готов к любому исходу, вплоть до того, что «лешаки» прямо тут их и положат. Мишка криво усмехнулся и продолжил:
– Но есть и третий путь. Все, что сохранить удастся – так и останется. И перейдет под руку Лисовинов как есть, а вас мы не обидим. Признаете над собой княжеского воеводу и власть князя Туровского. Тем, кто служить готов, придется принять христианство, но без этого в любом случае не обойдется. Князю дань платить придется, зато он и не полезет сам разбираться, что и как у вас устроено – главное, чтобы земля приносила доход, и торговля шла. Ваш боярин, если этого не поймет и не примет, погубит и себя, и вас. И, разумеется, своей власти лишится.
Ты сам сказал, что это можно сделать только по доброй воле. Но кто, кроме боярина, сможет за всех говорить и принести присягу воеводе Погорынскому? – уже не пацан-Лисовин, а Ратников, в упор глядя Медведю в глаза, увидел, как напрягся его собеседник. Но не вздрогнул, не переменился в лице и взгляда не отвел.
«Силен! Даже князя в прошлый раз пробрало, а у этого и не дрогнуло ничего, только лицо закаменело, как у Андрюхи.
…Черт, завис он что ли?»
После прочувствованного Мишкиного доклада о перспективах развития соседнего боярства в результате слияния капиталов под руководством рода Лисовинов и к взаимной выгоде над поляной повисла пауза, плавно переходящая в категорию «немая сцена». Наконец Медведь отмер, шевельнул плечами, расцепил сжатые в кулаки руки, застывшее маской лицо вновь приобрело живые черты, и «лешак» неспешно повернулся к Макару. Голос его прозвучал буднично, почти скучно, а от услышанного Мишка чуть с пенька не свалился от неожиданности. Макар, кажется, тоже.
– В прошлый раз мы с тобой разговор так и не закончили. Я твою Любаву за своего Боеслава сватал, ты вроде не возражал. Дети, конечно, пока еще в возраст не вошли, но решать-то надо заранее. Если будет на то слово твое и Лисовинов, то забирай моего парня прямо сейчас. А я в надеже буду, что если что – вы сына не оставите. Он не примаком тебе в семью идет: справим ему хозяйство, как время приспеет, и твоя дочь в возраст войдет, да и сейчас честь по чести, как положено, подарки будущей родне с собой взял. А если со мной что случится, так мой старший сын за мое слово ответит – ему тогда и в роду, и в группе за главного быть.
«В группе? От Журавля словечко-то. Не удивлюсь, если полностью это группа быстрого реагирования или еще как-то так звучит. И вообще – охренеть три раза! Нет, три мало – десять. Это он пришел о помолвке договариваться? Хотя… тормозите вы, сэр, чего-то… Сами же решили, что он ролью посредника не удовлетворится – гарантии мужику нужны. Для него и его «группы». Пока не получит – разговора не будет. Он нам и так уже много козырей сдал».
– Значит, Боеслав? – Мишка посмотрел на Макара. Тот коротко прикрыл глаза. Ясное дело – согласен. – Тогда парня крестить надо, – обратился он уже к Медведю. Тот задержался с ответом лишь на мгновение.
– А ты сам христианин?
– А как же?! – удивился такому вопросу Мишка.
Медведь кивнул и спросил совсем уж неожиданно:
– За Лисовинов ты слово уже дал. А за себя дашь? В крепости все под твоей рукой ходят, Аристарх сказал – целая Академия Архангела Михаила у вас там. Отрока моего, раз он при сватах будет, в Академию эту вашу возьмешь? Назови плату – я принесу.
«Вот те на! Такому даже не палец – ноготь покажи, так он руку по самое горло оттяпает… А ведь он сейчас именно на вас, сэр, ставку делает – так что цените. И сына в академию взять просит – даже свои, ратнинские, никто детей пока не отдает, бояре холопских ребятишек прислали, и то только из уважения к деду – сомневались. По здешним меркам патриархального общества – вы сопляк, с которым и говорить-то взрослому мужу зазорно, а не то что сыновей доверять. Как вы колотились, пока себя слушать заставили? То-то же, а этот – сразу… Так впечатлился разговором или уже знает про ваши туровские подвиги? И такое возможно… Но как бы там ни было, заиметь в личном активе два десятка «спецов», заботливо выученных дорогим Сан Санычем под себя, любимого – это вам не жук начхал. Конечно, пока еще они не ваши, но аванс уже выдан – так что берите и не сомневайтесь. Обзаводитесь еще одним перспективным воспитанником, сэр».
– Плату с родичей и наставников мы не берем, так что раз Макар твоего сына в свою семью принимает, то и в учебу его примем. Я за тех, кого под свою руку взял, перед Богом отвечаю, но и спрашиваю с них полной мерой. Если ты сына МНЕ доверяешь, быть по сему… – не спеша, с расстановкой проговорил Мишка и увидел, что командир лешаков понял его правильно. Кивнул утвердительно.
– Быть по сему, боярич. Будете уходить – заберете с собой моего отрока. Он тут недалеко дожидается, – Медведь поворочался на своем бревне, усаживаясь поудобнее, и продолжил, как будто и не сворачивал с главной темы:
– Бояр у нас двое, боярич. Второй – Тимкин отец. Он себя всегда велел называть Мастером Данилой. И он тоже сильно недужен. Потому и сыну уже два года на глаза не показывается и людей сторонится. Они с Журавлем так договорились. А Тимофею под страхом смерти говорить не велено, что отец рядом – в той же крепости, что и Юрка. Вот за боярином Данилой пойдут, тем более, если у него за спиной сила встанет. И Журавль слово его и своего сына сдержит.
То, что у нас кто-то воду мутит, пока Журавля нет, Данила давно понял, но кто за всем этим стоит – не знал. Он и мне поверил только тогда, когда я к нему с известием про Тимофея пришел, хотя и сейчас, наверное, сомневается. Да я бы на его месте и сам сомневался. Но Гордей погиб, и говорить с вами больше все равно некому, а Мастер Данила с себя ответственность за людей не снимает.
– Чем же так ваш боярин занедужил, что сыну показаться не пожелал? – недоверчиво покрутил головой Мишка. – Ну, Гордей, понятно – мастеров спасал, потому собой рискнуть не побоялся. Но внуком… Сыну своему он и приказать мог?
– Не отец боярину Гордей был, тесть. А чем недужен – это ты у него самого спросишь… Скажу только, что мало кто знает, что тот ученый человек, что у Журавля якобы в заточении, на самом деле Мастер Данила и есть. Считают, что пропал он. Пустили слух, что по делам уехал и сгинул, но может еще вернуться. А этот, дескать, совсем другой – невесть откуда появился.
– Ученый человек в клетке? – от удивления Мишка аж поперхнулся. – Боярин?!
« Да что там за парижские тайны, прости господи! Сан Саныч совсем умом повредился вместе с этим Данилой Мастером или лавры Дюма покоя не дают? Бред… Постановка адаптированного под Бажова «Человека в железной маске» в поселковом клубе силами местной самодеятельности…»
– Ближние – знают, но боярин сам каждого упредил, что язык вырвет в случае чего, – пожал плечами Медведь. – А узнать… Его сейчас не узнаешь, он на себя не похож. Я и то с трудом угадал, когда он нурманам меня до себя допустить велел.
– Что, Хозяйка Медной горы к себе зовёт? – не удержался от ехидства Мишка и тут же пожалел о сказанном. Лицо Медведя вновь окаменело и он впился взглядом в боярича, будто собирался его сейчас этим взглядом в землю вогнать.
– И ЭТО знаешь? – криво усмехнулся он и кивнул. – Зовет… Говорят, рассердил он ее – едва ноги унес. Вот она и мстит теперь… Но сейчас прежний Мастер и боярин возвращается, и его вспомнят. А слово скажет народу – послушаются. А что Тимку не захотел в крепость брать… Я бы тоже не хотел, чтоб мои сыновья меня таким видели... Но сдается мне, не только в этом дело: нурманам он не шибко доверяет. То ли у него на это причины есть, то ли его недуг тому виной. Себе доверять стал – и то спасибо.
«Ни хрена себе! Сан Саныч, похоже, еще тот затейник по части «сказку сделать былью» – вы уж поосторожнее, сэр Майкл, а то так дошутитесь… И что значит: Хозяйку обидел? Неужели они до Урала смогли добраться и там нашустрили? Или это Журавль своим подходящую к случаю – и имени! – легенду запустил? В принципе, после Феофана Грека вполне стоило чего-то такого ожидать…
Только ли нурманам доверия у этого Данилы Мастера нет? А Журавлю? И самое главное – Данила – кто он? Ваш с Сан Санычем коллега или местный кадр?.. Дожили – плюнуть некуда стало, чтоб в своего современника не попасть…
Стоп! Рано делать выводы. Нет пока что хотя бы минимально необходмого объема информации, а потому факты, имеющие место быть, строго фильтруем, во внимание принимаем, но и только. Вот когда лично с гражданином Мастером встретимся и все кусочки мозаики на место окончательно приладим, тогда и сможем оценить картину во всей ее полноте и многообразии.
Если хорошо подумать, то за кого бы вы того же Тимку Кузнечика приняли, если бы про него только стороной услышали? Со всеми его Змеями, чертежами, ювелирными изделиями и прочими радостями, про которые вам успели рассказать, чем он не клиент милейшего доктора Максима Леонидовича? Вот то-то же. И даже если на этот раз вы угадали и на вопрос «третьим будешь?» получите утвердительный ответ, то тем более опасность увеличивается многократно. Никаких сантиментов по поводу встречи с «земляками» ожидать не приходится. Что вы про него знать можете? Вспомните-ка, где доктор себе «подопытных кроликов» вербовал, включая вас самого, кстати? Вот то-то же. Мало вам Журавля…»
– Всем доверяют только глупцы, никому – безумцы, – пожал плечами Мишка. – Разумные же предпочитают иметь гарантии. Что нам твой боярин предлагает и чего хочет взамен?
– У нас два боярина, – терпеливо напомнил Медведь. – И один без другого решать не станет. Тем более я за них говорить не могу. Ты ведь без деда тоже окончательное слово не скажешь? Он воевода, значит, и договор будет между ним и нашими боярами, когда Журавль вернется. Но Данила вам сына уже доверил. Вы его приняли и своим признали. Остальное сам понять должен, если такой умный. Твои слова я Даниле передам и ответ его тебе принесу.
Только нам еще до возвращения Журавля надо продержаться. А Журавлю – благополучно вернуться. Мирон сам себя в угол загнал, а потому опасен. По его уже не выходит, но разнести все, что не способен ухватить, он еще может, потому как для всех – он, пока боярина нет, от его имени говорит. Сейчас вот на христиан с чего-то взъярился – тех, которых Моисей пасет. Мироновы вертухаи за ними по лесу рыщут, велено всех, кто с ним в лесу обретается, выловить и к Мирону доставить.
– Так вроде и раньше их у вас не жаловали? – удивился Мишка. – Облавы устраивали да взять не могли. С чего вдруг сейчас переловят?
– Э-э-э, боярич! – Медведь скривился. – Зеленый ты еще! Не пробегали бы они столько по лесам сами по себе, словили бы давно. Я бы и словил. А Моисей по всем весям свободно ходил, проповедовал… Думаешь, христиане, что тайные, что явные старостам неизвестны, и среди них разговорчивых нет? Ну, разве что рыбой и прочим торгуют помимо боярина. Вот за это, да – гоняли, но тоже… – лешак усмехнулся чему-то и прищурился на Мишку. – Боярин их прозывает занятно: фарца. Говорит, мол, это тараканы в подполе – проще дом спалить, чем их из всех щелей вытравить. Неизбежное зло. Но коли обнаглеют и на свет полезут – давить без жалости. Вот и давили, но в меру.
С Моисея пользы больше, чем вреда – проще за одним пастухом приглядывать, чем распуганных баранов по лесу собирать, особенно, когда тот пастух их усмиряет и от дури разной удерживает. Всерьез за них Мирон только недавно взялся. К Моисею в лес вроде бы мастер один подался с дочкой. Не из нашей Слободы – оттуда сбежать разве что Гордей смог и то с моей помощью.
Есть и еще слобода, там побольше свободы и надзор не такой, как за оружейниками. Чего тот мастер утек – не скажу. Может, умный просто оказался, понял, к чему дело движется, вот и решил края не дожидаться, чтоб под нож не попасть. Моисей его укрыл, потому Мирон и разъярился, будто ему осиное гнездо в порты попало. То ли боится, что за побег с него Журавль спросит – это его смотрящий не доглядел. Или знает этот мастер про него что-то лишнее, вот он и кинулся его ловить, пока боярин не вернулся. А после того, как бунт в Ратном не удался, и вовсе всех, кто еще у него остался, в лес за христианами погнал. Я своим велел Мироновых со следа сбить, а Моисея с его людьми от греха к Ратному увести.
«Опаньки – слобода-то такая не одна у них… Эта, видимо, на особом положении – там боярич, а главное – оружейники и серебряных дел мастера. Потому и берегли, как объект особой важности, а в других что? Ладно, это уже у грека выясним. Но с христианами-то тоже не так все однозначно получается? Впрочем, сэр, вы и сами могли бы догадаться – повелись, как пацан на рассказы про отважных подпольщиков, которые за нос всю вражескую контрразведку, как хотят, водят. А в жизни подпольщики потому и не жили долго, и партизанские отряды даже на своей территории и при поддержке местного населения регулярно вынуждены были отбиваться или менять дислокацию – каратели отнюдь не ворон ловили…
Мда, ведь и правда: не усидел бы столько времени отец Моисей в лесах на сравнительно небольшом участке, если бы… Кажется, на сленге спецслужб это называется «гончий кролик»? Интересно, его втемную использовали или?.. Нет, вряд ли, а то ведь его удавить придется. А если не сам стучал, то крыса у него – кто-то из самых близких и доверенных. И Медведь наверняка знает – кто… Впрочем, с этим потом разберемся».

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Суббота, 25.02.2017, 15:20 | Сообщение # 18

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Мишка серьезно кивнул:
– За то, что уберег их – спасибо.
– Да это пожалуйста. Только тут такое дело… Мироновы дня два еще по лесу поплутают, а потом все равно узнают, куда Моисей делся. И кто им помог, тоже не великая тайна. Мои парни – не отец Моисей, – нас в лесу не ухватят, а ухватят – так последних его бойцов там и положим. Но у нас семьи. А мы своих баб с самострелами и луками обращаться не выучили. Теперь думаю, напрасно.
Этого быстро не исправишь, так что из нашей веси мы их увели – Мирон непременно попробует через них нас достать. Есть где их укрыть при нужде, но сколько времени там им сидеть – неведомо. В лесу зимой с детишками тяжко придется, а главное, они нам руки связывают. У меня всего два десятка, так что не разорваться, чтоб еще и баб охранять, а дел нам предстоит много – сейчас основное веселье только начинается. Скоро Журавль вернется.
Укроешь их на это время? В долгу не останусь.
«Хм, а ведь не столько христиан товарищ Медведь спасает, сколько, пользуясь случаем, своих выводит. Пока мироныши на Моисея отвлеклись, он свои семьи в другом месте выведет и нас вроде как уже не об одолжении просит, а в обмен на спасение единоверцев. С другой стороны – и правильно. Я бы на его месте тоже такой возможности не упустил, если бы приперло.
Вот именно – приперло его... Ведь не может не понимать, что жизнь свою и своих людей сам нам в руки отдает. В самом деле к большой войне готовится, раз семьи эвакуирует. И только ли из-за Мирона он опасается и сам так решил, или боярин, который Данила, велел? Но оцените: Моисея сотоварищи он в Ратное определил, а свои семьи – к вам в крепость».
– Укрою, конечно, место найдем, – кивнул Мишка. – Тем более, вы с Макаром породниться решили, вот его баба со сватьей и познакомится. Когда гостей ждать?
Медведь что-то прикинул про себя.
– Завтра или сегодня вечером христиане в Ратное выйдут, а дня через два – мои бабы к тебе гостевать… Вроде все... – он оперся было о колени, чтобы подняться, но передумал. – Да, вот еще что… Парня моего прямо сейчас с собой забирайте.
Командир лешаков коротко свистнул себе через плечо и пояснил:
– Своей будущей теще и невесте подарки от матери и сестер он из рук в руки передаст, а свата я сам должен уважить. От рода нашего.

Совершенно бесшумно из-за дерева, словно там и простоял весь разговор, появился отрок в белом балахоне с капюшоном, накинутом поверх короткого овчинного полушубка, таком же, как у отца. За спиной у него виднелся довольно объемный вещмешок: в отличие от грека, Славко к «переезду» подготовился основательно, но главное, мальчишка нес на плече лыжи, что стало для Мишки очередным сюрпризом. Не те, которые здесь были в ходу, но почти такие, на которых Ратников неоднократно катался ТАМ. Не классические спортивные, конечно: все же пошире, да и покороче – для леса удобнее. И палки в руках только что не бамбуковые.
Славко оказался немногим младше самого Мишки и держался достаточно уверенно, хотя и вежество не забывал: прислонил лыжи к дереву у края поляны и поклонился всем присутствующим. Взглянул на отца и, подчиняясь его беззвучному приказу, подошел ближе и поклонился еще раз – теперь уже только Мишке с Макаром, достал из-за спины сверток – что-то продолговатое, тщательно упакованное в хорошо выделанный кусок шкуры, и снова вопросительно взглянул на отца.
Медведь расправил плечи и встал рядом с сыном. Макар с Мишкой тоже поднялись на ноги.
– Мы с тобой, Макар, отныне родичи, и мечам нашим друг против друга не подниматься – ибо и они побратимы, – торжественно проговорил Медведь, подталкивая вперед «медвежонка».
Славко сделал шаг вперед и с поклоном протянул на вытянутых руках свой дар. Макар бережно принял подношение и поклонился в ответ:
– Да услышат Светлые Боги твои слова: отныне нам в Перуновой рати стоять только плечом к плечу и никогда – супротив. Да будет так!
– Да будет так!
«Меч! Да-а, если это такой же, как мы тогда у Яруги взяли – Макар отдариваться замучается… Ничего, поможем. Это родство окупится… А лихо Медведь между Лисовинами и своими боярами вклинился. И Макара подтянул. Точно, придется мужику теперь боярином становиться».
Тем временем Макар принялся бережно разворачивать подарок. Лицо наставника хоть и сохраняло приличествующую моменту спокойную торжественность, но догадаться о его чувствах было нетрудно: хорошее оружие не могло оставить равнодушным опытного воина. Наверняка он видел те клинки, что Младшая стража поднесла в дар сотне, и оценил их по достоинству. Так что Мишка не особо удивился тому, как дрогнули его руки, когда, наконец, клинок тускло сверкнул под холодным лучом зимнего солнца, случайно пробившимся через тучи и стволы деревьев, и восторгу, который Макар не смог удержать, заворожено уставившись на меч в своих руках. Все же потрясение наставника показалось ему несколько преувеличенным, и Ратников потянулся из-за его плеча, чтобы разглядеть получше предмет, вызвавший столь бурные эмоции у опытного воина, и… Замер сам – хорошо, если не с отвисшей челюстью!
Мишка ошибся, когда предположил, что Медведь подарил будущему родичу такой же меч, как они уже видели. Нет, то, что это именно меч, он как раз угадал. Но разница между ним и теми, что они взяли в бою на переправе, была, как между обычной шариковой ручкой и золотым подарочным «Паркером».
Удлиненный, но легкий, сужающийся книзу клинок с заостренным концом, рассчитанный как на колющий, так и на рубящий удар, что уже говорило о качестве ковки и лучшей стали, – он и сам по себе отличался от привычных мечей, принятых на вооружение в сотне. Богато гравированные гарда и небольшое, но массивное яблоко сдержанно отсвечивали золотом на черном фоне, но дело было даже не в этом.
Мишка почувствовал, как мир вокруг начинает терять резкость и устойчивость, на мгновение появилось чувство, которое случается в стремительно опускающемся лифте, захотелось затрясти головой и попытаться проснуться.
«Мать твою... Златоуст?!»
Казалось, после этого открытия способность удивляться должна была атрофироваться. Ну, хотя бы на некоторое время, но впереди его ждало ещё одно, не менее чудное. Приглядевшись к узору, что украшал верхнюю треть вороненого клинка, Ратников испытал повторное потрясение основ мироздания: растительный орнамент обрамлял нечто вроде герба, расположенного возле самой гарды, и сходил постепенно на нет. Все бы ничего, но вот очертания этого самого «герба» сразу же напомнили нечто до боли родное, так что Мишка почти отказался верить собственным глазам: на темном металле, тщательно выполненные неизвестным художником, явственно просматривались хорошо знакомые любому мальчишке, рожденному и выросшему в СССР, почти родные щит и меч! Спутать этот силуэт с чем-то другим было невозможно, тем более что в центре композиции красовалась характерная звезда с серпом и молотом в качестве «контрольного выстрела» – на добивание… Не хватало только надписи «КГБ СССР» на привычном месте – на ленте, опоясывающей щит под самой звездой.
С трудом оторвавшись от клинка в руках Макара и усилием воли давя в себе желание протянуть руку и потрогать рисунок, чтобы убедиться в его реальности, Мишка поднял глаза и встретился с изучающим взглядом Медведя. Лешак пристально смотрел именно на него, а не на своего вновь обретенного родича, будто ждал чего-то.
«Блин! Этот что, тоже?..»
Мишке вдруг показалось, что сейчас произойдет что-то совсем уж невозможное. Например, Медведь понимающе подмигнет и скажет что-нибудь этакое… Ну, хотя бы поинтересуется, не продается ли здесь славянский шкаф. Или привет передаст Юстасу от Алекса, в конце концов.
Почему-то в голову полезла уж совсем немыслимая чушь.
«Интересно, если археологи в двадцать первом веке ненароком обнаружат это поделие в историчном захоронении, что они с ним сделают? Утопят его от греха в ближайшем болотце, утопятся там сами или побегут сдаваться в какой-нибудь уютный дурдом?
…Возьми себя в руки, хорош дурью страдать! Лучше наслаждайся ей. В конце концов, ты столкнулся с «эффектом попаданца», который сам уже, дай бог памяти, второй год тут вовсю генерируешь. Подумаешь, на этот раз огреб ответку. Представь, как тебя самого тут все это время терпят? Представи? То-то и оно…»
– Видел когда-нибудь такую работу, боярич?
– Видел… Златоуст… – машинально кивнул Мишка, с трудом протолкнув через вдруг пересохшее горло слова для ответа. И тут же поправился, покосившись на Макара, который, кажется, ничего, кроме меча у себя в руках, ни видеть, ни слышать, ни осознавать был пока что просто не в состоянии. – На картинке видел такое и описание читал. Книгу мне мой учитель показывал. Но я думал, этот секрет потерян давно… А рисунок… Щит и меч со звездой боярин Данила нарисовал?
Медведь тоже перевел взгляд на Макара, понимающе хмыкнул и кивнул чему-то своему, отвечая на Мишкин вопрос:
– Глянулся тебе наш оберег? Не Данила – сам Журавль и нарисовал. Говорил, этот знак любой сглаз и колдовство отведет, если владеть оружием будет достойный его вой. А трусам или предателям только беду принесёт. Макару я со спокойным сердцем его отдаю – он воин достойный.
– Да, сильный оберег. Потому вы и Великую волхву не страшитесь? Что же тем, кто летом у нас тут ходил, не помогло? Да и не видел я такого у них…
– Это не мои ходили, – презрительно скривился Медведь. – Вернее, не все мои. Мирон своих людей захотел «лешачей» науке выучить. Только как лягуху не подкидывай, она все одно соколом не обернется, а только обгадится…
Ладно, пора мне, а то и так засиделся. И своих я из леса заберу, у вас теперь своих сил на охрану хватает, а у меня каждый человек на счету. Бабы придут – Славко узнает, его мать у них за большуху. Когда ответ принесу от боярина – утром на дереве, на этом берегу, супротив ваших ворот бабье лукошко увидите – тогда на эту полянку и подходите. И хорошо бы с десятником Егором, мне с ним поговорить надобно. А если я до того понадоблюсь, так Макар место знает – там на кусте, под которым он в прошлый раз чуть моего бойца не затоптал, тряпицу белую привяжете – через два дня и меня там ждите.
– Не дело так… – Мишка кивнул в сторону крепости. – Ты теперь нам не чужой – зайди, хотя бы греку скажи….
– Лишнее это, боярич, – покачал головой Медведь. – А греку передашь – мол, велел Медведь при бояриче Тимофее обретаться и из крепости носа не высовывать. Ты ему своих отроков учить поручи – и он при деле будет, и тебе подмога. А чем еще заняться, он от скуки сам придумает. Только приглядывай, чтоб не увлекался. На, передай ему. Только не все сразу, а то присосется, не оттянешь, – он протянул Макару объемную сумку, в которой угадывались очертания нескольких сосудов. Явно не березовым соком наполненных.

«Ну ни хрена себе поворот на крутом вираже! Вот и чешите теперь, сэр, во всех местах, где у вас мыслительные процессы происходят… Что же это за Журавль такой, прости господи? Не лезет его новый облик в привычные рамки типичного уголовника-садиста, перековавшегося из сапога-сержанта с Афганским синдромом, поехавшего крышей в результате внутреннего конфликта с носителем? Да, конечно, страсть к штампам и понтам и стремление воплотить в их жизнь просматривается отчетливо – от Феофана грека до оберега своему элитному подразделению спецов-«леших»…
Хотя последнее и вас неожиданно проняло чуть не до слез, словно из дома аукнулось. И ведь не уголовная какая-нибудь фенечка, а символика, которая для банального уголовника с понтами, мягко говоря, не типична, более того, в тамошнем обществе считается «западло»... Хотя это по «правильным» тюремным законам, которые в последнее время сильно разбавлены хлынувшим в криминалитет «пополнением», в том числе из «скурвившихся» силовиков, но и они обычно пиетета к преданным ими символам отнюдь не испытывают… И все это в сочетании с номерами на руках, сажанием на кол, звериной жестокостью… И школой для детей в закрытом элитном поселке с греком в качестве учителя до кучи!
Кстати, про Златоуст. Вы, сэр, видели, конечно, неоднократно, изделия златоустовских мастеров, и читали про них, и даже раза два в руках держать довелось, но ведь и под угрозой страшной смерти ничего подобного не то что сами сделать не сумеете – посоветовать мастерам здешним чего-то путного в этом направлении не сможете. Да и нездешним – тоже. А сосед ваш – «сержант с уголовным прошлым» сумел. Что говорит о наличии у него весьма специфических знаний и умений. В местах лишения свободы, конечно, попадаются уникальные мастера, откуда только талант берется? Наверное, по принципу сублимации проявляется, когда преступные наклонности не находят выхода. Доводилось видеть отдельные шедевры – впечатляют, хотя откровенного кича в стиле «сентиментального шансона с пьяной воровской слезой» среди «внезапно озаренных» генерируется на порядок больше. Но тут просматривается наличие отнюдь не таланта-самородка, судя по тому разнообразию сугубо специальных знаний, которые применяются, и что особенно важно – применяются с умом. Плюс, недюжинные организаторские способности.
То-то и оно, что не лезет эта сова на глобус, как ее ни натягивай. А ведь и раньше, если бы вы не поддались эмоциям и жутковатым аналогиям с концлагерем, могли бы сообразить, что бандит – он бандит и есть. Даже самый талантливый максимум, что может, банду организовать и округу грабить, определяя свою крутость только масштабами этих самых грабежей и сложностью организации бандформирования. А вот создать на ровном месте почти госструктуру, запустить производство и наладить торговые связи… Ну не так у них мозги заточены, не под это, не могут они ничего создавать – вот в чем дело. Разве что отдельные уникальные личности, сиречь воры в законе, с коими вы тоже встречались, увы… Вот среди них попадаются очень незаурядные господа, к тому же не чуждые организаторских талантов. Но ведь и у них в конечном итоге не вышло реализоваться в качестве государственных деятелей! Любая самая сложная схема или организация, иногда уникальная и результативная вплоть до гениальности, все равно в конечном итоге заточена у них только на отъем и разрушение, в крайнем случае – перепродажу, и никогда – на созидание. ТАМ они заводики, а то и целые комбинаты и города с уникальными производствами и готовой структурой отжать-то отжали, но смогли только ограбить и разорить; ну, торговую империю создать, а развития, увы, не вышло.
Как вариант, этот самый Мастер Данила все наладил, запустил производство и прочее, а когда, судя по рассказу Медведя, у него крышу снесло до полной невменяемости, то Журавль, оставшись один, все это удержать не смог, ударился в террор – то есть перешел на знакомые ему методы, и… Что и? А то, что вследствие потери управления система начала рассыпаться, пришлось усиливать репрессии, но регресс, тем не менее, продолжался и сейчас дал о себе знать грызней среди ближников, которой вы и стали свидетелем… Мирон, видимо, почувствовал это раньше всех или оказался самым ловким в команде и решил сыграть свою игру и перехватить в личную собственность то, что возможно.
Медведь же пытается систему спасти или хотя бы стабилизировать, но сам уже справиться не в состоянии и вынужден выбирать меньшее из зол. В данном случае этим меньшим злом стала сотня, несмотря на лихой рейд по тылам, который санкционировал лорд Корней, надо думать, опираясь на разведданные Аристарха. Значит, Мирон имеет выход на Аристарха или Аристарх на Мирона?
Положим, выйти на старосту каким-то образом он мог, но ни Аристарх, ни дед не поверили бы на слово и очертя голову в авантюру не кинулись – ведь это и ловушкой могло оказаться. Или именно поэтому дед и послал вперед Младшую стражу? На живца… Тоже вариант вообще-то. Но вероятнее, что данные были получены из такого источника, которому имелось основание доверять. Уж не от Ионы, само собой – Иона, скорее просто подтвердил то, что они и так уже знали… Похоже, вам того Иону на поиграть отдали – натаскать волчонка на подранке. Или экзамен устроили… А уж не бабушка ли Нинея тут с самого начала руку приложила? Что ж, возможно. Но пока не важно. Просто учтем на будущее, как факт...
И ведь в конечном итоге рейд оказался удачным, если не считать некоторых косяков, добыча богатой, но… Вот именно – но… Позволили Мирону использовать себя в его игре, а значит, подставились. Ну, или просто сделали ход к проигрышу всей партии, если рассматривать этот рейд не в отрыве от общей картины, а как первый ход в большой игре, потому что продолжение совершенно неизбежно... И не важно, что в итоге могли никогда и не узнать, ЧТО именно потеряли – еще бы и радовались, что опасного соседа черти забрали, а Ратному с его разорения объедки перепали. Ну, может, сколько-то еще скотины, рухляди, да, если бы повезло – серебра к рукам прибрали бы…
Так что, если бы боярин Данила каким-то образом не сумел преодолеть свою «болезнь» и не начал действовать, а товарищ Медведь вовремя не влез в эту партию, то вы бы вскоре поимели под боком весьма проблемную территорию, скорее всего, разоренную и озлобленную.
Медведь производит впечатление честного генерала или, по меньшей мере, полковника, вынужденного заниматься несвойственным ему делом – политикой. Впрочем, это вы погорячились, насчет несвойственного: свою партию он отыграл красиво. Теперь ваш ход. Что ж сэр, влезайте-ка в шкуру гроссмейстера, который проводит сеанс одновременной игры. Только гроссмейстеры обычно этот сеанс проводят с любителями на несколько уровней ниже собственного класса, а тут мало того что противники попались с квалификацией не слабее, так еще и манера игры у всех разная, а кое-кто, похоже, и вовсе в нарды играет. Или в вышибалы? Не суть.
Тем более что кое-какие партии ваши дражайшие коллеги норовят выиграть с применением приемов типа «через бедро с захватом» или» ход конём по голове», как лорд Корней давеча, а некоторые и вовсе приходится на ходу перехватывать у выбывших по ранению товарищей и наверстывать вслепую, как вот с Медведем. Аристарх с дедом эту партию начинали и, скажем прямо, чуть было не профукали.
А пока Макара бы не потерять – как бы его кондратий не приобнял – от счастья-то…»
Мишка покосился на наставника и с облегчением констатировал, что недооценил бывалого ратника: Макар вполне справился с давешним обалдением и за то время, пока они шли к крепости, даже успел наладить контакт со своим внезапно обретенным зятем. Ратников невольно прислушался к их разговору.
– В крепости тебя в десяток определят, в казарме с отроками будешь жить, – объяснял Макар медвежонку, внимательно его слушавшему. – Тимка тоже к десятку приписан, но к младшему, по возрасту. У нас все учатся: даже Любава – и та в девичьем младшем десятке. На посаде-то мы с теткой Верой не каждый день бываем, но теперь там и твой дом, так что в воскресение на пироги вместе с Тимкой и Любавой прибегайте. Отец тебя чему-то учить уже начал?
– У нас тоже все учатся, – пожал плечами Славко. – С семи лет в школу слободскую определяют, а с восьми начинают воинскому делу обучать – что посильно в этом возрасте, потом – больше. Мастеровые после общих занятий в школе у себя в слободе своему учатся, а мы – своему. Меня новиком через год должны были… – отрок в последний момент мужественно сдержал тоскливый вздох, но скрыть огорчения не сумел.
– Не горюй, за год еще много чего случится, – утешил его Макар. – Да и не спеши, навоюешься… Вон, наши отроки, хоть и не новики, а наравне со взрослыми воями свое уже отмерили. И не все вернулись... Это я сейчас в рать не годен стал… – Мишка уловил досаду уже в голосе наставника, – но чего сам умею, тому научу. Отец твой воин, конечно, хороший, но и моя наука лишней не будет.
– Отец тоже говорит – лишней никакая наука не бывает, – согласно кивнул медвежонок. – Тем более в воинском деле. Чем больше знаешь – тем дольше живешь.
– Умен у меня сват! – усмехнулся Макар. – Это он правильно… Вон, нас уже ждут, – обернулся он к Мишке, кивая на запертые ворота крепости.
И правда, на воротной башне мелькнул платок Анны, которая, видимо, так и простояла там все время, пока их не было, а сейчас спускалась вниз, к воротам.
– Ну, командуй сотник. – Макар хмыкнул и посторонился, пропуская боярича вперед.

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Пятница, 16.06.2017, 01:26 | Сообщение # 19

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Несмотря на крайнюю степень серьезности сложных и срочных вопросов, которые им предстояло обсудить, оглядывая собравшееся у него в кабинете на экстренный совет общество, Мишка с трудом удержался от усмешки – уж очень неожиданным оказался состав высокого собрания. Неожиданным прежде всего для его ближников, но и для него самого тоже.
Только сейчас до Ратникова дошло, насколько он отвык за последнее время от того, что женщины могут быть допущены к вопросам стратегического управления и выработке решений, если дело не касалось исключительно области их ответственности. Допущены наравне с мужами. Теперь придется привыкать.
Мать, разумеется, он позвал сам. К тому, что боярыня в крепости является тоже властью, причем властью Лисовинов, понемногу привыкли, а вот появление Андрея Немого в сопровождении Арины стало сюрпризом. Впрочем, только для отроков: ни Филимон, ни Макар даже бровью не повели, только кивнули, приветствуя Немого и его спутницу. Да и сама молодая женщина чувствовала себя на удивление свободно, словно ей не раз уже доводилось сидеть за одним столом с мужами. Мишка не смог не восхититься про себя.
«Во, бабы дают! До эмансипации, слава богу, дело дойти не должно – исторические реалии не располагают, но каков прогресс за время вашего отсутствия! Наставники, и те, похоже, привыкли, что совещание проходит, так сказать, в смешанном коллективе.
Ну да, давние и устоявшиеся обычаи изменяются, если перестают работать на то, из-за чего возникли, тем более, если начинают мешать. Перед необходимостью глобального выживания общины никакое самое упертое в своем консерватизме общество не устоит. Или будет сметено с дороги истории. Так что не за эфемерное равноправие и возможность наравне с мужиками шпалы укладывать тут бабы борются – как раз за это самое выживание. Крепость-то на них оставалась, пока сотня воевала, вот и пришлось им впрягаться. Раз мужики их взашей не вышибли – а тут с этим не задержится – значит, справляются и дурь не несут.
Тем более Тимофею Арина крестная, и с этой точки зрения ее слово тоже не лишнее. И Андрюху она понимает. Вот и пусть переводит».

Но философствовать на тему внезапно наметившихся ростков, или, скорее, эмбрионов эмансипации во вверенном ему коллективе было некогда. Тем более, Совет в его отсутствие начался сам по себе. Вернее, началось спонтанное «производственное совещание»: Демка, вспомнив о своих обязанностях коменданта, сцепился с Роськой.
– …Молитвы-то со своими урядниками хорошо затвердил – от зубов отлетают, – язвительно выговаривал он красному от злости Роське. – А службы они у тебя не знают!
– Это как это не знают! Получше некоторых…
– Я этих некоторых не видал, а даже сыновья Ильи Фомича понимают, что такое воинский порядок, лучше, чем твои орлы сизокрылые! Может, их урядниками в восьмой и девятый десятки определить? Вместо Ионы с Максимом? Сегодня с утра эти соколы на склад заявились. Целую связку бересты потребовали – это ж на неделю учебы всей академии! Ее и так мало осталось – заготовить надо, да пока придется обходиться тем, что есть: дел неотложных и так полные руки – едва справляемся… Мальцов они хотели застращать, что ли? Ну, так те не заробели и без моего разрешения отказались выдавать. А я уж нашел, чего этим умникам сказать, раз ты не удосужился. Извиняй – не божественное.
– Это ты мастер – богохульствовать. Только сам на чем будешь рапорты писать? – наконец вставил и свое слово в его тираду Роська. – Вон, еще и от Дмитрия придут. Или забыл, про рапорты? Там много получится, за весь поход. Михайло велел в три дня управиться. А испортят сколько, пока хоть что-то путное сформули… – он покосился на Мишку и поправился. – Ну, в смысле, складно напишут пока – грамотеи еще те.
– Так писать велено, а не бересту переводить! – возмутился Демьян. – На складе взять каждый дурень сумеет. А нету там лишней. А та, что есть – только для занятий. Я-то своим велел родить к сегодняшнему вечеру, на чём писать и чем писать, а дальше пусть сами догадываются.
Мишка с интересом слушал перепалку своих поручиков, но вмешиваться не спешил. Накануне он в самом деле поставил перед ближниками задачу посадить всех урядников писать рапорта по итогам действий вверенных им десятков во время похода, кои и подать ему в течение трех дней. Тема сочинения – «Где в походе Младшая стража облажалась, а где не очень, и почему». Для чего предварительно следовало опросить личный состав на ту же тему, с особым упором на вопрос «каких умений мне в походе не доставало».
Он прекрасно понимал, что в процессе анализа девяносто пять процентов написанного окажется бредом и отсеется, но, тем не менее, некоторое количество косяков удастся выявить. После чего можно ознакомить с итоговым документом наставников, дать им время на обдумывание, а потом собирать совещание и устраивать мозговой штурм на тему: «Что требуется изменить в обучении с целью исправления выявленных недоработок и предотвращения косяков в будущем». В итоге можно будет попробовать разработать письменную инструкцию по обучению.
Помимо несомненной пользы от такого действия, это еще и должно было стать первым методическим документом Академии Михаила Архангела. Понятно, что он получится сырым, как пользованный подгузник, но лиха беда начало.
То, что при решении этой глобальной задачи из-за дефицита бересты на складе совершенно случайным эффектом станет еще и развитие у урядников навыков находить выход из безвыходной ситуации и постижение ими великого дзена готовки щей из топора, только утвердило Мишку в правильности его решения.
«Мда, классика жанра. Вечные ценности, так сказать. Вспомните, как сами на действительной службе два сарая оставили без железной крыши, когда вам сержант вот так же велел к утру «хоть родить» двадцать лопат для чистки снега, при том, что в каптерке имелось только пять штук. Надо усилить охрану всего ценного, что можно оторвать и приспособить для письма, а то они и у девок подолы рубах обкорнают до полного неприличия…»
Наставники, не догадывавшиеся о том, что данная проблема в будущем не минует и их, прятали ухмылки и смотрели на перепалку отроков снисходительно.
« А вот фиг вы угадали, господа наставники – и вам осваивать придется… Приказать не могу, ну так сами поймете, никуда не денетесь. И вообще надо развивать как у младшего, так и у старшего командного состава навыки письменного анализа своих действий. Конечно, эксплуатационные свойства бересты не позволят сохранить все смысловые оттенки старой доброй поговорки про «больше бумаг – чище задница», но стремиться к этому будем…
Впрочем, это всё потом. Сейчас другая поговорка для вас актуальнее: про грудь в крестах или голову в кустах».
На этом, выбросив из головы посторонние мысли, Мишка остановил увлекательный диспут поручиков о тонкостях добывания их бойцами канцелярских принадлежностей из воздуха, открыл совет.
– Что ж, господа, приступим. Начну с описания того, что мы на данный момент имеем… – будничным, немного скучным голосом проговорил он, опускаясь на свое место за столом и понимая, что сейчас если не огорошит большинство присутствующих, то уж озадачит наверняка.
– Во-первых, в холопском бунте, о котором все, на тот момент отсутствовавшие, уже слышали, оказались замешаны семьи трех наших отроков из четвертого десятка урядника Климента – Константина, Серафима и Феодосия. Воевода Кирилл Агеевич требует их выдачи для суда в Ратном, – Мишка остановил взглядом возмущенно дернувшегося Дмитрия. – Воевода в своем праве. И, хотя свое слово он еще не сказал, я знаю о его решении достоверно. Но Младшая стража своих боевых товарищей не выдает. Что с семьями отроков – пока не известно, надеюсь, живы.
На то, что боярин передумает и от своего намерения откажется, надеяться нам не следует, но пока слово его не сказано, у нас есть еще время что-то предпринять. Потому что когда он его скажет, а мы не подчинимся, это будет бунт против воеводы... – Мишка обвёл глазами построжевщих и нахмурившихся при этих словах наставников и, чуть помедлив, продолжил:
– Наставникам, а тем паче своим старшим родичам я приказывать никак не могу, а и мог бы, в таком деле не стал бы. Но полагаюсь на их мудрость и жизненный опыт и прошу о посредничестве и совете, чтобы избежать кровопролития в Лисовиновском роду. Да и сотня с Младшей Стражей в бою породнилась, Ратное для нас – свое, и мы ему не чужие. И негоже нам друг против друга железо поднимать. Не хочу даже думать, что такой грех придется на душу брать. Это наша первая забота, но не единственная.
Во-вторых, на землях за болотом вовсю идет раздор между ближниками тамошнего боярина, который давно уже пребывает в отъезде. У нас в крепости находится их боярич, вы все его уже знаете – Тимофей. Нам он теперь родня, а наставнику Макару – крестник и приёмный сын. По возвращении боярина Журавля мы будем заключать с ним договор о том, чтоб он признал над собой воеводу Корнея и пришёл под руку туровского князя. Ему это выгодно, ибо тогда и боярство его подтвердится, и промеж нас вражды не останется.
Не по закону и не по совести допустить, чтобы власть боярская была свергнута обманом и предательством. Неправ боярин в чём-то, виноват ли перед богом и людьми – про то разбираться надо княжьему суду, а не самовольно расправу творить. На наших землях того допустить никак невозможно. Так что теперь и это – забота рода Лисовиновского и воеводы Погорынского.
И, наконец, в-третьих. Через два дня к нам из-за болота прибудут семьи воинов. Тех, которые держат руку своих бояр и намерены не допустить полного разорения земель, а с нами хотят породниться. Их начальный человек с Макаром сговорился о женитьбе детей, прислал к нам своего сына и попросил определить его на учебу в Академию. Так как Макар наставник, то его родича примем без платы, но отрока надо крестить, отец его на это согласие дал. Я уже распорядился приписать его к десятку разведчиков и поселить с ними же, в казарме. Окрестим, как только до нас доберется новый священник, который прибыл в Ратное с обозом.
Мишка посмотрел на мать:
– А вот беженцев встретить надо будет уже тебе¸ матушка, как положено, разместить и оказать помощь.
Анна молча кивнула.
– Ну, что скажете, господа Совет? – Мишка обвел взглядом напряженные лица своих ближников и наставников, отметил, как коротко переглянулись мать с Ариной и неожиданно споткнулся о насмешливую Кузькину физиономию, резко контрастирующую с остальными. Двоюродный братец глядел с таким видом, как будто уже знал ответы на все вопросы и только хотел дождаться, пока и остальные догадаются.
– Говори, Кузьма, – предложил он. – Вижу, ты ответы на все вопросы знаешь.
– А чего тут говорить, Минь, – Кузька поднялся и тряхнул чубом. – С дедом… С боярином Корнеем нам сейчас воевать не с руки. Но и ему с нами – тоже. Боярин Федор, да и ратники про то, что в Турове было, и какова княжья воля, ему уже рассказали, небось. Ты вчера верно решил – я только сейчас понял. Не дал возможности Корнею Агеичу отдать нам приказ, потому и Илья в воротах застрял, так? Воевода за нами следом не послал никого. Значит, уже и сам это понял.
Поговорить с ним надо и по-хорошему решить согласием. За троих отроков Младшую стражу положить, тем более, если виноваты их родные и кровь на них есть… Оно того стоит? Потому как у прочих тоже родня – вон, тетка Дарена погибла, и еще Лисовины. И среди ратнинских есть убитые – из родни наших же отроков. Они тоже им кровники. Если бы вчера, да при всех заставили Младшую стражу разоружиться и своих сдать – тогда хоть распускай отроков да коров пасти отправляйся. А так… Отдадим их, остальным разъясним – и по закону это. А тогда и со всем остальным проще разбираться будет.
– Обозник! – Дмитрий не сделал даже попытки встать и голоса не повысил, но сказал, словно плюнул.
– Что?! Это ты про кого?! – Кузька было рванулся в сторону старшины, но тяжелая рука Немого, оказавшегося у него за спиной так стремительно, что Мишка не заметил, как он это проделал, припечатала парня к скамье. Глядел при этом Андрей на Дмитрия. Да так, что тот, казалось, вот-вот сам сползет под стол – взгляд у наставника был не менее тяжел, чем рука. Впрочем, убедившись, что порядок восстановлен, Немой не спеша вернулся на свое место и кивнул Мишке, мол, продолжай.
– Кузьма, у тебя все? – подчеркнуто спокойно спросил Мишка.
– Не все! – запальчиво вскинулся братец. – Не на казнь отдать, а на суд… Они головой за родню не отвечают, да и вышли из своих родов. Теперь Младшая стража их семья, ты сам говорил, а значит, и отвечать не за что. А за родню их… Мы поручимся, если надо – виру можно заплатить из добычи, там и их доля есть. Про это с сотником сразу и условиться – Корней Агеич не дурнее нашего, и сам поймет, что нельзя их смерти предавать – остальные потом верить не будут, а нам всем еще воевать предстоит. Но и оставлять их нельзя… Теперь все. Если кто может что лучше предложить – пусть предлагает… – он покосился на играющего желваками Дмитрия. – Или лучше всю Младшую стражу дуром положить?
– Не по-божески против своих идти. Выступать против воли воеводы всё равно что против княжьей воли, – хмуро проговорил Роська. – А княжеская власть от Бога. И бунтовать нам в таком случае – против Божьей воли и против совести подниматься. Тем более, кровь своих проливать. Нельзя. Но и выдать отроков – не по-божески. И тоже – против совести идти.
– И тут свое заладил, святоша! – скривился Артемий. – И без тебя понятно, что хоть так, хоть эдак – а все одно в дерьме. Ты нам что, предлагаешь, всеобщий молебен тут всей Младшей стражей устроить? Вдруг полегчает, или Господь вразумит…
– И не помешало бы! – насупился поручик Василий. – Может, с того и тебе ума прибавилось бы … А главное, отца Меркурия, что с нами из Турова прибыл, для этого сюда вызвать. И просить его быть в этом деле судьей и посредником. Воевода Кирилл его послушает…
– Послушает! Еще как послушает! А потом велит отроков казнить и Младшую стражу распустить. А нас припишет к десяткам новиками… В лучшем случае! – оскалился Демка. – Ладно, поручик Василий у нас давно на голову уроненный – хлебом не корми, дай помолиться. Но ты-то деда знаешь! – он смерил Кузьму презрительным взглядом. – А туда же, «условимся с воеводой!» Как же! Дед по-своему сделает и прав будет! Да, прав! – хмуро обвел он совет взглядом. – И я бы на его месте так же… А потому – вначале спрятать надо отроков, а потом уже договариваться. И не тайно, а чтобы при всех воевода свое слово сказал – тогда обратного пути не будет.
Я так думаю, все одно не отсидимся тут, так что придётся нам с Кузьмой завтра домой съездить. Родителей повидать все равно надо, а то не по-людски получается. Матери подарки отвезем, привет передадим от крестников, посмотрим, что и как, и где семьи бунтовщиков содержаться. И что нам еще там дед скажет, послушаем. Виноватить нас ему не за что: это Михайла велел в крепость идти, не заходя в Ратное, если бы мы приказа своего сотника ослушались, воевода бы первый нас пришиб за такое. А потому и задерживать не станет, а что надо – через нас передаст.
– Куда отроков спрятать-то хочешь? – нахмурился Дмитрий. – Плаве за печку, что ли?
– Да чего за печку? – неожиданно оживился Артемий. – Они у нас не за мамкиными юбками сидят – в походе уже побывали. Вон, Михайла говорит, за болотом неспокойно. Раз к нам семьи отправляют, стало быть, воевать собрались, им там вои лишними не будут, хоть и новики. Отослать туда наших. Мить, как думаешь, не опозорят же?
– Не опозорят, отроки дельные, – кивнул Дмитрий и с надеждой посмотрел на Мишку. – Может, и правда, Минь? Примут их там? Мы поручимся, а если помочь надо, так и еще кого с ними отправим…
– Сдурели вы, что ли? – возмущенно встрял молчавший до сих пор Мотька. – Их родню и так обвиняют в том, что они в бунт пошли, а бунт как раз из-за болота и затеяли. Если парни туда подадутся, и вовсе решат, что они там с кем-то повязаны. Ратнинские сейчас долго разбираться не станут, да и отец Меркурий тогда может не вступиться – за болотом-то язычники, а мы с ними в союз… Нет, спрятать – это правильно, только тут с умом надо…
– Так может, их торговать отправить? – предложил со своего места Никола. – Товаров на складе еще хватает, а из-за ляхов мы торговать не ходили, как вернулись. Дядька Осьма и приказчики в Ратном, но мы и сами соберемся. Вон, Гринька говорил, у них дед Семен приказчиком был в молодости, не откажет, небось, советом, а то и с нами подастся. А охрана лишней не будет. Главное – мимо Ратного пройти…
– Так отец же в Ратном сейчас, – напомнил Петька. – К нему надо – он придумает, как… И потом к себе взять попросим – Михайле он не откажет, да и охрана караванов нам не лишняя, а они выученные уже.
Сыновья Никифора, не сговариваясь, переглянулись и дружно уставились на Мишку с одинаковым выражением на лицах, сделавшим их на мгновение неотличимо схожими, словно близнецов.
«Опаньки, похоже, братишки спелись, хотя сами этого еще не поняли. Вот будет сюрприз Никеше, а главное, кузену Павлуше! Но Никола хорошо помнит, что ему придется самому пробиваться, потому и выход придумал – самим торговать отправиться, а Петька себя наследником ощущает, потому решение проблемы склонен взвалить на отца.
Но пацаны-то высказались, а старшие молчат – думают. Ну да, их слово последнее, а потому весомое».
Мишка оглядел ближников и кивнул:
– Стало быть, в том, что выдавать своих нельзя, все согласны. Осталось решить, как убедить в этом воеводу и не довести дело до раздора. Что скажете, господа наставники? – он повернулся к старшим и зацепился взглядом за напряженное лицо матери. – Что думаешь, матушка? Ты же не просто баба – боярыня. Скажи свое слово.
Брови Анны слегка приподнялись, но не от удивления, а скорее от напряженного внимания. Она коротко кивнула ему и пожала плечами:
– А что тут говорить? Коли я для отроков матушка-боярыня, то как мать и судить буду: что хотите делайте, а мальчишек погубить не дам. И батюшке Корнею то же самое скажу, если потребуется. Материнское слово за детей всегда весомое.
Мишка перевел взгляд на Андрея, привычно не ожидая от него ничего, кроме короткого знака, но тот неожиданно показал глазами на сидевшую рядом Арину, с которой, кажется, уже давно обменивался знаками, плохо понятными посторонним. Молодая женщина, не дожидаясь повторного обращения, заговорила со спокойной уверенностью, причем чувствовалось, что такое «толмачество» уже привычно и для наставников, потому как ни Филимон, ни Макар при этом даже бровью не повели.
– Ты, Михайла, уже свое слово сказал, когда вчера решил отроков не выдавать и в Ратное не пошел. Воевода Корней тебя услышал. Но он решал не за себя, и даже не за род – за всю сотню, а потому нельзя его судить за то, что безжалостен: он не по жалости, не по злобе решает – по обычаю. И ни бабьей жалостью, ни угрозами его не переломить – будет надо, так и силой на своем настоит. Сотня по его слову поднимется. Но если сможешь ему доказать, что есть другое решение, и оно обычаю не противоречит и более верное, может и послушать. Но вначале надо, чтобы он вообще слушать стал.
«Вот это да! Немой бабьим голосом заговорил! Маленький штрих во всеобщем бардаке, так сказать. Интересно, сколько тут от самого Андрея, а сколько – от его «переводчицы»? Я же не зря ей тогда про их священника распинался – неужто запомнила и усвоила?»
Между тем Макар, внимательно слушавший Арину (или Андрея – тут уж не до того, чтобы разбирать), согласно кивнул.
– Это верно – надо еще чтобы сотник слушать стал. Может, Филимон с ним поговорит? Полусотника он выслушает... Но вернее всего – Аристарха. Вроде пора ему уже и в память прийти, раз не помер. Встанет еще не скоро, но говорить сможет.
«Час от часу не легче! Вот вам, сэр и «дядька Филимон»! Полусотник?! И никто никогда ни полсловом про это не помянул, а мне подобное и в голову не пришло. То, что остальные наставники к нему всегда относились с уважением, списывал на возраст – он ведь ненамного младше деда – да, видно, не так все просто, недаром Макар именно сейчас это вспомнил. И, похоже, если понадобится, именно Филимон всех тут построит, и именно его послушают, а не Леху… Интересно, мать-то знает?»
– Для начала самому Аристарху надо Михайлу выслушать. Беляну-то его убили, и как бы он сам крови не потребовал… – и опять Арина привычно встряла в мужской разговор, а Макар с Филимоном совершенно спокойно это восприняли. Впрочем, сразу же стало понятно – почему, так как Филимон, согласно кивнув, ответил не ей, а Андрею.
– Как раз Аристарх и послушает! – Мишка смотрел на дядьку Филимона и не узнавал его: сейчас на совете слово держал полусотник, а не знакомый увечный старик. – Крови-то он потребует, но он всегда понимает, когда остановиться надо – потому и староста. И он лучше всех знает, на ком кровь ратнинцев, а кто ему помог село от беды уберечь. Сколько Аристарх того Медведя, как девку, обхаживал и вываживал? Вот то-то и оно. Да и не одной своей волей он с ним сговаривался – сотник, перед тем, как на ляхов уйти, ему на это свое согласие дал. И село стоит, потому что Медведь свое слово сдержал. И еще… – Филимон задумчиво пожевал губами, – теперь понятно, какого боярича он в бреду поминал все время – мол, за ним из-за болота шли и еще придут – беречь надо. И какого боярина убить хотят. Мы все тогда на Михайлу и Корнея подумали, а оно вот что, оказывается… А если сейчас промеж крепостью и Ратным раздор случится, то все договора его порушатся. Не может этого староста допустить.
Макар, внимательно слушавший Филимона, хлопнул ладонью по столу по столу.
– Он не может, и нам не должно! За Тимофея я, как его крестный, перед Богом отвечаю, а значит, и его права должен блюсти. Хоть и не знал, что на себя принимаю, когда дал согласие его крестным быть, а все одно теперь на мне ответ. И Ратному выгодно с соседями по-хорошему решить. Потому как если по-плохому, то за болотом все полыхнет, а тушить нам. И не дай бог, на нас перекинется – и там, и здесь только пепелище останется.
«Однако, сэр, как наставник Макар заговорил! Не иначе, на мужика статус приемыша подействовал. Видно, потому Аристарх ему доверил и мальчишку, да и все остальные дела тоже. А ведь до сих пор ничем и не выделялся… Или это только вы, сэр, ни хрена у себя под носом не замечали?»
– Так-то оно так, – кивнула Арина, быстро обменявшись с Андреем новой порцией только им двоим понятных знаков. – Но не Корней крови потребует – сотня. Староста про свои дела с Медведем никому не говорил, а вот то, что холопам подмога из-за болота шла, все знают. А если еще бабы про Тимофеево умение вспомнят, и вовсе ратники на сотника насядут. Захотят не только кровь за кровь взять, но и посмотреть, что там за мастера такие, если малец-подмастерье такое умеет. Всего они не видели, но ведь бабы-то еще и приврут, как водится…
– Верно говоришь, Андрюха, – озабочено покивал Макар. – Только дело еще хуже… ТАК даже Варька приврать не сумеет! – он оглядел присутствующих и полез за спину. Достал подарок Медведя и принялся его бережно разворачивать. – Вот что мне мой сват подарил…
То, что чудо-меч никого не оставит равнодушным, Мишка, конечно, предвидел, но одно дело предполагать, а другое воочию присутствовать. Пожалуй, вытащи сейчас Макар из мешка Жар-птицу, и то бы эффекта сильнее не произвел. Ладно, отроки – взрослые воины при виде того, что держал в руках наставник, похоже, забыли про все на свете и замерли в немом потрясении.
« Ни фига ж себе, сэр, как их развезло! Страшной силы оружие, однако… Как бы мужики головой не повредились от приобщения к прекрасному. Уж не в целях ли скрытой диверсии и разложения морального духа потенциального противника товарищ Медведь нам это изделие подсунул?»

Выражения лиц наставников, когда они рассматривали клинок, напомнили Мишке пацанов из его далекого детства, когда кто-то из приятелей контрабандой вынес из дома дедов наградной ТТ – похвастаться. С дарственной надписью на пластинке. Демонстрация состоялась в парадном, где жил обладатель сокровища, так как дальше двери квартиры он с этим счастьем отходить не решался и из рук не выпускал. Несколько особо доверенных приятелей, допущенных к осмотру реликвии, среди которых оказался и Ратников, собрались кружком и восторженно смотрели на самый настоящий – всамделишный «пестик»! – отчаянно завидуя своему приятелю, имеющему доступ к подобному чуду и почти физически ощущая страстное и непреодолимое желание хотя бы дотронуться до него, а лучше – вцепится намертво и ощутить тяжесть холодного металла в руке… Лет им тогда было, дай бог, если по десять, а то и меньше – точно Ратников уже не помнил, но то свое ощущение восторга и потрясение в глазах товарищей запомнил прекрасно.
И вот сейчас то же самое, но многократно усиленное выражение он отметил на суровых лицах наставников, ранее в подобном проявлении чувств совершенно не замеченных. Все без исключения попали под это сокрушающее очарование, даже Филимон помолодел и приосанился, когда бережно взял в руки чудесный меч и легким движением крутанул им «восьмерку» не хуже любого молодого бойца. Постоял, словно прислушиваясь к чему-то, вздохнул, с явной неохотой вернул оружие владельцу и усмехнулся.
– Гляди, Макар, кому ни попадя не показывай. За такой клинок не то что Ратное вырезать – все княжество заровнять можно. Я даже боюсь, чего с Корнеем станется, когда увидит – ведь на сосну залезет… – отставной полусотник подумал и покачал головой. – Не, не залезет – запрыгнет. А залезут вслед за ним Лука с десятниками. Потому как такой меч сам по себе уже боярства стоит. И если про то, что такие мечи за болотом делаются, в Ратном раньше времени прознают – беда… Головы, у кого они послабже, снесет запросто, когда поймут, какую добычу упустили. Это тебе не стадо коров из набега пригнать.
– То-то и оно, что не стадо, – кивнул Мишка. – И как в сказке про меч-кладенец – первому встречному не дастся, а если случайно и попадет дураку, так только погубит. Нельзя сотне за болото сейчас идти – если пойдут, то только тому же Мирону и подсобят лапу на это богатство наложить. Не зря мастеровая слобода у них в такой тайне содержится, и пока мы до нее доберемся, от неё одни головешки останутся, а мастеров порежут. Мы-то, когда за болото ходили, думали, что победителями вернулись, а на самом деле нас там, как деревенских дурачков на торгу под чужую дудку за репку плясать заставили, пока чужой дядя себе карманы золотом набивал. Ну так одного раза и хватит, наверное.
– Уверен, что сейчас тебе ту же репку не подсовывают, только другим концом? – прищурился Филимон.
– Аристарх Медведю поверил, а он до репы не охотник, – подала голос Арина. – И сотник тоже, иначе бы он со спокойной душой всю сотню в поход не увел. Ну, или дальше границ Погорынья не пошел бы. Слово свое Медведь сдержал, потому и Ратное устояло. А раз он сейчас сюда сына привел и своих баб с детьми выводит – не до того ему, чтобы с нами шутки шутить, серьезное дело предстоит. И меч он Макару дал не просто так – он нам настоящую цену показал. Потому что нас дураками не считает.
– Говоришь, дураками не считает? – Филимон снова поглядел на меч, который Макар все еще держал в руках. – Умные тем от дурней и отличаются, что только хорошо подумавши за дело берутся. Дело не в одном Корнее, нам со всем Ратным придется договариваться. А с Аристархом и впрямь свидеться для начала не лишнее… Все у тебя, Михайло? – кряхтя и тяжело опираясь на свою палку, Филимон поднялся из-за стола. – Тогда пойду я, а то девятый десяток у меня в мастерской сейчас должен с бронями заниматься, а за ними особый присмотр надобен – того и гляди чего отчудят…

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Среда, 19.07.2017, 12:56 | Сообщение # 20

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Мишке казалось, он только тем и занимался с дороги, что встречал гостей. Как грек открыл «сезон», так и поперло: сам грек, Медведь с Медвежонком, сразу за ними – оптом из Ратного семьи плотников, потом «переговорщики» от деда, теперь вот – бабы с детишками из-за болота в эвакуацию… Плава не успевала печь пироги, а Мишка - беседовать с гостями. Особо интересный разговор состоялся с купцом Григорием, дядюшкой Арины – новым почти что родичем.
Григорий с семейством и побратимом своего покойного брата в крепости не задержался – они остановились на посаде, в доме Немого. В первый же день туровский купец обстоятельно побеседовал и с племянницей, и, с ее же помощью, с Андреем, а главное – с дедом Семеном, чутью и советам которого доверял еще со времен своей молодости, в бытность того доверенным приказчиком отца. Когда все домашние угомонились, а Андрей с Ариной, Лёнька с Гринькой, которых отпускали встречать родных, и девчонки, рвущиеся в свой «младший девичий десяток», ушли в крепость, оставив дом в полное распоряжение гостей, Григорий с бывшим закупом расположились в небольшой горнице.
– …Ты уж прости, Гриша, что не уберег я Игната… – тяжело вздохнул дед Семен и перекрестился. – Царствие ему небесное… Вот уж не думал, что переживу кого-то из вас. Сам помирать собирался, думал, дети хозяйские устроены, дело сами дальше поведут, а мне, дураку старому, и на покой пора подаваться, домовину себе готовить – к деду да отцу вашему поближе. А оно вот как обернулось...
И ведь чуял я неладное, чуял! Еще когда к Игнату посланцы от Пасюка зачастили. Предупреждал его, чтоб он с ним поосторожнее говорил, но сам знаешь, разве ж он кого боялся? Последнего-то гонца и вовсе с крыльца взашей спустил… Но и я не думал, что они на такое злодейство решатся – скорее ждал, что разорить попробуют или оговорить.
– Да пробовали! – досадливо махнул рукой Григорий. – Все они перепробовали – не получилось. Вначале Путята нам подсобил от наветов отбиться, а потом и вовсе слух пошел, что их боярин в немилость у князя попал. Вот и понадеялись, что отступятся… Так что твоей вины тут нет. Я же тоже не думал, что так обернется, иначе не ушел бы с товаром, пропади он пропадом! Сам бы у вас со своими людьми сидел безвылазно – отбились бы. Но знать бы, где соломки подстелить… Спасибо, что детей уберег.
– Не я уберег, я тогда с пробитой головой без памяти валялся. Это Аринка не растерялась – малых увела. Она же и с убийцей Игната стрелой поквиталась. А потом Михайла со своими появился. Когда они решили девчонок забрать, то и я с ними сюда перебрался. А тут куда уж помирать – за детьми присмотреть требовалось, да и в Дубравном мне никак нельзя было оставаться. Караулить там на пепелище нечего, а вот те, кто дело ваше перенять хотели, до меня рано или поздно добрались бы. Постоялый двор – дело выгодное, но это ж не все … От Ипата они много не узнают, – хмыкнул Семен. – Он, конечно, таиться не станет, но Игнат такие дела сам вел. И всего никому не сказывал. Это мне доверял по старой памяти, советовался, да и сам я вас учил… Помнишь, небось?
– Такое не забудешь, – благодарно улыбнулся Григорий. – С твоей науки и живу до сих пор… И сейчас с тобой посоветоваться хочу… То, что укрыли тут девчонок – спасибо. Я уже и Корнею, и Андрею поклонился. Но дальше-то что? Аринку замуж выдавать или мне её с собой забрать?
– И не пробуй – не получится. Не силком ее тащат, – хмыкнул дед, – сама из шкурки выпрыгнуть готова. Баба, чего ты хочешь… Но с родней она не прогадала, да и Андрюха её стоит. Сердце-то у нее зрячее – на пустое не ведется. Это еще покойная бабка сказывала, а она знала, что говорила. Потому роднись с Лисовинами и не сомневайся. И не таись от них – помогут, они за родню держатся крепко. А главное, сами вверх рвутся и тех, кто рядом, за собой тянут. И так, что хрен их кто остановит – сомнут. Я уж тут насмотрелся…
– Значит, правильно я решил… – кивнул Григорий. – Завтра с Андреем обсудим, а на днях в Ратное поеду, с Корнеем говорить.
– А вот это неправильно. Дал бы я тебе, как в детстве, по шее, да невместно, не отрок же. Я чему вас с Игнатом учил? Прежде всего, говори с тем, кто решает, а уж потом с тем, кто разрешает!
– И кто ж тут решает, если не боярин?
– Михайла Лисовин. И никто более. Не смотри, что сопляк – иные седобородые перед ним дети. И дела тебе с ним вести – что он скажет, тому тут и быть. И детям потом за него держаться, если дурнями не окажутся. Вот попомни мои слова – далеко пойдет. Так далеко, что я того горизонта отсюда и не вижу.

На следующий день Мишка наткнулся на купца Григория и Путяту, в сопровождении Андрея Немого, на стрельбище, где как раз проходили занятия у купеческого десятка. Там же наставник Тит что-то самозабвенно обсуждал с Путятой, а вокруг них сгрудились отроки. Даже Андрей принимал участие в разговоре, во всяком случае, что-то время от времени пояснял жестами. Купец довольно хмыкал, но сам больше оглядывался по сторонам и что-то спрашивал у мальчишек. Он первый и заметил приближающегося к ним Мишку.
– О, Михайла! – прогудел Григорий и решительно попер из толпы навстречу молодому сотнику – похоже, ему, в отличие от наставников и отроков, порядком надоела тема их увлекательной беседы, и он обрадовался Мишкиному появлению, как поводу поговорить о чем-нибудь более интересном.
– Десяток! Смирно! – бодро рявкнул Петька, вспоминая о своих обязанностях урядника и, когда отроки построились, попытался отрапортовать по всей форме:
– Господин сотник! Десяток…
– Вольно, урядник. Гости у вас, я гляжу?
– Да не то чтоб гости, – Тит, переглянувшись с Андреем, шагнул вперед. – Тут такое дело, Михайла… Отроков стрельбе из лука учить надо, ты сам говорил. Я-то только объяснить им сейчас могу. Пока еще ты кого из ратнинских сговоришь, а тут вон Путята вроде согласен отроков поучить, пока у нас гостит. Лучник от Бога – я б так не смог, когда рука целая была. И лук у него знатный. Лука увидит – на говно изойдет от зависти, – ухмыльнулся Тит, вертя в здоровой руке стрелу с нанизанной на неё еловой шишкой. – С тридцати шагов влёт, – пояснил наставник.
Мишка пригляделся и оценил.
«Чего там о Вильгельме Телле говорили? А вот так ему точно слабо!»
Сам же Путята держал в руках тот самый знатный лук, который, видимо, и рассматривали перед приходом сотника наставники и отроки. Мишка встретился с его оценивающим взглядом и гость слегка усмехнулся:
– Что ж, если ты… господин сотник, дозволишь, так и поучу мальцов, чему успею. Не привык я без дела бока отлеживать, да и самому не лишнее руку набить. Стрельба, она как баба – постоянного внимания к себе требует. Долго-то мы тут не задержимся, но сколько получится…
– Не дозволяю, а прошу, дядька Путята! – со всем уважением поклонился Мишка. – Нам ничья помощь не помешает.
– Ну и добре, – Путята обернулся к Титу. – Тогда пошли, посмотрим, что у вас тут за луки имеются, да что с ними сделать можно. А ты, Григорий, не обессудь – без меня на посад возвращайся. – Я вечером сам приду…
– Дорвался! – добродушно отозвался Григорий, махнув рукой. – Пустили козла в огород… Ну дык и без тебя не заплутаю. Я вот с Михайлой поговорю лучше.
Мишка, и без того занятый сверх меры, совершенно не собирался работать экскурсоводом и уже стал прикидывать, как бы свести этот разговор к неизбежному обязательному минимуму, а потом быстренько, соблюдая вежество, сплавить любознательного купца дежурному уряднику или еще кому, когда вдруг перехватил взгляд Андрея. Немой коротко показал глазами на Григория, а потом дотронулся рукой до губ, совершенно определенно советуя сотнику не пренебрегать беседой со своим будущим родичем. Мишка решил последовать этому совету и кивнул купцу:
– Что ж, дядька Григорий, пусть тогда наставники занимаются, а я тебе крепость покажу да на вопросы отвечу. Надо же, чтобы отцы знали, чему и как мы здесь отроков учим.
Пришлось в который раз водить по крепости гостя, показывать и рассказывать. Понимая, что особенно интересна купцу та часть учебы, что непосредственно касается специализации коммерческого десятка, большую часть «экскурсии» он посвятил складам и тому, как там налажено дело.
Григорий слушал внимательно, вопросы задавал дельные и, судя по всему, оценил введенные Мишкой новшества в организации службы логистики. Даже новый счет, которому обучались отроки, одобрил, правда, несколько своеобразно:
– Хитер ты, Михайла. Ну так и правильно. Теперь по твоему счету завсегда своих узнать можно. Отроки вырастут и подручных обучаться тоже этому заставят. А сторонний человек и не поймет ничего. То есть, если какие дела купцы между собой обсуждать станут, то никакой подсыл их уже не подслушает, а подслушает – так все равно без пользы… Иной раз, глядишь, и жизнь так спасают. Дело купеческое всяко оборачивается. Вон, брат мой покойный, Царствие ему небесное, не уберегся…– Григорий перекрестился. – Боярину Корнею в Ратном да Андрею здесь я уже поклонился за то, что сирот в беде не оставили. Теперь тебе кланяюсь, – купец остановился и с достоинством отвесил поясной поклон молодому сотнику. Выпрямился, разгладил бороду и вздохнул. – Хорошо, вас вовремя Бог послал – иначе не знаю, чем бы всё кончилось. Отец Геронтий девчонок бы не уберег, а я не поспел, да меня и в Турове тогда не случилось. И, думаю, те, кто находников подослали, как раз подгадали к моему отъезду, чтобы успеть дело Игната перехватить…
Мишка насторожился: купец недаром заговорил об этом, когда они оказались вдвоем в кабинете и, стало быть, вокруг не могло быть чужих ушей. Еще в Турове он понял, что история с нападением на постоялый двор купца Игната не так проста, и многие, в том числе и любезный дядюшка, интересуются судьбой оставшихся в живых детей не из сочувствия к сиротам коллеги. Мелькало тогда в мыслях, что надо бы выяснить, что к чему, но в Турове, а потом и в дороге не до того было, а тут сам брат погибшего Игната первым начал разговор.
– Не могли мы их бросить, дядька Григорий. Ясно же, что опасно молодую женщину и девчонок оставлять на пепелище, тем более, что отроки Григорий и Леонид тоже не чужие нам.
– А теперь и вовсе свои станут, – хитро прищурился купец. – Андрей Аринку не отпустит – я ж видел, какими глазами он смотрел, когда она на шее у Путяты повисла, аж испугался за него: пришибет… Хотя она к нему, как к отцу, относится – Путята, почитай, родич нам. С Игнатом они еще в молодости побратимами стали, он за его детей, как за своих, переживал. Когда узнал, что случилось, хотел сам ехать, разбираться, да я к тому времени уже с отцом Геронтием переговорить успел и убедил его, что прежде к вам сюда надо наведаться, удостовериться, что с девчонками все в порядке, да забрать их… Теперь-то уже не заберешь, но так, может, даже и лучше... – задумчиво, будто разговаривая сам с собой, протянул Григорий. – Теперь и с убийцами брата разбираться с легким сердцем можно.
– С татями мы разобрались, – Мишка внимательно глядел на купца. – А с прочими… Ты знаешь, с кого спрашивать? Потому как теперь это не только ваше дело – Андрей на себя опеку принял. Неужто ты думаешь, что Лисовины в стороне останутся?
– Что татей вы побили – это дело доброе, – кивнул Григорий. – Только не сами они туда наведались. Кто послал – знаю. Догадался сразу, да и Путята еще в Турове успел кое-что выяснить. Так что сомнений у нас никаких.
Купец у нас один есть, Абрамка Пасюк. Ну, Пасюком его за глаза кличут, но прозвище прилипло – не отдерешь. Под себя все гребет. Много нагреб уже, разного. И дела ведет нечестно, многие из-за него сильно в убытках, а кое-кого и вовсе разорил. И с татями давно якшается. Другой бы давно у князя на правеже стоял, но его руку один боярин держит, да и хитер Абрамка, скользкий, как сопля – не ухватишь. Все чужими руками норовит… Дело Арининого мужа и свекра он прибрал через подставных, когда они сгинули. Повезло ему, что в руки само упало, или он и тех татей подослал, не знаю, и утверждать не берусь. Арину мы с Игнатом едва сумели у них отбить и домой вернуть. И ее, и то, что за ней в приданное дадено было. Не рухлядь и не бабьи радости, а другое. Долю в общем деле.
А дальше поведал купец Григорий такое, что Мишка чуть было про все остальное не забыл – уж больно занятная картина вырисовывалась. Прежде всего, его догадка о том, что Игнат имел дела с контрабандой, оказалась не совсем правильной, хотя и без нее не обошлось. Ратников рассуждал, исходя из привычных ему реалий будущего, которые здесь еще не наступили: не было еще столь разветвленной и продуманной системы таможни – платили с прибыли при продаже товара там, где его продавали, на торгу и рассчитывались.
Нет, конечно, в меру сил старались продать не в городе, а по уговору где-то, где продавцов не могли ухватить княжьи мытари, но для этого не надо было идти тайными тропами куда-то в другое княжество с товаром. Вполне можно было привезти его на постоялый двор и там передать перекупщикам, а если люди надежные, то и с платой подождать до того, как те его реализуют. Или вернут другим товаром, потребным уже для продажи в Турове.
Но главным тут оказалось другое, о чем Мишка тогда даже и не подумал: кроме как по реке, ходили купеческие караваны и по земле. Не везде есть река, пригодная для судоходства, иной раз посуху путь получается короче. Но и через лес или болота не пройдешь напрямик – тропу надо знать или проводников иметь. Вот и связаны все города этими тропами, как артериями. А на тропах за много лет поставлены перевалочные пункты, где можно и переночевать в безопасности, и товар распродать-обменять. И, главное, там завязаны разнообразные связи, которые тянутся цепочкой дальше, так что торговля даже в самые смутные времена не прекращается.
Вот на Туровском ответвлении от проходящей чуть южнее «дороги жизни» – тракте, связывающем Киев с одной стороны с Булгаром, а с другой – с Прагой и Регенсбургом – и сидел купец Игнат со своим постоялым двором. Через него шли из Турова караваны к Пересопнице, а далее вливались в общую торговую артерию. Еще их дед поставил там этот постоялый двор, и теперь именно в руках у братьев оказалась такая важная транспортная развязка. Выгода от того им получалась немалая, а учитывая, что на Игната же были завязаны и многочисленные деловые связи с теми, кто «держал» торговлю на этой дороге дальше, и с купцами-перекупщиками, курсирующими между городами, то и подавно долю с этого братья имели хорошую.
Никифор, который в основном возил товары по воде, потому и вошел в компаньоны с Григорием, и своего Петьку учить согласился именно вождению караванов по суше, что тоже весьма интересовался выходом на этот тракт. Да и не один он стремился попасть к братьям в компаньоны. Арину в свое время замуж выдавали именно с прицелом на сотрудничество с новой родней, и не прогадали тогда. Но когда ее мужа и свекра убили, а их дело ушло в загребущие руки Пасюка, братья приложили все силы к тому, чтобы вернуть обратно и Арину, и её долю в семейном бизнесе – теперь она за ней так и остается приданым, хотя основным наследником является Гринька, как единственный сын Игната. Ну и, само собой, младшие девчонки, когда вырастут, могут рассчитывать на пристальное внимание к себе всех желающих приобщиться к семейному бизнесу, но тогда про их приданное договариваться придется отдельно, а вот Аринино уже определено.
Потому к ней, несмотря на разговоры о бездетности, сватались, не дожидаясь окончания траура по мужу – мол, сговоримся да подождем. Дядюшка Никеша, как намекнул со смешком купец Григорий, тоже давно подумывал, как бы породниться с Игнатом. Да вот беда – самому ему жениться уже никак не получалось, а сыновья еще в возраст не вошли. Оставалось ждать, пока младшие девчонки подрастут. Впрочем, Игнат, один раз обжегшись, не спешил связываться с новыми людьми, да и Арина замуж не рвалась – переживала смерть мужа. Но если уж те, кто напал на Игната, не остановились перед смертоубийством, то чего бы им стоило силой привести под венец молодую бабу?
Впрочем, продажа постоялого двора, а вместе с ним и семейного дела, устраивала их даже больше. Но, пока определенности с этой продажей не было, Григорий предпочел бы держать племянниц под надежной охраной, даже хотел убедить ее вместе с девчонками попросить укрытия в туровском женском монастыре, пока не решится проблема с наследством. А оказавшись в крепости и выяснив, что поздно пить боржоми – не то что в монастырь, даже просто в Туров Арину от Андрея не заберешь, решил, что в данных обстоятельствах это лучший выход. Андрей, как и все Лисовины, не купец, то есть сам в дела не полезет, удовлетворится долей с прибыли, да и Гринька теперь под надёжной опекой и охраной. Подрастет, сядет на место отца, будет с братом дела вести, то есть все в семье и останется. К тому же Григорий был совсем не против лишить Никифора монопольного положения главного спонсора уверенно прущих в гору Погорынских бояр, о чем вполне прозрачно Мишке и намекнул.
«Вот это и называется «выиграл миллион на трамвайный билет»… Это что ж получается? Андрюха у нас стал держателем контрольного пакета акций местного отделения «шелкового пути»? Интересно, Никешу уже просветили? Вот у кого точно рожу перекосит, когда узнает – прежде всего, что его дорогой компаньон в родню пролез и его без наркоза такой монополии лишает. Как бы не заболел с огорчения. Но зато теперь у вас на дорогого дядюшку ха-ароший намордник имеется, чтобы берега не терял. Ничего, зато и пряник тоже выпишем.
Григорий подтвердил то, что уже и так понятно: анкл Ник собирает вокруг себя купцов – впечатлился вашим же посылом о купеческом товариществе. Но мыслит его, как собственную структуру, а Лисовинов решил использовать, как и сотню, сделав карманным ЧОПом при этом товариществе. То есть, заявляет себя самостоятельным игроком, а вас с дедом собирается сделать своими фигурами. Но вот появления на доске Григория не учел. Хотя этот джокер и для вас сюрпризом оказался, но не упускать же такую возможность…
Ну-ка сэр, в чем кроется предмет вожделений вашего нежданно нарисовавшегося родственничка, и каков его потолок? А мы по итогам собеседования предложим ему что-то чуть-чуть выше этого потолка. Чтоб и голову не расшиб с разгона, и с крючка не сорвался…»
– Так, значит, дядька Никифор товарищество купеческое вокруг себя собирает? Интересно… – Мишка задумчиво вертел в руках вовремя подвернувшееся стило для письма.
– Товарищество? Хм… Можно и так сказать, – купец покрутил головой. – Хорошее слово ты подобрал. Никифору предложи.
– Уже предложил, – хмыкнул Ратников. – А как купцы-то на это смотрят? Ты вот, к примеру?
– Значит, он с тобой про это говорил? – Григорий прищурился. – Да как смотрят… Дело, вроде, хорошее. Да и Никифору люди доверяют, он слово купеческое держит. А теперь за ним не только его капитал стоит, но и сотня, потому его слово решающее. А все прочие – согласно тому взносу, что смогут поднять. Свои-то всё друг про друга знают. Ну, может, и не все, но оценивая – не ошибутся.
Я бы и рад сейчас больше в это дело вложить, да вот надо с наследством брата разобраться. Тогда моя доля увеличится, да и за племянника, пока он в возраст не вошел и на себя дела не принял, отвечать мне. Тогда и Андрей не прогадает: приданое Аринино ему отойдёт, когда женится, да и опеку над Гринькой он принял. А я племянников не обижу: мне на том свете с братом встречаться – ему в глаза глядеть, это посильнее любых целований и печатей. Но чтоб и сомнения не осталось, грамоту на это напишем. Не самому же Андрею дела торговые вести? Воину и невместно, и некогда. Главное, слово его и Лисовинов за мной будет.
«Ну да, ожидаемо: «крышу» тебе надо, дядька Григорий. Ничего с веками не меняется: что тут, что там, выше крыши подняться воображения не хватает. Хотя сейчас и князья крышеванием пробавляются, вопрос только в масштабах этой кровли и широте обзора с нее… А ну-ка, как тебе перспективка с высоты птичьего полета понравится? Рискнешь или так и будешь за потолок держаться?»
– Это точно, что невместно и некогда, – кивнул Мишка и смерил купца оценивающим взглядом. – Тем более сотнику. Правильно говоришь, дядька Григорий. Я так понимаю, ты мне сейчас предлагаешь, чтобы мы помогли вернуть вам ваше семейное дело, которое у вас пытаются отобрать, и далее вам поддержку оказывать. И за то потом с него свою долю иметь, правильно?
– Так, – кивнул Григорий. – О твоей доле с этого тоже договоримся, если ты про это…
– Договориться – дело нехитрое, только сам-то ты как себя тут видишь? Рассчитываться с нами за покровительство, да и все? Нет, оно дело правильное и при других обстоятельствах я бы и сам тебе такое предложил. Но сейчас этого уже мало: ты нам теперь родич, и не просто седьмая вода на киселе - Андрей мне дядька и первый учитель в воинском деле. А уж сколько раз я ему жизнью обязан, и не упомню. С татями-то мы разберемся, – отмахнулся он от пытавшего что-то сказать купца. – Но у меня к тебе встречное предложение есть: возьмешь мой капитал в управление и войдешь в товарищество Никифора уже не только со своим и племянников паями, а и Лисовиновским? На это грамоту со мной напишешь?
Все-таки умел Григорий владеть своим лицом, хотя, судя по затянувшейся паузе, ему сейчас на это потребовалась вся его выдержка. Мишка видел, что купца так и тянет чесать затылок или бороду теребить – рука было дернулась, но остановилась на полпути и снова легла на колено.
– А много ли у тебя капитала, сотник? – наконец, приняв решение, серьезно спросил купец, и голос его почти не выдавал, разве что охрип немного.
– Да хватает, дядька Григорий, – Мишка отложил стило и принялся загибать пальцы. – Прежде всего то, что Никифор Павлович мне обещал за мои придумки, которые он в дело пустит – если с тобой договоримся, я тебе тогда все подробно распишу: управляющему знать требуется, чем придется управлять, а там немало. Потом товар, что у нас в крепости делается на продажу. Если помнишь, прошлой зимой привозили мы на торг матрешек расписных, мед да свечи? Ну так это только в первый раз, посмотреть, как товар встретят, а за этот год кое-что добавилось. Доски струганые, к примеру. И еще боярыня Анна холопок посадила вязать кружева. Товар дорогой и редкий – за него бабы косы друг у дружки рвать будут, если с умом. Опять-таки, этим она занимается, с ней и говорить придется, но не самой же ей торговые дела вести? И это не все – есть и такое, что не в Турове продавать, а в Киев, а то и куда дальше отвезти не стыдно. Вот через тебя вся эта торговля и пойдет. Через Никифорово товарищество, само собой, но под твоим управлением, как доверенного от Лисовинов.
– А Никифор согласится? Да и с боярином Корнеем переговорить бы… – после некоторой паузы, потребовавшейся, чтобы прожевать и оценить услышанное, Григорий вопросительно посмотрел на Мишку. – Не скрою, заманчиво… Но ведь и раздор промеж своих – не дело.
– Согласится, – Мишка придавил собеседника тяжелым взглядом. – Есть у меня для него слово заветное. Пусть дядька Никифор общими вопросами занимается – он тоже замахнулся не по-малому, на все ему не разорваться. Так что уговорим… по-семейному. И к деду вместе пойдем.
– Да-а, правду Семен сказал… Ну так он ни разу еще не ошибался… – непонятно протянул Григорий. – Что ж, боярич, ежели ты ко мне с доверием, то и я не лаптем пришибленный, чтобы не понять, с какой стороны редьку надкусывать. Согласен!
«А Григорий-то мужик правильный и, похоже, не сильно пугливый. Тем лучше, пора нам кадрами обрастать. Свои растить – дело хорошее, но и теми, что на пути попадаются, нечего разбрасываться. Управленец вы, в конце концов, или прачка? Вот и будем работать с перспективным персоналом, пришедшим со стороны. Увидели фигуру, определили ей место, убедились, что она это место правильно понимает, и ставим на доску… На доску? Да, сэр, именно на доску. Раз князья включили вас в свой расклад, то значит, вы в партии. И если не хотите сгинуть безымянной пешкой, то пора своими фигурами обрастать, а самое главное – ставить их на правильные места и выстраивать из них грамотную защиту.
Вот анкл Ник, к примеру. Прежде чем он до вас доберется, ему через Григория придется пройти, а тот свою позицию теперь насмерть станет оборонять – вполне годная защита вашей, пока что очень тощей в торговых делах, задницы. И да, теперь аллюром три креста Андрюху женить, пока не передумал! Хотя, куда он денется – влип мужик: сам не заметил, как увёл бабу из-под носа у целой толпы завидных туровских женихов, даром, что те не за прекрасными глазами его Арины, а за приданным охотились.
Оббалдеть, сэр Майкл, через два "б". Куда там лоху из Аленького цветочка! Вот это я понимаю – романтика…"Сон в летнюю ночь" плавно перетекал в "Ромео и Джульетту", но на полпути передумал и вляпался в "Венецианского купца". Вильям наш Шекспир может идти в самые разнообразные места».

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Среда, 20.09.2017, 13:29 | Сообщение # 21

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Глава 6

За свалившимися на него после возвращения делами Мишка не сразу обратил внимание, что в крепости не видно Красавы, и вспомнил о ней, только когда обнаружил Саввушку в компании Тимки Кузнечика и сыновей Ильи. Не то чтобы сын Алексея радостно общался с остальными мальчишками, но и не дичился, как раньше, и, судя по всему, чувствовал себя с ними достаточно спокойно. Мишка удивился этому настолько, что специально отыскал мать и поинтересовался у неё. Анна заулыбалась:
– Да, оттаял Саввушка, Божьей милостью. Спасибо Красаве, помогла, он теперь от других детей хотя бы не шарахается. Да и Тимофей как-то умудрился с ним поладить… – она помолчала и с некоторым удивлением в голосе добавила, – и с Красавой – тоже. И как ему это удалось? Может, потому, что боярич?
Нет, не так: не просто боярич, а им родился, и его на боярича с рождения учат. Не то что вас.
«Ну да, у кого что болит… Мало того, что леди Анне приходится наизнанку выворачиваться, чтобы соответствовать тому месту, на которое её лорд Корней поставил, так ещё и детей учить надо. А чему учить, она и сама толком не знает…»
Вопреки обыкновению, в этот раз долго сокрушаться мать не стала, с горящими глазами свернув на любимую тему:
– Боярич – ладно, вы у меня тоже выучитесь. Но ты бы видел, какое мне из-за болота полотно в дар передали! Да что ж там такое делается, а, Мишаня?! Сам Тимофей такое умеет, что его изделия даже не княгине впору, а... я даже не знаю кому... Ты видел, что он Арине сделал? Непременно погляди! А ведь он только учится… А что же тогда его наставники делают? Мне теперь даже представить боязно. А платки, что Вере и Любаве новые родичи подарили!.. Я такой красоты никогда в жизни не видела, а уж я у батюшки всякого перевидала… Яркие, словно цветы весной на лугу, и все узорами расписаны. Да за такое туровские бабы весь торг разнесут, как сотня – ляхов! Не хуже, чем за наши кружева. А полотно! Широкое, по три локтя! Интересно, на каком таком стане его соткали?..
В голосе Анны слышалась плохо скрытая зависть пополам с восторгом истинной женщины, внезапно оказавшейся перед витриной магазина с последней французской модной коллекцией.
«Ну, ясное дело – леди Анна до новых тряпочек дорвалась… Для баб это посильнее любого приворотного зелья. То-то на женской половине такой гомон стоял, и глаза у матери в пол-лица были, да и у остальных баб не меньше. Верка с тех пор сияет – ослепнуть можно.
Хотя тут бабы в своем праве. Вон, мужиков от златоустовского клинка перло посильнее, чем девок с новых платьев. Надо потом при случае глянуть на эти подарки, что там за узоры такие невиданные? Неужто павловопосадские платки освоили?
Мда... разносторонний товарищ у нас в соседях. А что - краски тема интересная. Для матрешек и расписной посуды, что мы на торг делаем, как раз пригодится. Если у Журавля их производство освоили, то можно не ограничиваться одной хохломой… Эх, жаль, жостовские подносы из жести делали, да и роспись там, кажется, с какой-то хитростью… Ну и что? Жостово, Жостово... Подумаешь, Жостово – нас и здесь неплохо кормят. И деревянное распишем, было бы чем!»
– Разберемся, матушка, – подмигнул Анне Мишка. – Ты, главное, скажи нашим бабам, чтоб они про такие чудеса языками не трепали… Опасно.
– Это я уже поняла, – построжела мать. – И бабы тоже знают, Аристарх озаботился…
– Ну и хорошо. А полотно я потом непременно посмотрю, сейчас мне некогда.
Не то, чтобы Мишка не поверил восторгам матери: после златоустовского клинка он уже мало чему удивлялся, но вначале надо было разобраться с насущными делами, а полотно не убежит.

Красава вскоре заявилась сама. Прямо в кабинет, чего раньше никогда не делала. После того, как Мишка велел ее пустить, она вошла и встала у двери, пряча глаза.
– Что ты, Красавушка? – улыбнулся ей Мишка. – По делу какому или просто так меня видеть захотела? Проходи, садись.
– Я-то пришла, а ты вон когда вернулся, а ни ко мне, ни к бабуле не пришел! А она даже и не княжна! И все равно я ей тебя не отдам! – с вызовом выпалила гостья, топнула ногой и уставилась на него исподлобья.
– Это тебе бабуля сказала?
Мишка вдруг понял, что детская непосредственность Красавы перестала его забавлять: слух неприятно резанули скандально-истеричные нотки дурной ревнивой бабы. Девчушка за время его отсутствия изменилась: подросла не очень сильно, но бесследно ушло детское очарование невинного ангелочка с огромными глазами, уступив место неизбежной в этом возрасте угловатости. Сама она этой перемены в себе не заметила и продолжала вести себя, как избалованный ребенок, привыкший, что ей всё прощают и потакают любым капризам. Однако надутые губы, насупленные брови и сморщенный носик больше не умиляли, а сложились в перекошенную злобой физиономию, напоминающую мордочку оскаленного хорька.
– Да чего бабуля в этом понимает! – возмущенно выпалила она, но потом сообразила, что сморозила глупость, шмыгнула носом и буркнула, – бабуля велела передать, что тебя зовет. Завтра с утра чтоб непременно приехал. Сказала – дело неотложное.
Но самое интересное она выпалила в конце:
– А я все равно своего добьюсь! Не будешь ты с этой жить. Не будешь! Юлька отступилась, а я не отступлюсь!
«И как прикажете это понимать? Вариации на старую тему «Вырасту и на нём женюсь» или что-то более серьёзное?»
– Скажи боярыне Гредиславе: занят был сотник, потому никак не мог к ней раньше прибыть. Но завтра с утра приеду, – спокойно проговорил Мишка, внимательно рассматривая новую Красаву. – Все у тебя?
– Все! – девчонка продолжала стоять, ожидая продолжения разговора и наверняка надеясь услышать если не извинения, то объяснения, но чего-чего, а оправдывать ее ожидания Мишка не собирался.
– Тогда иди. Сани тебе запрячь? По лесу-то зимой не боишься ходить?
– Обойдусь! – Красава вылетела, как укушенная, и не хлопнула дверью только потому, что силенок не хватило – двери в тереме стараниями Сучка стояли тяжелые.

На следующий день Мишка готовился к визиту к волхве со всем старанием: оделся во все праздничное, меч в ножнах, сапоги аж сияли. И про подарки не забыл, еще в походе озаботился, не только о матери и сестрах подумал, но и о Нинее: попалась ему в добыче соболья накидка – самое то поднести боярыне древнего рода от ее воеводы, вернувшегося из похода. Мать подарок одобрила.
Он и впрямь совершенно неприлично затянул с поездкой к Нинее – бабку следовало навестить сразу же после возвращения, но откладывал разговор с волхвой Мишка сознательно. В основном потому, что не хотел являться к ней, не разобравшись с дедом. В том, что боярыня Гредислава уже в курсе всего происходящего, он не сомневался (с неё сталось бы и готовое решение проблемы иметь, а то и не одно), но просить у нее помощи в посредничестве, или принимать, если сама предложит, не собирался. Но отказаться от прямого приглашения не мог – в конце концов, он оставался ее воеводой.
Вышел из терема, вскочил на оседланного и подведенного Антоном к самому крыльцу Зверя и… От ворот до него донесся какой-то гомон – судя по интонациям, переходящий в панику, – и голос Тита, отдающего команды. Мишка пришпорил коня и тут же был вынужден осадить его.
– Господин сотник!
Посыльный кинулся ему навстречу, чуть ли не под копыта Зверю, начал докладывать еще на ходу и, резко затормозив, выпалил:
– Свадьба! Господин воевода с Нинеей…

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Четверг, 21.09.2017, 21:14 | Сообщение # 22

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

– Что-о?! – Мишка чуть не свалился с коня, а стоящий возле крыльца Антоха, намеревавшийся как раз в этот момент шагнуть в сторону, громко икнул и застыл с поднятой ногой.
– Господин воевода прибыл! С гостями! Сани как для свадьбы украшены. Боярыня Гредислава с ними. В своем возке… – до посыльного дошло, что брякнул что-то не то, и он попытался прояснить ситуацию. – Наставник Тит велел всех впустить и за тобой послал…
Антон снова икнул, споткнулся, но на ногах удержался, а Мишка перевел дух. Он еще ничего не понимал, но дымка маразма на общей картине слегка рассеялась.
– Дударика, быстро! Общее построение! – скомандовал он, пришпорил Зверя и рванул к воротам в надежде прояснить там остальное. В то, что Корней задумал штурмовать крепость силами свадебного выезда, не верилось, а почетный караул, встречающий дорогих гостей, в любом случае изобразить не помешает.

По направлению к крепости по недавно вставшему пивенскому льду и впрямь двигался свадебный кортеж: лошади, разряженные в цветастые попоны, с лентами в гривах, волокли украшенные лентами же сани.
«Только куклы на капоте не хватает. Хотя дедовы сани за свадебный «Линкольн» не прокатят, максимум за «мерина». Или не будем оскорблять деда и согласимся на «бумера»? Маразм – болезнь заразная, похоже, хорош дурью маяться».
Лишь один возок, в котором восседала празднично приодетая Нинея, остался без «художественного оформления». Боярыня Гредислава оказалась единственной женщиной из гостей – в остальных санях наблюдались исключительно мужики. Причем, насколько Мишка мог судить со спины Зверя, мужики отчаянно пьяные, включая правящего головными санями деда, довольного, как мальчишка, получивший к празднику кулёк пряников, помолодевшего лет на десять, в лихо заломленной на затылок шапке и распахнутом тулупе.
Остальные лица тоже все оказались знакомы: Лавр, Никифор, боярин Федор, Филимон, пару дней назад уехавший вместе с Егором и Буреем в Ратное, Глеб, Осьма, десятники, включая Егора, и Бурей с пьяным до полной потери чувствительности Сучком, свесившимся из саней и пытавшимся на ходу то ли произнести речь, то ли распевать что-то невнятное. Роль вишенки на свадебном торте исполнял новый священник – отец Меркурий, тоже, мягко говоря, не совсем трезвый.
Во всей этой ораве Мишка не увидел только Алексея и Аристарха. Староста, скорее всего, ещё недостаточно выздоровел, чтобы наносить визиты, а вот старшего наставника, похоже, дома оставили намеренно.
Дед, лихо правя санями, с разгона влетел в распахнутые ворота, кинул вожжи Лавру, легко, будто и не на протезе, первым выбрался из саней, встал, широко расставив ноги, и оглядел встречающих. Уткнулся взглядом в соскочившего перед ним с коня Мишку, хмыкнул в бороду и рявкнул:
– Чего стоишь, сотник?! На стол вели накрывать – воевода женится! Сын у меня родился! Сын!
И вдруг, схватив Мишку за грудки, притянул его к себе, дохнул в лицо хмельным, а потом, резко перейдя с почти крика на полушёпот, выдавил из себя:
– Михайла! Крёстным моему сыну будешь?
Оценив мизансцену, Мишка кхекнул. Корней при этом насупился и встряхнул внука: такой же негромкий ответ «Буду, деда!» не сразу дошёл до него. Мишка тем временем кинул поводья Зверя подскочившему Антону, осторожно отцепил от полушубка враз ослабшие дедовы руки, подался чуть назад, чтобы создать себе хоть какой-то оперативный простор, отвесил поясной поклон застывшему перед ним Корнею и, выпрямившись, провозгласил:
– Благодарю за честь, господин воевода! Буду! А пока прими мои поздравления и не побрезгуй угощением…
Обернувшись к ближникам и урядникам, обалдело застывшим за его спиной, подобно участникам старой дворовой игры «море волнуется», гаркнул не хуже деда:
– Чего стоим? Кого ждем? Слышали? Пир у нас нынче!
– Минь, а у нас на пир продовольственных ресурсов хватит? – стоявший ближе всех Роська сглотнул и испуганно округлил глаза, от волнения пустив «петуха».
– Чего? – Мишка не сразу сообразил, о чем заволновался его крестник.
– Так это… Пост же… – торопливо пояснил тот. – Это ж не обычные кашу да щи рыбные надо – не опозориться бы…
– Па-аручик Василий! – из-за «своевременного» вмешательства заботливого крестника Мишка разве что гадюкой не шипел. – Бегом к Плаве и обеспечить ей… Хоть сам рожай… продовольственные ресурсы.
– А как же пост? – страдальчески простонал господин поручик.
– Вот и рожай постное! И Плаву предупреди: пусть проследит, чтоб холопки ничего скоромного на стол не поставили.
– Чего? – охнул Роська. – Я им поставлю! Это ж неадекватно ситуации...
– Пшëл к Плаве, филолух!
«Дятел на телеграфном столбе! Заладил – пост, пост! Господу делать нечего, кроме как следить, что там Плава в свои горшки засунет!
Не понимает ни хрена, что сейчас дед испытывает, какой там ему пост! В его годы на руки взять новорожденного сына – от такого у кого хочешь крышу сорвет. Он же ко мне приехал сейчас. Ко мне! Не воевода с сотником мириться, а поделиться своей радостью и попросить защиту для сына. Он же не вечный… Я бы на его месте сейчас... Стоп, отставить истерику! Гасите эмоции, сэр, нечего на крестнике зло срывать за собственную оплошность: сам лопухнулся от неожиданности.
Дед-то не только на радостях приехал, а потому что прекрасно понимает все расклады, в том числе и для сына. Ну, и будущее Ратного тоже учитывает. То есть, мириться ему со мной надо хоть тресни – и деду с внуком, и воеводе с сотником. И лицо при этом не потерять.
Так что разгул разгулом, но это больше картинка для местных СМИ «У колодца» – такой порыв все поймут и слабостью не сочтут. И у нас сейчас еще не разговор, а всего лишь первые приветствия дорогих гостей, так сказать, «на камеры». Основной разговор за закрытыми дверями еще впереди.
Но высокое собрание надо чем-нибудь занять, пока мы разговариваем, а Плава хоть в первом приближении холодные закуски организует, чтоб чаши за здравие заедать не мороженой репкой…
Кхе, пост, говорите? Будет вам и пир, и пост. Ну, и молитва, разумеется, куда ж мы без официальной части? Отец Меркурий с неё и начнет, надо думать, не зря же он в такую даль тащился.
О здравии некрещёного младенца молебен проводить не положено, так что придётся гостям дорогим молиться за мать с младенцем. Уй, м-мать! Боярин и десятник Лука, возносящий молитвы во здравие недавней холопки Листвяны – это сильно! И ведь никуда они не денутся, для них это в полном смысле слова святое дело!»

Отправив дотошного Роську на заклание к старшей поварихе, Мишка с дедом развернулись к священнику, который ехал во вторых, после дедовых, санях. Тот только-только выпутался из-под шкур, не без помощи подскочившего отрока встал на ноги и, еле заметно покачиваясь, оглядывал оружных отроков, спешно заканчивающих построение в два ряда от ворот, и Дмитрия, споро раздающего команды.
«Укачало его в дороге, не отошёл после вчерашнего или по снегу на протезе никак не привыкнет?»
– По здорову ли добрался, святой отец? – подошел под благословение Мишка.
– Здравствуй, юный сотник! – черные глаза священника, бог знает каким образом, глядели одновременно и весело, и настороженно.– Не откажи, отдай приказ свободным от службы собраться на молебен.
– Сделаю! – Мишка в знак согласия наклонил голову.
– Поскольку дядюшка твой еще не крещен, объяви, что молебен будет о здравии воеводы Кирилла и невесты его, рабы божьей Асклепиодоты, – священник явно выделил голосом слова "дядюшка" и "невесты". – Да и родителям новорожденного прежде стоит обвенчаться… – и он обернулся к Корнею.
– Да хоть завтра! – воевода показал в улыбке все зубы.
– Завтра не выйдет. После Рождества, – новый поп ответно улыбнулся Корнею. – Потерпи, архонт.
– Тьфу на тебя, законник! – плюнул Корней.
«Интересно, чего это лорд Корней и капеллан ваньку валяют?»
– Господин сотник! Младшая сотня Полка Погорынского для встречи Воеводы Погорынского боярина Кирилла Лисовина и десятников Ратнинской сотни построена! – рявкнул, подлетая к ним и вытягиваясь в струнку Дмитрий.
– Кхе… – дед оглядел старшину Младшей стражи и ровный строй отроков с самострелами. – Видал? – обратился он к священнику. – Во как…
– Да, архонт, отроки службу знают, – серьезно кивнул тот в ответ. – Никому я не советовал бы пытаться штурмовать эту крепость... Ну, так принимай смотр, устроенный в честь тебя внуком, а мне позволь заняться подготовкой молебна.
Дед самодовольно хмыкнул, оглянулся на десятников, уже выбравшихся из саней и оглядывающих почетный караул.
– Здорово, орлы! – гаркнул он на всю округу хорошо поставленным командирским голосом.
– Здрав будь, господин воевода! – ответно рявкнул строй, распугивая окрестных ворон.
– Во как! – сообщил Корней уже десятникам и насмешливо глянул на хмурого Фому, стоящего позади всех. – Учитесь, как службу понимать надо!

Особый маразм (или пикантность, с Мишкиной точки зрения) происходящему придало то, что женщин, отправившихся на молебен вслед за десятниками, возглавила боярыня Гредислава Всеславна, она же Великая волхва. Какие соображения заставили бабку присоединиться к сугубо христианскому действу – неведомо, но, опережая совершенно растерявшуюся от такого выверта Анну, она величественно направилась вслед за священником с таким видом, словно приехала в крепость исключительно чтобы помолиться в тамошней часовне во главе своей свиты. Особенно Мишке понравилось, как были исполнены крестное знамение и поклон на пороге часовни – бабка проделала это воистину царственно. Лука, глядя на нее, впервые с момента приезда перестал крутить ус и издал какой-то звук.

В следующие несколько часов крепость напоминала… Хрен знает что она напоминала. То ли гусарский партизанский отряд, пирующий во взятом приступом поместье какого-нибудь французского маркиза, то ли встречу проверяющих из Москвы председателем колхоза-миллионера в самый разгар полевых работ.
«Смесь французского с нижегородским, блин… Или британского с погорынским? А-а, один чёрт! Дурдом – он и в двенадцатом веке дурдом!»

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Четверг, 05.10.2017, 21:31 | Сообщение # 23

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Все холопки, которых можно было оторвать от их обычных обязанностей и бросить на помощь Плаве, метались, как ошпаренные кошки, от кухни на посад и обратно, волоча ведра с квашеной капустой, солеными грибами, огурцами и еще чем-то, не поддающимся опознанию. Отроки тащили копчёных осетров и мороженую рыбу, холопы долбали лед невдалеке от переправы, чтобы поймать свежей рыбки на уху.
Плава руководила всем этим действом с интонациями и величием адмирала, ведущего свою эскадру на таран превосходящих сил противника и готового умереть, но не сдаться. При этом и лексикон у нее обнаружился вполне военно-морской, хоть и с заметным строительно-плотницким акцентом.
Нет, конечно, молодой сотник и сам был виноват: поминать в разговоре с Плавой стерлядей в малине, карасей на меду и раков, начинённых репой, явно не стоило. Забывать о политесе тоже. Повариха благожелательно покивала головой на несколько эмоциональную речь боярича и после его финального аккорда "После хоть уд серебряный с золотой насечкой для своего Нила проси, но сейчас обеспечь богато и постно!" ответствовала:
– Уд серебряный себе пристрой, боярич, покуда свой не отрастил! Где вы, витязи хреновы, шкряби вас скобелем, раньше были? Из говна, что ли, пироги рожать? Мороженое же всë! Я тебе что, рыбка золотая, про которую ты сказывал, чтоб за один пук пир собрать? И без мяса все можно – рыбы достанет, но время ж надо! От девяти непраздных девок за месяц дитя не получить! Ладно, что смогу - сделаю, голодным никто не уйдет! Но я повариха, а не колдунья – коли чего на зубах завязнет, не обессудь!
В кухне девки вместе с холопками и куньевскими бабами, присланными в крепость еще перед отбытием сотни в поход, трудились над постным тестом. Роська, сунувшийся было проследить за должным соблюдением поста, с видом невинно пострадавшего за святое дело еле спасся бегством от разъярённых женщин, заработав-таки синяки от нескольких скалок сразу.
– Не лезь! Поставили меня старшей поварихой, вот и не суйтесь теперь! – летело из кухни ему вслед.

***

– Ты чего натворил, сученыш?! – дед втолкнул Мишку в кабинет и еле удержался, чтобы не отвесить еще и затрещину.
– Я?! – Мишка хоть и пролетел пару шагов от двери до стола, но на ногах устоял и с невозмутимой физиономией обернулся к Корнею.
– Нет, я! – рявкнул воевода. – Тебе кто приказывал на князей облавную охоту устраивать?! – и попер на Мишку тараном, грозя припечатать внука всем своим весом к краю стола.
«Вот разобрало его! Этак он сейчас меня тут пришибет».
– И не думал! – Мишка прыжком обогнул стол, так что между ним и напирающим воеводой оказалась тяжелая столешница, на совесть сработанная Сучком. – Он сам на дороге…
– Сам?! – возмутился Корней. – Князья на дорогах не валяются!
– Вот и я так подумал – чего ему там валяться? Помер бы еще…
– Да и хрен бы с ним! Зачем княгиню полез отбивать? А если бы кого из княжичей или ее саму задело?
– Тогда бы валить пришлось, – Мишка оперся руками о стол и встретил яростный взгляд деда, навалившегося с другой стороны своим, холодным и подчеркнуто спокойным. – Всех.
– Что-о?! – дед аж задохнулся. – Соображаешь, ЧТО говоришь?
– Соображаю. Только я знал, что не промахнемся. Да и выбора не было после того, как князя пленил...
– Дурак! – усмехнулся дед, и Мишка понял, что не так уж Корней и пьян, как хочет казаться. – Не пленили – выручили… Тебя ж за это князь и наградил… Со-отник… Гривна шею не тянет?
– Тянет, деда… – Ратников устало опустился на стул и оперся подбородком на руки. – Да только снять ее теперь только с головой можно. И сотню тогда ничто уже не спасет… Когда тебе в Туров ехать велено?
– Уже там быть надо, ядрена Матрена! Если б ты не выдрючивался… Стой! А откуда знаешь, что ВЕЛЕНО?!
– А чего тут знать-то? И так понятно. Чего еще князь решить мог? Федор, небось, приказ привез? – Мишка кивнул сам себе. – Ну да, Федор, не дядюшка же… А ты говоришь – выдрючиваюсь. Вот если б я не выдрючивался, как бы ты князю объяснил, что нету у тебя больше Младшей стражи? – Мишка откинулся на спинку стула и смерил деда взглядом.
– Да на хрена князю твоя Младшая стража сдалась? Ему сотня нужна! – припечатал Корней кулаком по столу.
– Так она не князю, она тебе нужна, – усмехнулся Мишка. – Торговаться с князем за сотню ты нами станешь. Или сразу всю сотню на кон выложишь?
– Чего? – дед оскалился. – Торговаться? Ты хоть представляешь, что такое за сотню с князьями торговаться?! Ты с Никешей устроил торг, дурак жопоголовый! Думал купца обжулить? Вот он тебя за триста гривен и развел!
– Развел, говоришь? – прищурился Мишка. – Не, деда, это он сам так думает. Пока. А на самом деле я ему за эти триста гривен золотое ярмо продал. Оно, конечно, золотое, но ярмо. Если ты ему это до сих пор не объяснил, то пора дать понять дядюшке, что Нинея с ее волхвованием еще не самое страшное, что в погорынских лесах водится, и на этот раз одними обмоченными портами он не отделается. Да и не в нем дело – ты мне сам выбора не оставил.
– Что?! Это когда же я?.. – вот сейчас Корней удивился всерьез.
– А вот когда прошлой зимой за гривной в Туров поехал, – Мишка потянулся за стоявшим в углу на сундуке кувшином и кружками. Плеснул в них и пододвинул одну деду. – Квас, – пояснил он. – Будешь?
– Давай! – Корней презрительно покосился на кружку и потянул к себе весь кувшин. Хлебнул прямо из него – так, что квас потек по усам и бороде, вытерся и хмуро взглянул на внука:
– Ну и что ты ещё себе надумал?
– Да чего там думать-то! Торговать ты бы, вон, Лавра отправил. Ну, может, Андрея и нас с братьями ему в помощь. И не в Туров – в Давид-Городок всяко ближе, а цену за товар ту же дали бы. Тебе к князю надо было позарез, так? Промедлил бы – отдали бы сотню Пимену на растерзание…
Корней пристально смотрел на внука, опершись руками о стол и нависнув над ним, словно собирался встать. Когда пауза непомерно затянулась, он вдруг расслабленно откинулся назад, что-то решив для себя.
– Так, значит… – непонятно протянул он и кивнул Мишке, – дай, что ли, еще квасу хлебнуть. В горле пересохло тут с тобой языком молоть…
Принял у внука кувшин и надолго припал к нему, жадно глотая, словно путник после долгого перехода по пустыне, а когда поставил кувшин на место, Мишка едва головой не затряс. Старый сотник смотрел на внука почти весело. Ну, разве что не подмигнул.
– Да не только Пимену, – хмыкнул он. – Он просто дурнее всех оказался и вперед полез…
– Ясно, не одному ему. Потому тебе сейчас в спину и шипят, ждут, что оступишься. И бунт им этот, как дураку подарок к празднику: поставили тебя в такое положение, что куда ни наступи – все в дерьмо вляпаешься. Отроков бы казнил – Младшей стражи не стало бы, потому что нас бы тогда всех положить пришлось. И меня с братьями тоже. Отказался бы – за то, что твои холопы кровь пролили, вирами бы разорили. В шахматной игре это называется цугцванг…
Корней нахмурился, и Мишка поспешил поправиться:
– По-нашему это вилы – куда бы ты ни кинулся, а на зуб все равно напорешься. Только когда Федор и Егор новости из Турова привезли, те, кто это затеяли, поняли, что ручка от их вил им же в жопу метит. Не может больше сотня свернуть шею наглому мальчишке. Нету его! Нету! А вот выступить против княжьего сотника – это пожалуйста. Со всеми причитающимися по этому случаю последствиями. И самим им те вилы уже не убрать: как ни изворачивайся, а чувствительные места непременно повредишь. Вот и заметались в Ратном. Или я не правильно понял, зачем Бурей приезжал?
– А ты и рад – позволил им те вилы убрать! – пробурчал дед. – Иначе Серафим не приехал бы от тебя довольный, как обожравшийся упырь.
– Я, деда, меньшие на большие разменял. Нам князья посерьезнее вилы поставили, и от них уже не уйдешь. Чего теперь по мелочам-то дергаться?
Воевода в третий раз потянулся за кувшином.
– Ну и горазд ты, Михайла, языком чесать… Протрезвел из-за тебя, ядрена-Матрена! Только молод ты еще, а потому дурак! – припечатал Корней кулаком по столу. – Думаешь, не знал я, что ты отроков не можешь отдать? Хотел на себя все взять, а теперь… Ты хоть сам понял, чего натворил? Не захотел малой крови – в дерьме искупаешься, а крови так и так не минуешь.
Не я твоих отроков осудил, и не сотня – обычай. А обычай, он не на пустом месте рождается. Кровью за него плачено – и немалой. Ты за троих всех положить готов, а не подумал, что у тебя не только эти трое за спиной. Десяток из куньевской родни – забыл? Там сыновья и племянники сгоревших на выселках баб – сколько их, посчитал? Вон, спроси у этой... Арины Андрюхиной, как она дочь Дарены за косу от полоненных холопов оттаскивала. Девка, а ведь порвала бы за мать, если бы ее допустили…
Но у баб все слезами выйдет и успокоится. Не сразу, но успокоится. А мужи не забудут. И они у тебя уже крови распробовали. Резню среди своих не хочешь? Не троих – десяток положишь, а то и больше. Тех, кого сами порежут, и тех, кого тебе же потом казнить придется. Бурей не нравится? Так сам тогда берись. Или вон, Андрюху пристраивай. И много тогда с тобой останется?
– Обычай, говоришь? – теперь Мишка потянул к себе кувшин с квасом. – Обычай, деда, до тех пор живет, пока он соответствует тому, для чего был изначально предназначен. Потому как сотник – ты прав. Но сотник той сотни, что раньше была. Когда в княжьи игры играть и за все Погорынье решать не приходилось. Обычаи, говоришь? Обычаи новые создадутся. А мы пока вот новые ритуалы введем… Адекватные ситуации, как давеча господин поручик изволил выразиться, – хмыкнул он.
– А справишься? Или тебя потом, как Иисуса, надо будет? – прищурился дед. – Помнишь, что я говорил? Если уж взялся, то делай. И делай лучше, чем было. А то на Голгофу нам вместе, если что…
– Так я же, деда, не мир переделываю – я за изменяющимся миром поспеть хочу, – серьезно ответил Мишка. – Потому что те, кто не успевает, на обочине гнить остаются. А Иисус… – Мишка пожал плечами. – Я так думаю, что не наказывал его так Отец, а учил. Как ты меня… И на Голгофу он попал оттого, что кадровая политика у него была плохо поставлена!
– Чего? – дед поперхнулся и закашлялся, а продышавшись, опять саданул кулаком по столу. – Ты чего несешь? Ты книжными словами мне тут голову не морочь! И не богохульствуй…
– И в мыслях не держал! Только раз уж ты сам про это заговорил, то отчего Иисуса распяли? Оттого, что люди его не поддержали. И Иуда предал. Так?
– Так, – кивнул Корней.
– То есть убедить он никого, кроме горстки апостолов и учеников, не смог, хоть и чудеса творил, и исцелял по своему слову, и вера его истинная была... Но все сам. А своих апостолов за собой водил просто так. И дела им стоящего не давал. Вернее, никакого не давал. Организации у него не было. И после его смерти они так же по свету разошлись. Проповедовать. И слово Его несли, и на муки шли. Но пока сами не дошли до того, что надо Церковь создать – ничего не получалось. И только когда не просто одиночные проповедники пошли, а СИСТЕМА заработала, стало христианство побеждать во всем мире.
Церковь – это же не только проповедники, которые несут людям слово божье – это организация. И люди, которые там работают – кадры. А их готовить надо. Чтобы делали порученное им дело наилучшим образом. И каждого надо с толком применять, на его собственном месте.
Ты вот своих десятников всех знаешь? И кто на что способен, и у кого десятки чему обучены? И если ты Луку вместо Егора с его десятком в разведку пошлешь, а Егоров десяток, к примеру, с луками поставишь сотню прикрывать – толку с того много выйдет? А еще хуже, если сам за всю сотню воевать кинешься, а они будут в сторонке толпиться и на тебя смотреть… Вот тогда точно на Голгофу попадешь!
Разошедшийся Мишка тоже хрястнул кулаком по столу:
– Только я тебя туда не отпущу, деда! Потому и не дал тебе взять на себя ответственность за отроков. Ты за меня мою жертву не принесешь! А Господь христианский не божок языческий, которому просто кровь нужна, всё равно чья. Ему наше разумение требуется, чтобы мы откинули то, что нам в нашем предназначении мешает. Себя переделывать иной раз такой мукой оборачивается – легче всю кровь из себя выцедить. Вот это и есть наша жертва на Его алтарь. Это тебе не баран вместо сына…
Мишка замолчал и в кабинете повисла пауза. Дед о чем-то думал, словно какую-то задачу решал. Потом кивнул сам себе, поднял глаза на Мишку:
– Значит, говоришь, мир меняется, и ты за ним поспеть хочешь? Ну-ну… Не обгони только, а то раздавит.
– Да какой обгонять... Немцы создают свою империю. Франки и англы – свою. Хуже того, папа римский норовит себя над всеми империями поставить, патриарх константинопольский, даром что не успевает отмахиваться и от магометан, и от католиков, того же хочет. Это те, кто хотят и могут, а остальные не могут, но хотят. Тут не обгонять – тут успеть бы, – развел Мишка руками. – Да ты и сам это лучше меня знаешь. Потому мы с тобой сейчас не коров пасем, а княжьи гривны делим. И за здоровье твое, твоего новорожденного сына и его матери все десятники молятся. И великая волхва на христианскую молитву ради такого случая и из уважения к тебе пошла. А это дорогого стоит.
– Да уж, не дешево… – довольно хохотнул дед. – А казной-то у нас Никифор заведует. Ну-ка, как ты собираешься ему про ярмо золотое объяснять? А то уж больно у него рожа довольная. Как приехал – так и хочется врезать чем-нибудь…
– Врежешь, деда, непременно врежешь, – усмехнулся Мишка. – Вот только Андрея женить надо вначале.
– А он тут причем? – досадливо поморщился Корней. – Михайла, ты опять шутки шутить вздумал? Нашел время!
– Какие там шутки! А Никифор узнает – и подавно не до смеха станет. Ты с купцом Григорием, дядькой Арины, не разговаривал? Нет? А я вот поговорил…

Дед слушал рассказ внука о разговоре с купцом с интересом, возрастающим по мере повествования, а в конце у Корнея и вовсе глаза загорелись.
– Кхе… Как ты говоришь? Управляющий Лисовинов в товариществе Никифора? – и вдруг заржал. –Для купчины жирный кусок мимо рта… С этой стороны он беды и не ждет! А с другой… – воевода прищурился, как будто выцеливал, куда стрелу пустить, – дядька твой за спиной сильного рода не имеет, у отца его братьев-сестёр не было. Его род – это мы, так что на нас жаловаться ему вроде некому… Не князю же… Ну, и про купчат у нас в обучении забывать не следует. Отцы их Никифору, конечно, не родня, но и дразнить их попусту не стоит: вон, в Новгороде купцы и князю от ворот поворот, бывало, давали… Мы, слава Богу, от Новгорода далеко, но остеречься не помешает.
– Остережёмся, деда, обязательно. А про Андрея с Ариной дядьке Никифору ещё никто не сказал?
– А кто скажет? – пожал дед плечами. – Бабы при нём нет, чтобы сплетни и пересуды собирать, а нам только и забот – языки чесать, к кому там Андрюха на сеновал повадился.
– Да какой сеновал – они уже одним домом живут.
– Тем более! Кхе… – Корней тяжело поднялся. – Как ты говоришь? Кадры? Ну так, пока наши с тобой кадры в часовне инеем не покрылись, пойдем и мы. Помолимся...
Сотник покосился на внука и осенил себя крестом:
– Во славу отца, и сына, и святого вну… Тьфу, духа! Аминь! Помилуй мя, Господи!

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Понедельник, 23.10.2017, 19:09 | Сообщение # 24

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Ещё один отрывок из Сотника-3, на этот раз из 4-й главы.

Все-таки пришлось девятому десятку в этот день чинить брони без присмотра наставника Филимона. Не успел он дойти до дверей, как в них снаружи постучались: от ворот прибежал посыльный с докладом – из Ратного прибыл обоз. К Мишкиному облегчению, выяснилось, что это не военная экспедиция Корнея, а семьи плотников и с ними Аринина родня.
Обрадованные долгожданной встречей с родными, плотники высыпали из открытых с Мишкиного дозволения ворот и помогали прибывшим накидывать слеги на недавно вставший лёд для переправы саней через Пивень. Демка с Ильей, гордо светившим роскошным фингалом (сотник все-таки приласкал его сгоряча за давешний бардак, устроенный в воротах Ратного), и дедом Семеном, который в их отсутствие окончательно взял в свои руки хозяйство в посаде и исполнял там обязанности старосты, что-то обсуждали с Нилом и Гаркуном. Лесовики Гаркуна усаживались за возниц в сани с пожитками прибывших и прямо от ворот заворачивали на посад – там уже давно ждали дома для семей артельщиков, холопы гнали туда же немногочисленную скотину, а прибывших баб с детьми боярыня Анна велела отвести в трапезную и накормить с дороги горячим. В общем, дело нашлось всем.

О Тимке-бояриче Мишка вспомнил только к вечеру. С пацаном надо было бы поговорить сразу, но не хотелось делать это наспех. Расспросить мальчишку требовалось основательно, в том числе и о самом Журавле, к которому, несмотря на новые сведения, Ратников не спешил проникаться доверием и симпатией, но проявлять этого в разговоре с мальчишкой не хотел: для него-то «дядька Журавль» строгий, но сильный, добрый и справедливый. Если поймет, что сказанное могут использовать против него, наверняка замкнется, и тогда из него слова не вытянешь.
Тимка, и впрямь оказавшийся умельцем каких поискать, с утра до вечера пропадал в кузне. Точнее, в складе при ней – в самой кузне и так было тесновато. Перед походом со склада выгребли весь запас стрел и полуфабрикатов к ним, так что нашлось место для рабочего стола. Плинфа сложил небольшую печь, плотники увеличили окно и прорезали отдельную дверь на улицу, чтобы ни сам Кузнечик, ни его помощники в кузне лишний раз не мешались.
Наличие у Тимки помощников сотника очень обрадовало, хотя появление их до некоторой степени стало следствием события скорее курьёзного – испытания предшественника того самого змея, который приветствовал возвращение Младшей стражи из похода. Мишка еле сдерживал смех, слушая живописный рассказ матери о переполохе, устроенном в крепости «группой младших товарищей».
Решение педсовета после в буквальном смысле «разбора полёта» оригинальностью, в общем-то, не отличалось: во все времена отцы-командиры до предела загружают молодые организмы, склонные к нестандартной активности. Счастье еще, что наставники вовсе не разогнали всю команду для пресечения этой самой активности на корню, руководствуясь старым армейским принципом «пожалеешь – похоронишь». Мишку порадовала неожиданная способность «педагогического состава» к подобной гибкости мышления, хотя причины, побудившие мужиков отступить от векам принятых обычаев и традиций воспитания воев, с первого взгляда не просматривались. Оказалось, что от печальной участи Тимку спасли только прямой приказ Аристарха и авторитет Филимона, удержавшего остальных от естественной реакции нормального военного на нарушение порядка во вверенной им крепости, да еще фактически в условиях военного положения.
«Интересно, это вам с педагогическим составом случайно повезло, или лорд Корней целенаправленно выбирал таких в наставники? Нет, это вас куда-то понесло, сэр. Выбирать-то дед, само собой, выбирал, но вряд ли исходя из гуманистических соображений – с его-то представлением о педагогике. Скорее благотворно сказалось влияние леди Анны и Арины. Ладно, спишем пока на это. Или на то, что сама атмосфера в крепости способствует подобному просветлению. Главное – нужный результат».
Мишка и сам голову ломал, что делать с искалеченными отроками: им же нужна была не только физическая реабилитация, но в первую очередь социальная. А тут готовое решение проблемы, хотя бы на первое время.

Кузнечика Мишка обнаружил в его мастерской. Не одного – вместе с ним там обреталось и их сегодняшнее «приобретение» – Медвежонок. Они с Тимкой что-то увлеченно прилаживали к новенькому самострелу, когда сотник вошел в Кузнечикову обитель, ярко освещенную несколькими свечами. Обернувшись на звук открываемой двери, оба мальчишки вскочили по стойке смирно и замерли.
«Это я удачно зашел! Что ж, может, так и лучше – сразу с двумя и познакомлюсь поближе».
– Вольно, продолжайте! – махнул рукой Мишка и взглянул на Славко. – Ты уряднику доложился, когда сюда шел?
– Так точно, господин сотник! – Медвежонок снова вытянулся и отрапортовал четко и, похоже, привычно. Мгновенно успел усвоить здешние порядки или дома был приучен к чему-то похожему? – Урядник Яков сам послал меня в кузню – самострел до ума довести. Почти готово уже, Тимофей сейчас вот показывает, как прицельную планку приладить.
– Прицельную планку? Ишь ты, слово какое знаешь!
– Папка сказал. Они с дедом на луки мостили, только дядька Медведь сказал – баловство это, не для них.
– А почему? Удобно ведь… – удивился Мишка.
– Мне удобно. Тимке тоже, – ответил Медвежонок, который в оружии разбирался лучше приятеля. – А отцу нет. Они уже научены, по-своему, и менять их – только портить. А как по-новому учить, никто не знает. Вот у вас учат совсем по-другому. У вас с прицелом удобнее.
– Занятная приспособа…
Мишка с интересом рассматривал простейшую в общем-то конструкцию, состоящую из, условно говоря, кольца, вырезанного из среза какой-то кости, и набитой сбоку планки с высверленным в ней рядом отверстий, в одном из которых торчала щепка размером со спичку. Несмотря на примитивность конструкции, она таки работала, а главное – до нее еще надо было додуматься. Мишка вот так и не занялся усовершенствованием самострела – других проблем хватало, да и меткости он добился без подобных приспособлений. А главное, закрепленные полужестко «девайсы» помогали повысить меткость стрельбы по мишени, но в бою, особенно когда требуется скорее скорострельность, чем меткость, могли помешать.
Ратников в прошлой жизни не особо интересовался современными арбалетами и луками, однако знал, что прицелы и для тех, и для других были изобретены достаточно давно и с успехом использовались как спортсменами, так и охотниками. Значит, и это простейшее устройство, придуманное Кузнечиком и сляпанное, по меркам ХХ века, чуть ли не «на коленке», вполне можно модернизировать до состояния, пригодного к применению и в боевых условиях.
Но здесь и сейчас Мишку занимало не само изобретение, а то, что мальчишка в принципе оказался способен к подобному творчеству, поскольку это яснее ясного свидетельствовало о его знакомстве не просто с четырьмя действиями арифметики, а, как минимум, с начатками физики и механики. Достичь же этого можно было только благодаря продуманной системе обучения.
«Похоже, сэр, у вашего соседа ещё один ресурс нарисовался, и никто, кроме вас, его пока оценить не способен – налаженная система образования и отработанные методики преподавания. Интересно, это обучение индивидуальное или более-менее массовое, хотя бы в рамках отдельно взятой школы? Ценный опыт грех не перенять. А чего гадать, прямо сейчас и выясним: Медвежонок вроде там же учился».
– Сделано толково, – похвалил изобретателя сотник. – А почему именно так, понимаешь?
– Ну... не всё... Когда стрелять начал, дошло, только не всё ясно.
– Зачем кольцо вот тут, на конце самострела?
– Где щепки? Ну… чтоб их удобно крепить, и еще чтоб не ломались.
– Не только, – качнул головой Мишка. – Это кольцо еще и взгляд на цели фокусирует. Знаешь, что такое «фокусирует»?
– Ага, – подтвердил Славко. – Огонь добывали.
– Хорошо. Тогда попробуй поиграть с кольцом – так, чтобы глаза на цели собирались. Можно и получше сделать, но пока так сойдет.
– Лучше? – уши у Тимофея встали торчком и, кажется, увеличились в размерах.
«Вот это парусность! Эх, на буер бы его сейчас, с такими-то лопухами!»
– Есть чем нарисовать?
Мишка огляделся, заметил покрытую воском дощечку для письма, пододвинул ее к себе и принялся набрасывать чертёж. Тимка, с горящими глазами, пристроился сбоку, с другой стороны увлечённо сопел Славко.
«Посмотрим, как они чертежи читают! По крайней мере, такой корявый, что у меня получился».
Кузнечик бережно подтянул к себе дощечку с наброском.
– А вот это для чего? – ткнул он пальцем в какую-то линию. – А это как крепить?
– Тим, мы сделали, что ты сказал, – в помещение «конструкторского бюро» протиснулся парень с повязкой на глазу. – Посмотри…
В бывшем складе еле-еле хватало места для Тимки и одного, максимум двух подручных, поэтому остальные его помощники временно ютились в трапезной, каждый раз убирая свои инструменты , когда подчинённые Плаве холопки принимались накрывать на столы. Место для полноценной мастерской златокузнеца и, как сейчас выяснилось, перспективного изобретателя, а также наставника увечных отроков и ещё бог знает кого (мать мимоходом упомянула, что кое-кто из девичьего десятка тоже бегал к Тимке ни много ни мало – на уроки рисования!), пока не подобрали.
«Интересно, что выдаст Сучок, если дать ему задание втиснуть в крепости постройку для ещё одной мастерской? А ведь придётся для них помещение выделять, желательно сразу же постоянное… насколько у нас это сейчас возможно. То, что для покалеченных в боях воинов жизнь не кончается, вся Младшая стража должна твёрдо знать. Именно жизнь, а не жалкое прозябание калеки. Сучок может говорить, что угодно, но мастерскую парням артель поставит. Да и с новоявленной «художественной школой» надо разобраться, мать не стала бы поощрять какую-то ерунду. А значит, опять помещение надо».
– Касьян? – Кузнечик нехотя оторвался от незаконченного чертежа неизвестной ему технической новинки. – Я сейчас… Если закончили, сворачивайтесь.
– Чем заняты? – кивнул Мишка вслед убежавшему отроку.
– Модель сучковой катапульты дорабатывают. Седьмую уже... Еще узоры на филигрань к нарядам рисуют – боярыня велела. И букварь с мелкими…
– Что, всё сразу?
– Так там три группы работают. Касьян модель катапульты доводит, он технику понимает, его сам Сучок хвалил. Девкам узоры для филиграни – там Софья командует. А еще один с мелкими букварь рисует, раз конкурс проиграл.
– Конкурс? – обалдело переспросил Мишка.
– Да узор тот самый, – охотно пояснил Кузнечик. – Софья его рисунок сразу забраковала, говорит, такой надо не проволокой выкладывать, а из железа ковать и в окошки ставить. Зашибись получится.
«Однако, сэр, размах организации труда впечатляет. Значит, куём железо, не отходя от кассы».
– А модель ладьи сделать сможешь? Там тоже кое с чем покумекать надо.
– Ладьи? А какой?
– О, это уже деловой разговор! – обрадовался Мишка. – Только долгий. Мне надо, чтоб ты понял, чего я хочу – тогда и подсказать что-то сможешь. Ты крыло уже делал, значит, разберешься. Там не сложно, но нужно придумать, как по модели строить кораблики – быстро, просто и много. Делать-то для себя будете.
Он повернулся было, чтобы уйти, но наткнулся взглядом на переминающегося рядом Славко. Тот явно хотел что-то спросить, но то ли не решался, то ли не счёл правильным задавать вопросы начальству.
– Вместе приходите, эту лодку потом тебе испытывать, – улыбнулся Мишка Медвежонку. – Да, кстати, а ты Тимофею кто – друг или родич?
Парень помедлил, взвесил что-то в уме и, наконец, ответил:
– Телохранитель. Командир личного десятка боярича. Так отец сказал, когда сюда отправлял. Только Тимка командовать военными не может, он мыслит иначе. Но задачи ставить умеет. Мы его мастеровую команду не всегда могли обойти. Было дело, они нас здорово обставили…
«Обратите внимание, сэр, на реакцию Славкиного подопечного. Зуб даю, он про эту сторону их отношений ни сном ни духом – вон как глазами хлопает».
– Правильная постановка задачи – гарантия ее решения, – подмигнул Мишка Кузнечику. – Так что боярич у вас, Славко, правильный: ему целым боярством управлять придётся, а не только военными командовать. Хотя без этого умения тоже никуда. Только… – Мишка серьезно поглядел на приятелей. – Воинскому делу у нас есть кому учить, а с грамотой плохо. Боярин Журавль школу давным-давно устроил, а я только начинаю. Тимофей, наверное, уже знает, что грамотных у нас мало, читать-писать еле-еле научились, и то не все. А скоро нам еще отроков пришлют, они, может, и букв не знают. Мне на всех не разорваться, так что, сами понимаете, наставники нужны, как воздух. Вот вы ими и станете.
Судя по выражениям мальчишеских физиономий, предложение застало друзей врасплох.
– Учи-ить? Нам? – Тимка с Медвежонком переглянулись и снова уставились на Мишку.
– А… самим учиться когда? – протянул Славко с неприкрытым разочарованием в голосе.
– Вот как раз самим учиться придется в первую очередь! – отрезал Мишка. – Учитель всю жизнь учится, иначе какой он учитель, к чертям собачьим – так… недоразумение. Да вы на грека своего посмотрите! Его же хлебом не корми – дай что-нибудь новое узнать.
– Эт да… – почесал Тимка нос. Задумался. Потом полез пятерней в затылок. И снова взглянул на Мишку. – Ну-у, как мастерству учить, я знаю, а как остальному?
– Так же, как мастерству. У вас, кроме грека, учителя есть? Или он один на всех?
– Не-е, Фифан у нас главный над всеми наставниками. И экзамены всегда он сам принимает.
«Значит, у них целый штат учителей имеется? И регулярные экзамены? Интересно! Это уже не просто так, а систематический подход к образованию и налаженная подготовка кадров».
– И часто у вас экзамены?
– Два раза в год, – вздохнул Медвежонок. – Были. А как теперь будет, не знаю. Греку-то в Слободу сейчас нельзя возвращаться… Наверное, кто-нибудь из наставников экзаменовать возьмётся. Может, Кадуй – он самый старший после грека. Математику с физикой рассказывает, когда Феофан в другие селища уезжает.
– Значит, старший? И много их у вас? – поинтересовался Мишка.
– Семеро… Их грек самых первых выучил. Теперь они учат. Моего среднего брата Феофан в наставники уговаривал, говорил, у него получается хорошо… – похвастался Медвежонок. – Он и нас иногда учит, помогает… Но отец еще думает. Говорит, в группе смена нужна, а в наставники насовсем – это в Слободу идти жить или куда еще пошлют. В других-то школах тоже кому-то учить нужно.
– А какие у вас уроки? Чему еще учат?
– Ну, какие? – отроки переглянулись, и Тимка принялся перечислять, загибая пальцы:
– У совсем мелких только арифметика и чтение с письмом. Ну и рисование с природознайством – это тетка Улыба рассказывает, Кадуя жена. Ну, там, почему ветер дует, ночь наступает, да откуда трава растет и все такое… – Тимка пренебрежительно махнул рукой. – Сказки, в общем, больше, но это чтобы потом понятнее была физика с алхимией и астрономией. И это у тех, кто дальше учится. Еще черчение… Ну, эт я уже говорил… – он вопросительно взглянул на Медвежонка. – Все вроде?
Славко кивнул и солидно добавил:
– У нас еще картография есть. Но это я только с этой осени стал учить. А может, грек теперь тут учить будет? – с надеждой спросил он. – У вас же тоже школа есть?
«Мдя… Попали вы, сэр… «Тоже школа», как же… А грек и правда к нам удачно зашел – полезный товарищ, оказывается. Срочно приставим его пацанов учить! В смысле, когда протрезвеет…»
– Школа у нас есть, – не стал спорить Мишка, – да только немного не такая, как у вас: мы прежде всего воинскому делу обучаем. В остальном нам у вас поучиться не грех. А читать вы по каким книгам учитесь? Неужто по Писанию?
– Книг мало, – вздохнул Медвежонок. – Больше просто списки. Истории интересные есть – зачитаешься, но мало – их Юрка переписывает, когда у него силы есть. А так больше по тем, что грек дает. А Писание – это что?
– А-а-а, это книги христианские, – пояснил ему Тимка. – Тебе их читать все равно придется – иначе не покрестят. Там, правда, непонятно без привычки – написано языком, каким в церкви говорить надо. Ну, то есть, слова вроде почти знакомые, но складывают их как-то...
Тимка неопределенно покрутил в воздухе рукой, не нашел подходящего сравнения и резюмировал:
– В общем, запоминать надо. И науки там нету совсем, и приключений... почти. Скучно, в общем, но привыкнуть можно. Ничего сложного – заучить просто, чтоб если кто спросит, сразу с любого места сказать мог.
– Запомню, раз надо, – вздохнул Славко и добавил рассудительно, – память все равно надо на чём-нибудь… таком… развивать, тогда и нужное влет запоминать научишься, а разведчикам много чего требуется в голове удерживать. Отец всегда так говорит.
«Нигилисты, блин, на всю голову… На языке у пацана так и вертелось «на чем-нибудь ненужном». Сдержался в последний момент. Это вам не лесовики с их безусловной верой в Божью силу, когда только и остается доказать, что ваш Бог сильнее. Конечно, и эти не атеисты – такого даже Журавль со всеми его заморочками и нововведениями вряд ли мог добиться, но налицо полное отсутствие трепета перед Святым Писанием у второго (или уже третьего?) поколения обучающихся в школе новой формации. И у Тимки, кстати, тоже, хоть он и числится христианином.
Ладно, новый поп сюда доберётся и пусть сам разбирается с идеологическими заморочками. А Феофана-грека срочно протрезвить – и к доске! Мне учителя сейчас на вес золота».

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Суббота, 30.12.2017, 16:56 | Сообщение # 25

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Глава 7

Прежде чем отправиться на разговор с дедом, Мишка успел проинструктировать дежурного урядника, как для задуманного мероприятия должна выглядеть трапезная. И тот его не подвел – расстановка столов почти в точности повторяла то, что Мишка видел на княжеском пиру. Соорудили даже нечто вроде помоста из бревен, «на живую» скреплённых досками, принесенными с лесопилки и накрытыми для пущего эффекта какими-то шкурами. И как только успели? Вот на этом помосте и стоял стол для Лисовинов и их ближников.
А ещё Мишка не без некоторого злорадства представил физиономию Луки Говоруна, когда тот обнаружит отдельно стоящие столы для баб. Против обычая, заведенного при княжеском дворе, даже рыжий десятник, известный непрошибаемым мужским шовинизмом, не попёр бы, тем более сейчас. Вякнешь, не подумав, что-нибудь против, а ну как Великая волхва, она же боярыня Гредислава Всеславна, за обиду примет? И будешь потом сто лет в болоте рыжей жабой квакать. Шовинизм шовинизмом, а бережёного Бог бережёт.
Какими путями и с привлечением каких средств убеждения были добыты белёные и крашеные куски полотна, которыми украсили стены там, где не хватало расшитых рушников, Мишка благоразумно интересоваться не стал. Отметил только, что отроки по прихоти случая угадали последовательность цветов, развесив на торцевой стене, аккурат за подиумом, отрезы в соответствии с тем, что в будущем станет национальным флагом: белое – синее – красное полотнища одно под другим невольно бросились ему в глаза.
«Хорошо хоть нет портретов членов Политбюро или президента, за полным отсутствием оригиналов…
Пусть висят, синее полотнище, хоть и в единственном числе, неплохое свидетельство благополучия, ибо краситель привозной и весьма недёшев, гости такой намёк оценят. Обрадуются или нет – второй вопрос».
На свободных местах между кусками ткани «декораторы» прибили крест-накрест еловые ветки из ближайшего леса. Насыпанные на хвою кем-то раскрашенные стружки придали декору нарядность новогодней елки, о которой тут, впрочем, никто еще не подозревал, как и об обычае праздновать Новый Год среди зимы, сразу вслед за Рождеством.
В своих инструкциях одним только интерьером Мишка не ограничился, и на входе в трапезную отроки Елизар и Елисей, одетые в наилучшее, что сумел в спешке найти в своих запасах Илья, сияли белозубыми улыбками навстречу гостям. От волнения они, правда, слегка перестарались и Елисей (или Елизар?) чуть не оглушил своим воплем Корнея:
– Воевода Погорынский, боярин Корней Агеевич Лисовин!
Сотник дёрнулся было отвесить отроку затрещину, но его остановил ввалившийся следом боярин Федор:
– Уймись, боярин, тебе честь ока…
Закончить фразу он не успел, так как в это время второй близнец спохватился и в свою очередь заголосил, стараясь превзойти брата:
– …И погостный боярин Федор!
Мишка, на правах хозяина, ожидал гостей во главе стола и с чашей пива, за неимением вина или чего покрепче, двинулся навстречу вошедшим, чтобы с поклоном поднести чару воеводе.
Глашатаи, непривычные к длительным голосовым нагрузкам, время от времени пускали петуха, что было простительно в их возрасте, а ближе к концу длинной череды гостей умудрились пару раз перепутать и в качестве отчества выдать прозвище именуемого, но несмотря на эти накладки, неизбежные в данных обстоятельствах, мероприятие под кодовым названием «пир горой» можно было считать начатым вполне успешно.
Народу в трапезной собралось немало: приглашенные плотники и их жены, со всем уважением посаженные за «женский» стол, удачно дополнили компанию. Правда, поначалу недавно прибывшие в крепость бабы выглядели ошалевшими и слегка пришибленными от такого поворота судьбы, но понемногу оттаяли и освоились, особенно после Мишкиной благодарственной речи, адресованной артельщикам.
Затягивать официальную часть боярич не стал: прежде всего повеличал деда и, усадив его на почетное место, лично приветствовал всех входящих, поднося каждому чашу из своих рук и сдавая их потом на руки Роське с Артемием, которым поручил деликатное дело рассаживания гостей в соответствии со статусом. Вынужденные с поклоном принять из его рук величальную чашу и выпить ее за здоровье молодого сотника и всего рода Лисовинов, десятники сидели за столами, мягко выражаясь, томные, хотя и не скрывали своего облегчения при виде того, как мирно беседуют дед с внуком. Тем не менее, некоторое обалдение незримо витало над ними, как малахольная нимфа в поисках загулявшего фавна. Видимо, поэтому десятники не сразу обратили внимание на странную закономерность: наставники Макар, Филимон и десятник Егор оказались за столом рядом с Лисовиновскими родичами, далее сидели остальные наставники, а уж только потом – остальные десятники.
Лука молча крутил ус и отчего-то сегодня не блистал своим широко известным красноречием, временами косясь на Егора, который, пожалуй, единственный из десятников пребывал в прекрасном настроении и похохатывал, тихо беседуя о чем-то с Макаром и Филимоном. Да ещё Игнат, самый молодой из десятников, выглядел вполне беззаботным и, кажется, искренне радовался за сотника.
Остальные гости этой беззаботности не разделяли. Леха Рябой встревожено переводил взгляд с Луки на Корнея и имел вид человека, который силится понять, стоит ли ему напиться сразу же или надо погодить до начала традиционного мордобоя. Фома просто пил, как не в себя, словно намереваясь утопить в хмельном тоску о чем-то несбывшемся. Хмурый Данила пил меньше, но Мишка готов был поклясться, что он сильно желает закусить своим локтем: «вечный второй» сейчас мысленно оценивал все упущенные ништяки и прощался с последними надеждами. Глеб просто смотрел Корнею в рот, усиленно жевал, всячески нахваливая стол и хозяев, и старательно делал вид, что ему весело.
Не дожидаясь, пока гости опомнятся и начнут задумываться о том, что же, собственно, тут происходит и, не дай Бог, затеют спор, как гости на княжеском пиру в Турове, почему их посадили так, а не этак, молодой сотник дал отмашку музыкантам и уже готовым разносить угощение по столам холопам. Те шустро потащили на столы разнокалиберные блюда, музыканты Артемия, давно ожидавшие за дверями, заняли свои места возле стены и затянули приличествующие случаю мелодии, благо, репертуар у них был широкий. Пьянка, она же – пир, плавно ускоряясь, тронулась было с места, но в процесс вмешался явно выжидавший этого момента Корней.
– Погодь, Михайла! – рыкнул воевода, внезапно поднимаясь из-за стола и взмахом руки обрывая музыкантов. – Дело у нас есть… Андрюха! Иди сюда!
Мишка, прекрасно понимая, что сейчас произойдет, тихо опустился на свое место и покосился на дядюшку, продолжавшего что-то беззаботно рассказывать сидящему рядом с ним купцу Григорию. Выступление Корнея Никифор проигнорировал, видимо, полагая, что ничего для себя интересного не услышит – десятники, вон, во всех местах зачесались, но это совершенно не его проблемы. А вот Григорий и Путята с интересом воззрились на воеводу. За женским столом прошелестел и тут же стих легкий шепоток. Сидевшая подле Анны Арина замерла и насторожилась.
Андрей оторвался от процесса поглощения пищи и вопросительно воззрился на деда: идти ему было никуда не надо, сидел он, как и все Лисовины, тут же – рядом с дедом.
– Чего смотришь? Вставай, говорю! – пророкотал Корней. – Долго ты еще будешь яй… Кхе! – Корней покосился в сторону бабьего стола и поправился, – в затылке чесать? Женись! Я и то уже… На Рождество венчаюсь, а ты что?
Десятники при этих словах заметно расслабились, поняв, что выступление сотника им никаких неприятных сюрпризов не сулит, и одобрительно загудели. Григорий и Путята переглянулись, Аринина тетушка, сидевшая рядом с ней, расцвела, толкнула племянницу, что-то прошептав ей на ухо, а та вспыхнула, как девчонка. Никеша же, которого Мишка не выпускал из внимания, коротко хохотнул, не замечая, что соседи по столу покосились на него с легким недоумением, и на правах родича махнул рукой:
– Да хватит тебе, Корней! Который год одно и то же… Не смешно уже. Чего ты к парню пристал? Найду ему какую-нибудь…
– «Какую-нибудь» Пашке своему ищи, ядрена-матрена! – возмущенно рявкнул воевода. – Лисовинам абы какое не надобно! Придержи язык, а то не посмотрю, что ты родич – укорочу прямо тут…
Никифор попытался что-то сказать, но вдруг скривился, словно ему дернуло больной зуб, и скрючился за столом, ошалело глядя на невозмутимо сидящего рядом Путяту. А Корней снова повернулся к шевельнувшемуся было в сторону Никеши Андрею.
– Погодь, Андрюха, башку ты ему потом оторвешь. Тут все свои собрались, вот и того… давай, как положено. А то негоже невенчанному. И перед родней новой неудобно. Арина! – рыкнул Корней, поднимая глаза на «бабий» стол. – Иди сюда!
Что там было на душе у молодой женщины – неведомо, но поднялась из-за стола она так, как будто всё заранее отрепетировала с воеводой. Спокойно, с чувством собственного достоинства и не опуская глаз, прошла к столу и встала напротив возвышающихся надо всеми Корнеем и Андреем.
– Звал, Кирилл Агеевич?
Мишка невольно восхитился – владела собой Арина великолепно! Наверняка эмоции переполняли ее через край, но даже голосом молодая женщина их не выдала.
Никифор вдруг отчетливо икнул, но на него уже никто не смотрел.
– Андрюху ты и без слов понимаешь. Но для всех я за него спрашиваю, – провозгласил Корней, – согласна ли ты стать женой Андрея Кирилловича Лисовина и венчаться с ним в церкви?
Вот тут она не выдержала – коротко взглянула на Андрея, замершего по правую руку от Корнея, что-то прочитала в его глазах, вспыхнула, кивнула, но тут же опомнилась и, отвесив еще один поясной поклон, спокойно и уверенно проговорила:
– Согласна, Кирилл Агеевич. С радостью.
Никифор выдохнул и, кажется, забыл вдохнуть – так и сидел, налившись краской и выпучив глаза, пока Григорий, не меняя благостного выражения лица, с которым взирал на свою племянницу, не пхнул его локтем в бок.
– Значит, надо благословения родителей просить, – сообщил очевидное довольный Корней.
Подмигнул обалдевшему Андрею и пророкотал:
– Вот... А то бы ты еще сколько телился? Бери дев… бабу свою за руку и иди к ее дядьям – вот они тут сидят. А скажу все за тебя я. Вместе благословения у них просить будем!
И первый полез из-за стола, решительно вытаскивая за собой Немого.
Надо отдать должное Никифору: он все-таки справился с собой и радушно поздравил и приятеля, и Корнея с Андреем, после того как Григорий и Путята, благословив молодых, выпили за их здоровье и новую родню и обменялись с Корнеем взаимными заверениями, что отныне купец и его род навечно породнились с Лисовинами. Обнял Никеша «нового родича» и своего старого компаньона с явным желанием слегка его придушить в объятиях, но купец Григорий на слабосильного задохлика не походил и ответил не менее «страстно», так что обошлось без жертв. О чем после этого говорили компаньоны, Мишка не расслышал, так как сразу после давно ожидаемого сватовства, начался следующий номер программы: к Корнею обратился Макар.
– Дозволь и мне тебя просить, сотник! – наставник вышел из-за стола, встал перед Корнеем, не успевшим вернуться на своё место после всех церемоний, и отвесил ему низкий поклон. – Не откажи…
– Проси, Макар! День у меня сегодня радостный выдался – и сына Бог послал, и сам женюсь, и Андрюху просватал! – торжественно провозгласил дед во всеуслышание. – Господь заповедовал делиться радостью.
И после короткой паузы, со значением оглядев присутствующих, веско добавил:
– Тем более, ты нам теперь тоже родня. По крестнику твоему.
Мишка перехватил веселый взгляд Егора и слегка кивнул десятнику. Лука не икнул, как давеча Никифор, но, похоже, эта новость для него стала не менее неожиданной, чем предыдущая для купца. Говорун переглянулся с Рябым и Игнатом и насторожился, а Игнат приосанился. Фома протрезвел от злости и вперился взглядом в спину Макара, будто хотел прожечь на нем дыру, Данила залпом хватанул кружку пива и стиснул зубы, чтобы не застонать вслух. Глеб преданно ел глазами сотника.
Макар покосился на Мишку и бухнул, словно ныряя в омут с головой:
– Раз уж сегодня речь о свадьбах, то и моя просьба того же касается. Любаву мою просватали. Но замуж ей еще рано – года не вышли, да и зять в отроках пока. Однако сват мой сына мне доверил и разрешил его крестить. Я просил сотника Михаила Лисовина принять его в Академию Архангела Михаила и он на то дал свое согласие. Крестить же моего будущего зятя хочу в Ратнинской церкви. В крёстные ему согласился пойти десятник Егор, а крестной сговорили жену десятника Игната, Анфису, но требуется и твое согласие, как боярина Погорынского. Не откажи.
– Кхе… – Корней, торжественно выслушавший речь Макара, вероятно, одну из самых продолжительных в жизни наставника, во всяком случае, на Мишкиной памяти, расправил усы и приосанился. – Дело хорошее. В Погорынье у нас нынче чужих быть не должно, и родниться с соседями лучше, чем воевать… – он повернулся в сторону невозмутимого, как изваяние, отца Меркурия. – Что скажешь, святой отец? Ты с отроком уже беседовал?
– Да, архонт. Я говорил с отроком. Он прилежно изучает основы веры и во благовремение будет готов принять святое крещение, – спокойно кивнул священник.
– Тогда так тому и быть! – довольный Корней разгладил усы. – Передай свату: боярин свое согласие дает. А если до свадьбы твоей Любавы доживу, так посаженным отцом ей стану. Или Михайла тогда за меня… Ну, – обернулся воевода к присутствующим, – все свадьбы сговорены или еще кого оженить требуется?
– Требуется! – внезапно пророкотал Бурей так, что многочисленные свечи, зажженные в трапезной, заколыхались и едва не погасли.
– Тебя, что ль? – удивился дед, глядя на обозного старшину, медведем выбирающегося из-за стола. – Валяй! Кого присмотрел?
– Не, не меня. Его вот!
Бурей выволок следом за собой блаженно улыбающегося Сучка. Встряхнул своего друга за шиворот, добиваясь его внимания, и вопросил:
– Кондраша, слышь?
– Слышу, едрит…
– Жениться на Алене хочешь?
– Ага, – кивнул Сучок и умилённо пробормотал, – рыбонька моя…
– Успеешь нажраться, не уплывёт твоя осетрина! – рявкнул Бурей, совершенно не романтично отнеся последние слова Сучка на счет закуски, и подтащил плотницкого старшину к воеводе. – Проси сотника Алену за тебя сватать.
– Сосватаем, куда она денется? – хохотнул Корней, глядя на живописную парочку друзей. – Завтра и пойдем сговаривать, слышь, Кондратий? Будет Алена твоя…

На этом со свадьбами покончили, и пьянка, плавно ускоряясь, покатилась по веками хорошо накатанным рельсам.

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Понедельник, 15.01.2018, 22:12 | Сообщение # 26

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

Наутро после свадеб

Ночевать все остались в Лисовиновской усадьбе. В связи с большим наплывом гостей, заняты оказались все более-менее пригодные для устройства спальных мест помещения, и только молодым были выделены персональные горницы, остальным пришлось тесниться. И если особо почтенным гостям, вроде боярина Федора и родни Арины, еще постарались выделить места получше, да бабы на женской половине устроились более-менее без проблем из-за относительной малочисленности прибывших женщин (волхва, так и вообще, поздравив молодых, уехала еще засветло – к видимому облегчению всех остальных), то отроки просто притащили себе сена да и расположились вповалку там, где на полу нашлось свободное место. Так что желавшим ночью посетить нужник приходилось пробираться на ощупь, рискуя наступить на чью-нибудь руку или голову. А в связи с тем, что гуляли вдумчиво и с размахом, таких желающих среди ночи нашлось немало.
В общем, угомонились все только под утро, но долго спать никому не довелось, ибо христианский обряд венчания, проведенный накануне, утром по обычаю переходил в другой, более древний. Молодых из опочивальни следовало встретить толпе ряженых и провести их по селу, угощая всех прохожих, а после усадить в сани и довезти до заранее выдолбленной на реке полыньи и объехать ее трижды по кругу. При этом, чем пестрее, шумнее и многочисленнее толпа ряженых, чем чуднее шутки и коленца они выкидывают, чем сильнее рассмешат и удивят народ, тем лучше.
В этом действе настолько явственно просматривались языческие корни, что Мишка не особо удивился, когда услышал от баб, которые готовились к этому маскараду основательно и со знанием дела, что, мол, надо хорошо постараться – ублажить Светлых Богов, а особенно матушку Макошь. Ну и нечисть домашнюю порадовать – от нее тоже много в жизни зависит, а она до развлечений ох как охоча! Ратников и в своем времени прекрасно помнил подобный обычай, который частично сохранился, если не в городах, так в деревнях, в провинции – ряженые с частушками и песнями, проходящие по улицам на второй день свадьбы. Но там оно было скорее шуткой, необязательным развлечением для гостей, а тут к вопросу подходили всерьез.
Этому обычаю неукоснительно следовали все, включая искренне верующих христиан, ибо и они не считали возможным пренебречь защитой и помощью Светлых Богов: тут все свои, соседи, можно сказать. И дома за печкой в образе домовых и прочей нечисти, и в лесу за каждым кустом. Мужики не отставали от баб – переодевались кто в бабские юбки, заматывая платками бородатые лица, кто в шкуры с выделанными личинами – медвежьими, козьими, волчьими и вообще невесть чьими, слепленными из разных харь. Не остались в стороне и отроки: костюмы и личины для этого действа были заготовлены заранее на всех. Гвоздём программы должен был стать Артюхин оркестр, в полном составе выступавший впереди шествия и обеспечивавший музыкальное сопровождение праздника.
Учитывая, что женились не только Лисовины, процессии ряженых, «выгуливающих» своих молодых на улицах Ратного, в конце концов неизбежно встретились, перемешались и заполнили собой все село. Артюхины музыканты старались изо всех сил, но на этот раз музыка у них получилась скорее громкой, чем мелодичной: им в такт или не очень подыгрывали все, кто запасся или на ходу обзавелся собственным музыкальным инструментом от бубнов и дудок до ложек и железных котелков с колотушками включительно, да еще и «подпевали» все кому не лень – с визгами, криками и смехом.
В итоге любая мелодия, которую начинал играть оркестр искренне страдающего от этого безобразия Артемия, неизбежно звучал, как вступление к постановке «Женитьбы» в театре Колумба, исполненное на бутылках, кружках Эсмарха, саксофонах и больших полковых барабанах. Впрочем, Артюха сносил свои страдания стоически – в конце концов, обычай, ничего не попишешь. Вторым «потерпевшим» оказался Роська. В отличии от Артемия, поручик Василий страдал за веру. И тоже молча – ему хватило ума не высказываться, раз праздничное действо благосклонно встретили и воевода, и поместный боярин, и все ратнинские христиане вместе взятые.
Отец Меркурий хоть и выглядел слегка обалдевшим от происходящего, но вмешиваться с поучениями не спешил. Вероятно, по тем же причинам, что и Роська, но вот страдать явно не собирался и к себе в каморку демонстративно не удалился, как делал в подобных случаях покойный отец Михаил, а смотрел на веселящихся и дурачившихся сельчан с живым интересом. Переговорить с монахом во время свадьбы Мишка не успел – не до того было. Только поздоровался.
– Здравствуй, архонт! – священник ухмыльнулся в ответ на его приветствие. – Глянь на это! Здорово, гамо пустарос! Мистерия!
– И не говори, батюшка, таких мистерий тут полно, и эта не из худших! – с трудом удержавшись, чтобы не подмигнуть священнику, откликнулся Мишка, но тут пестрый хоровод из ряженных ворвался между ними и прервал разговор…

За всеми этими развлечениями на небо никто и не смотрел, даже караульные на вышке. Незачем было – не привыкли еще в этом мире ждать оттуда ни радости, ни беды, разве что метель или буря какая, но сейчас резкого изменения погоды не предвиделось. Потому тот момент, когда над лесом взвились в небо три огромных полотнища, трепеща длинными разноцветными хвостами, как рыба плавниками, и зависли над Ратным, большинство пропустило.
Первыми заметили их девки на горке, о чем моментально и оповестили всю округу пронзительным визгом, подействовавшим похлеще любой сигнализации. Следом за ними вскинулись и остальные: задрали головы, смачно ругаясь и роняя шапки себе под ноги. Кто-то из бывших в охранении новиков Луки вскинул лук, но тут же опустил от строгого окрика более опытного и менее впечатлительного воина:
– Охолонь, Севка! – и он кивнул на выехавших на пригорок всадников. – Это ж Петька… Опять чудит!
И впрямь, опомнившиеся от первого шока ратнинцы заметили и тянувшиеся вниз бечевки, и всадников, державших их в руках. В одном из них сразу же опознали ратника Петра из Егорова десятка, а двое других оказались отроками из крепости. Но сейчас мальчишки мало кого интересовали – все взгляды были прикованы к воздушным змеям, парившим над Ратным.
Ну, строго говоря, уже не змеям, а херувимам, как было решено их поименовать во избежание недоразумения со словом «змей», бывшим тут ругательным, в отличии, кстати, от «гад». То, что таким «нехорошим» словом приходится называть лик Спаса, сразу очень не понравилось матери, и она, саму идею со Спасом одобрив, велела Тимке придумать другое название.
До возвращения Младшей стражи придумать так и не успели: отроки просто старались вслух и при взрослых запретный термин не употреблять, выражаясь при нужде по большей части витиевато и пространно: «Ну, та хреновина, которую Кузнечик летать без крыльев приладил» или «Эта… пузырь с хвостом, который на веревке дергается». Если бы история со змеем закончилась после первой демонстрации, такие эвфемизмы, возможно, и закрепились бы в местном словаре, но Мишка, имевший возможность на примере своих отроков убедиться, какое сильное впечатление на неискушенных подобными фокусами аборигенов может произвести это простое в сущности изделие, решил изобретателя поощрить, а саму придумку использовать в дальнейшем в качестве наглядной агитации. Сугубо христианской, разумеется, тем более, что намечавшиеся Рождественско-свадебные гуляния подходили для этого как нельзя лучше.
Потому выдумывать сему явлению новое название, более соответствующее «политике партии», все-таки пришлось. Слово «херувим» предложил Роська, и оно было единогласно принято как официальное: и прилично, и тоже вроде летает, и вполне отвечает своему идеологическому назначению. Но неофициальное «Змей летучий», как выяснилось, уже намертво привязалось к языку у мальчишек, тем более, что и Мишка поначалу обозвал его именно так. В итоге оба наименования имели равное хождение среди отроков, иной раз совершенно в неожиданных комбинациях: от «Летучего Херувима» до «Змея шестикрылого».
Соответственно, когда встал вопрос о том, что именно изобразить на новых «херувимах», задуманных и больше, и конструктивно сложнее первого (Мишка не удержался и внес свою лепту, благо сам мальчишкой ТАМ изготовлял и запускал их не единожды, как и любой пацан в его время), совершенно логично выбор сразу пал именно на херувима. Тем более что тут его изображали достаточно символично и вполне узнаваемо, в виде круглой рожицы в середине и шести крыльев – два по боками, и по два скрещенных вверху и внизу. Вторым рисунком был выбран голубь, как христианский символ Духа святого, а также чистоты, любви и супружества. Тем более, последнее было и местной традицией – на поясе у любой замужней бабы висела фигурка голубки. Сколько тут от язычества, а сколько от христианства, Мишка так и не разобрался, но таких он видел и у баб во вполне христианском Турове.
Изображение и херувима, и голубя – вполне узнаваемого, с чем-то вроде нимба над головой и на фоне христианского креста – нашлось на иконах в ратнинской церкви и в греческой книге, привезенной с собой отцом Меркурием, так что священник тоже приложил руку к созданию «наглядной агитации». В процессе поиска подходящих рисунков, он, кстати, не преминул напомнить Мишке о «библиотеке» покойного отца Михаила. Вроде бы между прочим спросил – мол, куда книги-то делись? Мишка только руками развел в ответ:
– Откуда же мне знать, отче? Не до книг было, когда мы из Ратного уходили. Ты бы у тех, кто тут оставался, спросил…
– Спрашивал уже. Никто не знает. С отцом Симоном при случае поговорю, может, он забрал. А разве тебе самому не интересно, куда книги твоего учителя делись?
– Очень интересно, – искренне вздохнул Мишка, честно глядя в глаза монаха.– Не хватает мне их, отче, ох как не хватает… Иной раз все бы отдал, чтобы в них заглянуть, хоть вспоминай да записывай по памяти, что кгда-то читал. А более того хочется знать, чего не успел в них прочесть. Да только где их сыскать теперь?
«Мда, это вы отожгли, сэр Майкл, теперь отцу капеллану и эта головная боль достанется – библиотеку отца Михаила искать… Сам он озаботился или «бабушка» Варя через Иллариона настрополила? Да я бы и помог, если бы сам их не выдумал. Ладно, пусть ищет – чай, не либерея Ивана Грозного и не Янтарная комната – перекапывать окрестности нужды нет… Пропали и пропали, чего ж теперь».

Самое деятельное и активное участие в изготовлении «херувимов» неожиданно принял тот самый «юморист» из Егорова десятка, Пётр, хотя поначалу его пребывание в крепости в качестве связного от Егора стало для Мишки источником хорошей головной боли и чуть было не закончилось серьезным осложнением с артельщиками.
Резон Егора, поручившего именно Петру остаться в крепости, был понятен: раненый под Пинском, он уже давно находился в Ратном, при семье, в отличие от остальных ратников десятка: срывать их из дому сразу же после долгого отсутствия десятник пожалел. Правда, еще имелся новик Леонтий, раненый за болотом и в поход вместе со своим десятком вообще не попавший, но того Егор счёл недостаточно опытным для такого ответственного задания.
К тому же Петр оказался близким родичем жены наставника Прокопа и остановился в его доме на посаде, заодно и помог своей родственнице обосноваться в новой усадьбе. Семьи наставников Прокопа и Тита сорвались в крепость сразу же после бунта, не стали дожидаться весны, как раньше собирались. Возможно, бунт и повлиял на их решение: дома-то им построили, но обживаться на новом месте непросто, а уж среди зимы тем более.
Хозяйственные заботы, как выяснилось, не смогли полностью занять кипучую Петькину натуру. Для начала он сцепился с плотниками. Из-за чего у них все началось, Мишка не уследил, тем более, что проходили основные «боевые действия», слава богу, за пределами крепости: в посаде и на лесопилке. Причиной раздора стало как раз то самое небанальное «чувство юмора» ратника, и его склонность к дурацким шуткам вроде того, чтобы в морозную ночь облить водой крутой подъем к лесопилке так, что наутро плотникам пришлось буквально вырубать ступени, чтобы попасть на свое «рабочее место».
Может, кто другой Петьку бы и побил, но артельщики, привыкшие сами шутить над всеми подряд, сочли это вызовом. И «приняли бой». Ну и понеслось по кочкам – Егоров «спецназер» Петька против бригады плотников. Дня не проходило, чтобы кто-нибудь из них чего не отчебучивал – посадские даже об заклад стали биться: кто кого. Чем бы всё кончилось – неведомо, но тут Тимка Кузнечик решил испытать аэродинамические свойства новой конструкции «херувима Змея». Петька, ставший, как и все обитатели крепости, свидетелем сего увлекательного действа, увидел явление чуда коробчатого змея народу и... Все каверзы, подстроенные и не подстроенные плотникам и плотниками, вылетели у него из головы окончательно и бесповоротно. Мужик пропал.
Мишка, тоже присутствовавший при запуске новенького «херувима», вначале не понял, с чего вдруг от толпы любопытных, собравшихся на окраине посада, отделилась мужская фигура и огромными скачками по сугробам помчалась напрямик к незастроенной части острова, где проходило испытание. Разглядев в бегущем человеке Петьку, он и вовсе не на шутку встревожился: хрен его знает, что придет в голову этому «юмористу», разбирайся с ним потом. Когда же Петр добрался до «стартовой площадки», стало понятно, что ему не до шуток, как будто не он ржал дурным конем когда-то под Пинском – нескрываемый искренний восторг, придавший лицу не старого еще ратника мальчишечье выражение, изменил его так, что и не узнаешь.
– Чего это? – еще издалека заорал Петр, придерживая на ходу шапку, чтобы не слетела с задранной вверх головы. – Летает?! Дядька Филимон! Как оно полетело-то?! – вопрошал он, оглядывая отроков и наставников. – Вот так? И без крыльев? Само?! Как?!
Ратник остановился, отдышался и ошалело выдохнул:
– Это ж если большое сделать, так и человека можно? В самое небо?!.
«Вот и дождались, сэр, светлого дня. Правда, вы этот вопрос от Кузьмы скорее рассчитывали услышать, а не от Петьки-придурка. Хотя Егор придурка у себя в десятке держать не стал бы … А глаза-то у мужика как горят! Черт возьми, ведь сделай сейчас ему дельтаплан – полетит испытывать. Сам, ни минуты не усомнившись, полетит. Ради одного краткого мига – взмыть птицей над обыденностью и дотянуться рукой до облаков…
С такими же сумасшедшими глазами, наверное, и летали с каланчи на самодельных крыльях с перьями, прилепленными воском к деревянной основе. И разбивались, и пороты были «за дурь», кого успевали с той каланчи снять до «старта», а все равно – летали. Чтобы через семь веков оторвался от земли первый самолет братьев Райт...
Хм. Ну, положим, ребята, пулемет, тьфу, дельтаплан я вам не дам – нет еще в этом мире тех материалов, из которых можно соорудить достаточно прочную и одновременно легкую конструкцию – а вот коробчатого змея, который способен поднять вверх корзину с наблюдателем, вы мне сами придумаете. Обсчитаете и построите. Лет через несколько.
А с каланчи вам пока рано. Тем более, её сначала надо ещё построить. На фиг!»

Вот после этого Петька и прикипел к Тимке Кузнечику так, что клещами не отдерешь. Все свободное время проводил в его мастерской, что-то там конструировал вместе с отроками, спорил, мастерил, бегал добывать необходимое – даже в Ратное к себе домой посылал холопов с заданием что-то привезти. Именно на этой почве он помирился с артельщиками, так как без помощи плотников обойтись у «авиамоделистов» не получалось.
Запускать «херувимов» не просто с земли, а управлять ими с седла тоже придумал Петр, он же сам вначале это опробовал, а потом обучил отроков. Так что презентация воздухоплавания в Ратном удалось, и сами «херувимы» получились такими затейливыми во многом благодаря именно Петру. Хотели им еще трещотки на планку над крыльями прицепить, тоже, кстати, Петькой усовершенствованные, но потом передумали – надо же и в «заначке» что-то на будущее оставить. Да и не услышали бы их в общем шуме.
Короче, свой час заслуженной славы в роли первого «змееносца» ратник Петр получил с полным правом. Правда, само название «змееносец» звучало бы вполне приемлемо для Мишки, но из-за запрета, наложенного боярыней Анной на употребление «нехорошего слова», да и по идеологическим соображениям использоваться не могло. Опять же, пришлось принять предложенное Роськой «херувимоносец».
Правда, при попытке сходу произнести новоизобретённое слово даже у самого поручика первое время выворачивало язык наизнанку, а у отроков оно и вовсе стало свершено самопроизвольно сокращаться до «хероносцев», что в плане идеологии звучало ну никак не лучше «змея». Но урядники и наставники прекрасно справились с этим массовым дефектом речи, проводя регулярные занятия по карательной логопедии на свежем воздухе.

Демонстрация восхищенным зрителям летающих «херувимов» была задумана Мишкой как кульминация праздника, которая неминуемо привлечет к себе всеобщее внимание, а заодно лишний раз подчеркнет декларируемую Младшей Стражей приверженность христианским ценностям и имидж войска Христова. То, что при этом образы Спаса, Серафима и Святого Духа органично вписались в откровенно языческий обряд и, воспарив над ним, утвердили свое главенство на этом празднике жизни, пошло уже дополнительным бонусом. И новый священник не мог этого не заметить и не оценить.
Как и рассчитывал Мишка, вскоре все село, и без того возбужденное и разгоряченное праздником, собралось возле взгорка, на котором гарцевали на конях невозможно довольные собой и всеобщим вниманием «херувимоносцы», и окружив их, разглядывали невиданные «летающие образа», с шумным восторгом комментируя столь потрясающее событие. Среди этой ошалевшей толпы Мишка снова увидел отца Меркурия. Монах, как и все, с нескрываемым интересом разглядывал «херувимов», задрав вверх голову и приложив к глазам руку козырьком, хотя для него это представление не стало сюрпризом: и картинки он Тимке помогал выбирать, и на одной из «репетиций» запуска в крепости присутствовал, да и вообще начинание одобрил и благословил.
– Хорошо получилось, отче? – окликнул его Мишка, пробравшись в толпе поближе. – И как тебе такая мистерия?
Монах оторвался от созерцания «херувимов» и неожиданно серьезно взглянул на молодого сотника.
– Прими мои поздравления, юный архонт – ты научился бить врага его оружием! – проговорил он, слегка прищурившись от бьющего в глаза зимнего солнца.

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Понедельник, 15.01.2018, 22:17 | Сообщение # 27

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

«Врага? Кхе, не так уж и благодушен наш Капеллан. Обряд языческий его не смутил и никакого недовольства не вызвал – покойный отец Михаил сейчас бы у себя в каморке за души заблудшие молился да за нас, грешных, страдал бы. А этому хоть бы что, и не почесался. И правильно: обряды – они всего лишь обряды. Запрещать и бороться с ними – все равно, что об стенку с разбега головой биться. Ну или огнем и мечом искоренять.
Врагов в людях он не видит, его Враг – язычество, но не обычаи и традиции. И понимает, что благословить, освятить и поставить на службу себе – чтобы не Макошь и Светлых богов люди радовали, а Христа и Святителей – это куда надежнее. А ведь рано или поздно так и будет: вспомните-ка, сэр, в ваше время на свадебных «колядках» икону впереди молодых несли, а про Макошь и не вспоминал уже никто, да и вообще, почти все языческие обряды церковь сохранила, заменила объект поклонения и поставила себе на службу.
Если отвлечься от частностей и заглянуть в суть явления, то вот прямо сейчас церковь осуществляет первую в мире идеологическую диверсию по переформированию менталитета целых народов и захвата стран под свой контроль изнутри, без внешней агрессии. И, как ни печально осознавать, те же технологии, усовершенствованные, усиленные наличием средств массовой информации, а потому не требующие для своего воплощения веков и поколений, возьмут себе на вооружение через тысячу лет и демократы, развалившие изнутри великую страну, которую никто не мог завоевать силой, но так легко оказалось удушить в объятиях…
…А с отцом Меркурием мы, судя по всему, сработаемся».
Мишка довольно улыбнулся, показывая, что оценил комплимент священника по достоинству и с умеренной гордостью (а что – имеет право!) кивнул:
– А говорят, нельзя наливать молодое вино в старый мех. Вроде неплохо получилось...
– Очень неплохо, – согласился монах. – Я, признаться, не сразу оценил по достоинству твою идею запустить «херувимов». Вернее, не сразу понял всех перспектив, которые в ней скрыты. Потому и говорю сейчас – поздравляю, архонт!
– Надеюсь, что и дальше тебя не разочарую, отче, – склонил голову Мишка. – Зачем старым мехам пропадать без дела? Жалко хорошие вещи выкидывать…
– Верно говоришь: негоже, чтобы хорошие вещи пропадали, – не менее серьезно кивнул в ответ монах, внимательно глядя на своего молодого собеседника. – Пусть лучше в них будет доброе вино …
«Будет, отче, будет, не сомневайся. И «мехов» тут еще припасено – мама не горюй. Например, Перуново братство…»

Свадебные выезды уже готовились к почетному троекратному объезду вокруг полыньи. Возможно, потом из этого обычая путем долгой эволюции и родится хорошо знакомый Ратникову традиционный проезд свадебных кортежей через семь мостов, хотя Мишка за это не поручился бы. Сотник Младшей стражи поспешил возглавить почетный караул, сопровождающий выезд Лисовиновских саней. Собственно, на этом праздник и заканчивался. Младшая стража со всеми сопровождающими, включая гостей из крепости, разместившихся на нескольких санях, наставников с женами и возка с новобрачными – Андреем и Ариной – не заезжая в Ратное, собиралась прямо от реки отбыть к себе, чтобы засветло добраться до Михайловского городка.
Сани с Корнеем и Листвяной до ворот Лисовиновской усадьбы проводил, если не считать домашних, только почетный караул, во главе с молодым сотником. У ворот Мишка спешился, торжественно, на глазах у всех любопытных, пресекая на корню последние недомолвки и сплетни, царапнув шапкой снег у своих ног, отвесил поклон сидящему в санях деду с молодой женой, еще раз пожелал «боярину и боярыне» счастья и согласия, а так же здоровья своему крестнику – молодому бояричу. Дед при этом довольно прищурился и кхекнул, а Листя смотрела так, что стало ясно – вот за этот поклон и пожелания она готова простить все своему молодому родичу. Во всяком случае – в этот момент.
Сани с отъезжающими в крепость гостями и отроки, не принимавшие участие в сопровождении воеводы, ожидавшие почетный караул в лесу на другом берегу Пивени, представляли собой довольно занятное зрелище. Почти все отъезжающие так и оставались в «маскарадных костюмах», в которых развлекались весь день, даже наставники и некоторые гости восседали на конях в звериных шкурах и каких-то немыслимых пестрых одеждах, а уж отроки и вовсе напоминали цыганский табор, отмечающий Хэллоуин вкупе с колядками. Мишка с усмешкой оглядел свое воинство и, приподнявшись в стременах, скомандовал:
– К выступлению в крепость построиться! Личины снять и на сани сложить. Урядники, навести порядок в своих десятках! А то не отроки, а ослы иерихонские с оркестром! Всех медведей по дороге распугаем – потом по лесу не пройдешь!
– Есть, господин сотник! – раздалось дружно в ответ.
– Минь, а почему не пройдешь-то? – тихо спросил Роська, наблюдая за тем, как урядники наводили порядок в своих десятках.
– В дерьмо вляпаешься, – вместо Мишки авторитетно объяснил поручику верный Антоха, и тут не отходивший далеко от сотника. – Медведи – они ж тоже люди. А как Артюху в перьях и бабских платках на коне узрят, так кто хошь обосрется… Не от страха, так от хохота.
Мишка хмыкнул и подъехал к телеге, на которой расположились «медвежата», тоже принимавшие участие в празднике. Прихватили их с собой в Ратное по нескольким причинам. Во-первых, крещение Славко, который являлся у них признанным лидером и пользовался уважением и авторитетом ничуть не меньше, чем Мишка среди своих отроков, должно было стать и для них желанным или, по крайней мере, приемлемым событием. То, что в будущем всех этих мальчишек предстоит крестить и брать к себе в Академию, Ратников не сомневался, и хотел, чтобы для них крещение и приобщение к христианскому миру стало не скучной обязаловкой, а чем-то торжественным – вроде приема в пионеры. Участие в празднике должно было ребятам понравиться и запомниться.
Ну, и еще была причина: именно они вместе с десятком разведчиков, с которым сразу же стали неразлучными друзьями-соперниками ( а умели «медвежата» много – кое чему и Мишкиных отроков подучили), должны были провернуть дело, ради которого эту самую свадьбу стоило бы выдумать, если бы она так удачно сама не подвернулась под руку.

Славко и урядник десятка разведчиков Яков, гарцующие на своих конях бок-о-бок, встретили сотника такими откровенно гордыми улыбками, что можно было и не спрашивать о результатах их миссии. Мишка кивнул Якову:
– Докладывай!
– Есть докладывать, господин сотник! – вытянулся тот в седле. – Никаких происшествий не случилось – сработали чисто! Вот они…
Он кивнул на телегу, где сбились в кучку несколько фигур, так и не снявших личины, и распорядился:
– Да снимайте вы эти морды! А то задохнетесь… Федька, помоги им, вишь, руки у людей трясутся.
Отроки стащили личины в виде бараньих и козьих морд с обряженных в шкуры людей, и перед глазами сотника предстали четыре испуганные всклокоченные бабы и несколько детей рядом с ними: две девки двенадцати-тринадцати лет и трое мальцов помладше. Похоже, они и впрямь уже задыхались в этих самых масках, но боялись без разрешения даже приподнять их, чтобы глотнуть свежего воздуха, а сейчас жадно хватали его ртами, как вытащенные из воды рыбы. Первой пришла в себя самая старшая из женщин. Даже не до конца отдышавшись, она выпростала руку из шкур, старательно перекрестилась и, преданно глядя на Мишку, всхлипнула:
– Спаси тебя Христос, боярич!
Потом ткнула в бок свою соседку и скомандовала:
– Чего расселись? Кланяйтесь все бояричу!
Бабы с детьми заохали и закопошились, намереваясь вылезти и, вероятно, пасть в ноги Мишке, так как сидя в санях проделать это было бы затруднительно.
– Цыц, дура!
Мишка дернул бровью и все причитания разом стихли. Бабы сжались и замерли, в ужасе уставившись на молодого сотника. Даже детишки притихли, как мыши, не смея плакать. Выдержав паузу, которая тяжело повисла в воздухе, и не отводя взгляда от глаз обмершей от ужаса бабы, что первой пыталась поблагодарить его, сотник Младшей стражи холодно бросил:
– Детей своих благодарить будете. И прощения у них просить – тоже. Только ради них вы и живы, а то бы я сам вас порешил. Молчать! – рявкнул он, видя, что одна из баб собирается открыть рот то ли для того, чтобы оправдаться, то ли просто в попытке просить милости. И обернулся к Якову. – Поехали! Маленьких напои, видишь, никак не отдышатся, а эти… – он кивнул в сторону баб, – пусть у сыновей своих просят…
«Не обделались бы с перепугу… Да ладно, в санях и в шкурах не замерзнут. Куры недоенные – из-за их дури не только их сыновья – все могло прахом пойти. И ведь ни хрена не понимают..! Думали, в сказку попали? Обрадовались. Насмотрелся. Еще там насмотрелся на этих мамок солдатских. Тут вам не там – так что не обессудьте, бабоньки, но уж я постараюсь, чтобы кто-кто, а вы это дерьмо теперь всю жизнь хлебали – за то, что жопа вместо мозгов!»

На самом деле судьба этих семей уже была предопределена, но сообщать им этого Мишка не собирался: пусть еще помаются неизвестностью – и большего заслужили за свою дурость. Дело решило слово их сыновей. На второй день после возвращения в крепость, когда им сообщили о случившемся, отроки попросили через своего урядника о встрече с сотником. Урядник четвертого десятка Климент и привел Константина, Серафима и Феодосия – фактически весь свой оставшийся в живых десяток – на Совет, который ежедневно собирался в то время в расширенном составе. Там при всех, включая наставников, они и объявили, что разделят судьбу своих родных, какой бы она ни была. Если есть кровь на их руках, то и смерть примут. Климент хмуро выслушал свой десяток, помедлил чуть и неожиданно шагнул к ним.
– Ну и меня тогда казни, сотник! – неожиданно бухнул он. – Вместе воевали, я своих не брошу…
– Отставить истерику! – Мишка поднялся из-за стола и оглядел фигурантов. Остановил взгляд на уряднике. – А ты куда? Твоих тоже казнить? Они не бунтовали.
– А моих за что? – вскинулся парень.
– За дурость твою… – поморщился Мишка и кивнул отрокам. – Младшая Стража своих не бросает. Крови на вашей родне нет,– добавил он и увидел, как перевели дух парни, с которых он снял самое страшное возможное обвинение. – Только радоваться нечему: отцы ваши в бунте погибли. С оружием в руках шли.
Вы присягу Лисовинам приносили, и от нее вас никто не освобождает. Служить будете. В Турове усадьбу строить надо, вот туда и поедете.
Он перевёл взгляд на Климента.
– Урядник у вас и там будет за старшего, раз сам вызвался. А семьи… В Ратном их не оставим. Надо будет – выкуплю у воеводы. Но о выкупе их из холопства забудьте. Они пожизненно останутся Лисовиновскими холопами: сами себе и детям судьбу переломили.

«Похищение сабинянок» стало своеобразным компромиссом между духом и буквой всех достигнутых договоренностей между крепостью и сотней. Дед не мог открыто отдать Мишке семьи отроков, хотя родных погибших в походе ребят забрать позволил – формально те уже к моменту бунта могли считаться свободными в соответствии с уговором, что их и спасло, но тех, чьи сыновья выжили, этот уговор не касался. Дело осложнялось тем, что решать пришлось не между собой по-родственному, а в присутствии десятников и Бурея, но карт-бланш на решении вопроса своими средствами Мишке был выдан. Правда, никому пришло в голову, как именно он его использует...

– … Я сказал – все! – Корней хлопнул рукой по столу и хмуро уставился на внука. – Договорились уже… А отроки твои пусть сами выбирают, с кем им идти.
– Они уже выбрали. Когда присягу нам давали. И в бою себя не жалели, потому как верили, что их смерть их семьям свободой окупится! И остальные верят.
– Тех, чьи сыновья погибли, я тебе отдал. Не холопы они. Потому и отвечать должны не как холопы, а как вольные. Но отвечать должны!
– Ответят! – Мишка не отвел взгляда и не собирался сдаваться. – Но перед своими сынами и Младшей Стражей, которую они подвели. И перед теми, чья родня в бунте погибла! Младшая Стража своих не бросает!..
– Гы-ы! Не бросает… Чего вы сделаете-то? – неожиданно оскалился Бурей со своего места. Корней полоснул его яростным взглядом:
– Не лезь, Серафим! Сам со своим внуком разберусь!
– Не то говоришь, Кирюха, – хмуро буркнул Аристарх. – Сам ты с ним дома разбирался, когда порол за упрямство. Мало порол, как вижу. Добавить бы, да уже не дотянешься – с-о-о-отник, ядрен дрищ, князь гривну вручил! Тебе-то только в старости довелось... А сотников, сам знаешь, и князья не порют – голову снести могут, а пороть – нет. Так что теперь это дело общее – спасибо, удружил с внучком! – чего дальше-то будет?
– Сам бы попробовал… – отмахнулся Корней от старого друга и прищурился на Мишку. Уже не яростно, а насмешливо – словно личину сменил. – И правда, а чего сделаешь-то? Войной из-за трех дур на Ратное пойдешь?
– Со своими воевать невместно, господин сотник. Только на войне свет клином не сошелся. И другие средства придумать можно, – и нахально усмехнулся. – А если придумаю, так что?
– Вот и придумывай! – отрезал дед. – А мы разговор закончили – вот тебе мое последнее слово…
– Ну, раз таково твое последнее слово, так тому и быть, – согласился Мишка.

Потому и пришлось Младшей Страже прибегнуть к такому неординарному решению, а точнее, просто выкрасть семьи с подворья воеводы. Разведчики под руководством Якова и Медвежонка осуществили операцию блестяще: воспользовавшись всеобщей суетой, они вывели «полонян» из сарая, надели на них личины и шкуры и затесались вместе с ними в веселящуюся толпу. Всеобщий ажиотаж, связанный с запуском «серафимов», этому весьма поспособствовал. Впрочем, им и так никто не собирался препятствовать, и, как подозревал Мишка, заметь кто из домашних, чем заняты отроки, еще и юбками прикрыли бы от чужих взглядов. Словом, все закончилось к общему удовлетворению.

А все остальное только начиналось: Медведь ждал возвращения своего боярина и готовился. Корней ждать уже не мог никак – надо было срочно собираться в Туров.

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.

kea

Дата: Вторник, 20.02.2018, 15:16 | Сообщение # 29

Княгиня Елена

Группа: Авторы

Сообщений: 5393

Награды: 0

Репутация: 3154

Статус: Оффлайн

ЧАСТЬ 3

Глава 1
Январь 1126 года
Ратное, Михайловская крепость

За время от памятного приезда воеводы в крепость до Рождества, плавно перешедшего в свадебные гуляния, Мишка едва не охрип от разговоров: и с дедом, и с десятниками, и с наставниками, и с ближниками. И с Медведем тоже. Он дал о себе знать через пару дней после «пира», на котором и состоялось примирение Мишки с дедом. Вероятно, как раз после того, как оставленные присматривать за соседями «лешаки» доложили «по инстанциям». В крепость командир «пятнистых» приходить категорически отказался, пришлось опять Мишке вместе с Макаром собираться на встречу. За Егором послали в Ратное Петра, но дожидаться десятника не стали – у «спецназеров» свои дела, а Мишке надо было услышать ответ от таинственного второго боярина.
Встретились на той же полянке, в тех же декорациях, но уже почти как свои. Поздоровавшись, Медведь прежде всего поблагодарил за то, что приютили баб с детишками, и сразу перешел к делу.
– Передал я боярину Даниле твои слова, сотник, – сообщил он. – Ответ он велел тебе дословно пересказать.
Бояричу Михаилу Лисовину поклон и слово мое: – Тебе, боярич, верю и под руку твою своих детей готов отпустить. Через сына моего мы ныне породнились, а потому вражде, какая была развязана меж нами и Лисовинами не нашей и не вашей волей, а по злому умыслу предателей, отныне не бывать. Родне воевать меж собой не по-божески и не по-[size=12]людски. В том я, боярин Данила, даю слово за себя и своего брата Александра Журавлева. Сын его Юрий за это ручается и в случае моей гибели готов своему отцу подтвердить все сказанное. Но за нами не только роды стоят, но и люди, что нам доверились. Потому обо всем прочем договариваться уместно уже боярину Кириллу с боярином Журавлем, когда тот прибудет.
«Ну да – все правильно. Большего он сказать и не мог. Да и это не столько вам, сэр, сказано, сколько для Медведя и тех, кто за Медведем стоит – бояре их интересы блюсти будут… Медведь свой уже обговорил – сына женить на Любаве, таким образом и самому со своим боярином и нами породнится. Шустер мужик, быстро сориентировался. Ну так на его месте другой не сумел бы удержаться…»
– Скажи боярину – я его услышал. И промеж нас вражды не будет. А что с боярином Журавлем разговаривать придется – это понятно. И правильно. Потому как он за всех отвечает. – Мишка выдержал короткую паузу. – А сам ты как скажешь: послушает Журавль Данилу Мастера?
– Тебе слова боярина мало? – нахмурился Медведь. – Данила его тебе уже дал. И за себя, и за брата.
– В слове твоего боярина я не сомневаюсь. Иначе бы и разговора у нас тут не было. Я о другом сейчас: не гоже, если ваш боярин с нами договариваться станет только из-за того, что у нас находится ваш младший боярич. И так, конечно, можно, – криво усмехнулся Мишка, – но не надежно. Не против воли должен такой договор заключаться, а с сознанием взаимной выгоды. Тогда и толк будет, и согласие. Да и Тимофей не заложник – мы его в род приняли…
Медведь промедлил с ответом всего ничего, но паузу Ратников заметил. И слова, когда «лешак», наконец заговорил, зазвучали, словно он их проталкивал через горло силком. Или каждое перед тем, как сказать, тщательно взвешивал.
– То, что боярина Журавля колдуном у нас считают, вы уже слышали. Он и впрямь колдун. Но только потому их у нас и двое, что Данила как бы не сильнее будет, даже недужный. Провидит он. Не все, но многое. Заговаривается иной раз. И тогда к нему только сам Журавль доступ имеет. А после этого приказы отдает, которые все меняют. Или мастера делают такое, что на голову не налазит. Потому, если Мастер Данила решит – Журавль сделает. Один раз он его не послушал – большая беда случилась. С тех пор сын Журавля увечный, и наследников у них больше нет. А раз Данила сына к вам отправил, значит, сразу решил – надо тут оставаться и с вами договариваться.
«Вот это заход, сэр, не находите? Хорошенькое дело – вам ещё прорицателя до кучи к колдуну подкинули. Колдун, пророк, волхва, жрец и поп-партизан. Полный боекомплект. И чем же тут так намазано, что все, как мухи на мед, на Погорынье слетелись? Ладно, разберемся. Вы, сэр, в конце концов, управленец, а не прачка, так что нечего тут перебирать: будем работать с колдуном и пророком, раз других не завезли…
Итак, что мы имеем? Это товарищ Медведь может себе позволить не сомневаться, что Журавль такими знамениями не разбрасывается и непременно Данилу послушает, но вы-то, в отличие от него, знаете, что Сан Саныч материалист на всю голову… Или уже не очень материалист? Или уже не материалист, но ещё не на всю голову? А сами-то вы уже не того? А черт его знает, если честно… Ну да ладно, это сейчас не самое важное – сейчас вам надо принципиальное решение принимать.
А с Журавлем… А с Журавлем видно будет. Если то, что вы про него раньше слышали, хоть наполовину правда – придется его с дороги убирать. На кол сажать не обязательно, но методы на Костю Сапрыкина у вас найдутся… Стоп! А куда это они переезжать собрались, интересно?»
– Оставаться? – переспросил Мишка. – А что, уезжать собирались?
Ох, как не хотелось, похоже, старому воину про это говорить с чужаком! Не потому, что собирался утаить – не нравилось ему это, и сильно. И обсуждать с посторонними тоже не нравилось, но Медведь принял решение.
– Журавль переезд затеял. Он давно говорил – здесь мы уже не усидим. Выколупают, дело времени. Нашел новое место в болотах на севере. Чем оно ему глянулось, не знаю. Земли везде много – людей нет. Там людей тоже негусто, да и с ними воевать придется, там свой боярин сидит и по слухам – отчаянный. Это не беда, но зачем? Потеряем больше, чем найдём… Кабы там земли богатые или ещё что, а лес с болотами и тут есть. И далеко идти, сил и средств на это уйдет немерено, людей в дороге поморим, детей особенно. Боятся у нас Журавля, сильнее смерти некоторые боятся, но когда против воли сковырнут с насиженного места, от привычного и сытого, да невесть куда погонят против воли – не все ли равно им будет, где помирать? Без бунта не обойдёмся. Да и там тоже князь не глупее туровского – какая разница, под которого идти? А теперь Данила сказал – если с вами сговоримся, можно будет и не уезжать.
«В болота на север? Под другого князя, значит? Кхе... а вот это интересно…»
– Он что, никак, Москву основать решил? – наобум ляпнул Мишка и сразу увидел, что угадал, хотя предположение получалось бредовое. Медведь при этих словах словно напоролся на стену – замер, буравя Мишку взглядом. Помолчал.
– Значит, и правда такое пророчество есть… – проговорил он, скорее отвечая самому себе на вопрос, чем спрашивая. Ещё помолчал и спросил, не отрывая взгляда от Мишкиного лица:
– Правда, что тот, кто в том месте город сможет поставить, всем миром владеть будет?
– Да, есть такое, – не моргнув глазом, соврал Мишка. – Читал я про это, мудрецы давно предсказывали… Только город тот должен князь основать.
– Ну да, – Медведь кивнул. – Вот под него наш боярин и хотел идти.
« Под Долгорукого? Ну ни хрена ж себе поворот на вираже… Хотя он пока не Долгорукий, что отнюдь не отменяет всех остальных его милых качеств – вон, Осьма на себе испытал. А не находите, сэр, что наш предстоящий поход на Пороги в свете этих откровений становится просто подарком. И вам, и Журавлю. Во всяком случае, там выжить шансов больше.
Уж не князь ли Юрий Владимирович явился катализатором всех этих событий, в результате которых наш дорогой соседушка Сан Саныч сейчас сильно рискует возвратиться к пепелищу? Не удивлюсь…»

Дед внимательно выслушал доклад внука о достигнутых договоренностях и констатировал:
– Не знаю, что там у них за боярин Данила – имя, вроде, христианское, но Журавля за спиной иметь – всё равно что пристроить волка двор сторожить: чужой никто не сунется, но и хозяин по нужде без топора не выйдет. Будь он хоть трижды родич. Правда, в походе на Неман нам такой союзник пригодится – дружина у него, говорят, немаленькая. Только потом с ним и его людьми расплачиваться придется. До отъезда бы с боярином поговорить, чтобы знать, о чем с князем речь вести. Когда его ждут? Нам уже в Туров пора, дольше тянуть нельзя.
– Со дня на день. Говорят, давно должен быть дома, да из-за ляхов задержался. А платить… Так никто же задаром не пойдет, деда, даже десятники. И чем больше они тут имеют, тем неохотнее с места сдвинутся. Журавлю же мы сделаем такое предложение, от которого он не сможет отказаться. То, что у него дружина большая, тем более нам на руку – вои без войны засиделись. Вот и пусть повоюют, нам на пользу и себе в удовольствие. Найдём, чем с ними расплатиться.
– Широк ты, внучек, как я погляжу, – нахмурился дед. – Ну-ка, говори, чем торговаться собираешься?
– А тем же, чем и с дядюшкой, – усмехнулся Мишка и принялся загибать пальцы. – Прежде всего, дорога по Неману. Егор с Медведем поговорил, оказывается, от свеев их боярин идет. Не первый раз к ним ходил, и всё мимо Городно. Но сейчас на обратном пути рисковать не захотел, видно, везет что-то ценное. Потому в дороге и задержался, что пошел в обход – через Новгород, а это крюк не близкий. Да ещё и ляхов пережидал. То есть ему свободный проезд по Неману тоже весьма интересен. А если на нём родичи сядут, тем более.
Самое же главное – от князей прикрытие. Недаром он так таится и товар свой на торг не везет, а на дружину ни сил, ни средств не жалеет. Золотую жилу он ухватил! Бывает такое – золото в земле лежит, как камень. Подходи и бери. Найти такое место трудно, но это даже не полдела. И не удача – иной раз то золото проще сверху землей присыпать, пока никто тебя не застал возле него, и бежать подальше. Трудно его в своих руках удержать – того и гляди, те руки отрубят. По самую шею. И страшнее всего при такой удаче иной раз не враги, а друзья.
Вот Журавль сейчас на такой жиле и сидит. А потому наше предложение он примет. Не сразу, торговаться попытается, чтобы повыгоднее себе условия отговорить, а деваться-то ему некуда. Примет. И говорить с ним надо о том, чтобы не князю присягу приносил, а под тебя, как воеводу, пошел.
– Даже так? – с сомнением протянул Корней и задумчиво почесал бороду. – В чем же ему тут выгода?
– Да в том, чтобы между ним и князьями как можно больше людей встало. И к нему княжьи тиуны без нужды нос не совали. Подати он и через тебя заплатит. Только так надо ему это подать, чтобы и его гордость не уязвить, и его людей не обидеть.
– Это ты нам предлагаешь вместо его шеи свою подставить? – хмуро буркнул Корней. – Про то, что любое богатство удержать труднее, чем добыть, я не хуже твоего знаю. Но за те клинки, что Макару подарен, можно все Погорынье вырезать. Да и не только его.
– Клинки – это вершки, это то, что мы видели, деда. А что ещё у них имеется, даже не представляем. Я поговорил с греком: только с того, что по его рассказам понял, не то что все Погорынье – княжество хватит прокормить и озолотить. Вот такое удержать сможем? Или откажемся – отдадим все, пусть князья разбираются, а мы только крошками будем довольствоваться, что после них останутся?
– С таких крошек и то можно пупок надорвать… – хмуро буркнул Корней и задумался.
«Ну что, милорд, решайтесь. Отныне игра пойдет по-крупному. Не синица в руки попала, и даже не журавль с неба на плечо сел – жар-птица прилетела. Или мы ее за хвост ухватим, или спалит все на фиг…»
Корней набычился и яростно уперся взглядом в Мишку.
– Княжество, значит, говоришь… Придумал уже что-то?
– Придумал, – согласился Мишка. – Если сами по себе, то не удержим. А если князь, законно сидящий на столе, с этого долю поимеет, то может получиться. Потому придется князю часть с того богатства показать, отдать что-то и платить исправно. Но не сразу. И тут предстоящий поход нам на руку: на него немалые средства потребуются, а как мы те средства добудем, уже наше дело.
Вот этим с князем и торгуйся. Главное, ему самому это даром обойдется. Ну, почти. Податей с Журавлевых земель он всё равно не видел и, если бы Журавль с места снялся да мастеров увез, или мы бы все там порушили – и не получил бы уже. Значит, ещё сколько-то лет потерпеть ему не в обиду. Потом-то все равно он свое возьмет…
– Ну-ка, Михайла, погодь трындеть, – оборвал Мишку дед. – Что значит, с места снялся? Это ты сейчас для красного словца сболтнул или знаешь? Откуда?
– Медведь сказал, – усмехнулся Мишка. – Похоже, под одного князя он уже сходить попытался, потому сейчас один из ближников поджидает его, чтобы зарезать, а второй исхитряется, чтобы спасти. И его, и всех остальных. Вот Мирон-то и хотел нас с Журавлем лбами столкнуть, чтобы под эти прикрытием свои дела устроить. Ты ведь летом не просто так и не сам решил за болото идти, деда?
– Что значит – не просто так?! Ты говори да не заговаривайся! – рявкнул было Корней, но внезапно задумался и полез в бороду. Помолчал, потом с интересом взглянул на Мишку. – Ну, не сам… С боярином Федором решали…
– Что с боярином – это понятно, – согласился с дедом Мишка. – Но ведь ты бы и не задумался об этом походе, если бы не пришли с той стороны вести, что боярина на месте нет, и можно спокойно по его землям погулять? Уж не знаю, кто это передал, но ты знал, правда?
– Знал, – не стал отпираться Корней. – Ну-ка, дальше говори.
– Да ты и сам, думаю, понял – не просто так кто-то сообщил это сотне. И сообщил с ведома Мирона. Вроде бы не обманул: и боярин ушел, и добычу мы взяли. Но если бы Медведь Тимофея с дедом к нам не привел, мы бы сроду не узнали, что упустили, потому как настоящего богатства нам тогда даже краешек не показали. Пока мы с его боярином друг с другом бодались бы, Мирон как раз и собирался его к рукам прибрать, чтобы самому к тому князю с мастерами податься. Именно мастера – главная тамошняя ценность. Ты сказал, что за Макаров клинок можно все Погорынье спалить. А что можно устроить, чтобы заполучить мастера, который те клинки делает, а?
Одно утешает: тот князь здесь чужой, не его тут земли. И открыто он на нас не выступит, даже за клинки. Но, думаю, он сильно обидится, что такое богатство мимо рук проплыло, – и на Мирона, что обещал, а не сделал, и на боярина. А потому идти с нами на Неман Журавлю сейчас безопаснее, чем тут оставаться. Да и нам там спокойнее будет.
– Мишка, не темни! – прихлопнул кулаком по столу Корней. – Что за князь? Знаешь?
– Знаю, деда. Юрий Владимирович, Мономахов сын.
– Что?! Уверен?!
– Уверен. Он, – кивнул Мишка.
– С-с-сука! – Корней уже не прихлопнул, а саданул кулаком по столу. – Ах ты, с-с-сука! Ведь за яйца подвешу, кишки выпущу и жрать заставлю, если он это знал…
«Ни хрена себе, разошелся дед! Это он что, Долгорукого собрался за яйца подвешивать?»

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на халтуру.