«Ненормальный. От старости голову потерял, вот и прыгнул в ледяную воду за уткой, — думал Борис Васильевич, шагая от озерины, нарочно не оборачиваясь и удаляясь от деда. — Увлеченность, конечно, нужна в любом деле. Но не здорово это, когда забывают про разумные допуски. Дурость, подобно бумерангу, стукнет потом по башке. Этот дед наверняка до весны проваляется на печи».

На следующий день они встретились снова. У глиссера заглох мотор. Пока Тимофей возился с ним, чертыхаясь, из-за мыса выплыла неустойчивая долбленка. На корме сидел дед. Увидев глиссер и неместного охотника, дед распрямился, молодецки сдвинул на затылок шапку с развязавшимися ушами, глянул на лепной декор, недавно появившийся на его доме, и принялся усиленно грести. Так бы поступил мальчишка, желая показать свою лихость.

— Здорово, дед Макарий! — крикнул Тимофей, перестав наматывать шнур на маховик стартера, вытирая испачканные в мазуте ладони о бывшие когда-то форменными брюки.

— И вам здравствуйте,— продолжая грести, отозвался дед.

— За утками путь держишь?

— Куда же еще? — ответил дед.

А Борис Васильевич подметил: дед посмотрел на него, приезжего охотника, с вызовом, как бы говоря: «Видал, какой я? Мы еще покажем!».

— Вот дед! За семьдесят ему, а не всякий, за ним угонится, — сказал Тимофей, глядя вслед удаляющемуся челну. — Из Борков он. В прошлом году задумал обучаться трактор водить. Колхоз на курсы не отпустил, так в район жаловался. Вырезку из газеты носил, где писали, как в Армении старик институт кончил, диплом получил. Вот это да! Сколько живет, а все молодой. На других посмотришь — ходят по дорожкам, в креслах сидят; и не отличишь их — вроде все на одно лицо. Без огонька только лодочные моторы работают. И возишься с ними...

Зорька в тот вечер была неудачной.

Вернувшись в дом отдыха, Борис Васильевич застал жену в качалке, с накрученными бигуди, намазанным питательным кремом лицом. Она по привычке равнодушно поинтересовалась, удачной ли была охота.

Вместо ответа Борис Васильевич нагрубил.